Взаимодействие психолога и клиента

На протяжении всего обсуждения разных типов практической психологиче­ской работы с конфликтами мы исходили из идеи инициирования, организа­ции психологом диалога человека с самим собой или другими как способа, помогающего осознать свои проблемы и научиться их преодолевать. Понятие диалога в данном случае, подчеркнем еще раз, означает, что человек ведет «честный» разговор с самим собой, не подавляя противоборствующие сторо­ны своего «Я» и не игнорируя внутренние противоречия; то же относится и к его — реальному или воображаемому — диалогу с другими. Более того, ис­пользуемые терапевтами специальные процедуры организации этого диалога «задают» равенство сторон. Однако этот идущий в самом клиенте диалог, в свою очередь, «встроен» в другой процесс — в процесс взаимодействия кли­ента с терапевтом, и этот процесс, отвечая формальному пониманию диалога как контакта и беседы двоих, совсем не обязательно является подлинным диалогом двух равноправных людей. Вспомним, каким был контакт терапев­та и пациента в психоанализе — исторически первой психотерапии как спосо­ба «лечения души». Фактически это было — в нашем современном понима­нии — скорее избегание контакта. Впрочем, психоаналитическая процедура с ее специфическим представлением о контакте между пациентом и терапев­том уже давно подвергалась критике. Так, Морено, обращаясь к психоанали­тикам, писал, что процедура их работы

«...допускает анализ, но исключает действие... Пациент пассивно располагался на кушетке, аналитик садился позади него, чтобы его не видеть и избежать интерак­ции... Ситуация была герметически закрытой... Вполне логично, что вашей про­блемой стало изгнание жизни из врачебного кабинета и "бой с тенью" вместо тера­певтического процесса» (Могепо, 1964, цит. по: Лейтц, 1994, с. 26-27).

Сегодня фактически речь уже не идет о каком-то определенном типе кон­такта терапевта с пациентом, скорее о диапазоне возможных позиций психо­лога в этом взаимодействии. Эта проблема затрагивается Р. Кочюнасом в связи с обсуждением им вопроса о консультативном контакте, в котором выража-

Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 417

ются отношения клиента и консультанта, их установки и чувства друг к дру­гу. В частности, он отмечает, что при терапии поведения «консультант явля­ется активной и директивной стороной; он исполняет роль учителя, тренера, стремясь научить клиента более эффективному поведению»; в рационально-эмотивной терапии (А. Эллиса) «консультант играет роль учителя, а кли­ент — ученика», в экзистенциальной терапии — «отношение между консуль­тантом и клиентом понимается как контакт "человек — человек", идентичный встрече двух равноценных людей» (Кочюнас, 1999, с. 48-49).

Особенно принципиальные изменения отношения консультанта и клиен­та претерпевают в гуманистической психологии, где

терапевтический союз не является отношениями врача и пациента (как в динами­ческой психотерапии) или учителя и студента (как в поведенческой психотера­пии), а представляет отношения одного человеческого существа к другому. Род­жерс (1955) писал: «Я вступаю во взаимоотношения не как ученый, не как врач, который может точно определить диагноз и лечение, но как личность, вступающая в личные отношения» (Психотерапевтическая энциклопедия, 1998, с. 124).

В целом возможные позиции терапевта различаются прежде всего по па­раметру директивности/недирективности его поведения во взаимодействии с клиентом. Директивное поведение терапевта связывается с такими пози­циями, как руководитель, учитель, опекун и т. д., для обозначения недирек­тивного поведения используются понятия партнера, консультанта, экспер­та, помощника. Фактически «данный аспект взаимоотношений "психоте­рапевт — пациент" отражает распределение в этой диаде (аналогично в групповой психотерапии) власти, а значит, и ответственности за ход и ре­зультаты лечения» (там же, 1998, с. 144).

