Эволюция института судебных следователей

По Судебным уставам 1864 г.

Вторая половина XIX в. в Российской империи ознаменовала себя как период коренных преобразований практически во всех сферах жизнедеятельности российского общества[118]. После учреждения института судебных следователей 8 июня 1860 г. в России судебная система оставалась по-прежнему не реформированной, что практически сводило к нулю действие законодательных новелл, принятых для улучшения следственной части в России. «Неудачи реформы следственного аппарата наглядно свидетельствовали о невозможности радикального изменения отдельного звена аппарата юстиции. Нужно было реформировать механизм судоустройства и судопроизводства в целом. Только в этом случае можно ожидать весомых результатов от реорганизации предварительного расследования»[119]. Соответственно необходимость скорейшего реформирования всей судебной системы сознавалась и обществом, и властью.

Исторически главной реформой того времени принято считать крестьянскую, основной идеей которой стала отмена крепостного права на всей территории Российской империи. М.Г. Коротких говорил: «Отмена крепостного права явилась мощным импульсом для ускорения работ по судебной реформе. Ставшая свободной личность объективно требовала защиты от произвола исполнительной власти, корректировать которую мог лишь суд»[120]. И как правильно заметил А.А. Головачев, судебная реформа «дала… возможность приступить к другим реформам, которые могут иметь более сильное и более общее влияние на развитие умственных и материальных сил всего вообще русского народа, а не одной его части»[121]. Такого же мнения придерживался А.Ф. Кистяковский, говорил о приоритете отмены крепостного права: «При существовании помещичьей юрисдикции, столь обширной и столь безотчетной, никакие прочные и серьезно-мыслимые обеспечения личной свободы не могли бы получить силы и устойчивости. Потому то, когда приступлено было к судебной реформе, скоро увидели, что она невозможна раньше отмены крепостной зависимости»[122].

В октябре 1861 г. по указанию Александра II была образована специальная комиссия, задачей которой стала разработка основных направлений и принципов проводимой судебной реформы. В комиссию вошли такие знаменитые ученые-правоведы, как Н.И. Стояновский, С.И. Зарудный, Д.А. Ровинский, Н.А. Буцковский, Н.А. Даневский, К.П. Победоносцев и др. Итогом работы комиссии стали представленные в апреле 1862 г. «Соображения Государственной канцелярии по вопросам уголовного и гражданского судопроизводства, а также судоустройства», в которых были выработаны основные направления реформы уголовного процесса. При разработке данного проекта его авторы использовали опыт уголовно-процессуального законодательства стран Западной Европы: Англии, Франции, Германии. К.К. Арсеньев по этому поводу писал: «Выступая позже других государств на поприще судебной реформы, Россия не могла не воспользоваться их примером, не могла не избежать некоторых ошибок, ими сделанных или делаемых. Есть целые отделы судопроизводства, которые стоят у нас ничуть не выше, даже гораздо ниже иностранных образцов (предварительное следствие, предание суду, особый порядок производства дел о политических преступлениях, и др.»[123]. При исследовании зарубежного уголовного процесса комиссия должна была изложить свои собственные соображения по преобразованию судебной части в России, опираясь прежде всего на потребности российского общества. «Юристы комиссии не механически заимствовали законодательные институты, а отбирали такие, которые соответствовали российской действительности. При этом институты трансформировались соответственно традициям страны»[124].

Главной идеей «Соображений Государственной канцелярии по вопросам уголовного и гражданского судопроизводства, а также судоустройства» стало отделение судебной власти от администрации, а внутри уголовного процесса - разделение судебной и обвинительной функций, где обвинение отходило органам прокуратуры, которые, по соображениям авторов проекта, должны были осуществлять надзор за предварительным следствием.

Впервые в проект были внесены положения о гласности, устности, состязательности судопроизводства, в соответствии с которыми устанавливалась истина в суде, реально можно было говорить о создании института защиты интересов подсудимых. Если говорить об институте защиты на стадии предварительного следствия, то комиссия единогласно признала, что существующий институт депутатов от сословия изжил себя и ему на смену, в соответствии с принципом состязательности на стадии предварительного следствия, должен прийти другой институт защиты.

