Третье послание Курбского Ивану Грозному

Подготовка текста Ю. Д. Рыкова, перевод О. В. Творогова, комментарии Я. С. Лурье и Ю. Д. Рыкова

ВСТУПЛЕНИЕ

Третье послание Курбского Ивану Грозному завершает знаменитую переписку. Писано оно в ответ на Второе послание Ивана IV Курбскому 1577 г. Третье послание писалось Курбским, судя по всему, в несколько приемов. Первоначальный текст ответа Курбского дополнялся более поздними постскриптумами. Вероятно, Курбский не смог дать сразу ответ царю Ивану, так как положение Речи Посполитой в конце 1577 г. было недостаточно прочным. Налицо были крупные успехи русских войск в Ливонии. К тому же часть шляхты в этих условиях выступала за передачу власти Ивану IV. 21 октября 1578 г. произошло сражение польско-литовских и русских военных отрядов под Венденом (Кесью), столицей Ливонии, в этой битве царские воеводы потерпели поражение от войск короля Стефана Батория. Под властью польского короля после успешных для Речи Посполитой военных операций оказались также Двинск (Даугавпилс) и некоторые другие ливонские города. Эти серьезные поражения царя от польско-литовских войск, очевидно, вдохновили Курбского на написание торжествующего ответа. Сведения об этих поражениях Курбский привел в средней части своего послания, но не исключено, конечно, что он мог их вставить и в написанный им еще до этих поражений текст, ибо известия о поражениях царя разрывают ткань повествования Послания о внутриполитических делах в России. В своем послании Ивану IV Курбский подчеркивает, что он не достоин быть царским исповедником, так как не является «пресвитером». Князь Андрей обвиняет царя в оклеветании им «правоверных и святых мужей», укоряет в неблагодарном отношении к попу Сильвестру, который «исчистил» его душу через истинное покаяние, характеризует беды России, полученные в результате приближения к нему «презлых и прелукавых ласкателей». Курбский дает ответ на различные обвинения против него, выдвинутые Иваном Грозным в вольмарском послании 1577 г. Стремясь оправдать свое бегство из Юрьева, Курбский не только использует Священное Писание и сочинения «отцов церкви», но и прилагает к ответу на Второе послание царя два переведенных им отрывка из «Парадоксов» известного римского политического деятеля Марка Туллия Цицерона, содержание которых перекликалось с его судьбой. Последнее он сделал также из желания с нескрываемой гордостью подчеркнуть перед царем свою западноевропейскую ученость и образованность. He отказал себе князь Андрей Михайлович и в удовольствии приложить к Третьему письму и свое Второе послание Ивану Грозному, которое, по его словам, он не смог своевременно отправить в Россию. Осенью 1579 г. польско-литовские войска под предводительством короля Стефана Батория захватили русскую крепость Полоцк, важную в военно-стратегическом отношении. На третий день после взятия Полоцка, т. е. 3 сентября, Курбский, принимавший участие в полоцком походе польско-литовских войск, сделал обширную приписку к первоначальному тексту Третьего письма к царю. Поражения армии Ивана Грозного в Ливонии Курбский объясняет отсутствием у царя опытных воевод, которых он ранее «различными смертми растерзал» и «всеродне погубил без суда и права, приклонивши ухо единой странѣ, сиирѣчь презлым ласкателем, пагубникам отечества». Курбский вновь высмеивает утверждения царя, что ему в борьбе с врагами помогает сила животворящего креста Христова. В качестве убедительных примеров неправоты Ивана Грозного князь Андрей ссылается на два «срамотнейших» поражения царя и его войск: сожжение крымскими татарами Москвы в 1571 г. и только что случившееся падение Полоцка. Курбский призывает царя покаяться и возвратиться к первым дням своего царствования.

В конце сентября 1579 г. царские войска потерпели еще одно крупное поражение от войск короля Стефана Батория под Соколом в районе Полоцка, и это обстоятельство вдохновило князя Андрея на написание нового торжествующего дополнительного «писания»: он пишет, что данная приписка написана им в Полоцке «по сущему преодолѣнию под Соколом во 4 день», т. е. 15 сентября 1579 г. Этой датой, таким образом, датируется окончательное составление Курбским текста «Отвещания» на Второе послание царя, которое князь Андрей получил два года назад.

Третье послание Курбского Ивану Грозному, как и его «История о великом князе Московском», содержит большое число западнорусизмов и полонизмов, что, вероятно, является следствием того, что в языке Курбского произошли очень серьезные перемены, вызванные его длительным пребыванием на чужбине. Это свидетельствует также и в пользу того, что князь рассчитывал на чтение своего послания «светлыми мужами» Польско-Литовского государства. Однако изменения в литературном языке Курбского объясняются не только влиянием новой внешней среды, в которой оказался бывший царский боярин и писатель. Как указывает В. В. Калугин, языковая пестрота в сочинениях Курбского объясняется также и тем, что князь Андрей «сознательно смешивал разнородную лексику, добиваясь особого стилистического и смыслового эффекта». Кроме того, Курбский, усвоив западноевропейские гуманитарные науки и латинский язык в период своего пребывания в Литве и на Волыни, обогащал свои сочинения различными «учеными» заимствованиями, плодами своей новой филологической образованности (см. подробнее: Калугин В. В. Андрей Курбский и Иван Грозный. С. 246—252).

