ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ ОБОЛЬЩЕНИЯ ЖЕНЩИН

ПРИ КОНКУРЕНЦИИ СО СТОРОНЫ ДРУГИХ МУЖЧИН

Описывая приблизительные схемы знакомств с женщинами, мы имели в виду знакомства, когда нет конкуренции со стороны других мужчин. Сейчас мы опишем, как следует себя вести, когда со стороны конкурентов производятся действия, направленные против вас и, стало быть, ослабляющие ваше воздействие на женщину. Впрочем, иной конкурент ведет себя так, что только усиливает ваше влияние, т.е. показывает, каким не надо быть, чтобы соблазнить женщину. Таких конкурентов следовало бы культивировать. Но шутки в сторону.

Главный принцип при конкуренции с другим мужчиной – делать вид, что вы не обращаете на него внимания, а когда это не удается, – расхваливать его перед женщиной. Как-то раз во время отдыха в спортивном лагере мне пришлось вступить в конкурентную борьбу с одним аспирантом. На вид ему было 30 лет, мне едва исполнилось 22 года. Ухаживая за женщиной, я поначалу не обращал на него внимания. Когда же его присутствие уже невозможно было не заметить, я стал нахваливать его на все лады. Аспирант при этом был мрачен, как власяница, хотя обладал привлекательной внешностью. Женщина оценила мое благородство, потому что только порядочный человек бескорыстно хвалит соперника. Одним словом, я овладел ею. При этом я не могу не отметить того, с каким удовольствием я дал бы пинка моему угрюмому конкуренту.

Женщина, как правило, не любит, если при ней один мужчина ругает другого, потому что все мужчины из ее свиты не должны отвлекаться на вражду между собой ("еще – неровен час – перебьют друг друга!"), а всю энергию направить на любовь к ней. Так поступает нормальная женщина.

Однако, что дьячкове зязь, то попове можно. Мужчине нельзя ругать другого мужчину по своему усмотрению, но ей, королеве бала, позволено ругать, кого душе угодно, и стравливать влюбленных в нее мужчин. Поэтому так важно для соискателя выказать равнодушие к сопернику или лучше даже доброжелательство к нему. Такое поведение "выбивает табуретку" из-под ног интриганки, а если ваш соперник глуп и злопыхательствует против вас, то вам от этого только лучше. К тому же, перехваливая конкурента, вы взываете к духу противоречия, заложенного в детях и тетях, и пробуждаете в женщине обратное чувство по отношению к нему.

Второй принцип: оказывать другим женщинам знаки внимания. Ваша красавица, по крайней мере, от этого не отвернет глаза (в буквальном смысле слова). А чтобы не рисковать, ибо вы можете не нравиться другим женщинам (а для нее это очень важно по женскому принципу обезьянства-соперничества), знаки внимания должны быть сдержанными. Любая кокетка с удовольствием примет вежливый жест расположения с вашей стороны.

Да что это за такие знаки внимания? Да угостите конфетой, сигаретой, поднимите платок, поднесите сумку, дайте почитать книгу, разговаривайте, и вашей интриганке это будет неприятно. А ради справедливости надо сказать, что когда плохо вашей пассии, должно быть хорошо вам и наоборот, ибо "женщина в неприятностях" легче попадает в сети охотника, т.к. ищет защиты и совета. Но когда женщине хорошо, она возносится в своей фанаберии в заоблачные дали. Поэтому делайте так, чтобы она чувствовала себя не очень уютно.

Вообще, когда у женщины есть мужчина, ей, как правило, хватает его одного, и в этот момент она труднодоступна, самоуверенна, вальяжна, "ей ничего не надо", "у нее все есть". Женщина почти неспособна "заготавливать" впрок любовников (она близорука), как это мудро делает мужчина, словно дровами на зиму, "запасаясь" любовницами. Вообще женщина по своей природе самодостаточна, как луговая трава. Но если только она разругалась с мужем или любовником, – это ваш час.

И, наконец, третий принцип можно сформулировать так: никогда не ухаживайте за женщиной, когда рядом ваши соперники. Работайте с ней один на один. Не следует давать пищу ее тщеславию. Выбирайте для общения с ней не праздники, но будни, и когда у нее на душе скверно и одиноко, а не весело и легко. Аксинья из "Тихого Дона" отдалась Листницкому, когда ее постигло горе, и для этого ей было достаточно простой ласки и жалости молодого офицера.

Если же вы попали в компанию, где на одну женщину приходится много конкурентов, будьте самым скромным из всех (особенно если она навеселе), не ввязывайтесь в ее откровенную фривольную беседу – это провокация. Чем вы скромнее, тем загадочнее и привлекательнее для нее. И пока другие хорохорятся и разводят турусы, со словами: "Пермете... ну, да что тут!.. просто ангажирую вас на мазурку..." неожиданно приглашайте ее на танец.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ АНАЛОГИИ

В этой главе мы хотим процитировать и прокомментировать литературные сцены, где действуют такие мастера artium eroticarum (любовного искусства), как шекспировский Ричард III, пушкинский Дон Гуан, Паратов из "Бесприданницы" Островского, лермонтовский Печорин и др.

