Этические нормы взаимодействия в конфликте

Сложившаяся традиция использования понятия нормы допускает его двой­ственное толкование. С одной стороны, как уже отмечалось, норма относится к числу модальных категорий, т. е. отражает типическое в поведении боль­шинства людей. С другой стороны, норма — это некий образец поведения, ко­торый может и не разделяться большинством, но рассматриваться как жела­тельный. Примером такого рода являются этические нормы — принципы одобряемого поведения, приемлемые групповые или общественные нормы взаимодействия в ситуациях достижения своих целей.

Однако «неправильное», «отклоняющееся» поведение также имеет свой нормативный образец. Ю. М. Лотман, анализируя психологические основы бытового поведения, указывает:

Возникают правила для нарушений правил и аномалии, необходимые для нормы... При этом различные типы культуры будут диктовать субъективную ориентиро­ванность на норму (высоко оценивается «правильное» поведение, жизнь «по обы­чаю», «как у людей», «по уставу» и пр.) или же ее нарушения (стремление к ориги­нальности, необычности, чудачеству, юродству, обесцениванию нормы амбива­лентным соединением крайностей) (Лотман, 1975, с. 26).

«Неправильное» поведение также подчиняется определенным законам соци­ального взаимодействия или, как там же пишет Лотман, «неправильное, наруша­ющее нормы данной общественной группы поведение отнюдь не случайно»; с другой стороны, оно «не случайно» и для индивида, поскольку за частными, отдельными действиями или стратегиями поведения стоят индивидуальные, «парадигмальные» представления относительно данного класса ситуаций.

Таким образом, поведение индивида в ситуациях противоречивого взаимо­действия, направленное на достижение своих целей, может быть «правильным» и «неправильным» с этической точки зрения. Для характеристики подобного взаимодействия в ситуациях противоборства — соперничества, конкуренции, соревнования и т. д. — социологами, культурологами, психологами иногда ис­пользуются метафоры «честная игра» (/а1гр1ау) и «нечестная игра».

Этическим принципам «правильного» поведения уделяют внимание раз­нообразные этические учения. Наиболее известные из этих принципов, такие как «золотое правило» этики или категорический императив Канта, в силу своей широкой известности стали элементами обыденного знания. Гораздо менее изучены образцы и нормы «неправильного» поведения. Любопытен факт, подмеченный Оссовской: обсуждая проблему личностного образца, она обращает внимание на отсутствие термина для обозначения «антиобразца»; по ее мнению, «пробел в терминологии свидетельствует о недостаточном внимании к самой проблеме» (1987, с. 30).

По законам улицы была запрещена драка из-за мести, или по злости, или как про­явление драчливого характера. Разрешалась и поощрялась организованная драка

Глава 8. Конфликтное взаимодействие 305

между совершенно равными по силе противниками, под надзором старших и «по любви», так как дравшиеся до и после драки трижды целовались. Запрещено было в драке рвать одежду противника, царапать лицо и бить под ложечку. При первом же проявлении злости драка сразу же прекращалась. Поощрялись драки между двумя разной силы и возраста противниками, но при этом обязательно уравнива­лись их силы простым способом: у более сильного подвязывалась к туловищу ле­вая или правая рука, а ноги связывались веревкой для уменьшения шага и силы прыжка. Такая драка считалась особенно полезной для развития смелости и особо почетной... (Природа ребенка в зеркале автобиографии).

Описание принципов, приемов, тактики «нечестной игры» не может быть дано через инверсию этических принципов, поскольку существуют особые правила, техники и приемы такого взаимодействия.

Одна из наиболее ранних и ярких посвященных этому работ — это труд Аристотеля «О софистических опровержениях», описывающий самые разно­образные приемы достижения цели в споре. Содержание этой работы таково, что, например, в английском переводе она называется «О софистических уловках» (Аристотель, 1972, с. 661). Древнегреческий философ особо выде­ляет эристические умозаключения, кажущиеся правдоподобными, но на са­мом деле таковыми не являющиеся (с. 349). Благодаря этому имя Аристотеля упоминается в связи с эристикой, которая в классической интерпретации Шопенгауэра определяется как «искусство спорить, притом спорить так, что­бы остаться правым» (Шопенгауэр, 1910, с. 618-619).

