Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава пятая. ОТЦЫ ЦЕРКВИ ПРИ ХРИСТИАНСКИХ ИМПЕРАТОРАХ: СВЯТЫЕ АФАНАСИЙ, ВАСИЛИЙ, ЗЛАТОУСТ, КИРИЛЛ. АВГУСТИН, ИЕРОНИМ. ГРИГОРИЙ ВЕЛИКИЙ.

 

 

После краткого разбора взглядов и поведения учителей церкви, живших в

эпоху язычества, бросим беглый взгляд на тех отцов церкви, которые появились

после того, как христианство стало пользоваться покровительством императоров

и одержало победу над своими гонителями. Эти учители не были ни

образованнее, ни честнее, ни добрее. Напротив, они оказались еще более

слепыми и открыто проявили свою злобу. В этих пастырях церкви, которых

превозносят за святость и знания, мы находим лишь гордость, упрямство, жажду

мести, жестокость, интриганство, честолюбие и алчность. Словом, приходится

воскликнуть вместе с поэтом: "Столько желчи вмещает сердце святош!"

С тех пор как Константин избавил церковь от страха преследований,

христиане дали полную волю своим страстям и стали бесчеловечно преследовать

и уничтожать друг друга, сражаясь под знаменами своих почтенных наставников,

которые никогда не могли прийти к соглашению по вопросам веры и всегда

утверждали, что нет ничего важнее на свете, чем следовать выдуманному ими

самими учению. Словом, епископы, которые при императорах-язычниках вынуждены

были сдерживать свой фанатизм и ярость и грызться втихомолку, решили, что

при императорах-христианах им все дозволено.

С тех пор они в своем бешенстве покрыли весь мир позором и кровью. Мир,

дарованный церкви благодаря покровительству Константина, послужил для ее

служителей сигналом к открытой войне, длящейся до сих пор.

Первым бойцом, отличившимся в этой "священной" войне, был святой

Афанасий, епископ александрийский. До него церковь еще не приступала к

серьезному изучению того, что собой представлял основатель христианства

Иисус Христос. Находили, что евангелие достаточно ясно его определило,

называя его сыном божьим. Но евангелие называет его и сыном человеческим.

Короче, писания апостолов, как мы уже заметили, не высказываются вполне

определенно насчет божественности своего учителя. Социн и его последователи

утверждали, что до Никеиского собора вся христианская церковь разделяла в

вопросе о Христе их точку зрения, отвергающую его божественность, и что

члены Никейского собора взяли на себя смелость выдумать новый догмат,

неизвестный их предшественникам. Такого же мнения, по-видимому, отец Пето,

иезуит и очень ученый критик, а до него ученый Этьен де Кур-сель,

протестант. Сандиус в своей "Истории церкви" постарался доказать, что все

отцы церкви до Ария разделяли его точку зрения. Знаменитый Жан Леклерк

установил, что на основании некоторых рукописей посланий святого мученика

Игнатия последний оказывается арианинэм.

В таком неопределенном положении находилось дело, когда александрийский

священник Арий рассудил, что приписываемая Иисусу божественность неизбежно

ведет к признанию двух богов в христианстве, а ведь оно кичится тем, что

проповедует единого бога. Арий поэтому утверждал, что сын божий не был ни

равен, ни единосущен отцу. Против этого мнения Ария резко выступил святой

Афанасий. Оно было затем осуждено на Никейском соборе, где точка зрения

нашего святого одержала верх.

Но Константин, который отнюдь не был тверд в вере, скоро изменил свое

мнение насчет божественности Христа. Вследствие подстрекательства некоторых

арианских епископов, обвинивших Афанасия в чудовищных преступлениях, он был

осужден Тирским собором и отправлен в изгнание в Галлию за то, что он, как

говорили, грозился приостановить подвоз хлеба из Египта в Константинополь.

