Работа с конфликтами в гуманистической психологии

Современные психотерапевтические направления, инспирированные разви­тием гуманистической психологии, во многом противопоставляют себя клас­сическим подходам психотерапии. Подобно тому, как в свое время ученики и последователи Фрейда уходили от него и создавали собственные теории и направления, часто в оппозиции к классическому психоанализу своего учи­теля, так и многие из тех, кто получил первый опыт работы с клиентом в пси­хоаналитической парадигме, впоследствии не просто отказываются от нее, но и активно противостоят ей. Именно поэтому, видимо, гуманистическое на­правление в психотерапии и считается наиболее разнородным, поскольку принадлежность к нему зачастую определяется даже не приверженностью ка­ким-то определенным идеям, но противопоставлением себя динамическому и поведенческому направлениям. Не отказываясь от методических приобре­тений психоанализа и признавая его терапевтические возможности, совре­менные психотерапевты, однако, оспаривают психоанализ как теорию лично­сти, опасаясь, что предлагаемая им модель человека серьезно ограничивает эффективность и развитие терапевтических стратегий. Изменяется само по­нятие сути психотерапии, пациент (более деликатное медицинское наимено­вание больного) становится клиентом, слово «лечение» исчезает в силу отка­за от самой медицинской модели психотерапии, зато появляется понятие личностного роста и возникают дискуссии вокруг содержания психотерапев­тического воздействия и его границ.

К. Роджерс, один из наиболее популярных в России представителей гума­нистической психологии, пишет, что происшедшие в нем профессиональные изменения выразились в следующем: если в начале своей деятельности он за­давал себе вопрос: «Как я смогу вылечить или изменить этого человека?», то впоследствии он ставил перед собой задачу: «Как создать отношения, кото­рые этот человек может использовать для своего собственного личностного развития?» (Роджерс, 1994, с. 74). Одно из явных противопоставлений гума­нистического подхода психоаналитическому связано с протестом против того элемента принуждения, который присутствует в его ортодоксальных формах.

Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 387

Роджерс пересказывает эпизод из собственного опыта, когда понравившийся ему пример беседы, в которой «психолог выглядел как проницательный ум­ный человек, быстро добравшийся до источников трудностей», через не­сколько лет показался ему «умным юридическим допросом, который убедил родителя в наличии у него неосознаваемых мотивов и вырвал признание его вины. Сейчас я знаю из собственного опыта, что такая беседа не принесет на­стоящей пользы ни родителю, ни ребенку. Этот случай заставил меня прийти к выводу, что я должен отказаться от любого подхода, который является при­нудительным или подталкивающим клиента, причем не из теоретических со­ображений, но потому, что такие подходы только с виду эффективны» (Род­жерс, 1994, с. 52).

Традиционные направления психотерапии (прежде всего психоаналити­ческой ориентации) опираются в планировании процесса работы с клиентом на своего рода диагноз — оценку поведения и переживаний клиента в про­шлом и настоящем. Терапевты, работающие в гуманистической (и прежде всего экзистенциальной) психологии, предпочитают обходиться без диагно­за, а зачастую считают его и просто вредным. Типичные возражения против диагноза связаны с его потенциально искажающим влиянием на понимание реальных проблем клиента за счет неизбежной их «типизации», с «объект­ным» взглядом на клиента, с «классификацией» его проблем и т. д. Когда Р. Мэй занимался проблемой тревожности, он провел полтора года в постель­ном режиме в туберкулезном санатории. Именно в это время он познакомил­ся с двумя замечательными работами по тревожности Фрейда и Кьеркегора. И хотя Мэй высоко оценил фрейдовские описания тревожности как возврата вытесненного, как реакции Эго на потерю, это были лишь теории. Кьеркегор описывал тревожность как борьбу живого существа против несуществова­ния — и это было именно то, что непосредственно переживал сам Мэй в его борьбе со смертью или с перспективой остаться пожизненным инвалидом, то, через что проходил он сам и его товарищи, другие пациенты. Если Фрейд описывал психические механизмы возникновения тревожности, то

Кьеркегор описывал то, что непосредственно переживается человеческими суще­ствами в кризисе — а именно кризисе жизни и смерти, реальном для нас, пациен­тов, но кризисе, который, я полагаю, в своих существенных проявлениях не отли­чается от других кризисов людей, которые приходят за терапией... Фрейд писал на техническом уровне, где его гений был высочайшим, и, возможно, больше, чем кто-либо в его время, он знал о тревожности. Кьеркегор, гений другого рода, писал на экзистенциальном, онтологическом уровне; он знал тревожность» (Мау, 1983, р. 14-15).

