В другой раз она построила домик из песка, расположила там людей, а потом динозавров, которые напали на людей и убили их. В этой сцене Келли смогла частично выразить свою тревогу.

Пятилетняя девочка, родители которой только что расстались, изобразила на песке сценку, которая включала всех членов семьи и диких животных. Лев напал на фигурку отца, и Дженни похоронила его в песке, заметив при этом: «Отца убили, и теперь из всех, кто остался, у меня только мама».

Я. Чем это обернулось для них всех?

Дженни. Это очень печально. Все плачут.

Я. Ты плакала, когда твой папа переехал в другой дом?

Дженни. Да.

Я. Тебе его сильно не хватает.

Дженни. Да. Но мне удается повидаться с ним, он устраивает нам встречи.

Другая девочка (8 лет) сумела выразить свои чувства по поводу развода родителей, когда я попросила ее изобразить в виде караку­лей цветными карандашами, что-нибудь одно, связанное с разводом родителей и вызвавшее ее отрицательные эмоции, что-нибудь, вызывающее положительные чувства, что-нибудь связанное с отри­цательными и что-нибудь, вызывающее средние ощущения, а также что-то по собственному выбору. Она разделила лист бумаги на четыре части и попросила меня озаглавить их «Плохое», «Хорошее», «Нечто среднее» и «Правильное». Под надписью «Плохое» она нацарапала черные каракули и продиктовала подпись: «Нет обеда, и мы не собираемся вместе, перед тем как ложиться спать». Под заголовком «Хорошее» она изобразила розовые каракули и продик­товала: «Мы видим отца чаще и вместе занимаемся чем-нибудь». «Нечто среднее» она начертила голубыми каракулями и продиктова­ла: «Иногда я чувствую, что всё в порядке, а иногда нет». И, нако­нец, под «Правильно» она нарисовала что-то бирюзовое и продикто­вала «Развод — это правильно, потому что они не были счастливы вместе».

Позднее, когда я попросила девочку нарисовать картинку, на которой было бы изображено самое плохое и самое хорошее в ее жизни, она нарисовала большое здание и написала: «Худшее в моей жизни — это ходить в школу». На другой картинке, где она была изображена на одной стороне листа рядом со своим другом, а на другой —с отцом и матерью, она написала: «Самая хорошая вещь в моей жизни — это иметь друзей, с которыми можно играть, и родителей». Потом она взглянула на меня, улыбнулась и добавила: «Даже если они в разводе».

Соматические симптомы

Недержание мочи в постели можно считать одним из примеров того, как ребенок выражает себя. Я говорю ребенку и его родителям, что такое недержание мочи может быть проявлением здорового стремления к самовыражению. Если ребенок не нашел адекватного способа выразить то, что ему было нужно, он начинает выражать это другим способом. Если бы он не нашел такого пути, неудов­летворенные потребности могли бы найти свое отражение в симпто­мах бронхиальной астмы или развитии экземы. Я не считаю случай­ным совпадением то, что многие дети, страдающие недержанием мочи в постели, добродушны, общительны и редко выражают гнев.

Мать ребенка, с которым я работала, жаловалась мне, что ее сын стал чаще проявлять раздражение с тех пор, как стал посещать мои занятия и трактовала это как отсутствие улучшений. Она считала, что раз он сердится, то он несчастен. Я спросила ее, мочится ли он по-прежнему в постель, ходит ли во сне, бывают ли у него кошмар­ные сны и будит ли он по ночам всю семью (именно эти явления заставили ее в свое время обратиться за психотерапевтической помощью). Она казалась недоумевающей, а затем сказала: «Ах, это! У него уже нет этих явлений какое-то время».

Психотерапевтический подход к недержанию мочи в постели (так же, как и к другим соматическим проявлениям), с моей точки зрения, включает в себя несколько составляющих. Во-первых, я предлагаю, чтобы родители—а иногда и все члены семьи —делились своими переживаниями, связанными с этой ситуацией. Кроме того, я предпринимаю попытку возложить ответственность за те или иные телесные функции на самого ребенка: он несет ответственность за недержание мочи в постели. Далее, я стараюсь помочь ребенку ощу­тить физические симптомы возможно более полно. Наконец, я хочу помочь ребенку овладеть более приемлемым способом выражать то, что ему необходимо выразить. Я не делаю попыток установить пер­воначальную причину недержания. Меня не интересуют вопросы, связанные с тем, как ребенок приобретал опыт реализации естест­венных отправлений. Меня больше интересует настоящее положение вещей, способ существования ребенка в его повседневной жизни.