Так как императорский трон занимали попеременно то ариане, то сторонники

божественности Христа, нашего прелата то смещали, то вновь восстанавливали,

на епископской кафедре. Вообще вся жизнь этого святого свидетельствует о его

буйном, неукротимом нраве. Не останавливаясь на тяжких обвинениях со стороны

его противников, давших ему почувствовать всю тяжесть богословской

ненависти, мы должны, во всяком случае, констатировать, что он не обладал ни

кротостью, ни евангельским терпением. В своих писаниях он не знает меры в

нападках на врагов. Прямо поражаешься, когда читаешь оскорбления, которыми

он осыпает своего государя Константина, преувеличивая его преступления и

наделяя его прозвищем антихриста. Не знаешь, чему больше удивляться-дерзости

гонимого или терпению гонителя, который ведь мог сурово наказать человека

божьего за его пылкость. Характерно письмо святого Афанасия к отшельникам. В

этом послании он ведет такие речи, как и все богословы, когда они не у

власти,- он хвалит терпение и говорит, что церковь ни на кого не должна

действовать принуждением.

Священный гнев Афанасия нашел подражателей у ряда других святых,

принадлежавших к его группировке и ставших впоследствии ортодоксами. Святой

Иларий, епископ г. Пуатье, писал против того же Константина в очень

оскорбительном тоне, щедро наделяя его эпитетами "антихрист" и "тиран".

Правда, это было, говорят, уже после смерти Константина.

Святой Афанасий сохранил нам житие святого Антония, основателя

монашества в Египте. В его рассказах мы находим бабьи сказки, от которых

покраснел бы самый беззастенчивый обманщик. Между прочим, он приводит беседу

Антония с сатиром или фавном, который просил молиться за него и заявил, что

верует в Иисуса Христа. Святому Антонию и святому Иерониму мы обязаны

сказкой о вороне, который регулярно приносил первому отшельнику, святому

Павлу, по полхлеба и был настолько внимателен, что удвоил свое приношение,

когда к отшельнику пришел в гости святой Антоний. По-видимому, величайшие

святые врали без всякого стеснения, когда они думали, что их сказки делают

честь религии.

Святые учители церкви, стоявшие обычно во главе той или иной партии,

были люди беспокойного, буйного нрава, настоящие задиры, которые своими

теориями и бреднями вызывали величайшее смятение в церкви и государстве.

Именно эти таланты и прославили их.

Лишнее доказательство мы имеем в лице святого Иоанна, прозванного

Златоустом за красноречие, которое христиане того времени находили в его

писаниях (они, впрочем, плохие судьи в этом вопросе). Как бы то ни было,

этот великий человек в молодости отдался изучению риторики под руководством

софиста Либания и готовился к карьере адвоката. Но еще в очень юном возрасте

он переменил свое решение и избрал церковное поприще, где лица, в которых

предполагали какие-либо таланты, могли сделать карьеру. Но наш святой,

отличавшийся, по-видимому, суровым и весьма меланхолическим характером,

принял решение совсем удалиться от света и уединиться в пустыне. Однако

просьбы и слезы матери заставили его, по выражению Байе, "на время уступить

любви и естественной преданности". Но вскоре жажда единения с богом, или,

если хотите, его желчность, одержала в нем верх над сыновней

почтительностью. Он удалился в горы, где жил сначала под руководством

некоего отшельника, затем окончательно отказался от общества и стал

заниматься умерщвлением плоти, что вряд ли могло смягчить его озлобленность.

Через шесть лет его здоровье окончательно расстроилось от образа жизни

фанатика, и ему пришлось вернуться в свет, где он с пользой служил

антиохийской церкви. Слава о нем разошлась далеко, и император Аркадий

поставил его на епископскую кафедру в Константинополе. На этом выдающемся

посту он сохранил угрюмый и суровый характер отшельника. Он, конечно, не был

расположен мириться с нравами, царившими при дворе. Он обрушился со всем

пылом против знати и считал себя по совести обязанным никого не щадить. В

своем усердии он зашел так далеко, что стал публично оскорблять императрицу

Евдоксию. По крайней мере, она находила прямые намеки на себя в его гневных

речах. Такого рода поведение неминуемо создало ему могущественных врагов.

Они принимали все меры, чтобы погубить человека, топтавшего все, что

пользовалось уважением людей. С другой стороны, надо было подходить к этому

прелату с опаской, так как его строгий нрав и его обличения знати создали

ему огромную популярность в народе. Поэтому против него постарались

воздвигнуть врагов в его собственном стане. Весьма активного противника он

имел в лице Феофила, патриарха александрийского, который при поддержке

нескольких епископов, своих сторонников, низложил на соборе Иоанна.