Другая явная оппозиция — это отказ от ориентации на поиск причин пере­живаемых человеком трудностей в его прошлом и перенос акцента на «здесь и сейчас», на значение непосредственного переживания настоящего. Для боль­шинства сегодняшних психотерапевтических школ внимание к актуальным отношениям, взаимодействию, переживаниям человека не означает, однако,

388 Часть III. Разрешение конфликтов

отрицания значимости прошлого опыта. Если в классической психотерапии (особенно построенной по медицинской модели) психотерапевтический про­цесс фактически представляет собой процесс активного воздействия терапев­та на клиента, то в психотерапиях современной ориентации (например, в эк­зистенциальной психотерапии) психотерапевтический процесс — это то, что происходит в самом клиенте, в его душе. Одну из своих книг Дж. Бьюджен-таль начинает следующим образом:

Я слушал в течение более тридцати лет, более пятидесяти тысяч часов мужчин и женщин, которые говорили о том, чего они хотят от жизни. Инженеры, полицей­ские, проститутки, адвокаты, учителя, администраторы, домохозяйки, секретар­ши, студенты колледжа, няньки, доктора, монахини, таксисты, министры и свя­щенники, наемные солдаты, рабочие, профессора, клерки, актеры и многие другие приглашали меня побыть рядом с ними, когда исследовали глубины своей души (курсив мой. — Н. Г.), чтобы найти то, к чему они сильнее всего стремятся; когда они преодолевали боль и воспаряли от радости этих поисков, когда они испытыва­ли страх и находили в себе мужество для этой личной одиссеи (Бьюдженталь, 1998, с. 20).

Это выражение «побыть рядом с ними», а также подчеркивание не просто активности клиентов в психотерапевтическом процессе, но их самостоятель­ной и собственной жизни, при фрагменте которой присутствует психотера­певт, очень характерно для профессиональной и личной позиции Бьюджен-таля. Но в чем же тогда роль терапевта? Если психотерапевтический про­цесс — это не процесс воздействия психотерапевта на клиента, а то, что про­исходит в самом человеке, если терапевт просто находится «рядом», то в чем тогда его функция? Роль психотерапевта в том, чтобы способствовать про­цессу, идущему внутри клиента, стимулировать его, побуждать к «исследова­нию» собственного опыта.

Одна из наиболее впечатляющих особенностей подобных подходов заклю­чается в том, что человек должен отказаться от влияния на другого, от попыток его изменить. Склонность к влияниям на других является одним из свойств человеческой природы.

Я думаю, в нашей культуре все подвержены следующему штампу: «Каждый чело­век должен чувствовать, думать и верить так же, как я». Мы обнаруживаем, что нам очень трудно позволить детям, родителям или супругам чувствовать по-дру­гому в отношении каких-либо проблем. Мы не позволяем нашим клиентам или студентам отличаться от нас или реализовывать их жизненный опыт по-своему. Как нация мы не можем позволить другой нации думать или чувствовать иначе, чем мы (Роджерс, 1994, с. 62).

И хотя Роджерс пишет о своей культуре, пожалуй, речь идет о достаточно распространенных свойствах человеческой натуры. Желание, чтобы другие разделяли наши мнения или наши чувства, на мой взгляд, совсем не обязатель­но является признаком нашего догматизма или приверженности стереотипам.

Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 389

Согласие с нами, разделение нашего опыта — это признание нашей модели, на­шего способа существования в этом мире, самой нашей личности, экзистенци­альную потребность в котором испытывает каждый живой человек. Напротив, столкновение с иными моделями жизни, иными способами восприятия или просто иными оценками и представлениями может порождать тревожность или даже неуверенность. Отсюда вытекает одно из требований к профессио­нальной позиции психотерапевта, отказывающегося от права воздействия на других, — это неискажение своим опытом непосредственного переживания клиентом его ситуации. Как пишет А. Маслоу о «подлинных» отношениях с другими, «...им можно позволить оставаться самими собой» (1995, с. 162).

