Учеб. пособие/Л.С. Васильев. — М.: Высш. шк., 2008. С. 328-332.

Трудно сказать, кто, где и когда впервые стал применять этот тер­мин. Но стоит специально принять во внимание, что в марксистской историографии он использовался постоянно и навязчиво. Этот термин применялся и до сих пор применяется для обозначения феномена де­феодализации в любом варианте этого процесса, если только речь идет об определенном времени. Имеется в виду примерно XVI — XVIII вв., иногда — особенно применительно к Востоку — чуть бо­лее позднее время, но никогда не более раннее, ибо это несовместимо с теорией формаций. Показательна в этом отношении концептуальная статья, помещенная в «Советской исторической энциклопедии». Стоит более детально ознакомиться с ее содер­жанием и аргументацией.

Абсолютизм — сказано в статье — это форма феодального госу­дарства, характерная для последнего периода существования фео­дальной формации. Он сводится к тому, что глава государства — единственный источник власти, реализуемой с помощью аппарата ад­министрации и средств принуждения. Абсолютная монархия возника­ет в период перехода от феодального общества к буржуазному, играя па противоречиях между дворянством и буржуазией. Абсолютизм мо­жет имеет «классические» формы (Франция, где он существовал до конца XVIII в.; Япония, в которой был до 1868 г.) и, как следует пола­гать, иные. В Англии он был чуть слабее из-за существования парла­мента и прекратил свое существование в середине XVII в. (т. е. во вре­мена Кромвеля). В Испании времен Филиппа II превратился в деспо­тию. В Германии возник поздно в каждом из мелких княжеств, в Поль­ше вообще не появился, а в Австрии, Пруссии и России оказался так называемым просвещенным и просуществовал до начала XX в. В Азии феодализм был устойчивее и сохранялся дольше, тоже до начала XX в.

Смысл статьи сводится к тому, что при абсолютизме окрепший ап­парат власти и принуждения играет на противоречиях между дворян­ством и буржуазией. А там, где сильной буржуазии не было и шло «бо­лее замедленное капиталистическое развитие», происходила «посте­пенная эволюция феодально-абсолютистской монархии в монархию буржуазно-помещичью».

Статья обходит вниманием страны Востока, хотя все сказанное в ней о Востоке крайне фрагментарно, неубедительно и противоречи­во. Начнем с того, что близкая но ряду параметров к Востоку и очень основательно колонизованная Испанией и Португалией Латинская Америка в ней отсутствует. Но на каком основании авторы, например, полагают, что «в Китае элементы абсолютизма возникли при дина­стии Мин (особенно в XVI в.)»? Где и как проявили себя чти элемен­ты? Чем эпоха Мин в этом смысле отличалась от всех остальных? Ведь в связи с такой вскользь брошенной фразой становится непонят­ным, что представляла собой вся двухтысячелетняя китайская импе­рия, которая сформировалась как мощная чиновпнчье-бюрократическая структура на базе дефеодализоваиного чжоуского Китая. Если что монархия, то почему она, кроме династии Мни, всегда не абсолютная? Потому что не было буржуазии? Но буржуазия появилась в Ки­тае не в XVI в., а лишь на рубеже XIX—XX столетии, причем и после этого она отнюдь не была настолько сильной, чтобы решительно из­менить структуру общества и формы государственной власти. И мо­нархия в Китае рухнула в 1911 г. никак не вследствие того, что неудач­но балансировала между дворянством и буржуазией. Ни того, ни другого сильного сословия в Китае в это время не было.

Но пойдем дальше. Почему что-то, имеющее отношение ко все тому же абсолютизму, должно было иметь место в Османской импе­рии лишь потому, что Абдул-Хамид II будто бы опирался «не только на крупных турецких феодалов, по и на иностранных империалистов»? И почему примерно в то же самое время «поощрение мануфактур, введение покровительственных таможенных пошлин, государствен­ных монополий» в Египте, напротив, мешали появлению «отдельных черт абсолютизма» именно «вследствие проникновения иностранного капитала»? Что же такое абсолютизм на исламском Востоке? При­мерно то же ярко проявляется в отношении России: если это «просве­щенный абсолютизм», то где здесь настолько заметные элементы просвещения», чтобы включить их в определяющую формулу? Если абсолютизм связан с сильным влиянием буржуазии, то где это влия­ние? И если сами авторы статьи признают, что объективные условия мешали «преобразованию царизма в буржуазную монархию», то что же такое тогда абсолютизм, тем более «просвещенный»?

И, наконец, рассуждение о Японии. Оно заслуживает того, чтобы привести его полностью. «В Японии, где абсолютизм был выражен наиболее отчетливо, (установился в начале XVII в. в эпоху Токугава), характерным дня него были: размещение владений феодалов так, что­бы между землями крупных феодалов были расположены владения феодалов, либо прямо принадлежащих к правившему дому Токугава, лип» полностью от него зависимых; система заложничества — обя­занность феодалов держать свои семьи в столице, а самим проживать попеременно год в своем княжестве, год — в столице; создание соб­ственной экономической мощи путем сосредоточения в руках правя­щего дома почти четверти всего земельного фонда страны; изъятие всех крупных торгово-ремесленных городов и торговых путей из веде­ния феодалов и подчинение их центральному правительству; изоляция страны от внешнего мира».