Да и вообще наш святой своим начальническим поведением создал себе

врагов внутри церкви. Он самовольно низложил множество епископов и вообще

действовал на Востоке деспотически, что, конечно, не могло привлечь к нему

симпатии собратьев. Низложение Златоуста вызвало раскол в церкви и серьезный

бунт в Константинополе. Пришлось тайком удалить его в изгнание. Но тут

неожиданную помощь святому принесло весьма кстати случившееся землетрясение.

Сторонники Златоуста приписали это естественное происшествие гневу

небесному, сама Евдоксия этому поверила. Во всяком случае, она испугалась

ярости народа, по ее просьбе прелат был возвращен и восстановлен на

епископской кафедре.

Но святые не поддаются исправлению. Преследования делают их еще более

дерзкими, гордыми и упрямыми. Наш святой епископ вновь поссорился с

императрицей и двором, он по-прежнему не щадил их и находил для себя особое

удовольствие в оскорблении их гордости. Императрица при помощи Феофила и его

сторонников вновь добилась низложения этого витии и его ссылки в Кукузу, в

Армении. Чернь, раздраженная наказанием епископа, взбунтовалась против

императора Аркадий со своей стороны послал солдат на подавление мятежа, что

привело к большому кровопролитию. Однако народ продолжал противиться отъезду

епископа, и его пришлось посадить на корабль тайком. Но в следующую ночь

были подожжены церковь и сенат в Константинополе, и в этом усмотрели явное

знамение божественного гнева. Бог в самом деле довольно часто мстит таким

образом за своих служителей, когда на их стороне необузданная чернь.

Между тем наказание святого произвело большой шум во всем мире. Римский

епископ высказался открыто в пользу Златоуста и даже потребовал от

императора Гонория, царствовавшего на Западе, чтобы он вступился за гонимого

патриарха. Но Аркадий, окруженный врагами прелата, особенно епископами,

которые, как водится в церкви, с остервенением искали его гибели, не только

не согласился на его возвращение, но даже распорядился отправить его в самые

отдаленные места империи, сослать его в такое место, где бы он не мог

интриговать и возбуждать умы своих сторонников.

Распоряжение императора было выполнено столь добросовестно, что святой,

изнуренный усталостью, умер в пути. Таким образом, непреклонный учитель стал

мучеником своей желчности, суровости и упрямства, он пал жертвой своего

дурного характера, который он сам считал проявлением великого рвения о славе

божьей. Но так как церковь в ее вечных распрях с государями часто нуждается

в упрямых фанатиках, жертвующих собой ради нее, она выдвигает Златоуста в

качестве совершенного образца твердости и мудрости.

Если поведение этого греческого отца церкви не вызывает уважения к

себе, то не лучше обстоит дело с его нравственными принципами. Их можно

считать почти столь же нелепыми, как и его поведение. В комментарии к

святому Матфею, который некоторые критики считают подделкой, Златоуст

называет второй брак блудом. Но при этом он говорит, что с разрешения бога

это преступление становится почетным и законным. Принадлежит ли это

произведение Златоусту или нет, во всяком случае, он резко осуждает второй

брак и в сочинениях, которые единодушно приписываются ему. Да и вообще он,

как и многие другие отцы церкви, рассматривал брак как состояние

несовершенства и полагал, что, если бы не грех Адама и Евы, соединение полов

могло бы совершаться без всякой чувственности.

Не менее враждебен был наш строгий святой и к торговле. Он осуждает

занятие торговлей, запрещение которой он находит в псалме 70. Торговец, по

его мнению, никогда не может быть угоден богу; христианину не следует

заниматься торговыми делами, а если он это делает, его надо изгнать из

церкви. Далее, он считает отдачу денег в рост воровством.

Гораздо менее щепетильным он оказывается в более важном пункте, когда

оправдывает поступок Авраама, предложившего Сарре выдать себя за его сестру.

Это, во-первых, было ложью или, по крайней мере, заявлением, имевшим целью

ввести в обман египтян. Во-вторых, этим Авраам вводил жену и египетского

царя в грех прелюбодеяния. А Златоуст хвалит Сарру за проявленную ею в этом

деле уступчивость и геройское мужество, с каким она подверглась риску

совершить прелюбодеяние.

Все же в морали этого великого учителя встречается и кое-что более

умное, это когда он прямо высказывается против гонений. В этом пункте

Златоуст сходится со всеми учителями, которые сами подвергались гонениям.

