ЗАКОНЫ ИЗБАВИТЕЛЯ ПО КНИГЕ «ДИАКОНЫ»

(ЛУИ).

Вся эта книга, называемая по-библейски «Прислужники церкви (Луи)» и обратившаяся в европейских переводах в книгу Левиты, содержит в себе почти исключительно религиозные постановления и богослужебные ритуалы. Мы видели уже, при каких исключительных геофизических условиях было положено им начало, теперь просмотрим и их содержание. Как и во всяком кодексе, они касаются, главным образом, моральной стороны жизни.

Но там есть и первичная зоология.

Все животные разделяются на таких, которых можно есть, и таких, которых есть нельзя. «Все жвачные съедомы, кроме верблюда и тушканчика, потому что они (по мнению древнего зоолога) жуют жвачку, но не имеют раздельных копыт, и кроме свиньи, потому что она не жует жвачки, хотя и имеет раздельные копыта. Все животные, живущие 6 воде с перъями(!) или с чешуей — съедобны, а все живущие в воде без перьев(Г) и чешуи, будет ли это в морях или в реках — мерзость для богоборца».

«Из птиц гнушайтесь: орла, грифа, ястреба, черного орла(?), коршуна, сокола, ворона со всей его породой, страуса, совы, чайки, ястреба, Филина, рыболова, ибиса, лебедя, пеликана, сипа» цапли, зуя, удода и летучей мыши (тоже птица!)

«Мерзость для вас все крылатые насекомые, ходящие ко четырех (!) ногах, кроме саранчи с ее породой, прыгунов и кузне­чиков».

«Из всех четвероногих скотов поганы те, которые не жуют жвачки, а из зверей — ходящие на лапах. Из пресмыкающихся нечисты: крот(!), мышь(!), ящерица с ее породой, анка, хамелеон, лтая, улитка(1), лысуха».

«Человек, прикоснувшийся к ним, опоганен до вечера».

«Всякий деревянный сосуд, или одежда, или кожа, или мешок, на которые попадет такое животное, надо положить до вечера в воду, после чего они будут чисты, а глиняный сосуд надо совсем разбить. Печь и очаг в этом случае должно разло­мать. Только колодцы да источники остаются чисты, несмотря на падение в них этих зверей (11. 32)».

«Женщина, родившая младенца мужского пола, нечиста 7 дней, и 33 дна не должна прикасаться ни к чему священному, а родившая младенца женского пола — нечиста 14 дней и не должна входить в храм. По истечении же этих сроков она должна принести священнику однолетнего агнца и молодого голубя в жертву за грех, к дверям храма, и очистит ее посвящен-ник (12. 6)».

А вот и врачебные предписания:

«Бели у кого появится на коже опухоль, или лишай, или пятно, то должно привести его к посвящевнику. Он заключит его на 7 дней, и, если язва будет менее приметна, то это лишай, и он будет чист, омыв свои одежды. Если же она распростра­нилась, то это проказа, и он опоганен».

«Если опухоль на коже бела, и волосы от нее изменились в белые, и на опухоли живое мясо, то это застарелая проказа, и он должен быть заключен. А если она расцветет и покроет всю его кожу с головы до ног, и все превратит в белое без живого мяса, то он стал снова чист (13. 13)».

«Если у кого на затылке вылезли волосы, то это плешивый. Он чист. Если у кого в передней части головы вылезли волосы, то это лысый. Он чист».

— 252 —

«Если же на плеши или на лысине будет белая красноватая язва, то это проказа, расцветшая на его плеши или лысине. Священник объявит его опоганенным, его одежды должны быть разодраны, голова непокрыта, а сам он должен быть закрыт до рта (13. 45) н кричать:

— «Я поганый, поганый!».

Проказа, оказывается, может быть и на вещах:

«Если на какой-либо кожаной вещи или на одежде, или на основе из льна и шерсти сделается зеленоватое или красноватое пятно, то священник, осмотрев, заключит их на 7 дней, и, если язва распространилась, то это их проказа: их надо сжечь. Если же после омытия водою пятна сойдут, то надо вымыть вторично, и тогда они будут чисты (13. 58)».

«Если на стенах дома показались зеленоватые или красно­ватые ямины, то священник запрет дом на 7 дней, и вот, если язва распространилась по стенам, то он прикажет выломать камни (значит дома в той местности были каменные). Надо бросить их вне города на нечистое место, а дом внутри выскоблить кру­гом, и соскобленную обмазку выбросить вне города. Если же и после вставки новых камней и штукатурки еще расцветет на доме эта болезнь, то это едкая проказа дома. Его пусть разло­мают и вынесут за город в нечистое место: и дерево и камни, и всю его обмазку, и кто вошел в этом дом поган до вечера (14.46)».

