Понятие и роль насилия в истории

Насилие представляет собой преднамеренное действие, направ­ленное на уничтожение человека (или других живых существ) или нане­сение ему ущерба и осуществляемое вопреки его воле. Насилие негативно по определению. Это разрушительная сила, которая унижает, насилует, подавляет, эксплуатирует кого-либо. Насилие проявляется в различных и многообразных формах и степенях: физическое и психологическое, межличностное и структурное, социальное, политическое, военное, экономическое, культурное, религиозное и т.д.

Политическое насилие – это физическое принуждение, используемое как средство навязывания воли субъекта с целью овладения властью, прежде всего государственной, ее использования, распределения, защиты». Специфика насилия как политического средства состоит, в применении физического принуждения для реализации властной воли или сопротивления ей. При этом объект насилия рассматривается субъектом главным образом как телесный объект, который подвергается преимущественно физическому воздействию [104].

Политическое насилие отличается от других форм не только физическим принуждением и возможностью быстро лишить человека свободы, жизни или нанести ему непоправимые телесные повреждения, но также организованностью, широтой, систематичностью и эффективностью применения. В относительно спокойные, мирные времена его осуществляют специально подготовленные для этого люди, обладающие оружием и другими средствами принуждения, объединенные жесткой организационной дисциплиной и центра­лизованным управлением, хотя в периоды восстаний и гражданских войн круг субъектов насилия значительно расширяется за счет непро­фессионалов.

Выделяют следующие виды политического насилия:

· по сфере действия (внутригосударственное и межгосударственное);

· по отношению субъектов насилия к государственной власти (государственное и негосударственное);

· по степени организованности (стихийное и структурированное);

· по количеству участников (индивидуальное, коллективное, массовое);

· по источнику инициативы (оборонительное и агрессивное);

· по масштабу (единичное и массовое);

· по интенсивности (высоко-, средне- и низкоинтенсивное);

· по социальной характеристике субъекта насилия (социально-классовое, этническое, религиозное);

· по направленности и глубине социальных последствий насилия (реформистское, радикальное, консервативное);

· по способам воздействия на объект (демонстративное и инструментальное);

· по используемым средствам (вооруженное и невооруженное) [105].

В качестве основных форм политического насилия выделяют:

· бунт;

· столкновения политических группировок;

· восстание;

· гражданская война;

· партизанская война;

· переворот;

· терроризм;

· репрессии.

Виды и формы политического насилия, по мнению А.Ю. Пиджакова, тесно между собой связаны, могут переходить друг в друга, оказывать сильное взаимное влияние [105]

Насилие — неотъемлемая сторона всей человеческой истории. В политической и общественной мысли встречаются самые различ­ные, в т. ч. прямо противоположные оценки роли насилия в истории. В целом выделяется два основных подхода к политическому насилию: абсолютистский и прагматичный.

Согласно первому, понятие «насилие» несет ярко выраженную негативную оценочную нагрузку. Насилие прямо отождествляется со злом вообще. Насилием именуется только такое внешнее принуждение человека, которое достойно осуждения. Оно воспринимается общественным сознанием как действие обидное, незаконное. Негативную оценку социальной роли всякого насилия дают пацифисты и сторонники ненасильственных действий.

Прагматический подход ориентируется на ценностно нейтральное и объективное определение насилия и отождествляет его с физическим и экономическим ущербом, который люди наносят друг другу. Насилием считается то, что, очевидно является насилием — убийство, ограбление и пр. Такая интерпретация позволяет ставить вопрос об оправданности насилия, возможности его использования в определенных ситуациях, но при этом отсутствует критерий для его решения. Считается, что иногда насилие может быть использовано во благо. Тем самым оно получает этическую санкцию. В оправдание насилия приводятся такие его ипостаси как справедливое возмездие, насилие ради блага тех, против кого оно применяется, малое насилие ради предотвращения большого [38].

Некоторые ученые, например Е. Дюринг[51], приписы­вали ему решающую роль в общественном развитии, сломе старого и утверждении нового. Близкую к такой оценке насилия позицию занимает марксизм. Он рассматривает насилие как «повивальную бабку истории» (К. Маркс[88]), как неотъемлемый атрибут классового общества. Согласно марксизму, на протяжении всего существования частно­собственнического общества движущей силой истории является классовая борьба, высшим проявлением которой выступает поли­тическое насилие. С ликвидацией классов из жизни общества постепенно исчезнет и социальное насилие. Попытки на практике реализовать марксистские идеи обернулись для человечества эска­лацией социального насилия, огромными людскими потерями и страданиями, но так и не привели к безнасильственному миру.