Попало ли Третье послание Курбского к царю Ивану IV вместе с приложенным к нему Вторым посланием в руки адресата, у нас никаких сведений на сей счет нет. Во всяком случае ответа Ивана Грозного на Второе и Третье послания Курбского в рукописной традиции не имеется. Нет никаких упоминаний об этих письмах в русских дипломатических документах и других источниках XVI в. Скорее всего, царь не получил этих посланий Курбского, и этим объясняется «молчание» Ивана Грозного. Так оборвалась переписка непримиримых политических противников.

Третье послание Курбского Ивану Грозному, как и Второе, сохранилось только в составе «сборников Курбского» XVII—XIX вв. В настоящем издании это послание печатается по наиболее раннему и исправному Уваровскому списку 70-х гг. XVII в. — ГИМ, собр. A. С. Уварова, № 301, лл. 140—159 об. Исправления в тексте Послания делаются по другим спискам XVII в. и выделены курсивом. Имеющиеся на полях списка глоссы на полях воспроизведены в подстрочнике к тексту.

ОРИГИНАЛ

НА ВТОРУЮ ЕПИСТОЛИЮ ОТВѢЩАНИЕ ЦАРЕВИ ВЕЛИКОМУ МОСКОВСКОМУ УБОГАГО АНДРѢЯ КУРБСКОГО, КНЯЖАТИ КОВЕЛЬСКОГО

ОТВЕТ ЦАРЮ ВЕЛИКОМУ МОСКОВСКОМУ НА ЕГО ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ОТ УБОГОГО АНДРЕЯ КУРБСКОГО, КНЯЗЯ КОВЕЛЬСКОГО

Во странстве пребывающе и во убожествѣ от твоего гонения, титул твой величайший и должайший оставя, зане ото убогихъ тобѣ, великому царю, сие непотребно, но негли от царей царемъ сие прилично таковые имянования со преизлишным предолжением исчитати. А еже исповедь твою ко мнѣ, яко ко единому презвитеру, исчитаеши по ряду, сего аз недостоин, яко простый человѣкъ, в военномъ чину сущъ, и краемъ уха послушати, а наипаче же многими и безщисленными грѣхи обтяхченъ. А всяко, воистинну достойно было бы радоватися и зѣло веселитися не токмо мнѣ, нѣкогда рабу твоему вѣрну бывшу, но и всѣмъ царемъ и народомъ християнскимъ, аще бы твое было истинное, в Ветхомъ, яко Монасиино, покояние, ибо глаголютъ его по кровопийствах и неправдах покаявшася и в законе Господне живуща аже до смерти кротко и праведно, и никогоже, а ни мало к тому обидѣвша,[1] в Новомъ же, яко Закхеино прехвалное покояние и возвращение четверосугубное изообиженнымъ от него.[2]

В скитаниях пребывая и в бедности, тобой изгнанный, титул твой великий и пространный не привожу, так как не подобает ничтожным делать этого тебе, великому царю, а лишь в обращении царей к царям приличествует употреблять такие именования с пространнейшими продолжениями. А то, что исповедуешься мне столь подробно, словно перед каким-либо священником, так этого я недостоин, будучи простым человеком и чина воинского, даже краем уха услышать, а всего более потому, что и сам обременен многими и бесчисленными грехами. А вообще-то поистине хорошо было бы радоваться и веселиться не только мне, некогда рабу твоему верному, но и всем царям и народам христианским, если бы было твое истинное покаяние, как в Ветхом завете Манассиино, ибо говорится, как он, покаявшись в кровопийстве своем и в нечестии, в законе Господнем прожил до самой смерти кротко и праведно и никого и ни в чем не обидел, а в Новом завете — о достойном хвалы Закхеином покаянии и о том, как в четырехкратном размере возвращено было все обиженным им.