Мы видим здесь не только наивные взгляды средневековья о возможности самостоятельного заболевания даже домов и вся­ких других вещей, но и то, что священники были в то бремя и врачами.

Кроме того, здесь ясно показывается, что не только храмы, но и частные дома в то время строились из камня и штука­турились, как это мы находим в городе Помпея. Значит, плот­ников, в том смысле, как это понимаем мы, тогда не было, а потому и евангельское название ктектон», каким обозначается в греческом тексте евангелий первоначальная профессия Иисуса и его отца, никак нельзя переводить «плотник», а только «уче­ный архитектор». Так этот термин и переводится во всех других случаях, где не хотят нам делать тенденциозных внушений о неучености тогдашних религиозных учителей.

Только что приведенные законы и суеверия очень близки к средневековым представлениям, и теперь уже отжили свое время.

— 253 —

Но нет ли в библейской «книге диаконов» чего-нибудь, напо­минающего и современное евангельское учение?

Есть совпадения, прямо поразительные.

Так христианские теологи утверждают, что заповедь: «люби ближнего как самого себя» дана впервые Иисусом. А вот здесь в разбираемой нами книге мы тоже читаем от имени Избавителя (по-библейски Мойши):

«Люби ближнего своего, как самого себя (Левит 19. 18)». А чтобы не подумали, что это относится только к соплемен­никам, еще прибавлено:

«Пусть будет для тебя пришлец, поселившийся у вас, как соотечественник: люби его как себя (19. 34)».

Кто у кого переписал эту фразу? Если смотреть со старой точки зрения, то эта евангельская заповедь существовала еще за полторы тысячи лет до возникновения евангелий, даже и по обычной хронологии. Ведь ><исход из Египта» под предводитель­ством Избавителя теологи относят ровно за 1 500 лет до начала нашей эры. В таком случае отчего бы не провозгласить эту самую заповедь, как свое моральное открытие, например, и мне самому, живущему еще через 2 000 лет? А если меня осмеют за это, то почему же никто не смеется над Иисусом, бывшим в то время почти в таком же положении относительно Моисея, как и я теперь в отношении Иисуса? Все это перестает быть смешно лишь в том случае, если стать на мою точку зрения, что избави­тель-Моисей жил в то же время, как и спасатель-Иисус, или немного ранее его, так что изречение это могло быть приписано в следующем же поколении, как одному из них, так и другому.

Единство моральной части мессианского и христианского

учений обнаруживается и в других изречениях этой самой книги.

«Не мсти врагам и не имей злобы на сынов твоего народа»

(19. 18).

«Не враждуй на брата твоего даже в сердце твоем»

(19. 17).

«Не ходи переносчиком злых рассказов в твоем народе и не

восставай на жизнь твоего ближнего» (19. 16).

«Не будь презрителен к бедному, не угождай лиц\ великого, и по правде суди твоего ближнего» (19. 15).

«Не смейся над глухим и не клади преграды перед слепым, чтобы он запнулся, бойся твоего бога» (19. 14).

17 Зак 77

— 254 —

— 255 —

«Не притесняй ближнего твоего и не грабь. Не оставляй у себя до следующего утра платы тому, кого ты нанял (19.13)».

«Когда поселится чужеземец в твоей земле, не притесняй его, пусть будет он для тебя как соотечественник (19. 33)».

«Когда будешь жать твою жатву, не дожинай до края твоего поля и не подбирай оставшегося от твоей жатвы. Не обирай дочиста твоего виноградника и не подбирай упавших с него ягод: оставь их бедному и пришельцу (19. 10)».

Разве вы не видите сами, читатель, что здесь вся суть гуманитарной части евангельского учения? Если оно только повторило эти слова через полторы тысячи лет после их воз­никновения, когда они читались уже всеми образованными людьми во множестве списков Библии и по-еврейски, и в греческом переводе, — читались и отцами, и детьми, и дедами, то что же нового принесли евангелия? И за что надо было столбовать Иисуса, если он повторял лишь зады?

Все это так нелепо и с психологической, и с эволюционной точек зрения, что разделить эту библейскую книгу и евангелия промежутком в полторы тысячи лет, значит только смеяться над самим собой.

