Джон Рид об октябрьских днях (январь 1919 г.)

... 25 октября на углу Екатерининского канала... было триста-четыреста человек: мужчины в хороших пальто, изящно одетые женщины, офицеры - самая разнообразная публика. Среди них мы узнали многих делегатов съезда, меньшевистских и эсеровских вождей... «Идем умирать в Зимний дворец !» ... «Мы требуем, чтобы нас пропустили !» - кричали они...

«Нет, - заявил матрос с упрямым взглядом. - Не могу вас пропустить».

«А что вы сделаете, если мы пойдем ? Стрелять будете ?»

«Нет, стрелять в безоружных я не стану. Мы не можем стрелять в безоружных русских людей... "

«Мы идем! Что вы можете сделать?»...

Тут появился другой матрос, очень раздраженный. «Мы вас прикладами - решительно вскрикнул он. - А если понадобится, будем и стрелять. Идите домой, оставьте нас в покое!»

Раздались дикие вопли гнева и негодования. Прокопович влез на какой-то ящик и, размахивая зонтиком, стал произносить речь.

«Товарищи и граждане! - сказал он. - Против нас применяют грубую силу! Мы не можем допустить, чтобы руки этих темных людей были запятнаны нашей невин-ной кровью!..»

После этого толпа в строгом молчании повернулась и двинулась вверх по Невскому...

Увлеченные бурной человеческой волной, мы вбежали во дворец... Здесь стояло множество ящиков. Красногвардейцы и солдаты набросились на них с яростью, разбивая их прикладами и вытаскивая наружу ковры, гардины, белье, фарфоровую и стеклянную посуду... Кто-то закричал: «Товарищи! Не берите ничего! Это народное достояние!» Его сразу поддержало не меньше двадцати голосов: «Стой! Клади все назад! Ничего не брать! Это народное достояние!» ... Вещи поспешно, кое-как сваливались обратно в ящики, у которых самочинно вставали часовые. Все это делалось совершенно стихийно... Стали появляться юнкера кучками по три, по четыре человека. Комитет набросился на них с особым усердием, сопровождая обыск воскли-цаниями:

«Провокаторы! Корниловцы! Контрреволюционеры! Палачи народа!» Хотя никаких насилий произведено не было, юнкера были очень испуганными. Их карманы тоже были полны награбленных вещей. Комитет тщательно записал все эти вещи и отправил их в соседнюю комнату... Юнкеров обезоружили. «Ну что, будете еще подымать оружие против народа?» - спрашивали громкие голоса.

«Нет!» - отвечали юнкера один за другим. После этого их отпустили на свободу...

Надо заметить, что хотя Зимний дворец и был окружен, однако Временное правительство ни на минуту не теряло сообщения с фронтом и провинциальными центрами. Большевики захватили военное министерство еще утром, но они не знали, что на чердачном этаже находится телеграф, не знали и того, что здание министерства связано секретным проводом с Зимним дворцом...

«А что с женским батальоном?» - спросили мы [в Петропавловской крепости - Ред.].

«Ах, эти женщины!.. - он улыбнулся... Нелегко нам пришлось, пока мы решили, что с ними делать: сплошная истерика и т. д... В конце концов мы отправили их на Финляндский вокзал и посадили в поезд на Левашево: там у них лагерь...»

Город был спокоен, быть может, спокойнее, чем когда бы то ни было. За эту ночь не случилось ни одного грабежа, ни одного налета.

Здание городской думы было освещено сверху донизу... Комитет общественной безопасности был расширен с целью объединить все антибольшевистские элементы в одну организацию - Комитет спасения родины и революции... Это был тот самый комитет, который впоследствии стал самым могущественным врагом большевиков, выступая на протяжении последующей недели то под собственным именем, то в качестве строго непартийного Комитета общественной безопасности.

Здесь были Дан, Гоц, Авксентьев, несколько отколовшихся делегатов съезда, члены исполкома крестьянских Советов, старик Протопович и даже члены Совета республики..., кадеты. Либер кричал, что съезд Советов не законен, что старый ЦИК еще сохраняет свои полномочия...