Принцип веротерпимости оспаривали лишь те, которые чувствовали себя

достаточно сильными, чтобы дать другим испытать плоды их святого рвения.

Святой Василий, прозванный Великим, епископ кесарийский в Каппадокии,

также являет пример упорства и свирепости, которые святоши прикрывают

рвением. Император Валент лично дважды приезжал в Кесарию, чтобы вразумить

святого. Но святые упрямы и не желают идти на соглашение. Когда разгневанный

государь готов был уже подписать приказ об изгнании Василия из города, у

него заболел сын. Валент сейчас же послал за прелатом, присутствие которого

якобы немедленно исцелило сына. Но так как отец окрестил сына у ариан,

святой немедленно лишил его своего покровительства. Мальчик снова заболел и

умер. Это чудо отнюдь не свидетельствует о духе благотворения. Остается

заподозрить достоверность чуда, которое не могло заставить императора

отказаться от своих заблуждений, а ведь, казалось бы, такое чудо должно было

убедить его в могуществе и в правоверии святого.

По всей видимости, Василий так же мало умел быть преданным другом, как

и угодливым подданным своего государя. Святой Григорий Назианский, его

товарищ по занятиям и старинный друг, никогда не мог примириться с

бессердечностью Василия, который, управляя пятьюдесятью епархиями, не дал

ему ни одной, даже самой маленькой. Отсюда видно, что, во-первых, святые

поступали дурно со своими друзьями и что, во-вторых, святые не всегда

нечувствительны к своим земным интересам.

Святой Василий считается учредителем монашеского ордена на Востоке, для

которого он разработал очень строгий устав. Поразительно, что великий

богослов здесь открыто противоречит предписаниям Иисуса Христа. В Евангелии

от Матфея (гл. 6, ст. 16-17) Иисус говорит: "Когда вы поститесь, не будьте

унылы, как лицемеры, которые принимают на себя мрачные лица... А ты, когда

постишься, помажь голову твою и умой лицо твое". Василий, напротив, требует,

чтобы "смирение монаха проявлялось и в его внешности, чтобы взор у него был

грустный и опущенный долу, голова непричесана, одежда грязная и небрежная".

Таким образом, святые присвоили себе право исправлять предписания своего

божественного учителя. Как и многие другие богословы, Василий осуждает

второй брак, как блуд и многоженство. Точно так же он порицает законную

самозащиту, всякие войны, процессы, клятвы. Наконец, в качестве заклятого

врага радости, он утверждает, что христианин не должен смеяться.

Но не будем задерживаться на подобных пустяках. Перейдем к рассмотрению

святого, больше прославившегося рвением и преступлениями. Поговорим о святом

Кирилле, патриархе александрийском, который затмил большинство прелатов

своего времени гнусностями, в которых он повинен. Крупный заговор возвел

этого церковного героя на престол первосвященника александрийского.

Уверенный в поддержке своих сторонников, Кирилл не ограничился тем, что

распоряжался духовными делами своей епархии, он захотел осуществлять

неограниченную власть и в делах светских. Первым шагом его было закрытие

церквей, принадлежавших раскольникам-новатианам. Затем он завладел их

священной утварью и украшениями церквей. Наконец, он конфисковал все

имущество их епископа Феопемпта. Сократ. История церкви. В другом случае в

наказание за незначительную обиду, нанесенную несколькими евреями одному из

его любимцев, он собственной властью изгнал из Александрии всех евреев и

разрешил черни разграбить их добро. В данном случае святой прелат хотел,

надо полагать, вознаградить египтян за то, что израильтяне некогда ограбили

их по приказу Моисея. Орест, префект города, был справедливо возмущен такими

действиями патриарха ужаснувшись при виде того, как город сразу обезлюдел по

прихоти попа. Он, доложил обо всем происшедшем императору. Кирилл, со своей

стороны, по-видимому предупредил императора. Тем временем, неуверенный в

исходе дела, он счел нужным задобрить префекта который успел снискать любовь

народа. Но Орест, знавший, с кем имеет дело, отказался пойти на соглашение и

решил дожидаться решения двора. Тем временем наш святой, оскорбленный

полученным отказом, решил отомстить. Он вызвал из монастыря в Нитрии около

пятисот монахов, которые оставили свое уединение и направились в город.