В этом случае психотерапия превращается в подлинный диалог человека с самим собой, а психотерапевт — в посредника, помогающего человеку найти путь к самому себе.

Клиент-центрированная терапия.«Клиент-центрированной», или «на­правленной на клиента», терапией Роджерс называет такую психотерапию, которая имеет своей целью «реализацию существующих у потенциально ком­петентного клиента способностей, а не искусную манипуляцию более или ме­нее пассивной личностью» (Хрестоматия по гуманистической психологии, 1995, с. 46). Использование понятия «клиент» принципиально. Термин «па­циент» несет на себе отпечаток медицинской традиции именования больного, нуждающегося в помощи квалифицированного профессионала. Клиент — это человек, имеющий проблемы, но способный понимать их и работать над ними вместе с терапевтом.

Фундаментальные положения своего терапевтического подхода Роджерс определяет следующим образом.

1. «Этот новый подход в значительно большей степени опирается на
стремление человека к развитию, здоровью и адаптации. Терапия — это
обретение (клиентом) свободы нормально расти и развиваться.

2. Эта форма терапии больше опирается на чувства, чем на интеллекту­
альное осознание ситуации.

3. Новая терапия больше занимается непосредственной ситуацией, неже­
ли прошлым человека.

4. Этот подход в большей степени опирается на терапевтические взаимо­
отношения как опыт роста и развития» (там же).

Процесс терапии, по Роджерсу, включает в себя следующие важные мо­менты:

1) клиент приходит за помощью;

2) определяется ситуация;

3) поощрение свободного выражения;

4) консультант воспринимает и проясняет ситуацию;

5) постепенное выражение позитивных чувств;

6) обнаружение позитивных импульсов;

390 Часть III. Разрешение конфликтов

7) появление инсайта;

8) прояснение возможностей выбора;

9) позитивные действия;

10) расширение понимания ситуации;

11) растущая независимость;

12) уменьшается потребность в помощи (там же, с. 51).

Общий процесс изменений, происходящих с клиентом в ходе психотера­пии, который Роджерс понимает как «переход от неподвижности к изменчи­вости, от застывшей структуры к потоку, от статики к динамике» (Роджерс, 1994, с. 178), включает семь основных стадий.

Роджерс следующим образом описывает индивида, находящегося на на­чальной стадии этого процесса. Для него характерно «нежелание сообщать что-либо о самом себе», «чувства и личностные смыслы не осознаются», «близкие отношения в общении кажутся опасными», «не воспринимается и не признается существование проблем», «нет желания изменяться». И, на­конец, заключительная характеристика — «общение с самим собой блокиру­ется», т. е. в используемых нами терминах человек не способен к диалогу с са­мим собой.

На второй стадии, которая наступает, когда человек чувствует принятие себя психотерапевтом, «выражение чувств перестает быть статичным в вы­сказываниях, не относящихся к себе», «проблемы воспринимаются как внеш­ние по отношению к себе», «отсутствует чувство личной ответственности за проблемы», «чувства могут быть высказаны, но не осознаны как таковые, как принадлежащие этому человеку», «противоречия могут быть выражены, но они почти не осознаются как таковые» и др. Роджерс отмечает, что эти стадии описывают целостный процесс изменения человека от одного полюса конти­нуума к другому и психотерапия не обязательно включает в себя прохож­дение всех этих стадий. Она начинается с той стадии, на которой находится сам человек, обратившийся за помощью. Например, многие из клиентов на­чинают со второй стадии, а для того, кто находится на первой стадии, с точки зрения Роджерса, вообще добровольное обращение к психотерапевту мало­вероятно.

На третьей стадии наблюдаются «высказывания о своих переживаниях как объектах», «высказывания о себе как об объекте, отраженном прежде все­го в других», «часто выражаются или описываются чувства или личностные смыслы, отсутствующие в настоящий момент», «имеется признание противо­речий в опыте» и др.

На четвертой стадии «клиент описывает более сильные чувства, не отно­сящиеся к настоящему», «временами чувства выражаются как существующие в настоящем, иногда они прорываются почти против желания клиента», «чув­ства принимаются открыто, но в очень малой степени», «опыт истолковыва­ется клиентом более свободно», «клиент с беспокойством осознает противо­речия и несоответствия между опытом и "Я"» и др. Если клиент чувствует

Глава 10. Работа с конфликтам и: психологическая традиция 391

принятие психотерапевтом выражаемых им чувств, его поведения и пережи­ваний, то он движется в своих изменениях к следующей стадии.

