РЕЧЬ, СОСТАВЛЕННАЯ МАТТЕО ПАЛЬМИЕРИ

гонфалоньером компании, по приказу Синьории, в которой ректоры и другие должностные лица побуждаются управлять справедливо *

(...) Обращаясь к истории, я обнаруживаю, что в давние времена чужеземный варварский народ насадил по всей Италии вредные семена раздоров и вражды. И столь широко они произросли в Тоскане, что не было ни города, ни человека, который бы не принадлежал к партии гвельфов или гибеллинов.

Во время такого разделения в вашем городе мало что зависело от правосудия: покинутые и заброшенные суды уныло прозябали; судьи молчали; статуты, законы и все наши постановления обретались лишь в закрытых книгах, как меч справедливости, покоящийся в ножнах; сила господствовала надо всем, а мерилом правоты и обязанностей каждого служило оружие.

Печален был бы рассказ о великих несчастьях, которые произошли отсюда для вашего города. Ведь даже могущественное государство если не основано на справедливости, то в течение короткого времени приходит в упадок. И ваш древний народ, мирный и гражданственный (civile), всегда жаждавший жить хорошо и справедливо, стремясь к защите от таких несчастий, к своей выгоде постановил для поддержания справедливости, которая, можно сказать, во Флоренции была уже утеряна, назначить могущественного его защитника, дать ему знамя с гербом народа, командование над тысячей вооруженных людей и назвать его славным именем гонфалоньера и защитника святой Справедливости².

Первое назначение этого магистрата я нахожу в 1289 г. после Рождества Христова. Вначале он не заседал в Палаццо Публико³ вместе с членами Синьории, хотя по их требованию приводил в повиновение тех, кто попирал справедливость или препятствовал выполнению обязанностей и отправлению правосудия. Прошло лишь четыре года, и опыт показал, что власть и сила того, кому вручено это знамя, недостаточны против могущества многих, которые пытались на место права поставить собственную волю.

Поэтому, чтобы увеличить могущество и наделить высшей властью того, кто должен защищать справедливость, постановили гонфалоньеру справедливости вместе с нашими членами Синьории в числе первых воздавать почести во дворце. И подобно тому, как этот народ предпочитал справедливость всему другому, так же гонфалоньер справедливости занимал место прежде любого другого гражданского магистрата; и не тысяча, как вначале, но четыре тысячи вооруженных людей были отданы в его распоряжение⁴.

Удивительно, в сколь короткое время после этого постановления справедливость была обретена, установлена и закреплена вашим городом с почетом и величайшей пользой, так что ваш народ, почти в полном единодушии готовый добровольно исполнить свой долг, казалось, даже и не имел необходимости в такой строгости и в столь суровом надзоре. Однако случилось так, что когда уже не было такой необходимости наблюдать за осуществлением справедливости в обществе, те, кто занимал должность гонфалоньера, из любви к своим согражданам порой чрезмерно потакали частным интересам.

Чтобы воспрепятствовать этому, в 1306 г. был учрежден вами новый, третий, ректор, называемый исполнитель справедливости, который должен быть иноземного происхождения⁵. Его наделили значительной частью той власти, которой обладал гонфалоньер в отношении нарушителей справедливости. Гонфалоньер же оставался первым председателем и высшим распорядителем всего гражданского правления вместе с нашими членами Синьории. Находившиеся в его распоряжении четыре тысячи вооруженных людей были распределены по всему городу и переданы гонфалоньерам компаний народа для оказания, в случае необходимости, помощи и поддержки вашим Правителям и должностным лицам против тех, кто не пожелает подчиниться справедливости.

Приступая к рассуждению о справедливости, прежде всего следует выяснить, чем она является и как описывается мудрыми людьми. Все крупнейшие философы сходятся в том, что справедливость состоит в наклонности души к сохранению общей пользы, к воздаянию каждому по его заслугам.

Сама природа является первоначальной основой этой добродетели. Затем, появившись среди людей, она оказалась им полезной. Это подтверждается сложившейся традицией: недаром вначале Религия, а затем Справедливость свято установили и утвердили божественные и человеческие законы. Итак, существует два закона: первый – божественный закон природы; другой, сходный с этим природным законом, записан и одобрен людьми.

Природный закон – это совершенный разум, укорененный в каждом, свойственный всем, истинный, постоянный и вечный, всегда и у всех народов один и тот же, бесконечный и неоспоримый. От него брали начало и к нему сводились все хорошие записанные законы. От него происходят религия, обычаи и поклонение религиозным культам, что, безусловно, не почиталось бы всеми народами земли с таким постоянством, если бы в наших душах естественным путем не была воспроизведена высшая сущность, совершенная в единстве с богом: от нее берут начало чувство долга перед отечеством, почтение к родителям, любовь к детям, доброе отношение к родственникам и, наконец, всеобщая связь и благорасположение всего человеческого рода.