Все эти авторы глубоко понимали слабости женской психологии и наделили своих литературных героев умением пользоваться ими.

ЛЕДИ АННА И РИЧАРД ТРЕТИЙ

Итак, сцена, где Ричард III (Глостер) после убийства своего брата в борьбе за власть соблазняет прекрасную вдову леди Анну у гроба убиенного. Архаичная высокопарность формы не может для нас умалить современное содержание цитируемых стихов.

Вносят тело короля Генриха VI в гробу.

Леди Анна в трауре сопровождает гроб.

Леди Анна (обращаясь к гробу) ...

Пусть доля злая поразит мерзавца,

Что гибелью своей нас обесславил,

Какой я жабам, паукам, ехиднам,

Всем гадам ядовитым не желаю ....

Слугам: Идите в Чартси,

На землю труп, мерзавцы, иль клянусь,

В труп превращу того, кто не послушен.

Дворянин

Милорд, уйдите; пропустите гроб.

Глостер:

Прочь, грубый пес, и слушай приказанья.

Прочь алебарду, иль, клянусь святыми,

На землю сброшу я тебя пинком,

Негодный нищий, за твое нахальство!

Анна:

Как? Вы дрожите? Все вы напугались.

Увы, не осуждаю Вас: вы – люди,

А смертный взор пред дьяволом бессилен.

Уйди, ужасное орудье ада!

Ты властен был над этим смертным телом-

Душа тебе не отдана; уйди.

Глостер:

Молю тебя, святая, не бранись.

Анна:

Уйди, проклятый дьявол, не мешай нам

Ты адом сделал радостную землю,

Проклятьями и стонами наполнил.

Коль радует тебя вид гнусных дел–

Вот образец твоей кровавой бойни. –

О, посмотрите, джентльмены, раны

Застылые открылись, кровь течет!

Красней, красней, обрубок безобразный:

Перед тобою льется эта кровь

Из жил холодных, где уж нету крови.

Неслыханный и дикий твой поступок

Неслыханнейший вызвал здесь потоп.

Бог, кровь ты создал, отомсти за смерть!

Земля, раскройся и пожри его,

Как королевскую ты кровь пожрала,

Что выпущена дьявольской рукой.

Глостер:

Миледи, милосердие Вам чуждо, –

Добро за зло и за проклятье – благость.

Анна:

Чужд подлецу закон людской и божий,

А лютый зверь и тот ведь знает жалость.

Глостер:

Не знаю жалости – вот и не зверь я.

Анна:

О чудо! Дьявол правду говорит.

Глостер:

Еще чудеснее, что ангел злится,

Позвольте, совершенство среди женщин,

В моих предполагаемых злодействах

Пред Вами мне, как можно, оправдаться.

Анна:

Позволь мне, среди всех мужчин зараза,

За все известные твои злодейства

Тебя, проклятого, еще проклясть.

Глостер:

Ты, чью красу бессилен описать я,

Немного потерпи: я обелюсь.

Анна:

Ты, чье уродство сердце не измыслит,

Лишь удавившись, обелиться можешь.

Глостер:

Отчаяньем лишь очерню себя.

Анна:

Отчаяньем ты можешь оправдаться,

Себе достойно отомстив за тех,

Кого ты недостойно убивал.

Глостер:

А если не убил их?

Анна:

Значит живы?

О нет, мертвы! Тобой убиты, пес.

Глостер:

Мной муж Ваш не убит.

Анна:

Так, значит, жив он?

Глостер:

Нет, умер он – убит рукой Эдварда.

Анна:

Лжет глотка подлая! Видала меч твой

Еще от крови теплым, Маргарита,

Тот меч, которым ты уж раз грозил ей,

Но братья отклонили острие.

Глостер:

Ее злым языком я вызван был,

Что приписал мне без вины вину их.

Анна:

Ты вызван был твоим кровавым духом,

Что только бойню видит и во сне.

Убил ты короля?

Глостер:

Да, признаю.

Анна:

Признал ты, гад?

Так пусть признает бог,

Что проклят будешь ты за злое дело.

О, был он ласков, чист и милосерден!

Глостер:

На небесах ему приличней быть.

Анна:

На небесах он, где не будешь ты.

Глостер:

Пускай благодарит – туда он послан,

Где быть ему пристойней, чем средь нас.

Анна:

Тебе ж пристало только быть в аду.

Глостер:

Нет, место есть еще ...

Сказать посмею ль?

Анна:

Тюрьма?

Глостер:

Нет, Ваша спальня.

Анна:

Пускай беда живет там, где ты спишь.

Глостер:

Так это есть, пока не сплю я с Вами.