А.А. Гусейнов считает, что существует причина, в силу которой общественное сознание заинтересовано в такой двойственности. Поэтому и существует двуликое понятие насилия, которое в одной проекции является добром, а в другой - злом. Этическая дискредитация насилия необходима, когда речь идет о насилии, направленном против «нас», этическое оправдание насилия необходимо, поскольку речь идет о насилии против «них». Оправдание насилия, по его мнению, возможно только в форме моральной демагогии [38].

Считается, что первым из факторов, определяющих отношение к насилию, является индивидуальное и коллективное мировоззрение. В частности, неверие в то, что люди будут добровольно следовать общепринятым нормам поведения, и убеждение, что по природе своей они тупы и агрессивны, закономерно приводит к выводу о необходимости сдерживать разрушительные тенденции, свойственные людям силой или угрозой применения силы.

Насилие определяется присущей человеку агрессией. Различают [38] два вида агрессии. Первый вид, общий и для человека, и для всех животных, - это генетически заложенный импульс к атаке в ситуации, когда возникает угроза жизни. Это оборонительная, «доброкачественная», агрессия служит делу выживания индивида и рода; она имеет биологические формы проявления и затухает, как только исчезает опасность. Другой вид представляет «злокачественная» агрессия - это деструктивность и жестокость, свойственные только человеку и практически отсутствующие у других млекопитающих.

Насилие как способ принуждения, в той или иной степени присущ любому обществу. Насилие в политике использовалось всегда. В целом в общественном сознании, в т. ч. среди ученых и политиков, преобладает отношение к насилию как к неизбежному злу, вытекающему либо из природного несовер­шенства человека, либо из несовер­шенства социальных отношений.

Но со второй половины ХХ в. приемлемость насилия как универсального способа регуляции общественной жизни все чаще подвергается сомнению и зоны использования насилия все более сужаются. Растет понимание того, что насилие, запланированное как временное и локальное, легко перехлестывает через любые заранее определенные барьеры. Акты насилия в современном мире легко могут привести к катастрофическим последствиям. Для граждан развитых стран насилие стало неприемлемым по моральным соображениям [88].

Насилие и мораль

Неразрывно связанное с политикой организованное насилие издавна счи­тается средством, наиболее трудно совместимым с нравственностью, связанным с «дьявольскими силами» (М. Вебер [21]). «Не убий» — одна из важнейших библейских заповедей. В число нравственных образцов христианского поведения входит также непротивление злу насилием и любовь к врагу своему, хотя эти принципы носят характер скорее нравственных идеалов святой жизни, чем требований, предъ­являемых к обычным людям.

Оцениваемое в целом, в общей форме, насилие — антипод гума­низма и нравственности, ибо означает действия, направленные против человека или его достоинства. Систематическое применение насилия разрушает нравственные основы общества, совместной жизни людей — солидарность, доверие, правовые отношения и т.п.

Исходя из норм чистого гуманизма, понятие «насилие» является синонимом «зла». Оно употребляется в очень широком значении, включающем все формы физического, психологического, экономического подавления и соответствующих им душевных качеств, как ложь, ненависть, лицемерие и т. д. При таком подходе возникают, как минимум, две трудности: во-первых, становится невозможным оправдание насилия, возможности его конструктивного использования. Само понятие как бы предрешает проблему, с самого начала содержит в себе ответ на вопрос, который не подлежит обсуждению.

Во-вторых, отрицание насилия выглядит как сугубо моральная программа, вступающая в непримиримую конфронтацию с реальной жизнью. Не случайно, например, Л. Н. Толстой[128], который наиболее последовательно придерживался этой интеллектуально-духовной традиции, вкладывая в понятие насилия сугубо негативный и предельно широкий смысл, был одновременно радикальным критиком современной цивилизации, всех свойственных ей форм эгоизма и принуждения. Для него, в частности, в плане отношения к насилию не было большого различия между разбойниками с большой дороги и законными монархами, а если и было, то никак не в пользу вторых. Морализирующий абсолютизм является, по мнению А.А. Гусейнова [37], одной из основных причин, в силу которой идеи ненасилия в начале XXI в., в обществе находят почти так же мало отклика, как и две с половиной тысячи лет назад, когда они впервые возникли. Люди — не ангелы; об этом можно сожалеть, но изменить такое положение дел нельзя.