Она же – причина благосостояния, порождающего добрые дела, щедрые милосердные поступки, помощь и поддержку. В зависимости от того как человек все это делает, он обретает заслуги, почести, награды, либо позор, наказания, кары; и закономерно: среди людей почитаемые прославляются, наказанные же – раскаиваются. Поэтому-то вера постоянна, неизменна и непоколебима, а природный закон крепко хранит все наши блага в надлежащем порядке, порожденном совершенной мерой. Первым изобретателем этого природного закона является создатель и верховный повелитель – всемогущий бог.

Кто ему не подчинится, подвергнется тяжелейшему наказанию, даже если избежит кары земных судей. Второй закон составлен и записан людьми так, чтобы обеспечивать равное благополучие всем. Прежде чем он был установлен и утвержден, его нормы не были ни для кого обязательными, и можно было следовать им или пренебрегать ими. Сейчас, когда люди его одобрили, нарушение права считается настолько серьезным, насколько серьезным они его сами квалифицируют; и по их усмотрению устанавливаются соответствующие награды и наказания.

Что до древнейших времен (до того как афиняне господствовали в Греции), нам ничего не известно о существовании записанного гражданского закона; лишь усмотрению и естественному желанию государей подчинялись как закону. Этого было достаточно, пока царь избирался за доблесть или какую-нибудь признанную добродетель; но затем, поскольку посулы, родственные и дружеские связи стали значить больше, чем долг, в государи часто избирались неправедные люди: поэтому появилась необходимость записать законы. Известно, что впервые в Афинах обнародовал записанные законы Драконт Афинский⁶.

После него Солон настолько усовершенствовал их в духе справедливости, что уже при жизни почитался божественным⁷; и до сих пор сохраняются некоторые из записанных им законов. Также лакедемонянин Ликург⁸, Минос⁹ – критский царь, Радамант¹⁰ из Ликии – столь непогрешимо установили справедливейшие и полезные миру законы, что в течение многих веков язычники им поклонялись как святым и говорили, что за справедливость, проявленную в этой жизни. Радамант и Минос стали в жизни иной судьями грешных душ, возымев по отношению к ним власть отправлять правосудие.

Заимствовав законы у афинян, лакедемонян и многих других городов и различных народов, римляне составили «Двенадцать таблиц»¹¹ , которые с тех пор пользовались всемирной известностью. Со временем они были пересмотрены Цецилием¹², Эмилием¹³, Павлом¹⁴, Гортензием¹⁵, Туллием¹⁶, Сцеволой¹⁷, Сульпицием¹⁸ и многими другими светлейшими умами признанных законников. Последние широко распространили все римские законы, которые, благополучно действуя у всех народов, находящихся под властью римлян, подчинили себе почти весь мир. Наконец, они же, приспособленные нашими императорами, стали гражданскими законами, до сих пор действующими в качестве устрашающей узды для злых, на пользу и для поощрения добрых. Я бы слишком затянул свою речь, если бы пожелал описать выгоды, проистекающие от них для рода человеческого. Прошу вас хорошо запечатлеть в ваших душах, что без справедливости не может существовать не только город, но даже маленькая группа людей.

Справедливость – основа согласия; согласие – основа порядка (conservazione); порядок – основа спокойной и мирной жизни. Справедливость – единственная добродетель, содержащая в себе все другие добродетели. Поэтому она управляет всеми добродетельными делами и поощряет их: прикажи нам, о справедливость, во всех наших словах и делах не ошибаться и проявлять благоразумие; прикажи нам обуздывать влечения и подчинять их разуму, в чем нам помогут умеренность и скромность; прикажи нам быть последовательными и выступать против злых в защиту долга, в чем нам поможет мужество. (...)

Я так и не дошел бы до конца своей речи, если бы подробно остановился на том, что мешает осуществлению справедливости и как она проводится в жизнь теми, кто занимает в городе посты магистратов и управляет в его стенах и вне их во время войны и мира. Итак, заканчивая, я вспоминаю, что вначале показал, насколько этот народ всегда был поборником справедливости, какая причина в прошлом препятствовала ее осуществлению и как блистательно вы ее обрели, учредив вначале должность гонфалоньера, а затем исполнителя святой справедливости. Поскольку гонфалоньеру надлежит держать речь о справедливости в этом высоком собрании, мы показали, чем она является, каково ее начало, как и кем впервые в мире она была записана как закон.