Вы мне, может-быть, скажете, что в библейском законо­дательстве, в противность евангельской заповеди, «не противься злому», «предоставь это делать богу» есть постановления и о чело­веческих наказаниях, рисующих обычное в древности понятие о справедливости? Вы, может-быть, напомните мне слова в 24 главе этой же книги:

«Кто убьет человека, того должно убить». «Кто убьет ско­тину, должен отдать такую же». «Если кто нанесет повреждение своему ближнему, то ему должно сделать то же самое; перелои за перелом, око за око, зуб за зуб». «Один суд должен быть у вас и для пришельца, и для соотечественника (24. 22)».

Частое напоминание христиан об этих законах, как о про­тиворечащих евангельским временам, здесь совсем неуместно: во времена возникновения евангелий существовали как раз такие же гражданские законы. Только что цитированные постановления и составляют средневековой кодекс наказаний. Это первичное «рим­ское право», которому подчинялись христиане и в средние века. Разве и в самый первый порыв евангельского учения кто-нибудь почтительно предавал себя нападающему или убивающему.

иначе как в момент религиозного опьянения? Евангельская Фраза «не противься обижающему» всегда оставалась пустым звуком среди христиан по своей абсолютной непригодности к практической жизни, как оставалось без обширного примене­ния и восхваление скопчества от имени Иисуса: «не все вме­щают словеса сии, — говорит евангелист Матвей, — но лишь те, кому дано: могий вместити (скопчество) да вместит».

А вмещали только изуверы, да те, кого оскопляли насильно.

В только что приведенных постановлениях книги «Диаконы» мы видим лишь переход к позднейшему гражданско-христиан-скому законодательству, по которому и до сих пор убийство карается смертью, а взамен «око за око» устанавливался и более суровый эквивалент: у вора, например, христианские власти отру­бали руки и не даром: надо было отучить первобытного человека от привычки к воровству.

В рассматриваемой нами библейской книге мы читаем, кроме того:

«Если пришелец или туземец станет хулить имя Громо­вержца, то его должно побить камнями всем обществом».

Где мог быть написан такой закон? Ищите место его про­исхождения тоже поблизости Везувия! Там во время извер­жений вылетают многочисленные камни, называемые итальян­цами «ляпилли», и падают в окрестностях на головы богохулов. Вот откуда идет этот способ расправы за богохульство! Он мог возникнуть и применяться практически только тут же, да еще на тех берегах морей, где «замен песчаного пляжа рассыпаны груды камней — валунов, катаемых в бурю волнами прибоя. В равнинах Египта, Сирии и Месопотамии, где до сих пор считали возникшим это законодательство, вы можете иногда несколько суток разыскивать даже один подходящий камень и все-таки не найти, как и в равнинах Рог сии.

У нас часто удивляются, почему улицы русских провин­циальных городов или наши проселочные дороги не мощены как за границей. Ответ прост: нет поблизости камней! Точно так же и в Месопотамии и даже в еще большей степени, потому что туда не заползали камни ледникового периода. Да и в Запад­ной Европе способ избиения грешников камнями по способу Везувия оказался практически не применим. Пока желающие бегали по всем окрестностям, разыскивая камни, усталость делала

17*

— 256 —

— 257 —

свое дело: их пыл остывал и они успокаивались. Вот почему непрактичное избиение камнями и было превращено инквизи­цией во всесожжение на костре.

Перехожу теперь и к некоторым, не вполне ясным для меня, изречениям разбираемой мною книги.

«Каждый из детей Богоборца и из пришельцев, живущих между ними, который отдает кого-либо из своих детей царю, должен быть побит камнями ¹.

— «Если народ этой земли не обратит своих очей на человека, дающего своих детей «царю», и не умертвит его, то я,—говорит Громовержец, — обращу мое лицо на этого человека и на его род, и истреблю его и всех заблудно ходящих по его следам из среды их народа. И если какая-нибудь душа обратится к вызы­вающим мертвых и к чародеям, чтобы заблудно ходить по их следам, то я обращу мое лицо на эту душу и истреблю ее из среды ее народа (20. 6)».

Кто такой тут «царь» ? Греческие переводчики, а с их почину и все современные, почему-то не перевели этого слова (МЛК или мелех, т.-е. царь и по-еврейски и по-армянски), а только слегка переиначили его произношение в Молоха, утвер­ждая, будто это был какой-то «ужасный вавилонский идол». Но ведь начертание МЛК они же сами переводят везде в других местах словом царь в самом почтительном смысле! Так назы­ваются в Библии и Давид, и Соломон, и даже «Книги царей израильских и иудейских» носят по-еврейски название Мелехи (МЛК-ИМ), а не Молохи!