И аще бы согласовало твое покаяние тымъ священнымъ узрокомъ, ихже от священнаго Писания приемлюще, приводишь, яко от Ветхаго, такъ и от Новаго! А еже потомъ во епистолии твоей, в послѣдующих, являются не токмо не согласно, но изумѣтельно и удивления достойно и зѣло на обе бедры храмлюще, и хождение неблагочинно являюще внутренняго человѣка,[3] наипаче же в землях твоих супостатов, идѣже мужие многие обретаются не токмо внѣшной философие искусны, но и во Священных Писаниях силны: ово преизлишне уничижаешися, ово преизобильне и паче мѣры возносишися! Господь глаголетъ ко своимъ апостоломъ: «Аще и вся заповеди исполните, глаголите: раби непотребны есмы»,[4] а диявол подущаетъ нас, грѣшных, усты точию каятися, а в сердцу превысоце о собѣ держати и святымъ преславнымъ мужем ровнятися. Господь повелѣваетъ никогоже прежде суда осуждати и берно из своего ока первие отимати, и потом сучецъ из братня ока изимати,[5] а диявол подущает точию словомъ проблекотати, аки бы то покаяние, дѣломъ же не токмо возноситися и гордитися по безчисленныхъ беззакониях и кровопролитиях, но и нарочитых святых мужей не токмо проклинати учитъ, но и дияволомъ нарицати, яко и Христа древле жидове ово лстецомъ и беснующимся, ово о Велзауле, князе бесовстемъ, изгоняща бѣсы,[6] яко во епистолии твоего величества зрится, иже правовѣрных и святых мужей дияволомъ нарицаешь и духом Божиим водимых духомъ бесовскимъ не срамляешся потворяти,[7] аки отступивши великаго апостола: «Никтоже бо, — рече, — нарицает Исуса Господомъ, токмо Духом Святымъ».[8] А кто християнина правовѣрнаго оклеветует, не того оклеветует, но самого Духа Святаго, пребывающаго в немъ, и грѣх неисцѣлимый на главу свою самъ привлачитъ, яко Господь рече: «Аще кто хулитъ на Духа Святаго, не оставится ему ни в сей вѣкъ, ни в будущей».[9]

И если бы последовал ты в своем покаянии тем священным примерам, которые ты приводишь из Священного Писания, из Ветхого завета и из Нового! А что далее следует в послании твоем, не только с этим не согласно, но изумления и удивления достойно, ибо представляет тебя изнутри как человека, на обе ноги хромающего и ходящего неблагочинно, особенно же в землях твоих противников, где немало мужей найдется, которые не только в мирской философии искусны, но и в Священном Писании сильны: то ты чрезмерно унижаешься, то беспредельно и сверх меры превозносишься! Господь вещает к своим апостолам: «Если и все заповеди исполните, все равно говорите: мы рабы недостойные», а дьявол подстрекает нас, грешных, на словах только каяться, а в сердце себя превозносить и равнять со святыми преславными мужами. Господь повелевает никого не осуждать до Страшного суда и сначала вынуть бревно из своего ока, а потом уже вытаскивать сучок из ока брата своего, а дьявол подстрекает только какие-то слова произнести, будто бы каешься, а на деле же не только возноситься и гордиться бесчисленными беззакониями и кровопролитиями, но и почитаемых святых мужей учит не только проклинать, но даже дьяволами называть, как и Христа в древности евреи называли обманщиком и бесноватым, который с помощью Вельзевула, князя бесовского, изгоняет бесов, а все это видно из послания твоего величества, где ты правоверных и святых мужей дьяволами называешь и тех, кого дух Божий наставляет, не стыдишься порицать за дух бесовский, словно отступился ты от великого апостола: «Никто же, — говорит он, — не называет Иисуса Господом, «только Духом Святым»«. А кто на христианина правоверного клевещет, не на него клевещет, а на самого Духа Святого, в нем пребывающего, и неотмолимый грех сам на свою голову навлечет; ибо говорит Господь: «Если кто поносит Духа Святого, то не простится ему ни на этом свете, ни на том».