Анна:

Я полагаю.

Глостер:

Это так. Миледи,

Оставим остроумья поединок

И к разговору мирному вернемся.

Не правда ли, причина ранней смерти

Эдварда, Генрих Плантагенетов

Хулы достойна так же, как палач?

Анна:

Ты был причиной и орудьем смерти.

Глостер:

Нет, Ваша красота – причина смерти:

Она во сне тревожила меня,

Звала убить весь мир, чтоб час один

Прожить, прижавшись к Вашей нежной груди.

Анна:

Когда б я это думала, убийца,

Ногтями б эту красоту содрала.

Глостер:

Глазам не вынести красы погибель:

При мне не надругались бы над ней.

Мне Ваша красота – вся радость жизни,

Так же как миру – солнце.

Свет она и жизнь.

Анна:

Пусть мраком станет свет твой, смертью – жизнь.

Глостер:

Себя клянешь.

Ты – жизнь моя и смерть.

Анна:

О, если б так, тебе б я отомстила.

Глостер:

Раздор наш против естества. Нельзя

Мстить человеку, что тебя так любит.

Анна:

Раздор разумен наш и справедлив –

Желанье отомстить убийце мужа.

Глостер:

Тот, кто лишил тебя, миледи, мужа,

Тебе поможет лучшего добыть.

Анна:

На всей земле нет лучшего, чем он.

Глостер:

Есть.

Вас он любит больше, чем умерший.

Анна:

Кто он?

Глостер:

Плантагенет.

Анна:

Его так звали.

Глостер:

Да, имя то же, но покрепче нрав.

Анна:

Где он?

Глостер:

Он здесь.

Леди Анна плюет на Глостера.

Ты на меня плюешь?

Анна:

Тебя бы ядом оплевала я.

Глостер:

Не место яду на губах столь нежных.

Анна:

Но место яду на гнуснейшей жабе.

Прочь с глаз моих!

Ты для меня злой яд.

Глостер:

О милая, твои глаза мне – яд.

Анна:

Пускай убьют тебя, как василиски.

Глостер:

Пускай убьют – лишь умереть бы сразу!

Они меня разят живою смертью.

Из глаз моих они исторгли слезы

Постыдные, соленые, ребячьи,

Из глаз, не знавших жалостливых слез.

Когда над Ретлендом меч поднял Клиффорд

И, жалкий мальчика услышав стон,

Отец мой, Йорк, и брат Эдвард рыдали,

Когда рассказывал отец твой грозный

О смерти моего отца, слезами

Рассказ свой прерывая, как дитя:

Когда у всех залиты были лица,

Как дерева дождем, – в тот час печальный

Мои глаза пренебрегли слезами,

Но то, что вырвать горе не могло,

Ты сделала, и я ослеп от плача.

Ни друга, ни врага я не молил

И нежно – льстивых слов не знал язык мой.

Теперь краса твоя – желанный дар.

Язык мой говорит и молит сердце.

Леди Анна смотрит на него с гневом.

Ты губы гневом не криви: они

Не для презрения – для поцелуев.

Простить не может мстительное сердце –

Тогда возьми вот этот острый меч,

Ударь меня и выпусти на волю

Ты сердце, что тебя боготворит:

Нагую грудь удару открываю,

О смерти на коленях я молю.

(открывает грудь)

Леди Анна пытается ударить его мечом.

Не медли, нет: Я Генриха убил:

Но красота твоя – тому причина.

Поторопись: я заколол Эдварда,

Но твой небесный лик меня принудил.

Леди Анна роняет меч.

Глостер:

Меч подыми иль подыми меня.

Анна:

Встань, лицемер, тебе хочу я смерти,

Но палачом твоим быть не желаю.

Глостер:

Скажи, чтоб сам себя убил, – убью.

Анна:

Сказала я.

Глостер:

Но это было в гневе.

Лишь повтори, – и тот же, кто убил

Любовь твою, тебя любя, – убьет

Любовь, что всех вернее,

И ты причиной будешь двух смертей.

Анна:

Твое б мне сердце знать!

Глостер:

Язык о нем сказал.

Анна:

Боюсь, что оба лгут.

Глостер:

Тогда нет правды в людях.

Анна:

Ну, спрячьте меч в ножны.

Глостер:

Скажите, что мы в мире.

Анна:

Узнаешь после ты.

Глостер:

В надежде жить ли мне?

Анна:

Все люди так живут.

Глостер:

Прими мое кольцо.

Анна:

Но своего не дам. (надевает кольцо на палец)

Глостер:

Мое кольцо как тесно палец сжало!

Так сердце бедное мое – в тебе.

Носи их оба: оба ведь твои.

И если б бедный твой покорный раб

Мог милость выпросить еще одну,

Его б ты вечным счастьем одарила.

Анна:

Какую милость?

Глостер:

Оставьте грустные заботы эти

Тому, кто в трауре быть должен первый,

А вы теперь же в Кросби удалитесь.

