Эволюция взглядов и подходов к объекту изучения

Систематическое употребление термина «политичес­кая культура» началось в 1950-е гг. Этот относительно новый термин был использован политоло­гами для обозначения привычного явления. До последнего времени историки и антропологи писали о на­циональном характере или традиции как о факторах, оп­ределяющих политические события. Именно «национальный характер» стал непосредст­венным предшественником термина «политическая куль­тура». Психологами, антро­пологами и писателями написано гро­мадное количество исследований о национальном характере. Главной задачей выявления на­циональных особенностей всегда был поиск различий в поведении, традициях, культурных стереотипах предста­вителей разных народов.

В новейшее время антропологи и психологи стали определять задачу изучения национального характера более четко, хотя само понятие сохранило расплывчатость. Исследования этого феномена в 1940-1950-е гг. были нацелены уже на такой объект, как ценностные ориентации и установки разных наро­дов, которые в сумме и должны были дать психологичес­кий портрет нации [184]. Идея «национального характера» трактовалась как комплекс нравственных, культурных, политических и иных представлений, свойственных опре­деленной нации и закрепленных в ее традициях.

Первые эмпирические исследования национального характера проводились американскими психологами в конце Второй мировой войны. Их объектом были «враги» — немцы и японцы. Задачей исследователей был поиск связей между особенностями национальной психологии, в частности, авторитаризмом, и распростра­нением фашизма. В тот же период была создана специ­альная комиссия по «денацификации» Германии. В ее состав вошли английские и американские психологи и психиатры. Комиссия давала рекомендации по подбору возможных кандидатур для будущего немец­кого руководства. Рекомендации основывались на анали­зе (преимущественно психоаналитически ориентирован­ном) политической социализации немцев [190, с.93].

В годы «холодной войны» объектом изучения стал «русский характер». Ставшие классикой политической психологии тех лет, работы Дж. Горера, Г. Дикса, Н. Лейтеса были посвящены интерпретации феномена больше­визма как порождения русского характера. Сам русский национальный характер эти авторы трактовали как покор­ный, пассивный, склонный к безропотному подчинению элите. Происхождение указанных качеств русской нации выводилось ими из факта тугого пеленания младенцев, традиционного для России. Дикс пришел к выводу о том, что русским в целом свойственна «оральная культу­ра», проявляющаяся в неумеренной склонности к еде, питью и пению. Элита же, согласно этому автору, не яв­ляется русской по своему происхождению и психологии (речь шла о дореволюционной России). Благодаря ино­странному влиянию, она принимала иные культурные нормы и характеризовалась сильной волей, умением кон­тролировать свои эмоции [190, с.94].

Следующее поколение исследователей отказалось и от примитивной методологии ранних поли­тико-психологических работ, выводивших сложные поли­тико-культурные явления непосредственно из способов вскармливания младенцев, и от откровенной идеологи­ческой ангажированности. Но тот факт, что книгу Н. Лейтеса об особенностях политического мышления коммунистов американцы раздавали своим дипломатам в годы корейской и вьетнамской войн, что военных ин­структировали эксперты по проблемам «национального характера», дискредитировал это направление исследова­ний в глазах широкой общественности. Критики из числа политологов видели причину неудач с национальным ха­рактером не только в моральных изъянах исследовате­лей, но и в том, что они не справились с проблемой из­мерения национального характера (Л. Пай [168]), в незнании сферы политики (С. Верба[2]), в политической конъюнктур­ности и недостаточной реалистичности (С. Уайт).

В 1960-е гг., когда неудовлетворенность исследова­ниями национального характера стала очевидной, воз­никла потребность в новом инструментарии для понима­ния политики, который бы позволил ответить на вопрос: почему модели политических реформ, модели модерниза­ции, разработанные в одних странах, не удается эффек­тивно применить в других. Именно тогда в центре внима­ния политологов оказался культурный контекст предпри­нимаемых политических изменений [190, с.94].