Увидев префекта в его колеснице яростные монахи осыпали его оскорблениями,

кричали ему, что он "нечестивец", "идолопоклонник", "язычник". Напрасно он

протестовал, ссылаясь на то, что он крещен. Один из монахов бросил в него

камнем и ранил в голову.

В то же время телохранители Ореста покинули его, так как сами

испугались бешенства монахов. Видя это смятение, народ сбежался, чтобы

вырвать Ореста из рук взбесившихся святош. Лммония, нанесшего удар Оресту,

схватили и согласно закону покарали смертью. Префект вскоре известил

императора об этом новом инциденте. Святой написал ему со своей стороны.

Пока что он распорядился торжественно похоронить тело Аммония в церкви,

уверяя, что его надо рассматривать как мученика, и произнес похвальное слово

в его честь, где восхвалял мужество, с каким тот защищал правду.

Ярость Кирилла, однако, не улеглась и обрушилась еще раз на одну особу,

любимую и уважаемую префектом. Речь идет об Ипатии, деве, прославившейся

благодаря тем блестящим похвалам, которыми писатели того времени единодушно

награждали ее добродетель, знания и красоту. Она была дочерью Теона,

руководителя знаменитой в древности александрийской школы. Этот ученый

сделал все возможное для воспитания дочери. Обнаружив у нее способности, он

стал преподавать ей самые возвышенные знания-геометрию, астрономию,

философию.

Прелестная девушка вполне оправдала старания отца, и после его смерти

ее признали достойной занять место отца и поставили во главе знаменитой

школы. На этом посту она привлекла большое количество слушателей и учеников,

среди которых был знаменитый Синезий, ставший, как мы увидим, епископом

Птолемаиды. Синезий всегда питал к Ипатии самую нежную привязанность, об

этом можно судить по сохранившимся его письмам.

В Александрии все выражали свое преклонение перед Ипатией, которую

называли красавицей-философом. Весь город единодушно приветствовал ее ученые

речи, исходившие из уст грации. Ее безупречная нравственность и строгая

добродетель вызывали благоговение у людей, которых влюбленность могла

толкнуть на легкомысленный шаг. Одним словом, эта прелестная женщина

пользовалась всеобщей любовью и уважением. В частности, ее ценил префект

Орест, который, зная ее образованность и прямоту, охотно совещался с нею по

наиболее важным делам.

Столько прекрасных качеств Ипатии не замедлили вызвать зависть в низкой

и жестокой душе Кирилла. Этот святой и сам претендовал-без достаточного

основания-на красноречие и знания. Его тщеславие доходило до того, что он

нанимал клакеров, чтобы аплодировать ему при публичных выступлениях.

Говорят, что, проходя однажды мимо дома Ипатии, он почувствовал досаду, видя

ее окруженной толпой людей, явившихся послушать ее, и с этого момента он

замыслил ее гибель.

Во всяком случае, связи Ореста с Ипатией было достаточно, чтобы сделать

прелестную девушку ненавистной патриарху и его клиру. Ее заподозрили в том,

что она чинила препятствия примирению Кирилла с префектом. В результате

несколько фанатиков, под предводительством чтеца по имени Петр, стали искать

случая ее убить. Они подстерегли ее, когда она возвращалась с визита,

сорвали ее с носилок, втащили в церковь, раздели донага и убили ударами

черепицы, после этого они изрезали ее на куски и окровавленные останки

отнесли в место, именуемое Кинарон, где святоши превратили их в пепел.

Подобное преступление казалось бы невероятным, если бы оно не было

засвидетельствовано историками того времени. Сократ, правда, называет среди

убийц только чтеца Петра, но Никифор Грегорас ясно говорит, что фанатики,

предводительствуемые Петром, были кирилловскими попами, ненавидевшими Ипатию

за влияние которым она пользовалась у Ореста, и приписывавшими ей разлад,

существовавший между префектом и прелатом. Историк прибавляет, что бешеные

монахи для выполнения своего гнусного заговора выбрали день торжественного

поста. Если к этому присоединить, что это ужасное злодеяние совершено в

церкви, то можно себе представить, каковы были нравы древних церковников и

какую мораль мог им проповедовать пастырь вроде Кирилла.

Так прекрасная, ученая, добродетельная Ипатия стала жертвой бешенства

попа.