Предлагая четко различать «изыскание объективной истины» и «искусство оставаться правым», Шопенгауэр именно его делает предметом своего анализа:

Научная диалектика в нашем смысле слова имеет поэтому главною своею зада­чею — собрать эти нечестные уловки, применяемые в спорах, и проанализировать их для того, чтобы при серьезном споре тотчас же можно было заметить и уничто­жить их. Именно поэтому она сознательно должна избрать своей конечной целью лишь умение оставаться правым, а не объективную истинность (с. 624).

Шопенгауэр остается верен избранному объекту исследования: вся его ра­бота посвящена соответствующим «уловкам» (он сам использует этот тер­мин), которые имеют по преимуществу логический характер, но не пренебре­гают и психологическим воздействием на партнера (вплоть до задевания его личности).

Обратимся к обсуждению интересующих нас аспектов межличностного взаи­модействия — к описанию той же проблемы нарушений этических норм, но уже на уровне собственно действия, поведения партнеров или одного из них.

Родоначальником идей в данной сфере нередко считают Пикколо Макиа­велли, заслуги которого подтверждены возникновением специального поня­тия — «макиавеллизм», означающего пренебрежение нормами морали ради достижения своих целей, а также разработкой в психологии на основе обозна­чаемого этим понятием явления «шкалы макиавеллизма».

306 Часть II. Феноменология конфликтов

Распространенность в обществе и в межличностных отношениях различ­ных форм борьбы с присущим им деструктивным потенциалом заставляет вводить ограничения по их применению. По замечанию Хёйзинги, «каждый случай борьбы регламентируется ограничительными правилами...» (Хёйзин-га, 1992, с. 106). Нередко они поражают своей универсальностью. Например, известны факты удивительного сходства обычаев ведения войны (ее этиче­ских принципов) на средневековом Западе и в Китае. «Во все времена суще­ствовал человеческий идеал честной борьбы за правое дело» (там же, с. 118).

Исторический обзор Оссовской «О некоторых изменениях в этике борь­бы» позволил ей выделить ряд предписаний «кодексов борьбы», которые «так или иначе ограничивают человеческую агрессивность» (1987, с. 492). Часть этих «предписаний» имеет откровенно этическую основу. Это, прежде всего, соображения милосердия и гуманности, нередко принимавшие характер

соответствующих институциональных норм.

Далее, это уважение к противнику и, наконец,

Использование человека в качестве _ _

средства - основное нар^ение этиче- Уважение к самому себе, чувство собственного
ских отношений. достоинства, из которого вытекают требова-

с. л. Рубинштейн ^{ния не} нападать на противника, оказавшегося в худшем положении, не использовать слабо­сти противника, вообще не искать легкой по­беды, выбирать противника, равного себе. Другие ограничения, приводимые Оссовской, это необходимость поддержания «игровой мотивации», что, напри­мер, предполагает равенство партнеров, а также «соображения взаимности», связанные с тем, что противник может использовать в борьбе те же средства. Далее Оссовская рассматривает, как изменяются эти смягчавшие ход борь­бы факторы в XX веке, породившем новые формы вооруженной борьбы. Приведем следующее соображение: «Этика "честной игры" была создана для межиндивидуальных отношений личного характера». Сокрушительный удар по ней был нанесен «внеличной этической ориентацией», предполагающей «полное отождествление с делом, которому ты служишь», позволяющей оправдать тот или иной поступок «интересами дела», а также «этикой, регу­лирующей не отношения между людьми, каждый из которых действует от собственного имени и в собственных интересах, а отношения между людьми, которые защищают интересы других» (там же, с. 505-506). Сказанное чрез­вычайно важно для понимания природы «нечестной игры» в различных сфе­рах межличностного взаимодействия, а не только в области военной борьбы, которой в основном посвящен обзор Оссовской.

Иные способы раскрытия и интерпретации данной темы демонстрируют работы, посвященные «играм», которые призваны путем особого манипули­рования приводить к достижению цели. Таковы, например, «служебные игры», направленные на уклонение от работы, перекладывание ее на других, снятие с себя ответственности и т. д. Эти и другие виды «игр» соотносятся с типом социального взаимодействия, который характеризовался ранее как «нечестная игра». (В то же время следует разграничить ситуации сознатель-

Глава 8. Конфликтное взаимодействие 307

ного выбора стратегии «обыгрывания» партнера и те «психологические игры», сценарии которых не осознаются участниками, равно как и преследуе­мые цели.)

Проведенный выше анализ работ, в той или иной мере затрагивающих во­просы достижения индивидом своей цели в условиях социального взаимодей­ствия, позволяет охарактеризовать данную проблему следующим образом.

