КОММЕНТАРИИ К ЗАКОНАМ XII ТАБЛИЦ

Аннотации к V закону

«Да не берет никто ссудного процента более одной унции с асса»

Закон о контрактах необходим при разделении собственности и при установлении ее определенных границ. Ведь в государстве никто, никакое сообщество людей не может существовать без коммерции и взаимообразных связей... Вещи, которые принадлежат отдельным (лицам), не могут быть правильно переданы без справедливой коммерции. (...) Ведь римский народ издал законы о коммерции, которые он обуздал после изгнания царей. (...) Децемвиры крепко обуздали ту деятельность, которая и повсюду могла быть пресечена с большим трудом: так и в Греции, я слышал, ростовщики сурово осуждались мудрыми мужами, и у иудеев по древнейшему закону ростовщичество было полностью запрещено. Децемвиры обратили внимание и на то, о чем впоследствии было написано Цицероном: чтобы не только были запрещены судебные жалобы ростовщиков, но чтобы и (сами) они становились жертвой человеческой ненависти. (...) Также и Павел наш отвечает, что даже сами постоянные служащие наместника провинции не могли не только давать деньги в долг, но и получать проценты. (...)

Аннотации к LII закону

«Судья, который уличен в получении денег за ведение дела, да наказывается смертной казнью»

Этот закон не должен казаться суровым. Ведь нечестность судьи, вопреки всему божескому и человеческому праву продавшего за деньги свою присягу, достойна смертной казни. (...) Первый и древнейший пример суровейшего наказания судьи, обратившегося ко взяточничеству, принадлежит в истории царю персов Камбизу. Факт такого рода был и в Афинах при жизни Солона, и в Риме в правление Тарквиния Гордого. (...) И разве может быть в государстве более грозная чума, чем если такая коррупция будет бесчинствовать безнаказанно? Чем тогда суды отличаются от разбойничьих шаек? Славится римского императора Перценния Нигра (...) замечательное изречение о том, что судья обязан ничего никому не давать и ничего ни от кого не принимать. Этому также посвящена вся восьмая конституция Новелл нашего Юстиниана. (...) Перевод Л. Л. Кафанова .

БОДЕН ЖАН

Боден Жан (1530–1596 гг.) выдающийся историк и политический мыслитель, юрист и государственный деятель Франции. Жил в сложном и противоречивом для истории Западной Европы XVI веке, когда импульсы от изменений в общественных отношениях, гуманизма и Реформации убедительно готовили разрыв со средневековой системой ценностей, демонстрируя вместе с тем силу их оков. Для Франции трагизм переходной эпохи усугубили религиозные войны, непосредственно коснувшиеся Ж. Бодена. Мещанин (его отец был портным), он получил с помощью церкви блестящее по тому времени образование, в том числе и гуманистическое: философское (на теологическом факультете Сорбонны), в области права (в одном из важных центров юридического образования Тулузском университете), а также в области древних языков латыни, греческого, древнееврейского и сирийских языков (в Королевском колледже Парижа, основанном Франциском I).

Ж. Боден отказался от монашеского обета, чтобы стать королевским прокурором, государственным советником и ученым. Он испытал на себе влияние протестантизма и неоднократно подвергался по этой причине гонениям со стороны Церкви и государства. Трагические события религиозных войн в стране сделали Бодена поборником идей сильной королевской власти и религиозной веротерпимости, привели его в лагерь оппозиции Генриху III и поддержки Генриха Наваррского, будущего Генриха IV. Главные из сочинений Ж. Бодена «Метод легкого познания истории» (1566 г.), «Шесть книг о Государстве» (1572 г.), трактат «Театр природы» (1594 г.).

Научные достижения Ж. Бодена в области политической мысли связаны с разработкой им теории государства. Доктрина Ж. Бодена включала: 1) разработку понятия государства и принципов его управления (принцип правового управления; понятие суверенитета); 2) учение о гражданине и общественном благе, идею общего и взаимного для гражданина и государства благоденствия; 3) типологию государственных форм, подробную характеристику монархии как наиболее предпочтительной с т.з. Бодена государственной формы.

Обращают на себя внимание особенности научного анализа Ж. Бодена, предвосхищающие аналитический метод рационалистической философии и «социальной физики» XVII в.: а) элементы социологического анализа (типологизация государственных форм, рассуждение о случайных и необходимых качествах). С наибольшей полнотой социологический метод Бодена обнаружил себя в трудах по философии истории (в работе «Метод легкого изучения истории») с попыткой определения законов развития (природа и климат, психологические особенности характера как факторы исторического развития); б) элементы натурфилософии (исключительное внимание к естественным законам, рассуждение о Природе–Господине с попыткой растворения в ней Бога).