Комиссия придала конструкции досудебного производства исключительно инквизиционную форму (чего нельзя сказать о судебных стадиях). Естественно, при закреплении таких буржуазно-демократических принципов судопроизводства, как устность, гласность, состязательность инквизиционный процесс не мог существовать. Поэтому законодатель поднял вопрос о замене формальной системы доказательств на свободную оценку, для которой характерна оценка доказательств по внутреннему убеждению, основанному на объективном исследовании всех обстоятельств дела.

С изменениями и дополнениями, в окончательной редакции Госсовет 29 сентября 1862 г. передал императору для утверждения материалы под названием «Основные положения о преобразовании судебной части в России». «Комиссия… при развитии их (Основных положений. – Л.С.) принимала в соображение и законы, ныне… действующие, и начала, выработанные как наукою, так и опытом других государств… а также замечания людей сведущих и опытных, и наконец, сведения, собранные по разным местностям империи»[125]. После утверждения Александром II «Основные положения» были опубликованы в печати. Основным принципом преобразования судебной части в соответствии с «Основными положениями» было провозглашено полное отделение судебной власти от исполнительной, где говорилось: «Никто не может быть наказан за преступления или проступки, не подлежащие ведомству судебных мест, не быв присужден к наказанию приговором надлежащего суда, вошедшим в законную силу… власть судебная принадлежит судам… без всякого участия властей административных»[126].

В соответствии с «Основными положениями о преобразовании судебной части в России»[127] (далее «Основные положения») раскрывались принципы будущего судебного устройства (ст. 91 Основных положений) и судопроизводства (ст. 157 Основных положений).

Отделение судебной власти от обвинительной закреплялось в ст. 3 Основных положений: «Власть обвинительная отделяется от судебной»; отделение судебной власти от администрации закреплялось в ст. 5: «Власть судебная, то есть рассмотрение дел и постановление приговоров принадлежит судам безо всякого участия властей административных».

Судебные следователи являлись членами судебного ведомства (ст. 26 Основных положений).

Статья 37 Основных положений определяла основания, в соответствии с которыми судебный следователь приступал к производству предварительного следствия: «1) по требованию прокурора, 2) по сообщениям присутственных мест и должностных лиц, 3) по жалобам и объявлениям частных лиц и 4) по собственному усмотрению». Данная норма указывает на сохранение некоторых элементов инквизиционного процесса.

В соответствии со ст. 39 Основных положений следователь самостоятельно проводил предварительное следствие и все действия, которые считал необходимыми. Надзор за действиями судебных следователей осуществлялся органами прокуратуры (ст. 47 Основных положений).

Таким образом, административная власть в лице губернатора уже практически не могла повлиять на исход производства конкретного дела, что давало судебному следователю возможность объективно и беспристрастно осуществлять свою деятельность. Но законодатель дополнил данную статью следующими положениями, определяющими, что органы администрации все же могли участвовать в производстве следствия в исключительных случаях, командируя с этой целью своих чиновников. «Губернаторы… вмешиваются в производство следствий без всякого основания и, признавая всякое дело особо важным, дают предписания… об учреждении комиссии и командируют своих чиновников, которые из желания угодить своему начальнику затягивают и затемняют дело»[128].

Как в «Учреждениях судебных следователей» 1860 г., так и в «Основных положениях» было сохранено разделение предварительного расследования на дознание (которое производила полиция) и предварительное следствие, осуществляемое судебными следователями (ст. 33-34 Основных положений). Обосновывая необходимость сохранения полицейского дознания в рамках предварительного следствия, Соединенные Департаменты Государственного совета отмечали: «Сии обязанности необходимо и впредь оставить полиции, потому что, наблюдая за общим порядком, предупреждая всякое законопротивное действие, она по свойству своей деятельности прежде всего настигает и усматривает преступление, может розыскать его по горячим следам и предупредить укрывательство преступника. Отнять у исполнительной полиции всякую власть по исследованию преступлений и проступков означало бы во многих случаях упустить преступника и важнейшие улики преступлений…»[129].