Наконец, мы вкратце показали, сколь превосходна сия добродетель, которая более всякой другой необходима для доброй и блаженной жизни. Сейчас же, переходя от достоинств этой добродетели, с почтением обращаю свои слова к вам, достойные и уважаемые Ректоры и чтимые магистраты, заслуженно занимающие места судей: я вас призываю и от лица наших членов Синьории прошу и обязываю принять во внимание намерения этой славной Синьории, – помнить о желании этого благонравного народа обратить весь свой ум к богу и всеми силами стараться каждому воздавать по праву и справедливости. Вверяю вашим сострадательным заботам вдов и сирот, калек и слабоумных, помогать которым нас увещевает Священное писание. Весь народ государства старайтесь сохранить в единстве и всякое ваше слово и дело направляйте к общему благу, пренебрегая частной выгодой и собственной пользой. Внимайте с благоразумием и не судите поверхностно, но выносите справедливый приговор, всегда помня и остерегаясь вечного приговора бога, который своими устами сказал: «Каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить»¹⁹. К этому и я вас призываю и побуждаю. Перевод О. Ф. Кудрявцева

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Речь была произнесена Пальмиери в 1437 или 1440 г., когда он избирался гонфалоньером компании. Частично «Речь» входит в обширное сочинение Пальмиери «Гражданская жизнь», написанное около 1439 г. Гонфалоньер (знаменосец) справедливости (или правосудия) являлся во Флоренции главой правительства – Синьории, или приората. Символом власти гонфалоньера было знамя определенной формы и окраски. Должность эта утвердилась с «Установлениями справедливости» (1293 г.).

² Вооруженные отряды были приданы гонфалоньеру в апреле 1293 г.

³ Палаццо Публико – резиденция официального правительства. В 1282 г. для Синьории была отведена «Каштановая башня»; с 290 г.– дворец ГерардиноЧерки. В 1314 г. для Синьории был возведен Палаццо Синьории.

⁴ Вооруженные отряды, находившиеся в ведении гонфалоньера справедливости, достигли численности 4000 человек лишь к 1306 г.

⁵ Должность исполнителя правосудия была введена позднее (не в 1306 г.). В последующем эта должность стала именоваться барджелло (или капитан право судия).

⁶ Драконт – древнейший афинский законодатель, составивший ок. 621 г. До н. э. свод законов, представлявших первую запись норм обычного права.

⁷ Скорее всего Пальмиери имеет в виду, что греческая традиция включала Солона в число «семи мудрецов».

⁸ Ликург – спартанский законодатель (IX–VIII вв. до н. э.).

⁹ Минос – легендарный царь Кносса (на Крите), сын Зевса и Европы. Традиция приписывает Миносу введение законодательства.

¹⁰ Радамант – сын Зевса и Европы, брат Миноса. По сказаниям, Радамант судит души умерших в подземном царстве вместе с Эаком и Миносом.

¹¹ «Двенадцать таблиц» – первый свод римских законов, составленный в 449 г. до н. э. под давлением плебса, записанный на 12 медных таблицах и выставленный для обозрения на центральной площади Рима – Форуме.

¹² Квинт Цецилий Метелл Нумидийский (ум. в 91 г. до н.э.) – римский полководец и политический деятель.

¹³ Эмилий – имеется в виду кто-то из патрицианского рода Эмилиев, многие представители которого играли видную роль в политической жизни Рима.

¹⁴ Юлий Павел – римский юрист конца II – начала III вв. Автор большого числа юридических сочинений, выдержки из которых составляют значительную часть знаменитых «Дигест» Юстиниана.

¹⁵ Квинт Гортензий – римский диктатор в 287 г. до н.э. Провел ряд законов в интересах плебеев.

¹⁶ Имеется в виду Марк Туллий Цицерон.

¹⁷ Пальмиери скорее всего имеет в виду Квинта Цервидия Сцеволу – римского юриста (конец II – начало III вв.), написавшего 40 книг «Дигест» и ряд других сочинений. Не исключено, что у Пальмиери речь идет о двух не менее известных юристах, носивших то же имя: Публии Муции Сцеволе (II в. до н. э.), написавшем 10 книг по гражданскому праву, и его сыне Квинте Муции Сцеволе (II –I вв. до н. э.) – авторе сочинения «О гражданском праве» в 18 книгах.

¹⁸ Публий Сульпиций Руф (124–80 гг. до н. э.) – римский политический деятель, проведший во время своего пребывания на посту народного трибуна (88 г. до н. э.) ряд законов. Выдающийся оратор

¹⁹ Евангелие от Матфея, VII, 2.