Рационализм Ж. Бодена не освободил его от особенностей и противоречий средневекового мышления, которые он демонстрировал как в своей юридической практике в борьбе с ведьмами, так и суевериях в трактате «Демономания колдунов» (1580 г.). (И. А. Хачатурян)

ШЕСТЬ КНИГ О ГОСУДАРСТВЕ ЖАНА БОДЕНА

ПЕРВАЯ КНИГА О ГОСУДАРСТВЕ

КАКОВА ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ХОРОШО УПРАВЛЯЕМОГО ГОСУДАРСТВА

Глава I

Государство есть основанное на праве управление суверенной властью многими семьями и их имуществом. Мы ставим это определение на первое место, потому что следует искать во всех вещах главную цель, чтобы затем, использовав все средства, достичь ее.

Итак, определение есть ничто другое, как отразившаяся в нем суть явления. И если оно не хорошо обосновано, все то, что будет воздвигнуто на подобном [фундаменте], вскоре разрушится. Тот, кто, определив цель вышеназванного [явления], все-таки не найдет средства достичь ее, будет подобен плохому стрелку из лука, который смотрит в мишень и не видит ее.

Тем не менее, ловкостью и усилиями, с которыми он будет действовать, он мог бы поразить цель или приблизиться [к этому]. И не будет менее достойным, если он не попадет в цель, поскольку он сделал все, что должен был, чтобы достичь ее. Но тот, кто не знает цели и определения предмета, который был ему предложен, тому не остается надежды когда-либо найти средства его обрести, подобно тому, кто сотрясает воздух, не видя цели.

Итак, сделаем выводы подробно и по частям определения, которое мы предложили. Мы назвали на первом месте правовое управление для {обозначения] различия между Государствами и шайками воров и пиратов, с которыми не следует иметь дело ни в торговле, ни в союзах. Это правило всегда охранялось и соблюдалось во всяком хорошо управляемом Государстве. Когда возникал вопрос дать [обществу] веру, обсудить мир, отказаться от войны, заключить наступательные или оборонительные лиги, обозначить границы и решить споры между Государями и сеньорами–суверенами, в их решение никогда не включались ни воры, ни их окружение, если это не делалось из-за вынужденной необходимости.

[Подобное правило] не есть повод для дискредитации человеческих законов, которые всегда отделяли наемников бригандов и корсаров от тех, о ком нам говорит Право врага в условиях войны. Оно удерживает положение этих людей и Государств на путях правосудия, которое бриганды и корсары ищут возможности разрушить и ниспровергнуть. Вот почему они не должны пользоваться правом войны, общим для всех народов, а также ставить себя выше законов, которые победители дают побежденным.

Вот почему древние называли Государством сообщество людей, объединившихся для того, чтобы хорошо и счастливо жить. Однако это определение имеет больше, чем нужно, с одной стороны, и меньше с другой, потому что три главных признака там отсутствуют, а именно: семья, суверенитет и то, что есть «общим» в Государстве.

Что касается этого слова «счастливо», как [древние] его понимали, то оно не является необходимым качеством, в противном случае, добродетель не имела бы никакой цены, если ветер не дует всегда в корму, с чем никогда не согласится добродетельный человек. Потому что Государство может быть хорошо управляемо и, тем не менее, будет страдать от бедности, будет покинуто друзьями, осаждено врагами и переполнено многими бедствиями. О таком состоянии рассказывает тот же Цицерон, увидев, как пало Государство Марсель в Провансе, наилучшим и наиболее совершенным образом организованное, как он считал, из когда-либо и без исключения существовавших в мире.

И тем не менее, надо было, чтобы» Государство, с плодоносной почвой, изобилующее в богатстве, цветущее в людях, почитаемое друзьями и внушавшее страх врагам, непобедимое в оружии, могущественное и гордое замками и домами, победоносное в славе и справедливо управляемое оказалось все–таки переполненным злом и затронуто всеми пороками. Очевидно, что добродетели не имеют врага более существенного, чем такой успех, который называют «очень счастливым», и что почти невозможно соединить вместе две столь противоположные вещи. Поэтому в определении Государства мы не будем принимать в расчет это слово «счастливо», мы возьмем более высокий прицел, чтобы коснуться, или по крайней мере приблизиться к [определению] «правового управления». Однако, вместе с тем, мы не хотим изображать Государство [в виде чистой идеи], как это делали Платон или канцлер Англии Томас Мор, но намереваемся максимально близко, насколько это возможно, следовать правилам «Политики».

Такая попытка, если не достигнута цель, которую видишь, по справедливости не может быть порицаема, подобно тому, как не будут менее уважаемы лоцман, ведущий свой корабль в бурю, или врач, побеждающий болезнь, при условии, что один хорошо управлял своим больным, а второй своим кораблем.

Итак, [положение, при котором] истинное процветание Государства и одного человека это одно и то же, и высшее благо Государства в целом есть благо каждого в отдельности, имеет свои корни в добродетелях духовных и созерцательных, как полагали лучшие из мудрых. Когда имеется такая цель перед глазами, надо также разрешить, чтобы народ использовал высшее благо, действуя в соответствии с вещами естественными, человеческими и священными, принося хвалу всякому творению великого Государя–Природы.