Взаимодействие в противоречивых ситуациях, где цели участников оказы­ваются либо несовместимыми, либо противоречивыми, актуализирует этиче­ский аспект, всегда явно или неявно опосредующий любую ситуацию меж­личностного взаимодействия.

Конфликтное взаимодействие может вестись по правилам «честной игры», т. е. с соблюдением обоюдно принятых или подразумеваемых этиче­ских норм. Однако участники ситуации могут затеять игру с целью «перехит­рить», «подавить» другого, в результате чего развивается взаимодействие по типу «нечестной игры».

Этическая проблема возникает тогда, когда взаимодействие развивается по типу «нечестной игры», когда партнер рассматривается как средство или по­меха в достижении каких-либо целей, а значит, должен быть использован или нейтрализован. Общение перестает вестись по правилам равного партнерства и развивается субъект-объектный тип взаимодействия, предполагающий ис­пользование специфических приемов воздействия на партнера, направлен­ных на достижение своих целей и связанных либо с его использованием, либо с его нейтрализацией, устранением как помехи.

Использование человеком приемов «нечестной игры» не снимает вопроса об оценке им собственных действий. В. Лефевром высказана идея, что «оценка субъектом себя и ощущение этой оценки как негативной или позитивной осу­ществляется без усилий сознания», решение возникает интуитивно в резуль­тате взаимодействия неосознаваемых и осознаваемых структур (Шрейдер, 1990, с. 35). Тем самым субъект фактически не может не оценивать определен­ным образом свои действия при реализации им стратегии «нечестной игры».

На основе интервьюирования участников конфликтов были выделены раз­ные варианты возможного нормативного обоснования человеком своих дей­ствий. Прежде всего, в этой ситуации человек может вообще не считать свои действия «нечестными», например оправдывая их «хорошими» целями или приписывая им социокультурную «принятость» («все так делают»). Иссле­дования в области каузальной атрибуции показали, что индивиды имеют тен­денцию рассматривать свое поведение и свои суждения как «нормальные», типичные, соответствующие обстоятельствам. Другой вариант состоит в том, что, в целом негативно оценивая подобные стратегии и считая их «непра­вильными», субъект свои собственные аналогичные действия интерпретиру­ет иначе, приписывая им другой психологический смысл. Этот случай выше описывался нами в качестве «двойного стандарта» конфликта, когда одна и та же стратегия поведения описывалась как «позиция жалобщика», если име­лись в виду другие, и воспринималась как «борьба за справедливость», если

308 Часть II. Феноменология конфликтов

индивид говорил о себе. Мы убедились при обсуждении этого противоречия, что люди не замечали его, будучи убеждены, что «это совсем разные вещи». Кроме того, для обоснования своих действий могут также использоваться специальные приемы «нечестной игры». Например, можно определенным об­разом спровоцировать партнера и, вынудив его к каким-то действиям, при­дать тем самым своим действиям характер «ответных мер»; можно использо­вать прием «возвеличивания партнера», чтобы оправдать свои «сильные» способы воздействия на него (Гришина, 1990, с. 163). Таким образом, даже при сознательном нарушении этических норм человек стремится придать своим действиям «законный» характер, стремится к их нормативному обос­нованию, а подчас и к некоторой «маскировке», имеющей своей целью созда­ние приемлемого «смысла для других» (а возможно, и «смысла для себя»).

Как уже отмечалось специалистами, эффективность манипулятивных спо­собов воздействия на партнера, когда он рассматривается как средство или помеха на пути достижения своих целей, невелика. Что же тогда обеспечива­ет «выживаемость» подобных субъект-объектных стратегий во взаимодейст­вии и их культурную сохранность? Поиск ответа на этот вопрос, по нашему мнению, должен вестись по следующим основным направлениям.

Прежде всего, подобный тип общения получает поддержку со стороны причин, обуславливающих утрату смысла в процессах общения, его «обес­смысливание». Утрата смыслового, духовного измерения во взаимодействии видоизменяет его характер и порождает специфический тип отношения к окружающим. Общая природа этих процессов может быть сегодня лучше по­нята благодаря работам В. Франкла (1990) и других ученых, работающих над проблематикой «смысла», в том числе культурологов, акцентирующих в пони­мании культуры «смыслополагающие» компоненты, ее «осмысленный» харак­тер (Одиссей, 1989). Можно привести и примеры конкретных исследований, в которых была установлена связь между потерей значимых для себя целей в деятельности и нарастающим отчуждением от ситуации, в том числе и от своего непосредственного социального окружения (Ваз1с Кеас1ш§5... 1978).