После того, как я похороню

Достойного монарха в храме Чартси

И гроб его слезами оболью,

Я тотчас поспешу, чтоб Вас увидеть.

Молю Вас ради разных тайных целей

Мне милость оказать.

Анна:

От всей души. Какая радость мне,

Что видела я покаянье Ваше, –

Баркли и Трессел, вы со мной пойдете.

Глостер:

Со мной проститесь.

Анна:

Вы не заслужили:

Но раз вы лести учите меня,

Вообразите, что простилась с Вами.

Леди Анна уходит.

Глостер:

Кто обольщал когда-нибудь так женщин?

Кто женщину так обольстить сумел?

Она – моя! Но не нужна надолго. Как!

Я, убивший мужа и отца,

Я ею овладел в час горшей злобы,

Когда здесь, задыхаясь от проклятий,

Она рыдала над истцом кровавым!

Против меня был бог и суд, и совесть,

И не было друзей, чтоб мне помочь.

Один лишь дьявол да притворный вид.

Мир – и ничто. И все ж она моя.

Ха-ха! Уж своего она забыла мужа,

Эдварда храброго, что мной в сердцах убит

Три месяца тому назад.

Пленительного юношу такого,

Который был бы так красив и смел,

И мудр, и королевской чистой крови,

Уж больше в целом мире не найти.

Она свой взор теперь к тому склонила,

Кто принца нежного скосил в цвету

И дал ей вдовью горькую постель, –

Ко мне, не стоящему пол-Эдуарда

Ко мне, уродливому и хромому!

Я герцогство поставлю против плошки,

Что до сих пор в себе я ошибался.

Клянусь, хоть это мне и непонятно,

Я для нее мужчина хоть куда.

Что ж, зеркало придется покупать

Да завести десятка два портных,

Что нарядить меня бы постарались.

С тех пор, как влез я в милость сам к себе

На кой-какие я пойду издержки.

Но прежде сброшу этого в могилу,

Потом пойду к возлюбленной стонать.

Пока нет зеркала, – свети мне день,

Чтоб, проходя, свою я видел тень.

ДАВАЙТЕ РАЗБЕРЕМСЯ

Только что на наших глазах красноречивый преступник обольстил порядочную женщину у гроба ее деверя, которого он собственноручно убил, как незадолго до этого убил ее горячо любимого мужа. Ситуация невероятная.

Эту сцену сочинил Шекспир, затем ее использовал Пушкин при написании своего "Каменного гостя". Многие из литературных знакомцев Пушкина утверждали, что описанное в ней в реальной жизни невозможно. Невозможно обольстить ненавидящую тебя женщину в столь короткий срок при столь удручающих обстоятельствах. Однако самому Пушкину сцена казалась психологически достоверной: хромой горбун Ричард III – убийца молодого красивого супруга леди Анны, – тоже женщины красивой, договаривается с ней о свидании, которое должно произойти у нее дома после похорон. Первоначальное чувство Анны к Глостеру (будущему королю Ричарду III) – сильнейшая ненависть.

Чувства Глостера к Анне сложнее. С одной стороны, и это главное, желание вступить с ней в брак, чтобы дальше продвинуться к верховной власти, с другой – физическое желание. Расчетливость, соединенную с раскованностью поведения, которые выказал Глостер, возможно проявить только тогда, когда мужчина не влюблен еще в женщину, а находится на первой стадии чувства к ней – на стадии физического желания. В этом смысле позиция у Глостера неплохая.

Начинается сцена так: женщина изрыгает на голову убийцы проклятия, Глостер слабо пытается отбиваться. Она его оскорбляет – он не реагирует на оскорбления. Если бы он сопротивлялся или извинялся, Анну бы это только распалило. Глостер же говорит, как ни в чем не бывало: "Молю тебя, святая, не бранись". Он упрекает ее в отсутствии христианского милосердия, что для женщины является укором. И, наконец, софизмом: "Не знаю жалости – вот и не зверь я" в первый раз выказывает гибкость ума, которую ценят женщины. "О чудо! Дьявол правду говорит", – как бы удивляется Анна. Далее она сама постепенно ввязывается в софистику, продолжая поносить Глостера. Глостер применяет открытую прямую очень преувеличенную лесть, но нет такой лести на свете, которой бы не упивалась в свой адрес разумная женщина.

Так все ее эскапады насчет его уродства и подлости он неизменно парирует панегириками ее красоте. Цель его становится ясна: или добиться ее сегодня, или нет, но не испортить с ней отношения до будущего приступа. Только однажды Глостер, когда оскорбления ее достигают апогея, не выдерживает и берет неверную ноту, начиная оправдываться: "А если не убил их?" Но это бесполезно: она уверена в своей правоте и ненависть ее слишком сильна. И он быстро меняет тактику. Возможно, в его голове мелькнула счастливая мысль, возможно, это была, по нашей терминологии, "домашняя заготовка".