Первостепенное значение имеет первое занятие с родителями и ребенком. Позднее, если я вижу, что другие члены семьи включа­ются в терапевтический процесс, важное значение приобретает се­мейная терапия. У каждого члена семьи возникают какие-то чувства по отношению к ребенку, который мочится в постели, и эти чувства могут влиять (а могут и не влиять) на этот процесс. Необходимо, чтобы эти чувства находили выход вовне и чтобы их разделяли дру­гие. Большинство родителей делают разнообразные попытки реше­ния проблемы — от проявления доброго и понимающего отношения до насмешек и сетований, от тщательного обтирания ребенка сухой простыней до попыток вообще не обращать внимания на мокрую постель ребенка. Самые разнообразные чувства возникают у каждого в этой связи: беспокойство, стыд, чувство вины, тревога, огорчение, гнев. Большинство этих чувств непосредственно не разделяются с другими, а находят выход каким-либо иным путем. Важно, что хотя недержание мочи связано с невозможностью каким-либо иным образом выразить подавленные чувства, ни один ребенок не испы­тывает сознательного желания мочиться в постель. Однако иногда родители считают, что ребенок сознательно делает это, чтобы разбу­дить их и добиться, чтобы его, неуютно чувствующего себя в мокрой пахнущей мочой постели родители забрали к себе. Все эти чувства могут быть проработаны в процессе семейной психотерапии.

Следующий шаг заключается в том, чтобы заставить ребенка ощутить ответственность за то, что он мочится в постели. Это очень важный предварительный шаг для прекращения недержания мочи. Я говорю ребенку, что он должен заботиться о себе и что именно он должен делать это, а не кто-то другой. Ему следует ясно дать понять,

что он должен позаботиться о том, чтобы происходящее с ним прекратилось, даже если он пронзительно вопит: «Мне всё равно!» или утверждает, что мочится в постель случайно и непреднамеренно. Далее, важно, чтобы родители поняли, что ни они, ни ребенок не виноваты в этом. Ведь он просыпается в мокрой постели, а не они. Он может научиться менять себе постельное белье, стирать просты­ни. Родители должны взять на себя ответственность за такой выбор. Если ребенок слишком маленький (хотя большинство детей имеют дело с этой проблемой в достаточно сознательном возрасте), он может просить о помощи, в которой нуждается. Родители должны усвоить, что недержание мочи в постели это не та проблема, кото­рую можно решить, использую поощрения и наказания, одобрение и неодобрение. Похвала не приносит пользы в том случае, если ребенок не обмочится в постели, так же как и обвинение в том случае, если он сделает это. Ведь мы не поощряем ребенка за то, что у него нет головной боли, и мы не называем его идиотом, если у него болит голова.

Следующим шагом в работе, как только станет ясным, кто дол­жен взять на себя ответственность за недержание мочи в постели, является помощь ребенку в исследовании им своего тела и недержа­ния мочи. Сначала я даю ребенку блокнот для регистрации случаев недержания мочи. Это помогает ему лучше осознать и понять то, что он делает. Интересно, что когда ребенок регистрирует нежелатель­ные поступки, их число автоматически уменьшается. Если вы используете счетчик для игры в гольф, регистрирующий каждый случай, когда вы начинаете грызть ногти, вы будете их грызть мень­ше. Как только ребенок начинает отмечать случаи недержания мочи в постели, их частота резко уменьшается. Если ребенок ведет запи­си, я могу попросить его записывать в своем блокноте, какие чу­вства он испытывает, когда просыпается в мокрой постели. Я также часто прошу детей нарисовать эти чувства. Когда мы работаем над такими картинками, начинают всплывать даже скрытые чувства. Geoige von Hilsheimer [51] описывает один интересный метод, помо­гающий ребенку осознать свои телесные функции. Он предлагал детям, которые мочились в постели, деньги за то, чтобы они делали это, позволяя таким образом детям сознательно стараться мочиться в постели, и это вело к лучшему контролированию функций.

Помогая детям с недержанием мочи в постели начать осознавать свое тело, мы выполняем важную часть терапевтической процедуры. Мы проделываем много физических упражнений, включая дыхатель­ную гимнастику, медитацию, различные движения, подвижные игры. Познание тела, овладение контролем за своим телом и двига­тельными навыками имеют очень большое значение.

Иногда на короткое время в течение фаз терапии отмечается учащение случаев недержания мочи. У одного мальчика мочеиспускание в постели отмечалось гораздо чаще, когда родители перестали на это реагировать. Возможно, он проверял, согласны ли его родители нести бремя забот, позволяя ему самому нести бремя ответственности за ситуацию (они это делали) или же он разрешал себе это, чтобы полнее исследовать свое недержание. Последний и наиболее важный шаг в процессе терапии — помочь ребенку выразить свои чувства, связанные с недержанием мочи и ^ другими аспектами его существования. Интересно отметить, что ребенок часто продолжает мочиться в постель даже тогда, когда первоначальная причина, настоящие или воображаемые события, которые приводили к недержанию мочи, уже не существуют. Орга­низм уже образовал определенный стереотип и не получил достаточ­ного стимула для его перестройки. Мочеиспускание в постели у ребенка прекратится, когда он начнет контролировать себя и когда он найдет новые способы выражения своих чувств. У него всегда найдутся чувства, требующие выражения, даже если всё в семье с какого-то времени будет благополучно.

Я детально обсуждаю здесь проблему недержания мочи в посте­ли, потому что это очень распространенный симптом. Я считаю, что работа с детьми, которые страдают этим расстройством, не слишком отличается от работы с детьми, имеющими другие физические рас­стройства, которые отражают психологические проблемы, хотя, ес­тественно, я должна использовать различные варианты подхода в зависимости от специфических особенностей проблемы.