Бесполезно входить в рассуждения о поступке, способном вызвать

негодование у всякого человека, в котором набожность не успела окончательно

заглушить голос природы. Удовлетворимся констатированием факта, что Кирилл и

его сообщники остались безнаказанными. Император оказался бессильным

наказать попа-убийцу и мятежника. А церковь не постыдилась причислить этого

преступника к лику святых.

Что же совершило это чудовище, чтобы заслужить честь быть

обожествленным? Он был очень ортодоксален, с обычной яростью боролся против

взглядов Нестория и интригами добился низложения этого патриарха, который

был лучше его. Особенно обессмертил себя святой в церковных святцах

опровержением громовой речи Юлиана против христиан. О ней нам известно лишь

то, что Кириллу угодно было из нее сохранить. Он отвечает на нее весьма

слабо, ограничиваясь одной лишь декламацией. Речь Юлиана в той части,

которая до нас дошла, представляет собой вечный памятник, воздвигнутый на

посрамление религии и отвратительной морали христиан.

Всякий здравомыслящий человек или желающий открыть свои глаза, чтобы

видеть, без труда признает справедливость обвинении императора, когда он,

обращаясь к фанатичным, яростным христианам, говорит им: узнайте, галилеяне,

насколько наши законы лучше ваших.

Наши законодатели и мудрецы предписывают нам подражать по возможности

богам, они для этого советуют нам созерцать и изучать природу вещей. Такое

созерцание, углубление в тайники собственной души, дает возможность

приобрести добродетели, приближающие и в некотором роде уподобляющие нас

богу. А у евреев чему учит подражание богу? Оно учит предаваться ярости,

жестокости, ненависти, ревности и пр.

Далее Юлиан сравнивает языческих философов с еврейскими пророками и

мудрецами. Он сравнивает также счастье евреев, покровительствуемых Иеговой,

со счастьем языческих народов. Затем, упрекая христиан за жестокость и

нескончаемые споры, он говорит: вы убиваете христиан, которых вы называете

еретиками, за то, что они придерживаются взглядов, несколько отличных от

других, насчет еврея, казненного евреями. Вы унаследовали от этих евреев

только их злобу и безумие. С вами произошло то же, что бывает с пиявками: вы

извлекли испорченную кровь и оставили более чистую.

Предоставляем читателю судить, обоснованны ли эти обвинения или нет и

что мог на это ответить богослов типа Кирилла.

К счастью для рода человеческого, такие чудовища редки на земле, хотя в

церкви они часты. Есть святые учители, которые, хотя сами не позволили себе

совершать такие преступления, как Кирилл, но побудили других совершить не

менее возмутительные злодеяния и еще в более широком масштабе. Сколько

преступлений породил, например, святой Августин своими отвратительными

правилами насчет нетерпимости! Этот фанатик, которого очень многие христиане

считают величайшим светочем церкви, вначале проповедовал кротость и

снисходительность в религиозных вопросах, но вскоре он заговорил другим

языком. Став главой партии, он немедленно усвоил дух преследования,

представляющий собой сущность христианства. Он дошел до утверждения, что все

имущество нечестивцев по праву принадлежит проповедникам. Сколько злодеяний

совершено на основании этого иудейского принципа, воспринятого христианами!

Ведь согласно этому отвратительному принципу все церкви в мире могут стать

добычей разбойников, которые признают, что только они праведники, а все

прочие - нет. Очевидно, на основании этой адской морали набожные крестоносцы

завладели святой землей, а набожные испанцы накладывают на всю Америку

ужасное иго.

Августин стал глашатаем гонений против тех самых донатистов, которым он

незадолго до этого в столь патетической форме и столь правдиво расписывал,

как несправедливо, по его мнению, гонение на них. Так наши святые отцы

меняют свои взгляды в зависимости от своих личных интересов или интересов

группировки, к которой они примкнули. Можно ли обосновывать какую бы то ни

было нравственность на принципах подобных наставников, если их наставления

со временем меняются, а их сочинения полны взаимоуничтожающих указаний?