«Основные положения» закрепили действие института защиты как гарантию прав и свобод личности. В «Основных положениях» закреплялось следующее: обвиняемый мог ходатайствовать об отводе судебного следователя (ст. 41 Основных положений); осмотры, выемки и обыски производились в присутствии понятых (ст. 43 Основных положений); судебный следователь мог допрашивать задержанного не позднее суток с момента его задержания (ст. 44-45 Основных положений), а также по окончании предварительного следствия обвиняемый и его защитник имели право требовать копию обвинительного акта, знакомиться с материалами уголовного дела (ст. 61 Основных положений).

Таким образом, принятие «Основных положений…» 29 сентября 1862 г. явилось отправной точкой в последующем проведении судебной реформы – разработке и принятии Судебных уставов 1864 г. По мнению известного правоведа Б.В. Виленского, «опубликование «Основных положений преобразования судебной части в России» было встречено с восторгом… Предстоящая судебная реформа рассматривалась как осуществление извечных стремлений к правосудию, как осуществление всех чаяний в области судоустройства и судопроизводства»[130].

Основываясь на «Основных положениях…», император в октябре 1862 г. поручил Государственной канцелярии разработать программу судебной реформы, в которую должны были войти Уставы гражданского, уголовного судопроизводства и закон о судоустройстве. В соответствии с этим была образована специальная «Комиссия для начертания проектов законоположений о преобразовании судебной части» под председательством В.П. Буткова, которая состояла из отделения гражданского судопроизводства, отделения уголовного судопроизводства, отделения судоустройства.

Осенью 1863 г. комиссией были разработаны проекты Уставов уголовного и гражданского судопроизводства, а также Учреждение судебных мест. В декабре 1863 г. данные проекты были вынесены на обсуждение в Госсовет.

Так как предварительное следствие по-прежнему являлось самой слабой частью российского уголовного процесса, большое внимание, как и в предыдущих проектах, было уделено именно проблемам, связанным с реформой следственной части.

Провозгласив в «Основных положениях» демократические принципы уголовного судопроизводства, законодатель понимал, что и предварительное следствие должно быть не только основано, но и неуклонно следователь данным принципам. На основании сложившейся практики (учитывался и положительный, и отрицательный опыт) производства предварительного следствия последних лет комиссия пришла к выводу о необходимости и целесообразности изменения некоторых положений, касающихся производства предварительного следствия.

Таким образом, основными направлениями в преобразовании предварительного следствия стали следующие.

1) Для создания более благоприятных условий деятельности судебных следователей предварительное расследование было разделено на два этапа[131]: дознание, как первая стадия, и предварительное следствие. Хотя официально полиция и была отделена от следствия, но авторы проекта посчитали, что содействие полиции судебному следователю необходимо как для первоначального удостоверения в том, что дошедшие до него сведения о преступлениях и происшествиях действительно основательны, так и для собирания разного рода справок и сведений о подозреваемых и прикосновенных к делу лиц, свидетелей.

2) Авторы проекта особое внимание уделили взаимоотношениям судебных следователей с обвинительной властью в лице прокурора. Являясь органом государственной власти, прокуратура не входила в судебное ведомство; она выступала как независимое учреждение, в компетенцию которого входило поддержание обвинения в суде, а также осуществление надзора за деятельностью судебных следователей при производстве предварительного следствия. Соответственно ни судьи, ни следователи не входили в подчинение прокурора, равно как и прокурор являлся независимым лицом. «Как орган судебной власти судебный следователь должен быть независим от прокурора – органа обвинительной власти. Следователь должен иметь право взвешивать необходимость следственных действий, требуемых от него прокурором, все следствия, порученные ему и от него должны зависеть, как избрание средств, нужных для отыскания истины, так и представление суду об отклонении тех из них, которые по его мнению притеснительны и бесполезны»[132].