На пятой стадии «чувства выражаются свободно, относятся к настоящему моменту», «переживаются почти что полностью», «чувства все более принад­лежат клиенту, и у него растет желание слиться с этими чувствами, быть дей­ствительно самим собой», «способы истолкования опыта становятся намного свободнее», «происходит все более ясное осознание противоречий и несоот­ветствий в своем опыте», «наблюдается все возрастающая личная ответствен­ность за встающие проблемы» и др.

На шестой стадии «чувство в настоящем переживается сразу, непосредст­венно во всем его богатстве», «принимается непосредственность пережива­ния и чувство, составляющее его содержание», «клиент субъективно живет в этом опыте, а не просто проявляет свои чувства по отношению к нему», «пе­реживание на этой стадии является реальным процессом», «внутренняя ком­муникация относительно свободна и не заблокирована», «активно пережива­ется несоответствие между опытом и его осознанием, пока оно не переходит в соответствие», «момент полного чувствования становится ясным и опреде­ленным объектом для обозначения» и др.

На седьмой стадии «наблюдается растущее и длительное ощущение при­надлежности чувств, принятых клиентом, а также имеющее основу доверие к процессу, происходящему в нем», «переживание почти не связано структу­рой и стало процессом, т. е. ситуация переживается и толкуется как новая, а не как бывшая в прошлом», «внутренняя коммуникация становится недву­смысленной, чувства имеют соответствующее им обозначение, для новых чувств вводятся новые обозначения», «клиент чувствует, что может выбрать новые способы существования» и др. (Роджерс, 1994, с. 178-203).

Это превосходное описание постепенного развития диалога в общении че­ловека с самим собой. Пройдя этот путь изменений, клиент оказывается, по выражению Роджерса, «в новом измерении», «живет полной жизнью в своем "Я" как постоянно текущем и изменяющемся процессе», когда «внутренняя коммуникация между различными аспектами его "Я" не заблокирована» (там же, с. 204). Характерно, что для выделения стадий терапевтического процесса Роджерс пользуется критерием изменений, постепенно происходящих в кли­енте, а, к примеру, не задачами или действиями терапевта на разных этапах психотерапии. Такой подход соответствует его пониманию сути клиент-цент-рированной терапии, при которой именно клиент направляет ее процесс. Усло­виями эффективной психотерапии Роджерс считает конгруэнтность терапев­та в отношениях и взаимодействии с клиентом, безусловное положительное отношение к клиенту и его эмпатическое понимание.

Тот же принцип используется Роджерсом в работе с межличностными и даже межгрупповыми отношениями. Он считает, что главным препятстви­ем, создающим интерперсональные трудности, является оценочная, одобряю­щая или не одобряющая позиция по отношению к другим людям. Возможно­сти преодоления этих трудностей он видит, соответственно, в процессе пони-

392 Часть III. Разрешение конфликтов

мания другой стороны. Его рассуждения сводятся к следующему. Чем более конгруэнтен человек в обращении к другому, тем более понятно будет его об­ращение партнеру и тем более ясным будет его ответ. Собственная конгру­энтность позволяет ему лучше понять ответ партнера, который, в свою оче­редь, чувствует эмпатическое понимание себя и вследствие этого испытывает расположение к собеседнику, его барьеры в общении и защиты ослабляются, что приводит к соответствующим ответным реакциям и т. д. Роджерс, правда, оговаривается, что этот позитивный процесс может быть нарушен, если в со­общении содержится угроза, тогда это провоцирует появление защиты, что приводит к нечетким, двусмысленным ответам и возникают обратные эффек­ты. Тем не менее он считает возможным на основании предложенного пони­мания сформулировать закон межличностных отношений: «Чем более кон­груэнтны опыт, его осознание и сообщение о нем одного индивида, тем в

большей степени последующие отношения будут включать: тенденцию к взаимному об-

Чем более клиент воспринимает тера- щению со все увеличивающейся конгруэнт-
певта как настоящего, искреннего чело- _но тенденцию к более адекватному вза-