И если мы признаем, что именно это есть главная цель «очень счастливой» жизни каждого в отдельности, мы признаем также, что это цель процветания и Государства. Но поскольку государственные люди и Государи никогда не [могли] прийти к согласию по этому вопросу, каждый измеряя свое благо собственными удовольствиями и наслаждениями, и так как те, которые, имея одинаковое мнение о высшем благе частного лица, не всегда согласны ни с тем, что человек добродетельный есть то же самое, что добрый гражданин, ни с тем, что благоденствие одного человека и всего Государства совпадают, очевидно, что существуют всегда разнообразие законов, обычаев и намерений, согласно нравам и пристрастиям Государей и правителей.

Тем не менее, так как мудрый человек есть мера справедливости и истины, и так как те, которые слывут мудрейшими, согласны, что высшее благо одного лица и Государства есть одно и то же, не делая при этом различия между добродетельным человеком и добрым гражданином, мы [именно] здесь обозначим истинный пик благоденствия и главной цели, к которым должно устремляться правовое управление в Государстве.

В свое время Аристотель нашел выход, несколько раз в споре сторон признав наполовину правоту каждой из них. Он объединял то богатство, то силу и здоровье с действием добродетели, чтобы согласовать [свою позицию] с наиболее общим мнением людей; но в споре более тонком он отодвигает вопрос о вершине благоденствия в область созерцания. Кажется, в случае с Марком Варроном², он имел возможность сказать, что благосостояние людей замешано и на активности, и на созерцании. В рассуждении о том, является ли благосостояние простой по природе вещью или двойственной, то есть состоящей из различных частей, по моему мнению, благосостояние двойственно.

Так, например, благополучие тела коренится в здоровье, силе, способности радоваться, в красоте и пропорциональности членов тела; а блаженство слабой души, которая есть высшая связь тела и интеллекта, таится в повиновении, которым желания обязаны разуму, иными словами таится в действии моральных добродетелей. Итак, высшее благо интеллектуальной стороны зиждется на интеллектуальных добродетелях, то есть осторожности, знании и истинной религии. Одна при этом касается вещей человеческих, другая естественных, третья вещей священных. Первая указывает на различие блага и зла, вторая истинного и ложного, третья набожности и безбожия, и все они указывают на то, что надо выбрать, а от чего бежать. Эти три добродетели составляют истинную мудрость, которая и есть вершина процветания в этом мире.

Сделаем подобное же суждение о хорошо управляемом Государстве, главная цель которого таится в добродетелях созерцательных, хотя политические действия обнаружат себя раньше, чем добродетели, которые к тому же будут менее известны. Чтобы поддержать и защитить жизнь подданных необходимы предвидения, а подобные действия относятся к моральным, то есть умственным занятиям. Целью их является созерцание самого прекрасного из подданных, который когда-либо существовал или которого можно было бы [себе] вообразить. Так мы видим, что Бог отдал шесть дней для творения (всего сущего], посвятив созданию человека большую их часть. Благословив и выделив среди всех других день седьмой, он приказал, чтобы тот был святым днем отдыха, предназначенным для созерцания своих творений и закона и для своего прославления.

Вот что касается главной цели хорошо управляемых Государств, которые настолько более счастливы, насколько они готовы как можно ближе приблизиться к этой цели. Подобно тому, как имеется несколько уровней благосостояния людей, так и Государства имеют свою степень процветания одни большую, другие меньшую, согласно цели, которую каждое из них себе ставит, чтобы ей подражать.

Так, например, говорилось³ о Лакедемонянах (спартанцах), что они были смелыми и имели великую душу во всех своих действиях и несправедливых, и совершенных, когда стоял вопрос об общественном благе. Потому что их установления, их законы и обычаи не имели другой цели перед глазами, как только сделать людей сильными, непобедимыми в труде и скорби, презирающими удовольствия и наслаждения, способными [всеми средствами] укреплять свою силу. Напротив, в Государстве Римлян процветало правосудие и в нем они превзошли Лакедемонян, потому что Римляне имели не только великую душу, но сделали истинную справедливость целью своих действий.

Надо, таким образом, стремиться найти средства, [с помощью которых] можно было бы достичь или насколько возможно приблизиться к благосостоянию, как мы уже сказали, и к определению Государства, которое мы предложили.

О СУВЕРЕНИТЕТЕ

Глава VIII

Суверенитет есть абсолютная и постоянная власть Государства, которую Латиняне называют Majestatem (величием); …Итальянцы segnoria (сеньорией), слово, которое они употребляют как отношению к частным лицам, так и к тем, кто управляет государственными делами; Евреи ее называют (...), то есть наивысшей властью распоряжаться. Существует необходимость сформулировать понятие суверенитета, потому что не имеется ни юрисконсульта, ни политического философа, который бы это сделал, хотя это главный вопрос, необходимый быть понятым при рассуждении о Государстве.