Он решает признаться во всем, но объяснить свои преступления единственным, чем может оправдаться в глазах женщины самый преступный мужчина, – безумной любовью к ней как причиной всех его преступлений.

Наконец, Глостер доходит до сверхдерзости, когда говорит Анне, что есть место, где ему "пристало быть" – это ее спальня. Сказав это, он сразу перешел к другому уровню отношений, где женщина себя чувствует, как рыба в воде: "постель", "кто с кем спит", "у нас с ним ничего не было", "она с ним живёт" etc. От абстрактных разговоров о смерти он моментально переходит к теме, где женщина может беседовать на равных с мужчиной: постель.

Почему об этом он заговорил не сразу? Сперва он дал ей распалиться, а когда ее возбуждение достигло накала, он перевел этот накал в "русло" постели. С равнодушной зевающей женщиной не стоит затевать речей о сексе: ее надо любым способом разогреть, как скульптор разогревает в руках глину, перед тем, как начать лепить.

По утверждению психоаналитика Р.Строллера, враждебность явная либо скрытая вызывает и усиливает половое возбуждение. Если вы вспомните случаи, когда занимались сексом, будучи рассерженными друг на друга, то, вероятно, вы также припомните, что это было сопряжено с какой-то особой атмосферой, которая витала в воздухе. В тех случаях, по всей вероятности, степень испытанного наслаждения была выше, чем обычно. Словом, Глостер подошел к вопросу о постели, когда Анна была возбуждена, т.е. с учетом исследований современных сексологов.

Заявив о своем желании откровенно, дальше он уже пускается во все тяжкие: "Оставим остроумья поединок и к разговору мирному вернемся", – так начинает он заключительную фазу штурма, переводя полемику на очень серьезный драматический уровень, долженствующий в дальнейшем потрясти женщину:

Нет, ваша красота – причина смерти;

Она во сне тревожила меня,

Звала убить весь мир, чтоб час один

Прожить, прижавшись к вашей нежной груди.

Поражающая воображение гипербола. Этот прием "оглушения" подобен тому, когда злоумышленник сперва бьет прохожего палкой по голове, а уже потом очищает его карманы.

После этого длина реплик Глостера увеличивается, он берет инициативу в свои руки. Однако Анна продолжает огрызаться, пока Глостер на ее вызывающую реплику: "Пускай убьют тебя, как василиски" (речь о ее глазах) не разражается мощным монологом, в полную силу открыв фонтан своего красноречия: "Пускай убьют – лишь умереть бы сразу!" – начинает он экспрессивной трагической фразой.

Весь монолог – это кульминация сцены обольщения, а посвящен он следующему: она, Анна, должна понять, что он, Глостер, – мужественнейший из смертных, никогда не ливший слез даже там, где их проливали достойнейшие мужи, плачет от любви к ней и молит ее о смерти.

Он предлагает ей убить его, хотя она уже и так поражена и обескуражена его словами и обессилена разговором с ним. Обратите внимание: он ни на секунду не прекращает наступления и ни секунды не молчит, чтобы не дать ей опомниться. И, наконец, став хозяином положения, добивается от нее уступок и одолжений. Сперва надевает ей на палец кольцо, затем кощунственно просит похоронить зарезанного им Генриха, но вдова уже ничего не понимает, пораженная силой страсти Глостера и его притворным раскаянием.

Мужчиной при овладении женщиной в особенно трудных случаях должен применяться "ударный" монолог, спич, заготовленный заранее и используемый им в качестве его фирменного блюда. Например, как бы ни варьировался рецепт щей, а рецепт настоящих щей довольно сложен, в них всегда присутствует капуста. Так и в любой Вашей "ударной" речи должен наличествовать важнейший элемент. Нет, это не "безумная любовь к женщине", любовь, которая "заставила Вас плакать", а это красноречивое и твердое сообщение о том, что вы или самый мужественный из смертных, или необыкновеннейший из них. Разумеется, это говорится не прямо, но в этом и состоит вся сложность.

Мужчине следует рассказать, да чтоб это еще было к слову, о "боевых" и "загадочных" случаях из своей жизни, где он выглядел молодцом (не страшно, если с ним не случилось ни одного такого случая), о том, как он спас женщину с ребенком, как он в одиночку потушил пожар, как он "одним махом семерых побивахом", как он чиновен, богат, удачлив и прочее. Свой рассказ неплохо заранее заготовить и тщательно отполировать. Очень хорошо рассказать историю о давнишней своей страстной любви с молодой женщиной, которая ушла из жизни при роковых обстоятельствах; скажите, что до сих пор забыть ее не можете. Это и романтично, и благородно, в этом есть что-то фатальное, как раз то, что требуется.

Мыльные оперы – это удел женщин, они обожают болтать о страстях и "съедят" Ваш рассказ с той неприличной непосредственностью, с которой в общественных местах лижут банан.