МАКИАВЕЛЛИ НИККОЛО

Макиавелли Никколо (1469–1527 гг.) – выдающийся историк и политический мыслитель. Флорентиец по происхождению, широко образованный в вопросах права, знаток античной исторической и философско–политической литературы. Макиавелли более 10 лет служил секретарем в канцелярии Флорентийской республики. После реставрации в 1512 г. режима Медичи во Флоренции он был отправлен в ссылку в свое небольшое имение, где пробыл с 1513 по 1520 г. В этот период были написаны самые значительные его труды – «Государь» (1513 г.), «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», «О военном искусстве» и др. Макиавелли стал подлинным новатором в политико–юридической мысли, оказавшим огромное воздействие на ее последующее развитие.

Он отстаивал реалистический подход к познанию истории и современной политики, высказывал глубокие замечания о закономерностях эволюции государственных форм, стремился выявить причинно–следственные связи событий прошлого и настоящего. Его политико–юридические идеи опирались на творческое осмысление античной мысли и постижение особенностей исторического развития разных народов.

Устойчивость или непрочность той или иной государственной системы он тесно связывал с характером законов, с искусством политики, с социально–психологическим поведением различных слоев общества. Макиавелли впервые вводит в политическую теорию понятие «государство» (stato), толкуя его как устройство власти, характер взаимосвязи органов управления и подданных, как систему господства и подчинения.

Он видит в государстве не данную свыше, а созданную самими людьми структуру их социально–политического объединения, подверженную изменениям. Отсюда – ответственная роль правителей как творцов государственной жизни, направляющих ее к общему благу, к устойчивости, надежности и процветанию самого государства. Понятие государственного интереса приобретает у Макиавелли самодовлеющий характер – служение интересам государства становится нормой поведения правителя и подданных.

Макиавелли отказывается от традиционной для средневековой мысли связи политики с религиозным мировоззрением, считая ее сферой светской жизни, которая развивается по своим собственным законам. Искусство политики должно опираться на анализ самой действительности, на практику общественной и государственной жизни.

В сочинениях «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли отдает предпочтение разным формам государственной власти – единоличному правлению и республике. И если во втором случае он подчеркивает роль законов, права как основы устойчивости и процветания республики, то при единовластии допускает и право силы как метод сохранения и укрепления монархического государства.

Право силы, о котором Макиавелли говорит в «Государе», выявляет не столько противоречивость его позиций – отход от принципа «право закона», декларируемого в «Рассуждениях», – сколько реалистический, во многом диалектический подход мыслителя к определению методов политики в опоре на жизненную практику. Отсюда – подчеркнутая утилитарность рекомендаций «новому государю», который во имя достижения своих целей в построении прочного государства может преступать принятые нормы морали (нарушать данное слово, обманывать, лицемерить и т. д.).

В «Государе» Макиавелли рассматривал единовластие как этап, необходимый для перехода к прочным республиканским устоям независимого централизованного государства. Республиканские убеждения Макиавелли раскрылись особенно полно в его «Истории Флоренции», написанной в последние годы жизни и принесшей ему славу выдающегося историка. Социальные противоречия и интересы предстают у него одним из важнейших факторов исторического развития. При республиканской форме правления особенное значение приобретает политика правителей, направленная к установлению в обществе мира и стабильности. И осмысление исторического опыта, равно как и современных реалий государственной жизни, оказывается особенно полезным для любой формы власти. Главная заслуга Макиавелли в области политико–правовой мысли в том, что он создал последовательно светское учение о государстве, освободив его от средневековой церковной догмы.

В годы католической реакции после Тридентского собора «Государь» Макиавелли был внесен в «Индекс запрещенных книг», а из-под пера его идейных противников вышло немало работ, осуждающих его политические принципы, которые сводились в них к формуле «цель оправдывает средства». Жесткие методы единовластного правления, позволительность ради успеха в политике пренебрегать нормами морали – все это в отрыве от общего контекста учения Макиавелли и от патриотической цели объединения Италии, которой руководствовался он в «Государе», было абсолютизировано в последующей политической мысли и получило название «макиавеллизм». Хотя концепция Макиавелли не идентична этому понятию, именно в «макиавеллизме» обвиняли смелого мыслителя его критики, особенно из церковного лагеря. Полемика вокруг его идей не принизила их значения в развитии политической мысли – Макиавелли оказал огромное влияние на государственно–правовые теории Нового времени.