А к тому еще что нагнушательнѣйшаго и пресквернѣйшаго, еже исповѣдника твоего потворяти и сикованции[10] на него умышляти, который душу твою царьскую к покоянию привел, грѣхи твои на своей вые носилъ, и, взявши тя от преявственнѣйшихъ сквернъ, яко чиста, пред начистѣйшимъ царемъ Христомъ, Богомъ нашимъ, исчистя покоянием, поставил![11] Се тако ли воздаешъ ему и по смерти? О чюдо! Яко зависть, от презлых и прелукавых маньяков твоих сшитая, и по смерти на святых и предобрых мужей не угаснетъ! He ужесаеши ли ся, о царю, притчи Хамовы, яже насмѣвался наготѣ отчей? Како снесенно бысть о томъ на исчадия его проклятие![12] И аще таковая притча о телесных отцѣх случилася, кольми паче о духовных должны есмя покрывати, аще бы нѣчто и случилося человѣческия ради немощи, яко то и ласкатели твои клеветали на онаго презвитера, иже бы тя устращал не истинными, но лстивыми видѣнии. О воистинну и аз глаголю: лстецъ он былъ, коварен и благокознен, понеже лестию ял тя, исторгнувши от сѣтей диявольских и от челюстей мысленнаго лва, и привел был тя ко Христу, Богу нашему.[13] To же воистинну и врачеве премудрые творят: дикие мяса и неудобь цѣлимые гагрины бритвами рѣжутъ аж до живаго тѣла и потомъ наводятъ помалу и исцѣляютъ недужных. Тако же и он творилъ, презвитер блаженный Селивестръ, видяще недуги твои душевные, многими лѣты застарѣвшияся и неудобны ко исцѣлению. Яко нѣцые премудрые глаголют: «Застарѣвшиеся, — рече, — злые обычаи в душах человѣческих многими лѣты во естество прелагаются и неудобь исцѣлны бываютъ», — тако же и он, преподобный, неудобь исцѣлнаго ради твоего недуга прилагал пластыри, ово кусательными словесы нападающе на тя и порицающе, яко бритвою непреподобные твои нравы наказаниемъ жестокимъ рѣжуще, негли он памятал пророческое слово: «Да претерпишъ лучше, — рече, — раны приятеля, неже ласкателные целования вражии».[14] Ты же не воспомянул того или забыл, прелщенъ будучи от презлыхъ и прелукавыхъ, отогнал еси его от собя и Христа нашего с нимъ. Ово, яко уздою крѣпкою со браздами, невоздержание, и преизлишную похотъ, и ярость твою востязающе. Но збысться на немъ Соломоново слово: «Накажи, — рече, — праведника и преложитъ со благодарениемъ приимати», и паки: «Обличай праведнаго, и возлюбитъ тя».[15] Прочие же, послѣдующие стихи умолчю: возлагающе ихъ царьской совести твоей, вѣдуще тя священнаго Писания искуснаго. А к тому да не зѣло приражуся кусательными словесы ко твоей царьской высотѣ азъ, убоги, яко могучи, вмѣщая, да укроюся от свару, понеже зѣло не достоитъ намъ, воиномъ, яко рабамъ, сваритися.[16]

А к тому же, что может быть гнуснее и что пресквернее, чем исповедника своего поправлять и мукам его подвергать, того, кто душу твою царскую к покаянию привел, грехи твои на своей вые носил и, подняв тебя из явной скверны, чистым поставил перед наичистейшим царем Христом, Богом нашим, омыв покаянием! Так ли ты воздаешь ему после смерти его? О чудо! Как клевета, презлыми и коварнейшими маньяками твоими измышленная на святых и преславных мужей, и после смерти их еще жива! Не ужасаешься ли, царь, вспоминая притчу о Хаме, посмеявшемся над наготой отцовской? Какова была кара за это потомству его! А если таковое свершилось из-за отца по плоти, то насколько заботливей следует снисходить к проступку духовного отца, если даже что и случилось с ним по человеческой его природе, как об этом и нашептывали тебе льстецы твои про того священника, если даже он тебя и устрашал не истинными, но придуманными знамениями. О, по правде и я скажу: хитрец он был, коварен и хитроумен, ибо обманом овладел тобой, извлек из сетей дьявольских и словно бы из пасти льва привел тебя к Христу, Богу нашему. Так же действительно и врачи мудрые поступают: дикое мясо и неизлечимую гангрену бритвой вырезают, пока не достигнут здорового тела, и потом излечивают мало-помалу и исцеляют больных. Так же и он поступал, священник блаженный Сильвестр, видя недуги твои душевные, за многие годы застаревшие и трудноизлечимые. Как некие мудрецы говорят: «Застаревшие, — сказано, — дурные привычки в душах человеческих через многие годы становятся самим естеством людей, и трудно от них избавиться», — вот так же и тот, преподобный, ради трудноизлечимого недуга твоего прибегал к пластырям: язвительными словами осыпал тебя и порицал и суровыми наставлениями, словно бритвой, вырезал твои дурные обычаи, ибо помнил он пророческое слово: «Да лучше перетерпишь, — сказано, — раны от друга, чем ласковый поцелуй врага». Ты же не вспомнил о том или забыл, будучи совращен злыми и лукавыми, отогнал и его от себя, и Христа нашего вместе с ним. А порой он, словно уздой крепкой и поводьями, удерживал невоздержанность твою и непомерную похоть и ярость. Но на его примере сбылись слова Соломоновы: «Укори праведного, и с благодарностью примет» и еще: «Обличай праведного, и полюбит тебя». Другие же, следующие далее стихи не привожу: надеюсь на царскую совесть твою, зная, что искусен ты в Священном Писании. А потому и не слишком бичую своими резкими словами твое царское величие я, ничтожный, а делаю что могу и воздержусь от брани, ибо совсем не подобает нам, воинам, словно слугам, браниться.