Поэтому протрубите ей о Вашей мужественности. Это только сами себя они убеждают в собственной проницательности, как дюжинные критики, на началах взаимности почесывающие за ушами друг у дружки, "чтоб не пропасть поодиночке". Но на самом деле проницательность – это аналитический ум, а женщина эмоциональна и поверхностна.

Впоследствии Глостер в таком же темпе обольстит Маргариту, о которой в начале нашей сцены упоминала леди Анна, и, сделав дело, скажет: "Растаяла пустая дура баба!"

ДОННА АННА И ДОН ГУАН

А вот как описывает Пушкин сцену овладения Дон Гуаном тоже Анны, но уже не "леди", а "донны", в своей маленькой трагедии "Каменный гость".

Напомним, Дон Гуан, убивший супруга Донны Анны на дуэли, желает овладеть его вдовой. Для этой цели, чтобы иметь возможность завести с ней беседу, Дон Гуан переодевается в одежду монаха и ждет вдову у статуи Командора.

Гуан:

Я скрылся здесь – и вижу каждый день

Мою прелестную вдову, и ею,

Мне кажется, замечен. До сих пор

Чинились мы друг с другом; но сегодня

Впущуся в разговоры с ней: пора.

С чего начну? "Осмелюсь" ... или нет:

"Сеньора" ... ба! что в голову придет,

То и скажу, без предуготовленья,

Импровизатором любовной песни...

Анна:

Опять он здесь. Отец мой,

Я развлекла вас в ваших помышленьях, –

Простите.

Гуан:

Я просить прощенья должен

У вас, сеньора. Может, я мешаю

Печали вашей вольно изливаться.

Анна:

Нет, мой отец, печаль моя во мне,

При вас мои моленья могут к небу

Смиренно возноситься – я прошу

И вас свой голос с ними съединить.

Гуан:

Мне, мне молиться с вами, Дона Анна!

Я не достоин участи такой.

Я не дерзну порочными устами

Мольбу святую вашу повторять –

Я только издали с благоговеньем

Смотрю на вас, когда, склонившись тихо,

Вы черные власы на мрамор бледный

Рассыплете – и мнится мне, что тайно

Гробницу эту ангел посетил,

В смущенном сердце я не обретаю

Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно

И думаю – счастлив, чей хладный мрамор

Согрет ее дыханием небесным

И окроплен любви ее слезами...

Анна:

Какие речи странные!

Гуан:

Сеньора?

Анна:

Мне... вы забыли.

Гуан:

Что? Что недостойный отшельник я?

Что грешный голос мой

Не должен здесь так громко раздаваться?

Анна:

Мне показалось ... я не поняла...

Гуан:

Ах, вижу я: вы все, вы все узнали!

Анна:

Что я узнала?

Гуан:

Так, я не монах –

У ваших ног прощенья умоляю.

Анна:

О боже! Встаньте, встаньте ... Кто же вы?

Гуан:

Несчастный, жертва страсти безнадежной.

Анна:

О, боже мой! и здесь, при этом гробе

Подите прочь!

Гуан:

Минуту, Донна Анна, Одну минуту!

Анна:

Если кто войдет!

Гуан:

Решетка заперта. Одну минуту!

Анна:

Ну? Что? Чего вы требуете?

Гуан:

Смерти. О, пусть умру сейчас у ваших ног,

Пусть бедный прах мой здесь же похоронят.

Не подле праха милого для вас,

Не тут – не близко – дале где-нибудь,

Там – у дверей – у самого порога,

Чтоб камня моего могли коснуться

вы легкою ногой или одеждой,

Когда сюда на этот гордый гроб

Пойдете кудри наклонять и плакать.

Анна:

Вы не в своем уме.

Гуан:

Или желать кончины, Донна Анна, знак безумства?

Когда я б был безумец, я б хотел

В живых остаться, я б имел надежду

Любовью нежной тронуть ваше сердце;

Когда б я был безумец, я бы ночи

Стал провожать у вашего балкона,

Тревожа серенадами ваш сон,

Не стал бы я скрываться, я напротив,

Старался быть везде б замечен вами;

Когда б я был безумец, я б не стал

Страдать в безмолвии...

Анна:

И так-то вы молчите?

Гуан:

Случай, Донна Анна, случай

Увлек меня – не то вы б никогда

Моей печальной тайны не узнали.

Анна:

И любите давно уж вы меня?

Гуан:

Давно или недавно, сам не знаю.

Но с той поры лишь только знаю цену

Мгновенной жизни, только с той поры

И понял я, что значит слово счастье.

Анна:

Подите прочь – вы человек опасный!

Гуан:

Опасный! Чем?

Анна:

Я слушать вас боюсь.

Гуан:

Я замолчу; лишь не гоните прочь

Того, кому ваш вид одна отрада.

Я не питаю дерзостных надежд.