(Л. М. Брагина)

ГОСУДАРЬ

Глава III. О СМЕШАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ

(...) Начну с того, что завоеванное и унаследованное владения могут принадлежать либо к одной стране и иметь один язык, либо к разным странам и иметь разные языки. В первом случае удержать завоеванное нетрудно, в особенности если новые подданные и раньше не знали свободы. Чтобы упрочить над ними власть, достаточно искоренить род прежнего государя, ибо при общности обычаев и сохранении старых порядков ни от чего другого не может произойти беспокойства. Так, мы знаем, обстояло дело в Бретани, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которые давно вошли в состав Франции; правда, языки их несколько различаются, но благодаря сходству обычаев они мирно уживаются друг с другом. В подобных случаях завоевателю следует принять лишь две меры предосторожности: во-первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати – тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с исконным государством завоевателя.

Но если завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то тут удержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большое искусство. И одно из самых верных и прямых средств для этого – переселиться туда на жительство. (...) Ибо только живя в стране, можно заметить начинающуюся смуту и своевременно ее пресечь, иначе узнаешь о ней тогда, когда она зайдет так далеко, что поздно будет принимать меры. Обосновавшись в завоеванной стране, государь, кроме того, избавит ее от грабежа чиновников, ибо подданные получат возможность прямо взывать к суду государя.

Глава IX. О ГРАЖДАНСКОМ ЕДИНОВЛАСТИИ

Перейду теперь к тем случаям, когда человек делается государем своего отечества не путем злодеяний и беззаконий, но в силу благоволения сограждан – для чего требуется не собственно доблесть или удача, но скорее удачливая хитрость. Надобно сказать, что такого рода единовластие – его можно назвать гражданским – учреждается по требованию либо знати, либо народа. Ибо нет города, где не обособились бы два этих начала: знать желает подчинять и угнетать народ, народ не желает находиться в подчинении и угнетении; столкновение же этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо безначалием, либо свободой.

Единовластие учреждается либо знатью, либо народом, в зависимости от того, кому первому представится удобный случай. Знать, видя, что она не может противостоять народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает его государем, чтобы за его спиной утолять с вожделения. Так же и народ, видя, что не может сопротивляться знати, возвышает кого-либо одного, чтобы в его власти обрести для себя защиту. Тому, кто приходит к власти с помощью знати, труднее удержать власть, чем тому, кого привел к власти народ. (...) Нельзя честно, не ущемляя других, удовлетворить притязания знати, но можно – требования народа, так как у народа более честная цель, чем у знати: знать желает угнетать народ, а народ не желает быть угнетенным.

Сверх того, с враждебным народом ничего нельзя поделать, ибо он многочислен, а со знатью – можно, ибо она малочисленна. Народ, на худой конец, отвернется от государя, тогда как от враждебной знати можно ждать не только того, что она отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо она дальновиднее, хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее. И еще добавлю, что государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать, приближать или подвергать опале. (...)

Так что если государь пришел к власти с помощью народа, он должен стараться удержать его дружбу, что совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не угнетали. Но если государя привела к власти знать наперекор народу, то первый его долг – заручиться дружбой народа, что опять–таки не трудно сделать, если взять народ под свою защиту. (...) Скажу лишь в заключение, что государю надлежит быть в дружбе с народом, иначе в трудное время он будет свергнут. (...)

Власть государя оказывается под угрозой при переходе от гражданского строя к абсолютному, так как государи правят либо посредством магистрата, либо единолично. В первом случае положение государя слабее и уязвимее, ибо он всецело зависит от воли граждан, из которых состоит магистрат, они же могут лишать его власти в любое, а тем более в трудное, время, то есть могут либо выступить против него, либо уклониться от выполнения его распоряжений. (...) Поэтому мудрому государю надлежит принять меры к тому, чтобы граждане всегда и при любых обстоятельствах имели потребность в государе и в государстве, – только тогда он может положиться на их верность.

Глава XV. О ТОМ, ЗА ЧТО ЛЮДЕЙ, В ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРЕЙ, ВОСХВАЛЯЮТ ИЛИ ПОРИЦАЮТ

Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести себя по отношению к подданным и союзникам (...). Я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной – в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал. Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает действительное ради должного, действует скорее во вред себе, нежели на благо, так как желая исповедовать добро во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет, сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру.

Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности. (...) Но раз в силу своей природы человек не может ни иметь одни добродетели, ни неуклонно им следовать, то благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же – воздерживаться по мере сил, но не более. И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в тех пороках, без которых трудно удерживаться у власти. (...)

Глава XVIII. О ТОМ, КАК ГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬ СЛОВО

Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи преуспели в конечном счете куда больше, чем те, кто ставил на честность.

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя... Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же... и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером.

(...) Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла. (...)

О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержат победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят. (...)