«Фракция большевиков отказывается оставаться в этом гнезде контрреволюции...» Шум. «Мы требуем переизбрания думы!..» Большевики уходят из зала заседания...

Под гром аплодисментов было сообщено, что союз железнодорожников присоединяется к Комитету спасения... Делегаты от телеграфных служащих объявили, что их товарищи наотрез отказались работать, пока в министерстве находится большевистский комиссар. Работники почты отказались принимать и отправлять почту Смольного... Все телефонные провода Смольного выключены... Государственные служащие повсюду бросали работу...

То была война - сознательно обдуманная война чисто русского типа, война путем стачек и саботажа...

Настроение было приподнятое: «Эти большевики хотят попробовать диктовать свою волю интеллигенции?.. Ну, мы им покажем!..».

Поразителен был контраст между этим собранием и съездом Советов. Там - огромные массы обносившихся солдат, измазанных рабочих и крестьян - все бедняки, согнутые и измученные жестокой борьбой за существование; здесь - меньшевистские и эсеровские вожди, Авксентьевы, Даны, Либеры, бывшие министры-социалисты Скобелевы и Черновы, а рядом с ними кадеты вроде елейного Шацкого и гладенького Винавера. Тут же журналисты, студенты, интеллигенты всех сортов и мастей. Эта думская толпа была упитана и хорошо одета; я заметил здесь не больше трех пролетариев...

Но гораздо серьезнее были рассказы о большевистских насилиях и жестокостях. Так, например, повсюду говорилось и печаталось, будто бы красногвардейцы не только разграбили дочиста весь Зимний дворец, но перебили обезоруженных юнкеров и хладнокровно зарезали нескольких министров. Что до женщин-солдат, то большинство из них было изнасиловано и даже покончило самоубийством, не стерпя мучений... Думская толпа с готовностью проглатывала подобные россказни... Но что еще хуже, отцы и матери юнкеров и женщин читали все эти ужасные рассказы в газетах, где часто даже приводились имена пострадавших, и в результате думу с самого вечера осаждала толпа обезумевших от горя и ужаса граждан...

Очень характерен случай с князем Тумановым, чей труп, как утверждали многие газеты, был выловлен в Мойке. Через несколько часов это сообщение было опровергнуто семейством самого князя... Тогда было напечатано, что утопленник генерал Денисов. Но генерал тоже оказался жив и здоров...

За врагами стояла не только организованная буржуазия, но и все социалистические партии, за исключением левых эсеров и нескольких меньшевиков-интернационалистов и новожизненцев, да и те колебались... Правда, за большевиками шли широкие массы рабочих и солдат; правда, отношение крестьянства еще недостаточно определилось, но ведь в конце концов партия большевиков была далеко не богата образованными и подготовленными людьми...

«Господин городской голова... Не будете ли вы любезны официально сооб-щить нам результаты вашего расследования?..» [о содержании заключенных в Пет-ропавловской крепости - Ред.]

«Во всех этих сообщениях нет ни малейшей доли истины, - медленно сказал он. - За исключением тех инцидентов, которые имели место во время доставки ми-нистров сюда, с ними все время обращаются как нельзя лучше. Что до юнкеров, то ни одному из них не нанесено ни малейшего ранения...»

11 ноября (29 октября) казаки под колокольный звон всех церквей вступили в Царское Село, причем сам Керенский ехал на белом коне...

Боя не было. Но Керенский допустил роковую ошибку. В 7 часов утра он послал 2-му Царскосельскому стрелковому полку приказ сложить оружие. Солдаты ответили, что они соблюдают нейтралитет, но разоружаться не желают. Керенский дал им десять минут на размышление. Это озлобило солдат; вот уже восемь месяцев, как они сами управляли собой через свои полковые комитеты, а теперь запахло старым режимом... Через несколько минут казачья артиллерия открыла по казармам огонь и убила восемь человек. С этого момента в Царском Селе не осталось ни одного «нейтрального» солдата...

Рид Дж. 10 дней, которые потрясли мир. М., 1957.С. 96-102, 110-114, 149, 165.

19. Революция 1917 в Омске