Я ничего не требую, но видеть

Вас должен я, когда уже на жизнь я осужден.

Анна:

Подите – здесь не место

Таким речам, таким безумствам.

Завтра ко мне придите. Если вы клянетесь

Хранить ко мне такое ж уваженье,

Я Вас приму – но вечером – позднее –

Я никого не вижу с той поры,

Как овдовела...

Гуан:

Ангел Донна Анна! Утешь вас бог, как сами вы сегодня

Утешили несчастного страдальца.

Анна:

Подите ж прочь.

Гуан:

Еще одну минуту.

Анна:

Нет, видно мне уйти ... к тому ж моленье

Мне в ум нейдет. Вы развлекли меня

Речами светскими: от них уж ухо

Мое давно, давно отвыкло – завтра

Я вас приму.

Гуан:

Еще не смею верить,

Не смею счастью моему предаться

Я завтра вас увижу! И не здесь, И не украдкою!

Анна:

Да, завтра, завтра. Как вас зовут?

Гуан:

Диего де Кальвадо.

Анна:

Прощайте, Дон Диего. (уходит)

На следующий день. Комната Донны Анны.

Анна:

Я приняла вас, Дон Диего; только

Боюсь, моя печальная беседа

Скучна вам будет: бедная вдова,

Все помню я свою потерю.

Слезы с улыбкой мешаю, как апрель,

Что ж вы молчите?

Гуан:

Наслаждаюсь молча,

Глубоко мыслью быть наедине

С прелестной Донной Анной, здесь – не там,

Не при гробнице мертвого счастливца –

И вижу вас уже не на коленях

Пред мраморным супругом.

Анна:

Дон Диего,

Так вы ревнивы – муж мой и во гробе вас мучит?

Гуан:

Я не должен ревновать.

Он вами выбран был.

Анна:

Нет, мать моя

Велела мне дать руку Дон Альвару,

Мы были бедны, Дон Альвар богат.

Гуан:

Счастливец! Он сокровища пустые

Принес к ногам богини, вот за что

Вкусил он райское блаженство!

Если б я прежде вас узнал –

С каким восторгом

Мой сан, мои богатства, все бы отдал.

Все за единый благосклонный взгляд,

Я был бы раб священной вашей воли,

Все ваши прихоти я б изучал,

Чтоб их предупреждать, чтоб ваша жизнь

Была одним волшебством беспрерывным

Увы! Судьба сулила мне иное.

Анна:

Диего, перестаньте: я грешу,

Вас слушая, – мне вас любить нельзя,

Вдова должна и гробу быть верна.

Когда б вы знали, как Дон Альвар

Меня любил! О, Дон Альвар уж, верно,

Не принял бы к себе влюбленной дамы,

Когда б он овдовел – он был бы верен

Супружеской любви.

Гуан:

Не мучьте сердца

Мне, Донна Анна, вечным поминаньем

Супруга. Полно вам меня казнить,

Хоть казнь я заслужил, быть может.

Анна:

Чем же? Вы узами не связаны святыми

Ни с кем - не правда ль?

Полюбив меня, вы предо мной и небом правы.

Гуан:

Пред вами! Боже!

Анна:

Разве вы виноваты

Передо мной? Скажите, в чем же?

Гуан:

Нет, нет, никогда.

Анна:

Диего, что такое?

Вы предо мной неправы? В чем, скажите.

Гуан:

Нет! Ни за что!

Анна:

Диего, это странно:

Я вас прошу, я требую.

Гуан:

Нет, нет.

Анна:

А! Так-то вы моей послушны воле!

А что сейчас вы говорили мне?

Что вы б рабом моим желали быть.

Я рассержусь, Диего: отвечайте,

В чем предо мной виновны вы?

Гуан:

Не смею, вы ненавидеть станете меня.

Анна:

Нет, нет. Я вас заранее прощаю,

Но знать желаю...

Гуан:

Не желайте знать

Ужасную, убийственную тайну.

Анна:

Ужасную! Вы мучите меня.

Я страх как любопытна – что такое?

И как меня могли вы оскорбить?

Я вас не знала – у меня врагов

И нет, и не было.

Убийца мужа один и есть.

Гуан: (про себя)

Идет к развязке дело!

Скажите мне: несчастный Дон Гуан

Вам незнаком?

Анна:

Нет, отроду его я не видала.

Гуан:

Вы в душе к нему питаете вражду?

Анна:

По долгу чести.

Но вы отвлечь стараетесь меня

От моего вопроса, Дон Диего, –

Я требую...

Гуан:

Что, если б Дон Гуана вы встретили?

Анна:

Тогда бы я злодею

Кинжал вонзила в сердце

Гуан:

Донна Анна! Где твой кинжал?

Вот грудь моя.

Анна:

Диего! Что вы?

Гуан:

Я не Диего, я Гуан.

Анна:

О боже! Нет, не может быть, не верю.

Гуан:

Я Дон Гуан.