Августин был, по видимому, автором ужасной теории, безжалостно осуждающей

детей, умерших без крещения. - Святой Григорий Назианский отводил им

"промежуточное" место. Нельзя назвать порядочным отношение святого Августина

к священным узам брака. Для оправдания Сарры, которая, видя свое бесплодие,

дала Аврааму свою рабыню Агарь в наложницы, наш богослов утверждает, что

жена может уступать свои права другим. Правило это очень выгодно для

"удобных" мужей: мы видели выше, как Авраам с успехом применил его во время

своего путешествия ко дворцу царя Египта и царя Герара.

Будучи столь снисходителен в вопросе о прелюбодеянии, наш богослов

весьма строг в других вопросах. Относительно лжи, например, он проповедует

такие правила, что, если бы им следовали буквально, они явно привели бы к

гибели общества. В самом деле, как расценивать такого рода суждения этого

святого: "Если бы всему роду человеческому грозило истребление и его можно

было бы спасти при помощи лжи, то надо было бы отказаться произнести ложь и

дать человечеству погибнуть;

если посредством лжи можно помешать одному или нескольким людям

согрешить, то лучше дать им согрешить, чем солгать; даже если, солгавши,

можно спасти ближнего от вечного осуждения, то лучше даже ему погибнуть, чем

спасти его ценой неправды".

Но, несмотря на ненависть ко лжи, которую святой Августин обнаруживает

в таких нелепых правилах, надо обладать исключительно прочной, испытанной

верой, чтобы не заподозрить довольно часто нашего святого в самой

бессовестной лжи. Он лжет просто для своего удовольствия или из детского

желания рассказать о чудесных вещах. В самом деле, у нас создается очень

невыгодное представление о правдивости отца церкви, когда он в проповеди,

обращенной к братьям в пустыне, говорит, что видел в Эфиопии людей без

головы, у которых глаза помещались посреди живота. Святой Августин

прибавляет, что эти люди имели даже священников из своей среды, притом

настолько добродетельных, что, будучи женаты, приближались к женам только

раз в год. Этих людей Августин видел, надо полагать, у Плиния, Помпония Мелы

или Авла Геллия, которые называют их акефалами, то есть безголовыми. Только

люди этого вида могут поверить в рассказ Августина. Не больше доверия

заслуживает его сообщение, когда он осмеливается утверждать, будто в его

время были женщины, которые посредством известных мазей могли превращать

людей в коней или кобыл и пользоваться ими для перевозки тяжестей.

Для объяснения подобных сказок приходится прибегнуть, следуя примеру

самого Августина, к аллегориям вроде тех, коими он пользовался для

объяснения любого места Ветхого и Нового завета; он ведь взялся истолковать

Библию нелепейшим в мире образом. Так, например, он находит, что дети,

ругавшие пророка Елисея, крича ему вслед: "иди, плешивый, иди, плешивый",

символизируют евреев, которые, требуя распятия Иисуса, велели ему взойти на

крест, помещенный на Голгофе. А этот крест наш святой усматривает в двух

поленах дров, которые подобрала женщина, встреченная Ильей. По мнению нашего

ученого комментатора, эта женщина старалась познать тайну креста,

символизируемую, очевидно, двумя поленами дров. "Так,-говорит он,-вдова

подобрала эти два полена, чтоб указать нам, что церковь поверит в того, кто

был привязан к двум перекладинам креста". В куске красной материи, которую

блудница Раава вывесила на окне, Августин видит кровь Христа. Иисуса он

усматривает в козле отпущения и т. п.

Было бы вполне естественно предположить, что святой был пьян, когда

видел такие небылицы или говорил о них. В одном месте своих Confessiones

Августин сам подает повод к такому подозрению. Обращаясь к богу, он говорит:

"Похмелье (crapula) овладевает иногда рабом говорит, сжалься над ним и

избавь его от этого". А ведь,

как известно crapula обозначает последнюю степень опьянения неприятное

состояние, остающееся после попойки. Если отец церкви выбирал такие моменты

для проповеди или писания, то нет ничего удивительного в том.