3) Серьезно обсуждался вопрос о границах компетенции судебных следователей, особенно это касалось оснований возбуждения уголовного дела, где следователь имел право в определенных случаях возбудить уголовное дело по собственной инициативе. Впоследствии законодатель все же закрепил такое право за судебным следователем, но с оговоркой – «на случай крайней необходимости».

4) Совершенно новым для российского законодательства являлось закрепление таких буржуазно-демократических принципов судопроизводства как гласность, устность, состязательность, свободная оценка доказательств, создание института защиты (адвокатуры) и пр., которые расширили круг гарантий прав обвиняемого на предварительном следствии, а также приоткрыли завесу тайны суда. «Всякому лицу, подвергшемуся уголовному преследованию должны быть предоставлены надлежащие меры ограждения, необходимые в особенности тогда, когда интересы общества будут защищаемы официальными обвинителями. Самым действенным средством для этого было бы допущение в известной степени гласности в предварительное следствие»[133].

5) Закрепив принципы уголовного судопроизводства, законодатель вынужден был изменить и форму уголовного процесса. Таким образом, инквизиционный процесс (действовавший в России в дореформенное время) был заменен смешанным уголовным процессом, где инквизиционный его характер прослеживался на досудебных стадиях – дознания и предварительного следствия, а судебное производство было построено на состязательных началах. В научных кругах среди ученых-правоведов и юристов-практиков развернулась острая дискуссия[134] по этому поводу.

6) Одной из самых прогрессивных идей стало предложение авторов проекта о введении института адвокатуры. Комиссия посчитала, что одно допущение гласности не может служить достаточной гарантией для обвиняемого, поэтому допуск защиты обвиняемого был признан в комиссии необходимым, одинаково полезным не только для привлеченного, но и для самого следователя.

Итогом проделанной Комиссией работы стали проекты Устава уголовного судопроизводства, Устава гражданского судопроизводства, Учреждения судебных мест и Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. В мае - июле 1864 г. подготовленные проекты были рассмотрены в Государственном Совете. А 20 ноября 1864 г. императором были утверждены Судебные уставы, явившиеся отправной точкой в проведении судебной реформы на всей территории Российской империи. Высочайшим указом Правительствующему Сенату император подтвердил свое желание «водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе нашем то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого, от высшего до низшего»[135].

Александр II высказался за постепенность введения новых судебных порядков на территории Российской империи, и 19 октября 1865 г. им было утверждено «Положение о введении в действие судебных уставов»[136], где помимо предписания о совершении плавного перехода к измененному законодательству указывалось, что «все производящиеся в нынешних судебных местах дела о преступлениях и проступках продолжаются и оканчиваются по прежнему порядку в этих судебных местах, впредь до их упразднения, с соблюдением изданных 11 октября 1865 года (№ 42548) Правил о судопроизводстве и делопроизводстве с изъятиями, установленными в следующих статьях» (ст. 56 Положения).

Основными нормативными актами, на основании которых была построена вся судебная система в России и осуществлялась деятельность судебных органов, стали Учреждение судебных установлений, Устав уголовного судопроизводства, Устав гражданского судопроизводства и Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Непосредственно правовой статус, полномочия, место судебных следователей в системе судебных органов дореволюционной России регламентировался Учреждением судебных установлений и Уставом уголовного судопроизводства.

В соответствии с этим в настоящем диссертационном исследовании представляется возможным провести тщательный анализ развития института досудебного производства как первоначальной стадии уголовного процесса по Уставу уголовного судопроизводства 1864 г., а также охарактеризовать правовой статус, полномочия судебных следователей, их роль в системе правовых учреждений Российской империи в пореформенный период.