Анна:

Неправда.

Гуан:

Я убил Супруга твоего; и не жалею

О том – и нет раскаянья во мне.

Анна:

Что слышу я? Нет, нет, не может быть.

Гуан:

Я Дон Гуан и я тебя люблю.

Анна: (падая)

Где я? ... Где я? ... мне дурно, дурно.

Гуан:

Небо! Что с нею? Что с тобою, Донна Анна?

Встань, встань, проснись, опомнись: твой Диего,

Твой раб у ног твоих.

Анна:

Оставь меня!

(слабо)

О, ты мне враг – ты отнял у меня

Все, что я в жизни ...

Гуан:

Милое созданье!

Я всем готов удар мой искупить,

У ног твоих жду только приказанья,

Вели – умру: вели – дышать я буду

Лишь для тебя...

Анна:

Так это Дон Гуан ...

Гуан:

Не правда ли – он был описан вам

Злодеем, извергом, о Донна Анна,

Молва, быть может, не совсем неправа,

На совести усталой много зла,

Быть может, тяготеет. Так, разврата

Я долго был покорный ученик,

Но с той поры, как вас увидел я,

Мне кажется, я весь переродился.

Вас полюбя, люблю я добродетель,

И в первый раз смиренно перед ней

Дрожащие колена преклоняю.

Анна:

О, Дон Гуан красноречив – я знаю,

Слыхала я: он хитрый искуситель,

Вы, говорят, безбожный развратитель,

Вы сущий демон.

Сколько бедных женщин

Вы погубили?

Гуан:

Ни одной доныне

Из них я не любил.

Анна:

И я поверю,

Чтоб Дон Гуан влюбился в первый раз,

Чтоб не искал во мне он жертвы новой!

Гуан:

Когда б я вас обманывать хотел,

Признался ль я, сказал ли я то имя,

Которого не можете вы слышать?

Где ж видно тут обдуманность, коварство?

Анна:

Кто знает вас? – Но как могли прийти

Сюда вы: здесь узнать могли бы вас,

И ваша смерть была бы неизбежна.

Гуан:

Что значит смерть?

За сладкий миг свиданья

Безропотно отдам я жизнь.

Анна:

Но как же

Отсюда выйти вам, неосторожный!

Гуан: (целуя руки)

И вы о жизни бедного Гуана

Заботитесь! Так ненависти нет

В душе твоей небесной, Донна Анна?

Анна:

Ах, если б вас могла я ненавидеть!

Однако ж надобно расстаться нам.

Гуан:

Когда ж опять увидимся?

Анна:

Не знаю. Когда-нибудь.

Гуан:

А завтра?

Анна:

Где же?

Гуан:

Здесь.

Анна:

О, Дон Гуан, как сердцем я слаба.

Гуан:

В залог прощенья мирный поцелуй...

Анна:

Пора, поди.

Гуан:

Один, холодный, мирный...

Анна:

Какой ты неотвязчивый!

На, вот он. Что там за стук?..

О, скройся, Дон Гуан!

Гуан:

Прощай же, до свиданья, друг мой милый.

(уходит)

ЧЕМУ УЧИТ ПУШКИН?

После прочтения этой сцены кому-то может прийти на ум (или из собственной жизни он мог вынести такое мнение), что у мужчины нет никаких приемов или правил в деле соблазнения женщин, что все зависит от того, понравился женщине мужчина или нет, и что бы он ни говорил ей – это не имеет значения, ибо все эти так называемые навыки и приемы – ерунда, вышло – значит, все делал правильно, не вышло – значит, был неправ, а еще точнее, вышло – значит, понравился, не вышло – значит, нет.

Подобное фаталистическое мнение высказывалось Л.Толстым в "Войне и мире", когда он рассуждал о полководце, армии и победе.

Ему казалось, что высшее достижение полководческого искусства заключается в том, чтобы не вмешиваться в ход событий, пустить их своим чередом и не препятствовать огромным массам солдат уничтожать друг друга. Главное, чтобы у армии был высокий боевой дух. Если полководец выиграл сражение – значит, все делал правильно, т.е. не вмешивался, и дух у армии был высокий; если проиграл – наоборот. Взгляд Толстого на эту проблему оригинален до такой высокой степени, что превращается в банальность. Как утверждал Шопенгауэр, оригинальность – высшая степень банальности. Банальность заключается в том, что это самый обыкновенный фатализм, еще проще выражаемый словами: чему суждено быть – того не миновать.

Мы же придерживаемся (что не противоречит нашей скромности) прямо противоположного взгляда и на военное искусство, и на любовь, которая, по словам Овидия, есть "вид военной службы".

Дон Гуан, в отличие от Глостера, находится в более выгодном положении: Донна Анна не знает его в лицо, а стало быть, не догадывается, что он – убийца ее мужа. Гуан знает о ней многое, она о нем – ничего. Поэтому он к ней обращается, как к незнако