Выбор той или иной позиции осуществляется терапевтом, исходя из его представлений о том, какая из них окажется более эффективной с точки зре­ния реализации психотерапевтического процесса и достижения его результата. Директивные формы поведения (проявляющиеся в активной, доминирую­щей позиции терапевта, направлении им процесса психотерапии, инструкти­ровании пациента, использовании элементов внушения и т. д.), типичные для начальных этапов становления психотерапевтической практики, несут на се­бе отпечаток медицинской традиции взаимодействия врача и больного. Не­директивные формы поведения терапевта, напротив, исходят из представле­ния о низкой эффективности или даже возможном негативном эффекте его директивной позиции. Обычные аргументы, приводимые в подтверждение подобной точки зрения, связаны с отрицательным влиянием директивное™ терапевта на процесс изменений в пациенте (или группе пациентов), так как его «руководящая» позиция ограничивает самостоятельность клиентов и снимает с них, по крайней мере частично, ответственность за происходящее. Предпочтение недирективных форм поведения в современной практике пси­хологической работы сложилось во многом под влиянием гуманистической

4 1 8 Часть III. Разрешение конфликтов

традиции К. Роджерса с его триадой качеств психотерапевта: эмпатия, приня­тие, аутентичность. В отношениях психотерапевта и пациента отражаются и принятые в обществе модели взаимоотношений, и представления самой науки. В сущности, контакт между ними всегда описывается в терминах ру­ководства или партнерства и соотношения соответствующих стратегий в об­щем взаимодействии психотерапевта и клиента.

Вряд ли, однако, целесообразно говорить о преимуществе (с точки зрения потенциальной эффективности) той или иной формы поведения терапевта вообще, понятно, что необходим учет и других факторов, часто в конечном счете играющих решающую роль (например, таких, как особенности клиен­та). При пассивности и низкой мотивации пациента терапевт может исполь­зовать более директивные формы работы, постепенно все более опираясь на активность самого клиента. Опытный терапевт может владеть разными сти­лями взаимодействия, что позволяет ему гибко варьировать элементы своего ролевого поведения в зависимости от поведения клиента и протекания тера­певтического процесса.

Особенно важным, на наш взгляд, аспектом обсуждаемой проблемы стано­вится вопрос о границах возможного воздействия терапевта на клиента, в част­ности его влияния на принимаемые клиентом решения. Дело в том, что «би-полярность» самого явления конфликта, вызываемая им внутренняя «борь­ба» в душе человека и тем более противостояние с другими располагают к по­иску «истины», «правильного» ответа на возникающие вопросы. И за этим ответом человек часто приходит к психологу, иногда действительно полагая, что профессионал знает и понимает больше, чем он, а потому и сможет найти правильное решение, а иногда явно или неявно рассчитывая на то, что психо­лог просто возьмет на себя ответственность за него. Это делает особенно важ­ной именно в практике работы с конфликтами проблему границ возможного воздействия психолога на позицию клиента, его видение ситуации, прини­маемые решения и т. д.

Меняется время, и меняются наши представления о свободе человеческой личности, ее правах и мере воздействия на нее. В своих воспоминаниях Юнг описывает следующий эпизод из своей практики. К нему был направлен па­циент, которому был поставлен диагноз «алкоголическая неврастения» с крайне неблагоприятным прогнозом. Этот человек происходил из богатой и почтенной семьи, занимал ведущий пост в семейной компании, имел жену, с внешней точки зрения его ситуация выглядела вполне благоприятно. Одна­ко он много пил, и Юнг пришел к выводу, что у пациента невроз. Причиной его невроза, по мнению Юнга, был «материнский комплекс». Пациент нахо­дился в угнетающей его зависимости от матери, от давления которой он не мог избавиться, так как был ей обязан работой и не мог решиться пойти про­тив нее и лишиться из-за этого привычного комфорта и стабильности. Пред­принятое лечение оказалось успешным, пациент чувствовал себя вполне здо­ровым, однако Юнг предупредил его, что возвращение в прежнюю ситуацию может привести к возобновлению его проблем. Так и произошло. Теперь

Глава 10. Работа с конфликтами: психологическая традиция 419

к Юнгу обратилась мать его пациента, контакт с которой лишь дополнитель­но убедил терапевта в трудности взаимодействия с ней. Как поступил Юнг?