Общие положения, функции, задачи судебных следователей раскрывались в Учреждениях судебных установлений[137] (далее УСУ). Характеризуя деятельность следователей, надо особо отметить, что «они обладали всем комплексом императивных полномочий в раскрытии и расследовании преступлений, в том числе и по применению мер процессуального принуждения»[138]. По законодательству судебные следователи являлись органами судебного ведомства и входили в окружной суд, что подтверждалось статьей 1 УСУ: «Власть судебная принадлежит: мировым судьям, съездам мировых судей, окружным судам, судебным палатам и Правительствующему сенату – в качестве верховного кассационного суда». Отдельной статьей определялась главная функция судебных следователей, которые состояли в судебном ведомстве «для производства следствий по делам о преступлениях и проступках» (ст. 6 УСУ).

Города и губернии были поделены на специальные следственные участки, закрепленные за судебными следователями: «судебные следователи… состоят членами окружного суда, состоят в назначенных для каждого из них участках» (ст. 79 УСУ).

Если говорить об образовательном и возрастном цензах, то в соответствии со статьей 205 УСУ «судебными следователями могут … быть назначаемы состоящие при судебных местах кандидаты на судебные должности… достигшие двадцатипятилетнего возраста, если они занимались судебной практикой не менее четырех лет и, по удостоверениям председателей судебных мест и состоящих при оных прокуроров, приобрели достаточные познания по следственной части».

Статья 212 УСУ регламентировала порядок назначения на должность судебного следователя, где судебные следователи, а равно и все члены судебного ведомства «назначаются высочайшей властью по представлениям министра юстиции».

В УСУ была прописана ответственность должностных лиц судебного ведомства, к которому относились и лица, занимающие должность судебных следователей. Так, ст. 261 УСУ указывает, что «должностные лица судебного ведомства подвергаются ответственности: или в порядке дисциплинарного производства, или по приговору уголовного суда».

Уголовно-процессуальные действия, производимые судебными следователями, порядок дознания, розыска и производства предварительного следствия, а также участие полиции в производстве предварительного следствия были закреплены в Уставе уголовного судопроизводства[139] (далее УУС).

В УУС провозглашался важнейший принцип правосудия - принцип отделения судебной власти от административной. Такое положение было особенно важным, так как по причине полной зависимости суда от администрации еще в дореформенный период не могла идти речь о всестороннем, полном, объективном и справедливом отправлении правосудия. Соответственно при провозглашении такого принципа коренным образом было изменено отношение к судебной власти, а также к институту судебных следователей, являющихся частью этой власти. «Несовместимость судебных действий с обязанностями полицейского чиновника, сущность власти которого есть исполнительная, конечно, составляла важное неудобство как для самой полиции, так и для суда. Отделение следственной части от обязанностей полиции было необходимо»[140]. В соответствии с этим в ст. 250-261 УУС регулировалось участие полиции в производстве предварительного следствия, где дознание как первоначальная стадия предварительного расследования находилось в ведении последних. Статья 254 УУС раскрывала действия, которые входили в производство дознания: розыск, словесные расспросы и негласное наблюдение. В остальных случаях полиция прекращала свои полномочия и в соответствии со статьей 255 УУС «произведенное дознание … передает судебному следователю, которому впоследствии сообщает и все дополнительные сведения, собранные ею по тому же предмету». Другими словами, в соответствии с новым законом полиция «в области уголовного процесса является: 1) исполнителем некоторых следственных действий, поручаемых ей мировым судьей, следователем, прокурором; 2) публичным обвинителем при мировых судах; 3) участником в производстве предварительного следствия»[141].