века, обладающего эмпатиеи, относя-

щегося к нему безусловно положитель- имному пониманию сообщений, улучшение
но, тем более он уходит от статичного, психологической согласованности и действий
жесткого, бесчувственного, безличного обоих партнеров, взаимную удовлетворенность
типа функционирования; тем более он отношениями. И наоборот, чем больше в об-
способен двигаться по направлению к _щении неконгруэнтности опыта и осознания,
текучей, изменчивой, наполненной диф- _

ференоированными чувствами жизне- ^{тем в} большей степени последующие отно-
деятельности. Следствием этого дви- шения будут включать: дальнейшее общение
жения является изменение личности и ТОГО же качества, нарушение ТОЧНОГО ПОНИ-
поведения в направлении физического мания, ухудшение психологической согласо-
здоровья, зрелости, более реалистич- ванности и действий обоих партнеров, взаим-
него отношения к себе, другим и сво- неудовлетворенность отношениями» (Род-

ему окружению. _пп .

К. Роджерс ^же?^с' 1994, с. 407).

Закон межличностных отношений Роджер­са невольно вынуждает к сопоставлению его

с другим, ранее приводившимся законом межличностных отношений Дойча. И в той и в другой формулировке на основании исходной ситуации прогнози­руется развитие общения. Однако в том, что считается исходной точкой, главным, «ядерным» фактором, обнаруживаются разные методологические установки авторов. Если для Дойча это ситуация конкурентного или коопе­ративного взаимодействия, попадая в которую человек соответственно и строит свое дальнейшее взаимодействие с людьми, то для Роджерса это субъ­ективный мир человека.

Таким образом, усиление личной конгруэнтности и конгруэнтности в об­щении с другими является основным направлением преодоления внутренних и внешних конфликтов. Психотерапевтический процесс — это прохождение клиентом через стадии «разблокирования» внутренней коммуникации между разными частями своего «Я», развитие диалога в общении человека с самим

Глава 10. Работа с конфликтам и: психологическая традиция 393

собой. Терапевт в клиент-центрированной те-

Возможно, наиболее интересным и важ-рапии - это человек, вступающий в равноправ- _{ным свойством гешга/ыа является его}

ные личностные отношения с клиентом, кото- динамика - потребность сильного геш-

рому ОН помогает найти путь К самому себе. тальта к завершению. Каждый день мы

Гештальт-терапия.Гештальт-терапия, как испытываем эту динамику многократ-

и другие направления гуманистической пси- ^{на л}^^{шим НЕ}™^ем незавершенно-

, го гештальта является неоконченная

хологии, разделяет идеи феноменологическо- ситуация

го подхода, акцентирующего внимание на не- Ф. Перле

посредственно переживаемом субъективном опыте человека. Основатель гештальт-терапии

Ф. Перле использовал понятие гештальта, закономерностей его образования и завершения для описания жизнедеятельности человеческого организма. При этом он исходил из представления о существовании мощного механизма са­морегуляции организма, поддерживающего равновесие как в отношениях че­ловека с окружающим миром, так и в его собственном внутреннем мире. Это касается прежде всего мотивационной сферы человека, удовлетворения его потребностей. «Каждый орган чувств, движения, мысли подчиняет себя воз­никающей потребности и готов быстро перемениться, как только эта потреб­ность удовлетворена и затем отступает на задний план. Как только наступает следующая потребность, в здоровом человеке все они служат ей, напрягают все силы для завершения этого гештальта. Все части тела временно иденти­фицируют себя с временно возникшим гештальтом» (Перле, 1995, с. 98).

Этот процесс обусловлен законами динамики гештальта.

Идеи саморегуляции и равновесия естественно переходят в идею гармо­нии существования человека. Здоровых людей отличает способность к реа­лизации, осуществлению «Я», к тому, чтобы оставаться самими собой. Не следование этому — отказ от удовлетворения собственных потребностей, от собственных ценностей, в конечном счете от собственного «Я» — чревато невротическими расстройствами. Акцент в гештальт-психологии делается на взаимодействии противоречащих друг другу и даже противостоящих, поляр­ных сторон «Я». Человеку свойственно испытывать противоречивые чувства и желания, необходимость сосуществования разных «Я» является одной из неизбежностей нашей жизни. Тема «нападающего» и «защищающегося» — одна из доминантных в гештальт-терапии. Осознание этих противоположно­стей и ранее недифференцированных частей своего «Я» — это путь к лучше­му пониманию себя и формированию и завершению гештальтов.