А мог бы еси и воспомянути на то, яко во время благочестивых твоих дней вещи тобѣ по воле благодати ради Божии обращалися за молитвами святыхъ и за избраннымъ совѣтомъ нарочитых синглитов[17] твоих,[18] и яко потомъ, егда прелстили тя презлые и прелукавые ласкатели,[19] погубники твои и отечества своего, яко и что приключилося: и яковые язвы, от Бога пущенные, глады, глаголю, и стрѣлы повѣтренные,[20] и последи мечь варварский, мститель закона Божия, и преславутаго града Москвы внезапное сожжение, и всея Руские земли спустошение,[21] и что наигоршаго и срамотънѣйшаго — царьские души опровержение и в бѣгство плечь царьских, прежде храбрых бывших, обращение; яко нѣцыи здѣ намъ повѣдают, аки бы, хороняся тогда от татар по лѣсомъ,[22] со кромѣшники твоими,[23] вмале гладом не погиб еси! А той же измаильтески пес[24] прежде, когда богоугодно пребывал еси пред нами, намнѣйшими слугами твоими, и на поле диком бѣгая, мѣста не нашол и вмѣсто нынѣшных превеликих и тяжкихъ даней твоих, имиже накупуешъ его на християнскую кровь, нашими саблями, воинов твоих, в бусурманские головы было плачено, или дань давана ему.

А мог бы ты и о том вспомнить, как во времена благочестивой жизни твоей все дела у тебя шли хорошо по молитвам святых и по наставлениям избранной рады, достойнейших советников твоих, и как потом, когда прельстили тебя жестокие и лукавые льстецы, губители и твои, и отечества своего, как и что случилось: и какие язвы были Богом посланы — говорю я о голоде и стрелах поветрия <мора>, а напоследок и о мече варварском, отомстителе за поругание закона Божьего, и внезапное сожжение главного града Москвы, и опустошение всей земли Русской, и, что всего горше и позорнее, — царской души падение, и позорное бегство войск царских, прежде бывших храбрыми; как некие здесь нам говорят — будто бы тогда, хоронясь от татар по лесам, с кромешниками своими, едва и ты от голода не погиб! А прежде тот измаильский пес, когда ты богоугодно царствовал, от нас, ничтожнейших слуг твоих, в поле диком бегая, места не находил и вместо нынешних великих и тяжелых даней твоих, которыми ты наводишь его на христианскую кровь, выплачивая дань ему, саблями нашими, — воинов твоих, — была дань басурманским головам заплачена.

А еже пишеши, имянующе нас измѣнники, для того, иже есмя принужденны были от тебя по неволе крестъ целовати, яко тамо есть у вас обычай, аще бы кто не присягнул, горчайшею смертию да умретъ, на сие тобѣ отвѣтъ мой: всѣ мудрые о семъ згажаются,[25] аще кто по неволе присягаетъ или кленется, не тому бывает грѣх, кто крестъ целуетъ, но паче тому, кто принуждаетъ, аще бы и гонения не было. Аще ли же кто прелютаго ради гонения не бѣгаетъ, аки бы самъ собѣ убийца, противящеся Господню словеси: «Аще, — рече, — гонят васъ во граде, бѣгайте во другий».[26] А к тому и образ Господь Христос, Бог нашъ, показал вѣрным своимъ, бѣгающе не токмо от смерти, но и от зависти богоборных жидов.

А то, что ты пишешь, именуя нас изменниками, так мы были принуждены против воли крест целовать, ибо есть у вас обычай, если кто не присягнет — то умрет страшной смертью, на это все тебе ответ мой: все мудрые с тем согласны, что если кто-либо по принуждению присягает или клянется, то не на того падет грех, кто крест целует, но всего более на того, кто принуждает, хотя бы и гонений не было. Если же кто не спасается от жестокого преследования, тот сам себе убийца, идущий против слова Господня: «Если, — говорит, — преследуют вас в городе, идите в другой». А пример этому показал Господь Христос, Бог наш, нам, верным своим, ибо спасался не только от смерти, но и от преследования богоборцев евреев.

А еже реклъ еси, иже аки бы аз разгнѣвався на человѣка, а приразився Богу, сиречь церкви Божии разорилъ и попалил, на сие отвѣтъ: или нас туне не оклеветуй, или выглади, царю, письмо, иже и Давидъ принужден был гонения ради Саулова со поганскимъ царемъ на землю Израилеву воевати.[27] Азъ же не от поганских, но от християнских царей заповѣдание исполнях, заповѣданиемъ ихъ хождах. Но исповѣдую грѣх мой, иже принужден бых за твоимъ повелѣниемъ Витепское великое мѣсто и в немъ двадесять четыре церкви християнскихъ сожещи.[28] Тако же и от короля Сигисмунда Августа принужденъ бых Луцкие влости воевати. И тамо зѣло стрегли есмы вкупе со Корецким княземъ, иже бы невѣрные церквей Божиихъ не жгли и не разоряли. И воистинну не возмогохомъ множества ради воинъства устрещи, понеже пятьнадесять тысящей тогда с нами было войска, между которыми немало было ово варваров измаильтеских, ово других еретиков, обновителей древних ересей, врагов креста Христова; и без нашего вѣдома, по исхождению нашемъ закрадшеся, нечестивые сожгли едину церковь и с монастырем. Да свидѣтельствуют о сем мнихи, яже пущени были от нас ис пленения![29] А потом, аки по лѣте едином, неприятель твой главный, царь перекопский, присылал, яко кролеви моляся, так и нас просячи, иже бы пошел есми с ним на тую часть Руские земли, яже под державою твоею.[30] Азъ же, повелѣвающу ми и кролеви, отрекохся: не восхотѣх и помыслити сего безумия, же бы шел под бусорманскими хорунгами на землю християнскую с чюждим царем, безвѣрником. Потом и сам кроль тому удивился и похвалил мя, иже самъ не уподобился безумным, прежде мене на сие дерзнувшим.