Открытой проблемой оставалось разделение полномочий между судебными следователями и органами полиции. По-прежнему было не ясно, где заканчивалось дознание и начиналось предварительное следствие. Уделяя данной проблеме большое внимание, М.В. Духовской писал: «При строгом проведении обвинительного начала можно было бы провести и твердое разграничение между деятельностью полиции и следователя. Последняя, то есть деятельность следователя, должна бы начинаться только при вчинении против кого-либо обвинения, а чтобы это сделать надо, прежде всего удостовериться, во 1-х, совершилось ли преступление; нередки случаи, что совершилось что-то недоброе; исчез из деревни человек, народная молва высказывает опасение, не убит ли он… Во 2-х, для того чтобы вчинить обвинение против определенного лица надо также приобресть некоторые основания, собрать некоторые данные. Все это можно сделать путем негласного розыска, а розыскная деятельность есть дело полиции. В законе судебная деятельность следователя не была отграничена этими чертами от розыска, и обе указанные обязанности полиции поручены в тоже время и следователю»[142]. Далее автор сделал вывод, в котором «закон, во 1-х возложил на следователя и розыскную функцию полиции. Он должен был это сделать в виду… неудовлетворительности и заваленности остальными делами общей полиции. Во 2-х, и что особенно важно, - участие полиции расширено на те функции, какие должен бы производить судебный орган»[143]. Так, в подтверждение вышесказанному в ст. 249 УУС четко было определено, что предварительное следствие находилось в исключительном ведении судебного следователя, а органы полиции имели право на содействие судебным следователям, не вмешиваясь при этом в само предварительное следствие. И тут же ст. 258 УУС определяла случаи, в которых органы полиции имели право осуществлять предварительное следствие без судебного следователя: «в тех случаях, когда полицией застигнуто совершившееся или только что совершившееся преступное деяние… когда до прибытия на место происшествия судебного следователя следы преступления могли бы изгладится, полиция заменяет судебного следователя во всех следственных действиях… как-то: в осмотрах, освидетельствованиях, обысках и выемках…». С другой стороны, в соответствии со ст. 264 УУС судебный следователь должен был предпринять «все меры» (а значит, и с помощью розыска) для производства предварительного следствия и уличить лиц (вероятных преступников) в преступлении (ст. 265 УУС). Получалось, что полиция, обязанная законом осуществлять розыск, производила его только в двух оставшихся случаях – при сомнительности признаков преступления или проступка (через дознание полиция должна определить достоверность случившегося происшествия) (ст. 253 УУС) и в соответствии со ст. 271 УУС, когда следователь своим указанием поручал полиции дополнительное производство дознания. В других случаях розыск производил следователь лично. По поводу смешения дознания (собственно розыска) с предварительным следствием отрицательно высказывался В.П. Даневский: «Если следователь, не переставая быть судьей, должен собирать доказательства «изобличающие» и «оправдывающие», то логика должна была привести законодателя к смешению предварительного следствия с розыском… Не говоря уже о принципиальной погрешности и практической опасности смешения в одном лице обязанностей судьи и функций сторон, одно отождествление в следователей этих последних функций представляется крупной ошибкой, пагубно влияющей на строй предварительного следствия, на его результаты, а в конце концов, и на решение дела по существу… Эти функции принципиально противоположны и не согласуемы….»[144]. Таким образом, В.П. Даневский делал вывод, что созданное законом положение следователя «психологически фальшиво»[145] (нелегко следователю объединить две взаимоисключающие функции).

Также в законодательстве закреплялись основания и повод к началу следствия: «Предварительное следствие не может быть начато судебным следователем без законного к тому повода и достаточного основания» (ст. 262 УУС). В законе не было четкого определения «достаточного основания», что давало возможность широкого толкования данного понятия и могло привести к превышению полномочий со стороны следователей.

В соответствии со ст. 276 УУС судебный следователь не имел права прекратить производство предварительного следствия, даже если «обвиняемый скрылся или что нет в виду подозреваемого в совершении преступления». Производство следствия могло быть прекращено только судом (ст. 277 УУС).