Центральными для гештальт-терапии являются следующие идеи. Во-пер­вых, это представление о целостности организма и, соответственно, его цело­стной реакции на какие-то события внешней или внутренней жизни. «Геш-тальт является неделимым феноменом. Это сущность, которая есть и которая исчезает, когда целое разрушается на компоненты» (Перле, 1995, с. 57). Сле­довательно, в любом аспекте поведения человека проявляется его целостное существование. Во-вторых, это приоритет «здесь и сейчас», непосредствен­ного переживания человеком настоящего. Фокусирование на настоящем ни-

394 Часть III. Разрешение конфликтов

как не обедняет информацию о психической жизни субъекта: с точки зрения гештальт-терапии, неоконченные ситуации из прошлого как незавершен­ные гештальты неизбежно выявляются как часть переживания в настоящем. И в этом смысле мы лучше поймем прошлое человека и реальное влияние этого прошлого на его жизнь, анализируя его настоящее. В-третьих, это отказ от традиции каузального подхода, поиска причин тех или иных переживаний или проблем человека. Законы формирования гештальта исключают возмож­ность установления однозначных связей между какими-то явлениями психи­ческой жизни и вызвавшими их событиями. Вместо поиска причин и ответа на вопрос «почему человек действует тем или иным образом» внимание пере­носится на то, «как» человек действует, переживает, реагирует и т. д., т. е. на то, что происходит «здесь и сейчас».

Таким образом, наблюдения за поведением человека в настоящем, за разны­ми типами его реагирования на окружение, за разными языками его пережива­ний (вербальными и невербальными его проявлениями) позволяют выявить проблемы, рассогласования, возникающие в связи с реализацией человеком адекватной саморегуляции. С точки зрения гештальт-терапии, существует несколько основных механизмов нарушения естественной саморегуляции. На­пример, человек усваивает образцы, нормы, стандарты поведения, идеалы, цен­ности и убеждения, предлагаемые ему другими людьми (в первую очередь, ро­дителями), и стремится реализовать их в Я-концепции, фактически навязан­ной ему окружением. Однако эта концепция противоречит его истинному «Я», и это рассогласование приводит к невротическим нарушениям. Те же наруше­ния возникают при действии другого механизма — отчуждении присущих че­ловеку качеств, если они не соответствуют его представлениям о себе. Идет ли речь об этих или других, описанных в гештальт-терапии механизмах наруше­ния внутренней гармонии, следствием их действия становится утрата целостно­сти личности, ее фрагментированность. Восстановление целостности, гармонии личности, ее интегрированное™ является основной целью гештальт-терапии.

Подобно тому, как Роджерс рассматривает прохождение клиента через различные стадии в его движении к аутентичности, Перле выделяет разные уровни с точки зрения процесса развития человека. С помощью гештальт-те­рапии клиент переходит от механического клишированного и ролевого суще­ствования (приводя примеры которого, Перле ссылается на описания игр Э. Берна) к осознаванию их фальшивого и манипулятивного характера, к пе­реживанию своего рода тупика, осознанию необходимости перемен, внутрен­него смятения, отчаяния и затем к аутентичности личности, к своему подлин­ному «Я». Главным механизмом этого возвращения человека к себе самому является осознавание. Неслучайно «Практикум по гештальт-терапии» (Перле, Гудмен, Хефферлин, 1995) начинается с упражнений, направленных на «чув­ствование актуального». В ситуации психотерапевтической работы терапевт побуждает клиента к осознаванию происходящего с ним в данный момент и к постоянному расширению пространства этого осознавания. Психотерапевт видит, где возникает рассогласование (например, за счет несовпадения вер-

Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 395

бального и невербального сообщения), где клиент избегает встречи с настоя­щим, уходит от него, и побуждает его к продолжению движения. Однако главным действующим лицом этого процесса остается сам человек. Как гово­рит Перле, «я не могу осознать ваше осознание, я могу только косвенно участ­вовать в этом процессе» (Перле, 1995, с. 75).