Ясно, что это место указывает совсем не на «вавилонского идола», а на какой-то «культ царя», существовавший в то время в окрестностях Везувия, когда из его жерла еще летели ляпилли. Не был ли это обычай бросать детей в его жерло, чтобы умило-

¹ "рО (МЛК)—царь, и больше ничего. Только средневековые толкователи сделали под этим еврейским начертанием две различные пунктуации, чтоб не смешивать «царя - молоха» с обыкновенный царем, имя которого стали произносить: мелех. А первоначальное начертание было без пунктуации, одинаковое в обоих случаях. Это то же самое, что мы находим и в церковно-славянском языке, где иногда употреблялись транскрипции, как в Библии, и без гласных. Например начертание АГЛ читалось там ангел, если дело шло о вестнике бога и аггел, если говори­лось о вестнике сатаны.

«стивигь грозного «царя», жившего там? Такая догадка вполне сообразна с древней психикой и древним суеверием. И я уже показывал в геологической части этой моей книги, что в жёрла вулканов действительно бросали людей.

«Все эти заповеди, — оканчивает свой рассказ книга «Слу--жители бога» (ЛУИ), как бы подтверждая мою мысль, — дал Громовержец Избавителю на горе «СИНИ» (в которой мы уже узнали не Синай, а Везувий—Mons Sinus—гора недр).

* * *

Я не могу закончить обзора этой библейской книги, не высказав своего мнения о пей, как о самом старом кодексе «Римского права».

Начавшись на Везувии десятью заповедями и законом о побиении ляпиллями за богохульство и за тайные прегрешения; письменное законодательство не могло, конечно, быть окончено вполне на этой же горе и только одним человеком. Оно было делом творчества многих лиц и нескольких поколений.

Как бы нам узнать, какие из его постановлений были про­возглашены раньше и какие позже?

В православной теологии существует мнение, будто старые законы были жестокие, а Иисус их смягчил. Мое же мнение то, что старых законов совсем никаких не было, а существовало лишь право личной мести вору и обидчику со стороны обокра­денного и обиженного и право мести убийце со сторопы род­ственников убитого. Потом в птальянских странах судебные -функции присвоила себе папская теократия, а в других странах и светская власть.

С вершины Везувия впервые появились 10 писанных законов-заповедей, но в них не было установлено еще земных нака­заний. Эти наказания, как и в евангельских поучениях, предо­ставлялись Громовержцу, а людям только советовалось:

«Любите друг друга! Делитесь друг с другом всем, что j вас есть».

Однако эта заповедь сейчас же получила и непредвиденное <ее авторами раздвоение смысла.

В ушах имущих она звучала:

«Пожалейте неимущих, поделитесь с ними!».

Христос. 17

- 258 —

— 259 —

А в ушах неимущих, наоборот, получала смысл:

«Имущие обязапы делиться с нами по приказанию самого» бога. Возьмем же у них все избыточное, сравнительно с нами, если они сами не отдают его нам!».

И вот в открытые двери жилищ идеалистов ворвались в древ­ности весьма практические люди и перевернули их заповедь вверх ногами. Идеалистам неизбежно пришлось произвести чистку своих рядов от таких сотрудников и, взамен недействующих угроз карами Громовержца, выработать постановления:

«Око за око, зуб за зуб».

А потом, когда и этого оказалось мало при разыгравшихся. хищнических инстинктах переходного периода, законодательство-пошло и далее в своей суровости:

«Голову за грабеж, руку за воровство».

Христианская религия разошлась с жизнью окончательно,. и жизнь снова вошла в русло. Но взамен первобытного права личной мести, появилось теократическое право воздаяния, а потом светская власть присвоила это право себе.

Другого выхода не было: сначала буквально стали выкалы­вать глаз за глаз, отрубали руку за руку. А потом, вследствие накопления от этого способа огромного количества безногих, безруких и других инвалидов, которых приходилось кормить, все калечащие наказания были заменены менее убыточными для общества.

Письменный гражданский закон сначала шел не от жесто­кости к мягкости, а наоборот, и с этой точки зрения более жесто­кие наказания Пятикнижия я считаю уже позднейшими, а не ранними.

ГЛАВА IX.