Последующими статьями определялась степень власти и роль в предварительном следствии органов прокуратуры, которые в соответствии с новым законодательством представляли собой «надзорный щит государства» против любых злоупотреблений и нарушений законности, от кого бы они ни исходили[146]. Так, статьи 278-287 УУС раскрывали закрепленный законом буржуазно-демократический принцип отделения судебной власти от обвинительной: «Прокуроры и их товарищи предварительных следствий сами не производят» (ст. 278 УУС), но имели право «присутствовать при всех следственных действиях и рассматривать на месте подлинное производство, не останавливая…. Следствия» (ст. 280 УУС); «предложить следователю о задержании обвиняемого, оставленного на свободе или освобожденного из-под стражи» (ст. 285 УУС); «может требовать дополнения предварительного следствия по сделанным им указаниям, хотя бы судебный следователь и признал следствие конченным» (ст. 286 УУС).

Гарантией невмешательства прокурора в действия судебного следователя по производству предварительного следствия являлось положение о том, что судебный следователь в определенных случаях мог не исполнять указания прокурора и «не исполняя такого требования, представляет о том суду» (ст. 285 УУС). Н.А. Буцковский по этому поводу говорил: «Власть, имеющая права требовать доследования и переследования, не может не иметь преобладающего влияния на производство следствия. Правда судебный следователь обязан исполнять лишь законные требования прокурора… Бесспорно, обвинительная власть должна иметь возможность собрать фактические данные для доказательства обвинения… Закон, делая обязательным требование прокурорского надзора об исследовании какого либо обстоятельства… предполагает, что судебный следователь приведет это обстоятельство в известность с разных сторон, то есть, как в том, что его подтверждает, так и в том, что опровергает, и только под этим условием обязательность прокурорского требования не нарушает строгой справедливости и не препятствует открытию истины…»[147]. В соответствии с этим А.П. Чебышев-Дмитриев делает вывод о том, что «судебный следователь, являющийся ординарным производителем следствия, облечен и всею полнотою прав на следственную деятельность… Этих прав не имеет ни полиция, ни, тем менее, прокурор»[148].

Как в отношении дознания, так и в предварительном следствии законодатель не устанавливал точного срока проведения следствия для тех или иных категорий уголовных дел. Статья 295 УУС указывала лишь на то, что «предварительные следствия должны производиться со всевозможной скоростью. Производство их не останавливается и в табельные или воскресные дни, если обстоятельства дела того потребуют».

Большое внимание в законе уделялось поводам к началу следствия. УУС определил исчерпывающий перечень данных оснований: «1) объявления и жалобы частных лиц; 2) сообщения полиции, присутственных мест и должностных лиц; 3) явка с повинной; 4) возбуждение дела прокурором и 5) возбуждение дела по непосредственному усмотрению судебного следователя» (ст. 297 УУС). Пункт 5 данной статьи являлся характерным признаком инквизиционного процесса, что определяло неограниченные возможности судебного следователя в производстве предварительного следствия. Дабы исключить возможность превышения полномочий судебного следователя, законодатель очертил рамки оснований возбуждения следственного производства по усмотрению самого следователя статьей 313 УУС, где «судебный следователь приступает к следствию по собственному усмотрению лишь в том случае, когда застигнет совершающееся или только совершившееся преступное деяние». УУС закреплял уголовно-процессуальные действия судебного следователя при исследовании событий преступления. Перечень таковых был исчерпывающим: осмотр и освидетельствование, обыски и выемки в домах, собрание и сохранение вещественных доказательств, допрос обвиняемого и свидетелей, установление меры пресечения для обеспечения явки обвиняемого и в установленных законом случаях вынесение постановления о привлечении в качестве обвиняемых, о наложении штрафов и снятии наложенных штрафов на понятых, «сведущих» людей (экспертов), свидетелей. Как видно из вышеизложенного, в полномочия судебного следователя помимо непосредственных его обязанностей входили действия, которые являлись исключительной прерогативой судьи.