Я решился на насильственнный шаг. Я сказал матери, что алкоголизм делает ее сына неспособным занимать тот пост, который он занимает. Я порекомендовал его уволить, и она последовала моему совету — сын, естественно, пришел в бешенство. Здесь я сделал то, что в нормальной ситуации считается неэтичным, то, что врач себе позволять не должен. Но я знал, что ради самого пациента я вынужден был пойти на такой шаг (Юнг, 1994, с. 128-129).

Приведенный пример, при всех оговорках, сделанных Юнгом, примечате­лен своей несоразмерностью нашим сегодняшним представлениям о мере до­пустимого воздействия психолога на ситуацию клиента. Как уже отмечалось, предполагается, что по крайней мере отдельные виды консультирования до­пускают возможность если не советов, то предложения и обсуждения альтер­натив, рекомендации клиентам и т. д. Мэй говорит о возможности «изложить клиенту все возможные варианты избавления его от проблемы».

Отечественные специалисты также признают, что психологическая помощь может быть реализована и в виде необходимой психологической информа­ции, они обсуждают принципиальную возможность «давания советов»; с дру­гой стороны, постулируют недопустимость «решения проблемы» за самого клиента. Эти противоречия и дискуссии, конечно, в какой-то мере являются следствием недостаточности опыта практической психологической работы, малого «стажа» практической психологической помощи в нашей стране, но и не только этого. Кочюнас под рубрикой «Советы начинающему консуль­танту» указывает: «Старайтесь не давать советы». По его мнению, советы не просто неэффективны, но часто и вредны. Среди основных причин, по кото­рым следует воздерживаться от советов, Кочюнас указывает на то, что советы нарушают автономию личности, мы не вправе решать за других. Давая сове­ты, консультант берет на себя ответственность за их последствия. В результате процедуры «советования» усиливается зависимость клиента от консультанта. Большинство проблем клиентов не имеет однозначного решения, а множест­во противоречивых советов только усиливает затруднения клиента (Кочю­нас, 1999, с. 135-137).

Традиционно к этому добавляют ссылки на позитивные эффекты само­стоятельного принятия решений клиентом — принятие им на себя ответст­венности за свою жизнь и свои решения, усиление уверенности в себе, лично­стный рост и увеличение собственного потенциала и т. д. Все сказанное, безусловно, относится и к ситуациям консультирования в случае конфлик­тов. Поскольку в этих случаях речь зачастую идет о весьма конкретных об­стоятельствах повседневной жизни людей, вопрос о принимаемых решениях довольно проблематичен. Действительно, какое решение хочет принять чело­век и почему он идет с этим к психологу? Если отвечать одним словом — то человек хочет принять правильное решение, а совета он просит потому, что боится сделать ошибку. Какое решение является правильным? Наиболее рас-

420 Часть III. Разрешение конфликтов

пространенное представление о критериях оценки «правильности» реше­ний — это их оценка с точки зрения реальных или предполагаемых последст­вий. В большинстве жизненных ситуаций нам не дано знать все возможные последствия ни решений клиентов, ни даже своих собственных. Правильные решения в жизненных ситуациях — это нередко просто те решения, которые люди считают правильными. Поэтому, строго говоря, речь часто идет не о том, чтобы помочь человеку принять правильное решение, а о том, чтобы по­мочь ему принять то решение, которое он считал бы правильным. И в этом случае — как мы хорошо знаем из теоретических представлений социальной психологии — можно вспомнить, что людям свойственно оправдывать и за­щищать принятые ими решения. Следовательно, если бы мы принимали ре­шения за людей, мы лишали бы их потребности в обосновании своих поступ­ков, лишали бы их уверенности в собственной правоте. Таким образом, если мы хотим придать человеку этой уверенности, равно как и готовности защи­щать свои решения, чувствовать за них ответственность и стремиться к их реализации, мы должны сделать все, чтобы он мог считать принятое решение не навязанным извне, но своим. Для практической психологии аксиоматично звучат слова Эриксона о том, что «каждый пациент знает решение своей про­блемы даже в том случае, когда ему кажется, что он не знает» (Психотерапев­тическая энциклопедия, 1998, с. 223).