А то, что ты сказал, будто бы я, разгневавшись на человека, поднял руку на Бога, а именно церкви Божьи разорил и пожег, на это отвечаю: или на нас понапрасну не клевещи, или выскобли, царь, эти слова, ибо и Давид принужден был из-за преследований Саула идти войной на землю Израилеву вместе с царем язычников. Я же исполнял волю не языческих, а христианских царей, по их воле и ходил. Но каюсь в грехе своем, что принужден был по твоему повелению сжечь большой город Витебск и в нем двадцать четыре церкви христианские. Так же и по воле короля Сигизмунда-Августа должен был разорить Луцкую волость. И там мы строго следили вместе с Корецким князем, чтобы неверные церквей Божьих не жгли и не разоряли. И воистину не смог из-за множества воинов уследить, ибо пятнадцать тысяч было тогда с нами воинов, среди которых было немало и варваров: измаильтян и других еретиков, обновителей древних ересей, врагов креста Христова; и без нашего ведома и в наше отсутствие, затаившись, нечестивые сожгли одну церковь с монастырем. И подтверждают это монахи, которые вызволены были нами из плена! А потом, около года спустя, главный враг твой — царь перекопский, присылал к королю, упрашивая его, а также и меня, чтобы пошли с ним на ту часть земли Русской, что под властью твоей. Я же, несмотря на повеление королевское, отказался: не захотел и подумать о таком безумии, чтобы пойти под басурманскими знаменами на землю христианскую вместе с чужим царем безбожным. Потому и сам король тому удивился и похвалил меня, что я не уподобился безумным, до меня решавшимся на подобное.

А еже пишеши, аки бы царицу твою счаровано и тобя с нею разлученно от тѣх[31] предреченных мужей и от мене,[32] аз ти за оных святых не отвещаю, бо вещи вопиют, трубы явленнѣйше глас испущающе, о святыне их и добродѣтели. О мнѣ же вкратце отвещаю ти[33]: аще и зѣло многогрѣшен есми и недостоин, но обаче рожден бых от благородных родителей, от пленицы же великого князя смоленского Феодора Ростиславича, яко и твоя царская высота добре вѣси от лѣтописцов руских,[34] иже тое пленицы княжата не обыкли тѣла своего ясти и крове братии своей пити, яко есть нѣкоторым издавна обычай, яко первие дерзнул Юрей Московский в Ордѣ на святого великого князя Михаила Тверскаго,[35] а потом и протчие сущие во свѣжой еще памяти и предо очима. Что Углецким учинено, и Ерославичом,[36] и прочим единые крови? И како их всеродне заглаженно и потребленно? Еже ко слышанию тяжко, ужасно! От сесцов матерних оторвавши, во премрачных темницах затворенно и многими лѣты поморенно, и внуку оному, присно блаженному и боговенчанному!

А то, что ты пишешь, будто бы царицу твою околдовали и тебя с ней разлучили те прежденазванные мужи и я с ними, то я тебе вместо тех святых говорить не стану, ибо дела их вопиют, словно трубы, возглашая о святости их и о добродетели. О себе же вкратце отвечу тебе: хотя и весьма многогрешен и недостоин, но, однако, рожден от благородных родителей, из рода я великого князя смоленского Федора Ростиславича, как и ты, великий царь, прекрасно знаешь из летописей русских, что князья того рода не привыкли тело собственное терзать и кровь братии своей пить, как у некоторых издавна вошло в обычай: ибо первый дерзнул так сделать Юрий Московский, будучи в Орде, выступив против святого великого князя Михаила Тверского, а потом и прочие, чьи дела еще свежи в памяти и были на наших глазах. Что с Углицким сделано и что с Ярославичами и другими той же крови? И как весь их род уничтожен и истреблен? Это и слышать тяжело и ужасно! От сосцов материнских оторван, в мрачных темницах затворен и долгие годы находился в заточении и тот внук вечно блаженный и боговенчанный!

А тая твоя царица мнѣ, убогому, ближняя сродница, яко узришь сродство оно на странѣ того листа написано.[37]

А та твоя царица мне, несчастному, близкая родственница, и убедишься в родстве нашем из написанного на той же странице.