Учитывая тот факт, что уголовный процесс по законодательству того времени носил смешанный характер, где розыскные начала сочетались с состязательными, главная роль «инквизитора» в предварительном следствии отводилась судебному следователю. Давая характеристику такой стадии уголовного судопроизводства, как предварительное следствие, М.В. Духовской обращал внимание на данную проблему. Он говорил: «Предварительное следствие построено иначе, чем остальные стадии процесса. Во 1-х, организовано оно по судебным уставам на начале следственном… Во 2-х, следствие ведется негласно. В судебных уставах, правда нет прямого на это указания, но, с другой стороны, нет и разрешения на гласный разбор. В 3-х, права сторон в производстве следствия неодинаковы. Широко право именно здесь лица прокурорского надзора…»[149]. Многие ученые-правоведы того времени, указывая на недостатки предварительного следствия, главным считали именно применение на данной стадии инквизиционных начал. Так, например, В.П. Даневский писал по этому поводу: «Принципиальный недостаток предварительного следствия коренится в инквизиционном начале, проникающем эту стадию процесса, противоречащему состязательному принципу, который проходит весьма заметно через окончательную стадию уголовного судопроизводства»[150]. По мнению В. Случевского, «Судебная реформа 20 ноября 1864 года введя следственно-обвинительный тип уголовного процесса, подняла и развила значение процессуальных форм, обрядов и принципов, а чрез это и осложнила технику уголовно-процессуальной деятельности. Для ознакомления с последней, как и со всякой техникой, требуется навык, практическая приспособленность, а для приобретения этого недостаточно знания одной теории…»[151].

Инквизиционный характер раскрывался в тройственной роли, которой был наделен в соответствии с законом следователь. В соответствии с Уставом уголовного судопроизводства судебный следователь являлся одновременно судьей, обвинителем и защитником. Например, как представитель судебной власти, судебный следователь выносил постановления о наложении штрафа и снятии наложенных штрафов на понятых (ст. 323-324 УУС), «сведущих» людей (экспертов) (ст. 328 УУС), свидетелей (ст. 438 УУС). Действуя как защитник и обвинитель, следователь в соответствии со ст. 265 УУС обязан был не только находить обстоятельства, уличающие обвиняемого (функция обвинения), но и «обстоятельства, его (обвиняемого. – Л.С.) оправдывающие». «Таким образом, - писал по этому поводу Б.Л. Бразоль, - деятельность следователя, оставаясь инквизиционной с точки зрения конечной ее цели, осложнилась стремлением противоположного характера, а именно желанием провести и на предварительном следствии принцип состязательного начала, с сообщением органам следственной власти судейского беспристрастия»[152]. Сходное по смыслу мнение по данной проблеме выражал и О.А. Нильсен, который считал, что «ничто не вредно так для правосудия, как стремление во что бы то ни стало обнаружить и уличить обвиняемого, так как судебный следователь при этом условии перестает быть беспристрастным судьей и следствие теряет полноту…»[153]. Таким образом, «как показывает опыт… обвинительная точка зрения находит преобладающее признание у следователя. Несмотря на перманентную борьбу против «обвинительного уклона» в следственной работе, сама логика уголовного преследования заставляет следователя выполнять функцию обвинения», - писал А.С. Александров, анализируя состояние дореформенного и современного предварительного расследования[154].

При производстве предварительного следствия судебный следователь соблюдал множество формальностей. Все свои действия он обязан был облекать в письменную форму. Законодательством по этому поводу было предусмотрено три вида актов предварительного следствия – протоколы, постановления и повестки. Формализм, присущий инквизиционному процессу, часто мешал судебному следователю в производстве предварительного следствия, так как о каждом из главных действий следствия должен был составляться отдельный протокол (ст. 467 УУС), а в выносимых следователем постановлениях «означаются как время их составления, так и законные поводы и основания предпринимаемых по следствию действий» (ст. 473 УУС). С другой стороны, учитывая прошлый опыт, где «было обыкновение заставлять неграмотное лицо, которому надлежало подписать протокол, ставить на нем собственноручно кресты»[155], статьи 470-471 УУС закрепили, что протокол подписывался «всеми означенными в заглавии его лицами» и прочитывался «всем лицам, имеющим подписать его». За неграмотных «подписываются по словесной их просьбе те, кому они доверяют», а «если кто-либо из них не захочет или не может подписать его, то причина сего объясняется в п