Если оставить в стороне тяжеловесность фразы, все примерно так и было. Но при чем здесь абсолютизм? Правящий дом сегуна Токугава создал систему, которая более крепко, нежели раньше, поставила в зависимость от него других князей-даймё. Но они, тем не менее, оста­вались независимыми от него хозяевами в пределах своих кня­жеств-феодов, тех же наследственных владений, что существовали и прежде. Что касается городов, то некоторые из них и прежде были свободны (если угодно — подчинялись центральному правительст­ву), тогда как другие находились под опекой своих даймё, причем так продолжалось и в эпоху Токугава. Но пусть даже все обстояло в точ­ности так, как сказано в статье. Где тут абсолютизм и в чем именно он проявил себя? Стоит принять во внимание, что сегун был военным правителем, но не императором, что князья с их феодами и городами в пределах их княжеств оставались феодалами. При этом никакой заве­домо отличной от их экономических потенций «собственной экономи­ческой мощью» сегуны не отличались, а экономическая база нужна была им для сохранения военной мощи, которая постепенно ослабе­вала, пока не пришла к полному краху. Этот крах назван коштом «аб­солютизма», хотя делается оговорка, что «монархия и засилие фео­дальных элементов в государственном аппарате не были при этом ликвидированы. Словом, из сказанного в статье никак не следует, что в Японии «абсолютизм был выражен наиболее отчетливо». Не следу­ет даже то, что он вообще там был.

Вывод из всего сказанного один: абсолютизм в представлении корифеев марксистской историографии — это по сути безбрежное многообразие форм существования централизованного государст­ва в эпоху перехода от средневекового феодализма к более поздне­му времени. Если в эту формулу внести напрашивающиеся корректи­вы, смысл которых сводится к тому, что феодализм не только не фор­мация, но вообще не нечто лишь средневековое, то она сразу же рас­сыпается. Термин «абсолютизм» оказывается бессодержательной пустышкой. Он ничего не обозначает. С его помощью приверженцы марксистской философии истории (вольные или невольные — это другой вопрос, хотя и далеко не праздный) в недавнем прошлом стре­мились поддержать тезис о том, что переход от феодальной «форма­ции» к буржуазной шел под знаменем именно некоего общего для всех абсолютизма». При этом сущность этого «абсолютизма» именно вследствие стремления придать ему ложную универсальность, оказы­вается не просто размытой, по крайне неясной и противоречивой.

В связи со сказанным справедливости ради стоит заметит!), что в некоторых современных работах приверженцев марксизма понятие абсолютизм» резко сужено и сильно изменено. Ю.И. Семенов, на­пример, в книге «Философия истории» (М., 2003. С. 476—477) гово­рит о том, что «абсолютные монархии» периода возникновения на­циональных рынков ограничены лишь Западной Европой и недолгим временем (с XVI но XVIII вв.). Он полагает, что возникли такого рода монархии в условиях «систематического массового террора» со сто­роны прежде всего инквизиции и политики меркантилизма. Более того, такого рода абсолютизм («абсолютополитаризм» в авторской терминологии) быстро становился «тормозом развития» и либо вел к экономической деградации, как в Испании, либо погибал насильст­венным путем в результате революции. Следует сразу же сказать, что абсолютизм в такого рода трактовке становится чем-то совсем нев­нятным. Складывалось ли в Испании времен Филиппа II что-либо по­хожее на национальный рынок? Сомнительно. Существовало ли в Англии XVI — XVII вв. нечто вроде инквизиции и массового террора? Отнюдь.

Не стоит продолжать, ибо совершенно очевидно, что и в данном случае абсолютизм как понятие не имеет строгого и четкого внутрен­него содержания. Ведь совершенно ясно, что в Испании был один тип власти, в Англии другой, во Франции третий, а в Нидерландах времен борьбы за независимость четвертый, причем более похожий, к слову, на республику. И смешивать их в одну кучу решительно нет никаких оснований. А коль скоро так, то оценка термина, данная чуть выше, остается непоколебленной. «Абсолютизм» как сколько-нибудь еди­ное, сводное понятие, имеющее смысл для обозначения явления, встречающегося чуть ли не везде, и жестко связанное с концом феода­лизма как формации, — это бессодержательная пустышка. Такой термин не имеет права на существование. Он не способен объяснить не только разницы в развитии Запада и Востока в период перехода от средневековья к новому времени, но и разницы в типе государствен­ной власти в разных странах одной только Западной Европы, не гово­ря Уже о России. Так что же было в реальности? Как выглядели раз­личные пути трансформации? Что было общим для всех и насколько существенными следует считать различия? Ответ на все эти вопросы дать не слишком сложно. Главное — отказаться от презумпции суще­ствования «абсолютизма». Если игнорировать этот термин, работаю­щий только в тех конструкциях, которые жестко увязаны с теорией формаций, то все довольно легко станет на свои места. Но при этом не споит забывать о принципиальной разнице между странами Западной Европы и Россией.