А о Володимере, брате своем, воспоминаешь, аки бы есмо его хотѣли на государство; воистинну, о сем не мыслих, понеже и не достоин был того.[38] А тогды же есмь угодал грядущеѣ мнѣние твое на мя, когда еще сестру мою насилием от мене взял еси за того то брата твоего,[39] наипаче же, могу поистиннѣ рещи со дерзновением, — в тот ваш издавна кровопивственный род.

А о Владимире, брате своем, вспоминаешь, как будто бы его хотели возвести на престол, воистину об этом и не думал, ибо и недостоин был этого. А тогда я предугадал, что подумаешь ты обо мне, еще когда сестру мою силою от меня взял и отдал за того брата своего или же, могу откровенно сказать со всей дерзостью, — в тот ваш издавна кровопийственный род.

А еже хвалишися и величаешися горе и долу, иже лифлянтов окаянных поработил еси, аки бы животворящаго креста силою, не вѣм и не разумѣю, аще бы то вѣре было подобно: подобнейше, с разбойнических крестов хоругвями![40] Иже еще кролеви нашему от маестата своего не двигшуся,[41] и вся шляхта в домѣх своих пребывающе, и все воинство королево при короле на мѣсте было, а уже кресты тые во многих градѣх поломалися от нѣякого Жабки,[42] а в Кеси, стольном граде, от латышей.[43] А сего ради поистинне не Христовы кресты, но погибшаго разбойника, яко пред разбойником ношено. Гетмани же лятцкие и литовские еще а ни начинали готоватися сопротив тебѣ, а твои окаянные воеводишка, а праведнѣйше рекше калики,[44] ис-под крестов твоих влачими в чимбурехъ,[45] здѣ, на великом сойме, идеже различные народы бывают,[46] ото всѣх подсмеваеми и наругаеми, окаянныи, на прескверное и вѣчное твое постыдѣние и всея Святорусския земли, и на посрамощение народов — сынов руских.

А еще хвалишься повсеместно и гордишься, что будто бы силою животворящего креста лифляндцев окаянных поработил, не знаю и не понимаю, как в это можно было поверить: скорее — под сенью разбойничьих крестов! Еще когда король наш с престола своего не двинулся, и вся шляхта еще в домах своих пребывала, и все воинство королевское находилось подле короля, а уже кресты те во многих городах были повергнуты неким Жабкой, а в Кеси — стольном городе — латышами. И поэтому ясно, что не Христовы это кресты, а крест распятого разбойника, который несли перед ним. Гетманы польские и литовские еще и не начинали готовиться к походу на тебя, а твои окаянные воеводишки, а правильнее сказать, калики, из-под сени этих крестов твоих выволакивались связанные, а здесь, на великом сейме, на котором бывает множество народа, подвергались всеобщим насмешкам и надругательствам, окаянные, к вечному и немалому позору твоему и всей святорусской земли, и на поношение народу — сынам русским.

А еже пишеши о Курлетеве, о Прозоровских и о Ситцких, и не вѣм о яких узорочьях и за упокой, припоминаючи и Кроновы, и Афродитовы дѣла,[47] и стрелѣцких жен, аки бы нѣчто смеху достойно и пияных баб басни, на сие отвѣту не потреба, no премудрому Соломону: «Глупающему, — рече, — отвѣщати не подобает»,[48] понеже уже всѣх тѣх предреченных, не токмо Прозоровских и Курлетевых, но и бесчисленных благородныхъ лютость мучительская пожерла, а в то мѣсто осталися калики, ихъже воеводами поставляти усильствуешь, или любопришься упряме сопротив разума и Бога, а того ради скоро и со грады ищезают, не токмо от единаго воина ужасающеся, но и от листу, вѣтром вѣющаго, пропадающе и з грады, яко во Девторономии[49] пишет святый пророк Моисѣй: «Един, — рече, — поженет за беззакония ваша тысящу, а два двигнут тмы».[50]

А то, что ты пишешь о Курлятеве, о Прозоровских и о Сицких, и не пойму, о каких узорочьях, о каком проклятии, и тут же припоминая деяния Крона и Афродиты и стрелецких жен, — то все это достойно осмеяния и подобно россказням пьяных баб, и на все это отвечать не требуется, как говорит премудрый Соломон: «Глупцу, — сказано, — отвечать не подобает», — поскольку уже всех тех вышеназванных, не только Прозоровских и Курлятевых, но и других многочисленных благородных мужей поглотила лютость мучителей их, а вместо них остались калики, которых силишься ставить воеводами, и упрямо выступаешь против разума и Бога, а поэтому они вскоре вместе с городами исчезают, не только трепеща при виде единственного воина, но и пугаясь листка, носимого ветром, пропадают вместе с городами, как во Второзаконии пишет святой пророк Моисей: «Один, — сказано, — из-за беззаконий ваших обратит в бегство тысячу, а два — десятки тысяч».