Поэтому вследствие несовершенства, прежде всего, самого человека, а также форм его коллективной жизни общество не может полностью устранить из своей жизни всякое насилие и вынуждено в целях его ограничения и пресечения использовать силу. Учитывая социальные реальности, гуманизм (и мораль) допускает применение насилия лишь в качестве ответной или превентивной меры по отношению к уголовным преступникам, террористам, злостным нарушителям законов и т.п.

Приходится констатировать, что не существует единицы измерения насилия. Проблема становится особенно безнадежной, когда речь идет об упреждении насилия. Толстой говорил: пока насилие не совершено, никогда нельзя с абсолютной достоверностью утверждать, что оно будет совершено и потому попытки оправдать одно насилие необходимостью предотвращения другого всегда будут логически уязвимыми и нравственно сомнительными. Насилие невозможно сосчитать, измерить, даже если его можно было бы охватить чисто внешним образом. На самом деле насилие не сводится к внешним своим проявлениям. Боль от случайно вывихнутого плеча и боль от удара дубинки омоновца — разные боли, и человек может предпочесть первую второй, даже если она количественно будет тысячекратно превышать ее. Обозначить эту разницу, оставаясь в пределах строго объективистского определения, нельзя. Проблема отношения к насилию тем самым теряет нравственную напряженность [38].

Трудности, связанные с определением насилия, получают разрешение, если поместить его в пространство свободной воли и рассматривать как одну из разновидностей власто-волевых отношений между людьми. Насилие есть один из способов, обеспечивающих господство, власть человека над человеком. Основания, в силу которых одна воля господствует, властвует над другой, подменяет ее, принимает за нее решения, могут быть разными:

· некое реальное превосходство в состоянии воли: типичный случай — патерналистская власть, власть отца;

· предварительный взаимный договор: типичный случай — власть закона и законных правителей;

· насилие: типичный случай — власть оккупанта, завоевателя, насильника.

Отсюда следует, что насилие — не вообще принуждение, не вообще ущерб жизни и собственности, а такое принуждение и ущерб, которые осуществляются вопреки воле того или тех, против кого они направлены. Насилие есть узурпация свободной воли. Оно есть посягательство на свободу человеческой воли.

При таком понимании понятие насилия приобретает более конкретный и строгий смысл, чем простое отождествление его с властью или трактовку как вообще разрушительной силы. Оно позволяет насилие как определенную форму общественного отношения отличать, с одной стороны, от инстинктивных природных свойств человека: агрессивности, воинственности, плотоядности, а с другой стороны, от других форм принуждения в обществе, в частности, патерналистского и правового. Вместе с тем преодолевается свойственная этическому абсолютизму аксиологическая ловушка и вопрос об оправданности насилия остается открытым для рационально аргументированного обсуждения [38].

Проблема оправданности насилия связана не вообще со свободой воли, а с ее нравственной определенностью, с ее конкретно-содержательной характеристикой в качестве доброй или злой воли. Когда говорят об оправданности насилия, то обычно рассматривают только один аспект — против кого оно направлено. Но не менее важна и другая сторона — кто бы мог, имея достаточные основания, осуществить насилие, если бы мы признали, что в каких-то случаях оно вполне оправданно. Ведь недостаточно решить, кто может стать жертвой. Надо еще ответить, кто достоин стать судьей. Вообще надо заметить, что самый сильный и никем до настоящего времени не опровергнутый аргумент против насилия заключен в евангельском рассказе о женщине, подлежащей избиению камнями. Кто, какой святой может назвать нам преступников, подлежащих уничтожению? И если кто-то берет на себя это право судить, то что мешает другим объявить преступниками их самих? Ведь вся проблема возникает из-за того, что люди не могут прийти к согласию по вопросу о том, что считать злом, а что — добром, не могут выработать безусловные, всеми признаваемые критерии зла. И в этой ситуации нет другого позитивного, сохраняющего жизнь выхода, кроме как признать абсолютной ценностью самою жизнь человека и вообще отказаться от насилия.

В рамках предложенного А.А. Гусейновым определения право на осуществление насилия могла бы иметь абсолютно добрая воля, а оправданием его применения могло бы стать то, что оно направлено против абсолютно злой воли. Однако человеческая воля не может быть ни абсолютно (сплошь) доброй, ни абсолютно (сплошь) злой. И то и другое является противоречием определения. Абсолютно добрая воля невозможна, в силу парадокса нравственного совершенства. Абсолютно злая воля невозможна, потому что такая воля уничтожила бы саму себя [38].