Формирование структуры «фигура/фон» предписывает, что только одно событие может занимать передний план, определяя ситуацию. Иначе возникает конфликт и замешательство. И формирование структуры «фигура/фон», которая является наиболее сильной, временно примет контроль за всем организмом. Таков основ­ной закон саморегуляции организма — ни специфическая потребность, ни ин­стинкт, ни намерение или цель, ни свободное желание не окажут никакого влия­ния, если они не поддерживаются возбужденным гештальтом. Если появляется более чем один гештальт, единый контроль и действие находятся в опасности. В нашем примере с жаждой это не жажда, которая ищет воду, но весь организм. Я ищу это. Жажда направляет меня. Если появляется более чем один гештальт, развивается раскол, дихотомия, внутренний конфликт, ослабляющий потенциал, необходимый для завершения неоконченной ситуации. Если возникает более чем один гештальт, человек начинает «решать», часто доходя до «решения» играть му­чительную игру нерешительности. Если желает возникнуть более чем один геш­тальт и природа будет предоставлена самой себе, тогда не будет решений, но про­изойдет предпочтение. Такой процесс представляет порядок, а не конфликт. Не существует иерархии «инстинктов», есть иерархия появления более безотлага­тельного гештальта. После завершения этот гештальт отступает на задний план, освобождая передний план для появления другого гештальта или необходимости. После того как один гештальт удовлетворен, организм может иметь дело со сле­дующей настоятельной фрустрацией. Всегда первым делом — самое важное. Когда звонок, срочные письма или семинарские занятия требуют моего внимания, эта работа остается на заднем плане. Она не исчезает, она забывается или подавляет­ся. Она сохраняется в живости обмена структура «фигура/фон». Когда эта книга выступает на передний план, я почти не обращаю внимания на беспорядок на сто­ле или красоту ландшафта за окном. Любое вмешательство в гибкое взаимодейст­вие переднего плана — фона вызывает невротические или психологические фено­мены. Передний план и фон должны легко взаимозаменяться в соответствии с потребностями моего существования. Если этого не происходит, мы накапливаем незаконченные ситуации, фиксированные идеи, ригидные структуры характера.

Ф. Перле

Используемые в гештальт-терапии приемы часто именуются играми. Все они так или иначе направлены на усиление осознавания человеком своего подлинного «Я» через актуальное переживание его проявлений, внутренних противоречий, на усиление внутренней коммуникации и завершение геш­тальта (неоконченных ситуаций). Феноменология, описанная гештальт-тера-пией и являющаяся предметом ее работы, знакома психотерапевтам и не мо­жет не признаваться ими.

Проиллюстрируем это примером из описания психотерапевтического слу­чая И. Ялома. Речь идет о его «Лечении от любви». Семидесятилетняя паци-

396 Часть III. Разрешение конфликтов

ентка Ялома жалуется на то, что в течение восьми лет не может избавиться как от наваждения от мыслей и переживаний, связанных с ее терапевтом, с которым у нее был роман. Внезапность и интенсивность их интимных отно­шений резко контрастировали для пациентки с неожиданностью и необъяс­нимостью разрыва. Все ее попытки восстановить этот дорогой для нее кон­такт терпели неудачу. Они ненадолго встретились только после ее попытки суицида, но эта встреча ничего для нее не прояснила. Восемь лет она живет мыслями и воспоминаниями о нем, и все ее попытки освободиться от наваж­дения терпели неудачу. Как пишет Ялом, «навязчивость получает энергию, отнимая ее у других областей существования» (Ялом, 1997, с. 30). В термино­логии гештальт-терапии речь идет о неоконченной ситуации, незавершенном гештальте, ибо самым мучительным для пациентки Ялома была необъясни­мость происшедшего и потребность понять его. В нашей работе был анало­гичный пример. За консультацией обратилась одна из участниц групповых занятий. За несколько месяцев до этого она рассталась со своим возлюблен­ным. Причиной их разрыва стала случайная и незначительная ссора, после чего он перестал звонить ей. Она считала, что он должен позвонить первым, но он не делал этого, а время шло. Рассказав об этом, она спросила, не стоит ли ей позвонить ему. Однако, отвечая на вопрос о том, хотела бы она восста­новить отношения с этим человеком, она задумалась, а потом достаточно уве­рено ответила отрицательно. «Я с самого начала чувствовала, что это не на­долго, — сказала она. — Кроме того, у него тяжелый характер, и я устала от этого». Что же тогда не позволяет ей забыть эту ситуацию? Незавершенность. Обсуждение ситуации показало, что незавершенность связана со случайным поводом их разрыва и недостающим — для женщины — фрагментом в ситуа­ции разрыва их отношений, а именно отсутствием заключительного объясне­ния, которое и должно было бы, по ее мнению, стать основой последующего разрыва. Разрыв произошел, но это объяснение не состоялось, и теперь она чувствует потребность в этом фактически уже ненужном разговоре, единст­венный смысл которого в том, что он «завершит гештальт».