А в той же епистолии припамянено, иже на мой листъ уже отписано, но и аз давно уже на широковещательный листъ твой[51] отписах ти, да не возмогох послати[52] непохвальнаго ради обыкновения земель тѣх, иже затворил еси царство Руское, сиречь свободное естество человѣческое,[53] аки во аде твердыни, и кто бы из земли твоей поѣхал, по пророку, до чюжих земель, яко Исусъ Сирахов глаголет,[54] ты называешь того измѣнником, а естли изымают на предѣле, и ты казнишъ различными смертми. Такоже и здѣ, тобѣ уподобяся, жестоце творят. И того ради так долго не послах ти его. А ныне, яко сию отпись на нынешную епистолию твою, так и оную, на широковещательный листъ твой прежний, посылаю ко величеству высоты твоея. И аще будеши мудръ, в тишинѣ духа, без гнѣва, да прочтеши их! И к тому молю ти ся: не дерзай уже писати до чюжих слуг, паче же идѣже умѣют отписати, яко нѣкоторый мудрый рече: «Возглаголеши хотяще, да услышиши не хотяще», сиречь отвѣт на твое глаголание.

А в том же послании напоминаешь, что на мое письмо уже отвечено, но и я давно уже на широковещательный лист твой написал ответ, но не смог послать из-за постыдного обычая тех земель, ибо затворил ты царство Русское, свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне, и если кто из твоей земли поехал, следуя пророку, в чужие земли, как говорит Иисус Сирахов, ты такого называешь изменником, а если схватят его на границе, то тем или иным способом предаешь его смерти. Так же и здесь, уподобившись тебе, жестоко поступают. И поэтому так долго не посылал тебе того письма. А теперь как этот ответ на теперешнее твое послание, как и тот — на широковещательное послание твое предыдущее посылаю к высокому твоему величеству. И если окажешься мудрым, да прочти их в тишине душевной и без гнева! И к тому же прошу тебя: не пытайся более писать чужим слугам, ибо и здесь умеют ответить, как сказал некий мудрец: «Захотел сказать, да не хочешь услышать», то есть ответ на твои слова.

А еже пишеши, аки бы тобѣ не покоряхся и землею твоею хотѣх владѣти, и изменником, и изгнанцом нарицающе мене, сие отвещание оставляю явственнаго ради от тебѣ навѣту, или потвору. Тако же и другии отвещевания оставляю того ради, иже достоило отвѣщати тобѣ и отписати на твою епистолию, ово сокращая епистолию мою, к тобѣ писаную, да не явитца варварско преизлишных ради глаголов, ово возлагающе на суд нелицемѣрнаго Судии Христа, Господа Бога нашего, яко и во первых моих епистолиях о сем многажды уже воспомянух, и к тому не хотячи с твоею царскою высотою аз, убогий, вящей сваритися.

А то, что пишешь ты, будто бы тебе не покорялся и хотел завладеть твоим государством, и называешь меня изменником и изгнанником, то на все это не отвечаю из-за явного на меня твоего наговора или клеветы. Также и от других ответов воздерживаюсь, потому что можно было писать в ответ на твое послание либо сократив то, что уже тебе написано, чтобы не явилось письмо мое варварским из-за многих лишних слов, либо отдавшись на суд неподкупного судьи Христа, Господа Бога нашего, о чем я уже не раз напоминал тебе в прежних моих посланиях; поэтому же не хочу я, несчастный, перебраниваться с твоим царским величеством.

А всяко посылаю ти двѣ главы, выписав от книги премудраго Цицерона, римскаго наилѣпшаго синглита,[55] яже еще тогда владѣли римляне всею вселенною. А писал той отвѣт к недругом своим, яже укаряше его изогнанцом и изменником, тому подобно, яко твое величество нас, убогихъ, не могуще воздержати лютости твоего гонения, стреляюще нас издалѣча стрелами огнеными сикованции[56] твоея туне и всуе.

А еще посылаю тебе две главы, выписанные из книги премудрого Цицерона, известнейшего римского советника, жившего еще в те времена, когда римляне владели всей вселенной. А писал он, отвечая недругам своим, которые укоряли его как изгнанника и изменника, подобно тому как твое величество не в силах сдержать ярости своего преследования, стреляет в нас, убогих, издалека огненными стрелами угроз своих и понапрасну, и попусту.

Андрей Курбский, княжа на Ковлю.[57]

Андрей Курбский, князь Ковельский.

(...)

<...>

Зри, о царю, со прилежаниемъ: аще поганские философи по естественному закону достигли таковую правду и разумность со дивною мудростию между собя, яко апостолъ рече: «Помыслом осуждающим или оставляющим»,[58] а того ради и всею вселенною попустил Богъ имъ владѣти, а мы християне нарицаемся, а не токмо достигаемъ книжников и фарисеов правды, но и человѣков, естественным законом живущих! О, горе нам! Что Христу нашему отвѣщаем на суде и чѣм оправдимся? Аки по лѣте е<