что он говорит такие глупости. Очевидно также, что в состоянии crapula

он задавал себе тонкие вопросы, часто весьма соблазнительного характера,

какие мы находим в его сочинениях. Он, например, исследует, каким образом

Адам и Ева могли бы произвести детей, если бы сохранили первоначальную

невинность. Он сознается, что не знает этого, но в процессе своего

великолепного рассуждения на эту тему нисколько не щадит стыдливости

читателя, что вполне справедливо ставили ему в

А между тем бредни гиппонского епископа считаются, по мнению наших

современных богословов, безапелляционными решениями. Но даже среди тех

ученых, которые называют себя ортодоксами и католиками, многие не очень

высокого мнения об этом отце церкви. Они критикуют его стиль, игру слов,

ухищрения, жалкие аллегории, почти всегда натянутые и неестественные

рассуждения. Многие хотели бы выдать его книгу "О граде божьем" за шедевр,

но другие справедливо обвиняют его в том, что он беззастенчиво использует

Варрона, Цицерона и Сенеку - языческих авторов, обладавших большим

образованием и изяществом стиля, чем он.

Его обвиняют также в полном незнании еврейского языка, совершенно

необходимого для понимания еврейских "священных" книг. Поэтому напрасно мы

станем искать в сочинениях Августина средства понять эти книги. Он видит в

них лишь фигуры и аллегории, годные для того, чтобы прикрыть его невежество.

С этой целью он, очевидно, выдвинул принцип, что "писанию можно придать

любой смысл, не противоречащий благочестию". Это значит превратить его в

восковую игрушку, как вполне правильно заметил один ученый критик.

Августин был сначала, как известно, манихейцем. Если верить ему, то его

обращение произошло чудесным путем: он услыхал (или ему послышался) голос,

предлагавший ему прочитать творения святого Павла. Едва только он прочел

несколько строк, он почувствовал себя новым человеком. Он сразу стал

защитником "благодати", разгадал тайны провидения, стал глубокомысленно

размышлять о "предопределении". Благодаря умению писать о непостижимых

вещах, которых он так и не разъяснил и которые останутся загадкой до

скончания веков, он стал во главе школы, боровшейся с учением Пелагия и

Целестия. Еще и в наше время он считается непогрешимым оракулом у

янсенистов, которые под его знаменем сражаются против молинизма, то есть

против взглядов Пелагия, воскрешенных некиим иезуитом; при этом обе стороны,

несмотря на свое ожесточение, ничего не смыслят в сути своего горячего

спора. Но ведь для богословов как раз очень важно, чтобы ни сами они, ни

другие не понимали предмета их споров.

Несмотря на глубокое почтение, которое церковь питает к произведениям

нашего святого, его система в его время, как и в наше, не пользовалась,

по-видимому, все общим признанием. Его обвиняли в том, что он воскресил

учение древних стоиков о роке, отверг свободу воли человека и этим внушал

своим последователям либо беспечность, либо отчаяние. Но его противники не

замечают, что вся религиозная система евреев и христиан во всех отношениях

основана на чистейшем фатализме.

Бог возлюбил Якова и отринул Исава уже во чреве матери. Бог избрал

еврейский народ и отверг все прочие. Бог удостоил познания евангелия

несколько народов, а остальным предоставил гибнуть во мраке невежества.

Одним словом, и в Ветхом и в Новом завете бог ожесточает людей, которых

ненавидит, и дарует милость тем, кого любит. Разве Павел в Послании к

римлянам (9, 18) не говорит совершенно ясно, что он "кого хочет-милует, а

кого хочет-ожесточает"?

Далее, разве бог, который все предвидел и в своих вечных

предначертаниях предопределил искупление рода человеческого, не предвидел и

не организовал падения мятежных ангелов, первородного греха, смерти своего

сына, оказавшейся необходимой для исправления рода человеческого? Поэтому

проповедовать фанатизм-значит проповедовать христианскую религию, для

которой ее бог всегда был тираном, руководствующимся единственно своими

всемогущими прихотями. Когда наши богословы оказываются в этом пункте

приперты к стенке, они исчерпывают вопрос заявлением, что "это тайна". Но

позволительно спросить их, зачем же они постоянно бессмысленно рассуждают

относительно предметов которые они сами считают выше своего разумения?

Впрочем, несмотря на глубокие знания и чистоту своего учения, Августин

имел как будто не очень четкие представления о наиболее важных тайнах

христианской религии. Во всяком случае, он трактовал их столь легкомысленно,

что его можно заподозрить в неверии. Так, в трактате "О троице" (книга 5,

глава 9) он говорит, что три лица в троице допускают не для того, чтобы не

оставаться совершенно безгласным насчет этого. Таким образом, по мнению

этого святого учителя, одна из велича<

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-11

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...