Некоторые дети обнаруживают недержание кала в дневные часы. Все вокруг ощущают запах и понимают, что произошло. Часто эти дети страдают от запоров, от усиленной кишечной перистальтики и в результате—от болей в животе. Недержание кала может проявить­ся в самое неподходящее время, и часто дети скрывают свое испач­канное белье от родителей. Я никогда не могла понять, что удержи­вает детей от рассказа об этих явлениях и что приводит к такой неопрятности. Но я объясняю ребенку, что это — одно из выражений нормальной жизнедеятельности организма, необходимое для выведе­ния токсических продуктов. Сокрытие этой потребности может рассматриваться как заместительное явление для выражения про­блем иного рода.

Техника работы с детьми, перед которыми стоит эта проблема, во многом сходна с той, которая применяется в случаях с недержа­нием мочи. Часто я провожу занятия, в которых предоставляются максимальные возможности для выражения скрываемого чувства раздражения. Многие дети с подобными нарушениями, которых я видела, часто проявляют враждебность, сарказм, высокую вербаль­ную активность, готовность к спорам. Но они никогда не выглядят так, как будто они полностью выразили свое раздражение.

Иногда, тем не менее, поощряя проявления сдерживаемого гне­ва, я обнаруживаю, что совершила ошибку. Я работала в течение достаточно длительного времени с десятилетней девочкой, предо­ставляя ей большие возможности для выражения своих переживаний во время работы с глиной, «батакой», куклами. Мы получили мно­жество проявлений гнева, но проблема оставалась. Затем появились временные улучшения, но любая стрессовая ситуация тотчас приводила к возобновлению всех нарушений. Во время одного занятия с сочинением рассказов я уловила в ее чувствах страх. Это был первый случай проявления страха. В последующем я обнаружи­ла, что это очень глубокое чувство, которое она тщательно скрывает. Одним из видов ее страха был страх утонуть. Она умела плавать и никогда не проявляла внешне этого страха, отправляясь купаться. Никто, даже ее родители, не знали об этом. Мы тщательно прорабо­тали все аспекты страха. У нее не было никаких воспоминаний, связанных с какими-либо проблемами во время купания, и не было близких людей, у которых были бы такие проблемы.

Однажды, когда я занималась с ней фантазированием, я интуи­тивно предложила ей представить себе, как, будучи двухлетней девочкой, она сидит в туалете. Мы делали это непринужденно, со смехом и юмором. Она сидела с закрытыми глазами, улыбаясь, при­слушиваясь к моему голосу, пока я развивала эту фантазию. Вдруг она выпрямилась, широко открыла глаза и сказала, что ей страшно, что она может упасть в унитаз и ее смоет вместе с испражнениями. Она пришла в состояние сильного возбуждения при этом открытии, почувствовав, что, возможно, это и было первоначальной причиной ее проблем. Мы прорабатывали страх маленькой двухлетней девоч­ки, столкнувшейся с огромным туалетом и ужасами сливной систе­мы. Я набросала небольшую сценку на рисунке с изображением маленького ребенка на большом унитазе, и она разубеждала ребенка на картинке, как это сделала бы его мать.

Это могло быть (или не быть) подлинной причиной ее проблем. Возможно, ей просто нужно было позволить себе продвинуться в своем развитии. Ее страх утонуть (секрет, который она глубоко хранила) был реальным, и она испытала глубокое облегчение, когда поделилась им со мной, а когда пришло время, то и с родителями. Она стала осознанно относиться к посещению туалета и выяснила, что может освобождать свой кишечник с определенной периодич­ностью и выдерживать эту периодичность почти точно.

Другими видами физических симптомов, которые могут потребо­вать терапии, могут быть головные боли, боли в желудке, тики, ал­лергия, бронхиальная астма. Иногда подобные физические наруше­ния возникают в процессе работы с ребенком, даже если первона­чально они и не служили причиной обращения за помощью.

Шестнадцатилетняя девушка жаловалась на большой узел на задней поверхности шеи. Я попросила ее нарисовать этот узел на бумаге. Она нарисовала свою шею и большое круглое черное пятно на ней. Я попросила ее распутать этот узел на другом листе бумаги. Она схватила карандаш и начала неистово чертить каракули. Я остановила ее и попросила делать это очень медленно, сконцентри­ровав свое внимание на узле и чувствах, испытываемых ею в этот момент. Она начала изображать распутывание узла в очень свобод­ной манере. Когда она закончила рисунок, узел на шее исчез.

Хотя мы и не обращаем на это особенного внимания во время занятий, ребенок узнает кое-что о том, как реагировать на боль, понимает, что эта боль связана с напряжением мышц и что он также может устранить эту боль.

Одиннадцатилетний мальчик, придя в группу, заявил, что он не может остаться на занятии из-за сильной боли в желудке. Я попро­сила его рассказать мне о своей боли и спросила, где именно болит.

Кен. Вот здесь. Я не знаю.