Оценивая значение разработки рассматриваемого под­хода, неверно утверждать, что в политологических исследо­ваниях предшествующего периода полностью игнорировались аспекты, приемы, идеи, которые легли в основу концепции политической культуры. Более того, у английского политолога Д. Кэвенега, по-видимому, были основания утверждать, что политическая культура — это новый термин для старой идеи [41].

В политических исследованиях осоз­нанно или неосознанно использовались элементы культуры и духа, умонастроения, ценности и т.д., оказывающие влияние на формирование поведения людей в политической сфере. Еще Аристотель [4] говорил о «состоянии умов», которое могло повлиять на стабильность общества или его изменение. А. де Токвиль [225] подчеркивал роль политических ценностей и настроений в обеспечении стабильности или изменения общества; М. Вебер [34] придавал важное значение религии и ценностям в формировании и функционировании политических структур.

Сторонники политико-культурного подхода предприняли попытку поставить в центр политологических исследований человека с его заботами, интересами, эмоциями, стереотипами, мифами и т.д. Они считали, что для правильного понимания политических реальностей современного мира необходимо выявить глубинные социокультурные, эмоциональные и социально-психологические корни поведения людей в политической сфере.

Предпосылки для изучения этих связей на массовом уровне были созданы «бихевиористской революцией». Если традиционная политическая наука ограничивалась изучением формальной институциональной структуры государства, то введение бихевиористских методов в политическую пауку открыло возможности для исследования широкого спектра общественных отношений и их связей с миром политического вообще и государством в частности.

Заслуга бихевиористов, как пишет К.С.Гаджиев, состояла в том, что они пытались установить тесные междисциплинарные связи политической науки с другими общественными дисциплинами (культурной антропологией, психологии, социологией, историей и т.д.). Политическая наука оказалась на перекрестке междисциплинарного движения, охватившего почти все общественные науки. Она получила благоприятные возможности для всестороннего исследования массовых движений и широких социальных процессов, которые традиционной политологией либо отодвигались на задний план, либо вообще игнорировались [41, с.159].

Определенную роль в возникновении политико-культурного подхода имело проникновение в политологию после Второй мировой войны различных концепций культуры и культурной антропологии. В данном отношении предшественниками концепции «политической культуры» считают известных антропологов и культурологов К. Клакхона[96], А. Кребера[103],Б. Малиновского и др. Стали предприниматься попытки рассматривать политические феномены в культурных, социокультурных и социально-психологических терминах.

В целом политико-культурный подход дал возможность преодолеть формально-юридический подход к политике. Как считал Г. Алмонд [3] и другие политологи, традиционный подход к политике в терминах исследования государственно-правовых институтов и т.д. оказался недостаточным. Они разрабатывали комплексный подход, базирующийся на органическом соединении эмпирического и теоретического, микроуровневого и макроуровневого аспектов исследования.

С этой точки зрения, по мнению К.С. Гаджиева, политико-культурный подход представляет собой попытку интегрировать социологию, куль­турную антропологию, социальную психологию в единую политологическую дисциплину. Онпризван соединить исследование формальных и неформальных компонентов политических систем с анализом национальной политической психологии, политической идеологии и т.д.[41, с.159].

Однако стремление представить политическую культуру как универсальный объяснительный принцип всех процессов политиче­ской жизни привело к тому, что само содержание понятия размы­валось и оказывалось неуловимым. Об этом свидетельствует нали­чие в западной политологии около 50 определений термина «поли­тическая культура». Контекст исследования политической культуры достаточно широк. Она рассматривается как:

· составная часть об­щей культуры;

· психологический феномен (то есть как сово­купность ориентации на политические объекты);

· элемент по­литической жизни (то есть как совокупность норм и стандартов политического поведения);

· свойство социальной группы, класса и т.д.

Очевидно, что в каждом из подходов на первый план всякий раз выходят различные ее стороны и характеристики. [155, с.319].