Стоящие за этим общие проблемы современного общества, затрагивающие экзистенциальную проблематику, не могут, однако, снять вопрос о социо­культурной обусловленности «жестких», «силовых» или «мягких», «манипу­лятивных» способов «нечестного» взаимодействия. В своих работах В. Ле-февр развивает идеи о соответствии между этической философией индивида и его психологическим типом, а также о социокультурной распространенности определенного типа этических представлений (Ьейуге, 1982). Стратегия, на­правленная на «победу», независимо от того, какими средствами она достига­ется и достигается ли вообще, может оцениваться социумом выше, чем «ком­промиссные» стратегии (Лефевр, 1990). Тогда индивид неизбежно начинает стремиться к «победе» любой ценой, демонстрирует бескомпромиссность и непримиримость, т. е. начинает использовать конфронтационные модели.

Ту же роль в межличностном взаимодействии играют социальные стерео­типы, связанные с «образом врага». Яркой иллюстрацией этого в контексте

Глава 8. Конфликтное взаимодействие 309

обсуждаемой нами проблемы «нечестной игры» во взаимодействии является фрагмент из воспоминаний Ксенофонта о диалоге Сократа с Евтидемом:

Сократ спрашивает, куда следует отнести ложь, к делам справедливым или не­справедливым. Евтидем относит ее в разряд несправедливых дел. В тот же разряд попадают у него обман, воровство и похищение людей для продажи в рабство. Со­крат переспрашивает, можно ли что-либо из перечисленного считать справед­ливым, но Евтидем отвечает решительным отрицанием. Итак, Евтидем сформу­лировал некоторое вербальное правило, согласно которому обман, грабеж и т. д. несправедливы. Убедившись в этом, Сократ вновь начинает задавать вопросы: справедливы ли обман неприятеля, грабеж жителей неприятельского города и продажа их в рабство? И как ни странно, но все эти поступки Евтидем признает справедливыми (Ксенофонт, 1993).

То, что считается несправедливым, меняет свой смысл на противополож­ный, как только речь заходит о «врагах». Уже приводились многочисленные примеры изменения логики оценки и поступка в зависимости от того, «свой», «другой» или «чужой» является главным действующим лицом ситуации. Чем более личности или обществу в отношениях с социальной средой свойст­венно в качестве основы своего взаимодействия с окружением использовать жесткую дихотомию «свои — чужие», чем меньше допускается возможность иной точки зрения, иного образа жизни или мировоззрения, тем более враж­дебно восприятие другого. При высокой степени непримиримости «другой» становится «врагом», по отношению к которому «все средства хороши».

Аналогичный анализ по отношению к межгрупповым конфликтам прово­дит П. Н. Шихирев. «Другая» группа, ущемляющая интересы (действительно или мнимо) собственной группы, наделяется «образом врага», в котором ак­центируются и преувеличиваются отрицательные черты. Далее ей приписы­ваются причины всех несчастий, бед, проблем, для решения которых надо «уничтожить врага» (победить, наказать, убрать и т. д.). Эта задача облегчается «дегуманизацией» врага: «они» лишаются человеческих черт, изображаются как «звери», «потерявшие человеческий облик», «нелюди» и т. д. Конфликт усиливается тем, что собственная неприязнь подогревается ощущением не­приязни со стороны «противника», действующего по той же схеме; таким об­разом, стороны в межгрупповом конфликте своим противостоянием и анта­гонизмом подтверждают свои версии относительно враждебности друг друга (Шихирев, цит. по: Гостев, 1993, с. 41-42).

Выполненный анализ позволяет подтвердить существование проблемы этических норм взаимодействия в конфликтах — сложившегося представле­ния об «этике конфликта». Выделены основные формы ее нарушения как на уровне вербального взаимодействия, так и на уровне использования «сило­вых» или «манипулятивных» приемов воздействия на партнера. В качестве примера нами были выбраны для анализа этические нормы конфликтного взаимодействия, получившие в литературе метафорическое обозначение «не­честной игры». Описание проблемы нарушения этических норм взаимодей-

310 Часть II. Феноменология конфликтов

ствия в конфликте ради достижения своих целей предпринято нами в двух основных аспектах — в рамках вербального взаимодействия партнеров и в рам­ках описания их поведения, действий, приемов поведения и т. д.