Теоретическое понимание личностного конфликта как дезинтеграции лич­ности и возможности ее преодоления через внутренний диалог нашло прямое выражение в хорошо известных приемах в практике гештальт-терапии. Пси­хотерапевт предлагает клиенту провести диалог между разными частями своей личности — между «нападающим» и «защищающимся» «Я», диалог с собст­венными чувствами или воображаемым собеседником. Имитируется ситуация разговора, в процессе которого клиент пересаживается со своего «горячего» стула на противостоящий и обратно и пытается максимально отождествить себя с разными фрагментами своего «Я». Противоположность «нападающе­го» и «защищающегося» — часто анализируемый в гештальт-группах пример противоположности — как правило, интерпретируется как хорошо известное в психологии противостояние «требующего», указующего, «родительского» и инфантильного, слабого начала. Человек должен попытаться максимально пережить эти оба аспекта своего «Я», осознать то, что обычно отвергается как

Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 3 9 Т

неприятное или даже неприемлемое, так как только осознание открывает путь к их интеграции в личности. Воссоздание сторон конфликта и их диалог, инициируемый методиками гештальт-терапии, совсем не предполагает, что «носитель» этого конфликта должен сделать выбор между ними:

Цель диалога заключается в том, чтобы «закончить» в настоящем ситуации, не за­конченные в прошлом, то есть «оживить» процесс формирования и завершения гештальта. Разрешение конфликта может потребовать компромисса между двумя группами потребностей или одобрительного принятия отрицательного компонен­та своего «Я» (Рудестам, 1990, с. 159).

Рудестам (1990, с. 159-160) приводит пример диалога по методике «двух стульев»: женщина стремилась к интимным отношениям с мужчиной, но как только их отношения действительно стали многообещающими, она сразу же их прервала.

Защищающийся.Я очень одинока, мне так хочется, чтобы меня кто-нибудь ждал дома.

Нападающий.У тебя есть дети, этого достаточно для тебя.

Защищающийся.Мне хорошо днем, пока я занята делом, и хорошо ночью, когда я очень устаю, но...

Нападающий.Не будь ребенком. Ты должна стать более независимой.

Защищающийся.Но я не хочу быть независимой! Я хочу иметь рядом мужчину, который бы заботился обо мне и принимал решения за меня, и...

Нападающий.Решение, ха! Где ты видела таких мужчин? Разве они могут прини­мать решения? Они все слабаки — ты кончишь свои дни, ухаживая за ними!

Защищающийся.Но я хочу! Пауль был прекрасен, он брал ответственность на се­бя, и проблемы становились такими простыми... я любила его, пока...

Нападающий.Да, пока! Пока ты не добилась того, что он не мог и шагу ступить без тебя. В тебе нет ничего хорошего для мужчин.

Защищающийся.Но я хочу, чтобы было! Я ненавижу себя, когда веду себя с муж­чинами подобным образом. Я ненавижу себя, когда не могу уделить им время.

Нападающий.Забудь их, детка; оставь их в покое. С ними со всеми что-то не так.

Приведенный пример — не частная иллюстрация. Принцип инициирова­ния, организации внутреннего диалога человека является одним из основных в гештальт-терапии, которая в целом диалогична, то есть ориентирована на диа­лог человека с самим собой. Одним из примеров этого является сама автобио­графическая работа Ф. Перлса «Внутри и вне помойного ведра», где он — ав­тор — периодически вступает в диалог с самим собой, в котором части его «Я» спорят друг с другом, наступают друг на друга, критикуют и защищают автора, который, в свою очередь, наблюдает за ними, прислушивается к ним, прекра­щает их полемику и т. д. Это стремление слышать «внутренний голос» или, точнее, «внутренние голоса», характерно для гештальт-терапии, являющейся одним из ведущих направ