ИСПЫТАНИЯ СРЕДСТВ ЗАЩИТЫ ОРГАНОВ ДЫХАНИЯ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС

Пирожков Г.Л.,
полковник в отставке, старший научный сотрудник,
кандидат технических наук, участник ЛПА на ЧАЭС в 1986, 1988гг.

В результате чернобыльской трагедии военные химики страны занимались не только ликвидацией последствий аварии на ЧАЭС, но проводили и большую научную работу.

По распоряжению начальника химических войск Министерства обороны была создана специальная группа, в которую входили ученые Военной академии химической защиты и Министерства химической промышленности. В состав этой группы входили:

l полковник, кандидат химических наук Пирожков Г.Л.,

l полковник, кандидат химических наук Онойко В.Я.,

l подполковник, кандидат химических наук Архангельский СВ.,

l полковник, кандидат медицинских наук Антонов А.Г.,

l кандидат химических наук Соснихин В.А.,

l кандидат химических наук Адрианов М.Н.,

l инженер Докукин А.Т.

Перед этой группой была поставлена задача: провести всесторонние испытания средств защиты органов дыхания человека на территории ЧАЭС и оценить их защитные характеристики по радионуклидам, присутствующим в воздухе. Этой группой были разработаны подробные программы исследований и были совершены четыpe экспедиции на ЧАЭС: июль-август 1986 г., август-сентябрь и ноябрь-декабрь 1987 г. и сентябрь 1988 г. Работу во всех экспедициях группа обязательно согласовывала с целым рядом официальных и научных организаций. Их необходимо перечислить, чтобы иметь представление о масштабности проводимых мероприятий на ЧАЭС.

Это 1039 научный центр МО, оперативные группы управления начальника химических войск и штаба Гражданской обороны, дирекция ЧАЭС, оперативная группа института атомной энергии им. Курчатова, лаборатория радиевого института им. Хлопина и др.

Все эти согласования имели целью определить места с наиболее высокой активностью радионуклидов в воздухе, а также оценить их состав, агрегатное состояние и концентрацию с тем, чтобы выдать рекомендации личному составу, работающему в этих местах, какие средства защиты органов дыхания необходимо использовать.

Поэтому с самого начала было определено два основных места проведения работ: дороги вокруг ЧАЭС, где происходило очень интенсивное движение различного автотранспорта, сам четвертый энергоблок и машинный зал, где проводились специальные работы. Процесс проведения испытаний средств защиты заключался в следующем. На специальных установках размещались коробки различных фильтрующих противогазов и другие материалы, и с помощью вентилятора через них прогонялся окружающий воздух. Затем коробки с установок снимались, перевозились в Чернобыль и тщательно дезактивировались. Из коробок извлекалась шихта и противоаэрозольный фильтр, и все это передавалось на гамма - спектрометрические измерения. Питались электровентиляторы от аккумуляторных батарей. И вот эти установки и аккумуляторные батареи приходилось нести на себе по всем переходам и завалам 4-го блока и машинного зала. Разведку мест с наибольшими уровнями радиации проводили самостоятельно и, когда находили самое "грязное" помещение, в нем размещали установки.

В 1986 году испытания фильтрующе-поглощающих систем проводились на местности вокруг ЧАЭС. Для этой цели на корме бронетранспортера БРДМ-2рх размещалась установка с фильтрующе-поглощающими системами, а бронетранспортер совершал движение по маршруту: от Сельхозтехники через населенные пункты Лелев, Копачи к каналу Пруда-охладителя, через мост мимо пятого и шестого блоков и АБК-1, далее по мосту через канал, мимо подстанции, вдоль канала, по дороге через "рыжий" лес до поворота на г. Припять, далее на ХОЯТ, через промплощадку к 4-му энергоблоку, затем возвращались назад через промплощадку на основную дорогу, через "рыжий" лес, мимо Стеллы до площадки перегрузки бетона, мимо Копачей и снова к каналу Пруда-охладителя. Общая длина маршрута составила 312 км, и через каждую фильтрующе-поглощающую систему было прокачено около 26 м3 воздуха, уровни радиации на маршруте колебались от 2 мР/ч (сельхозтехника) до 6000 мР/ч (дорога в "рыжем" лесу).

Помимо этого установки с фильтрующе-поглощающими системами размещались вблизи разрушенной части реактора. В одном случае установка размещалась на отметке 43 м в проломе стены на 7,5 м выше крышки реактора "Елены", где уровни радиации составляли 35 Р/ч. В другом случае - непосредственно над самим развалом реактора.

В этом опыте нам большую помощь оказали специалисты Судоремонтного завода в г. Чернобыль и инженерные войска. С их помощью из пролома в стене помещения 7001 четвертого энергоблока (отметка 67 м) на западную сторону реактора был прострелян трос с якорем на конце. Трос провисал на 15 м южнее центра реактора. Общая длина троса составляла около 70 м. По тросу двигалась специальная самоходная тележка "канатоходец", к которой крепилась корзина с установкой. После выхода тележки с установкой от пролома в стене, где уровни радиации составляли около 70 Р/ч, на 46 м трос стравливался с помощью лебедки и корзина с установкой зависала над развалом реактора на высоте 8-10 м. После этого включался электровентилятор и осуществлялся отбор воздуха на фильтрующе-поглощающие системы.

Измерение активности всех проб фильтрующе-поглощающих систем проводилось в основном по восьми радионуклидам: Се-144, Се-141, Ru-103, Ru-106, Zr-95, Nb-95, Cs-137, Cs-134. Причем основной вклад в общую активность вносят радионуклиды Се-144 и Ru-106 (более 50 %). Было отмечено, что такие радионуклиды как Ce-144, Ru-106, Zr-95, Nb-95 вносят практически одинаковый вклад в общую активность как на местности, так и на развале четвертого энергоблока. Однако активность таких радионуклидов как Ru-103, Сs-137 и Cs-134 на местности практически в 2 раза выше, чем на развале.

На основании данных гамма-спектрометрических измерений образцов фильтрующе-поглощающих систем было установлено, что шихта и противоаэрозольный фильтр противогазовой коробки снижают концентрацию радионуклидов в воздухе не менее чем на три порядка.

При этом практически вся активность радионуклидов располагается на противоаэрозольном фильтре. Следовательно, все радионуклиды находились в это время в воздухе в аэрозольном состоянии.

В последующие экспедиции испытания фильтрующе-поглощающих систем проходили в основном в помещениях станции и непосредственно в помещениях четвертого энергоблока. Так, например, в августе 1987 года были проведены работы в помещении 4004/1 (отметка 47 м). Это помещение является вентиляционной камерой. В полу этого помещения имеется отверстие диаметром около 1,5 м, так называемый байпас четвертого энергоблока. Через это отверстие из Саркофага выходил воздушный поток в короб венткамеры и далее через вытяжную трубу в атмосферу. Воздух из Саркофага поступал в вытяжную трубу за счет естественной вентиляции, при этом через фильтровальную станцию не проходил. Уровни радиации в этом помещении составляли 120-180 мР/ч.

Гамма-спектрометрические измерения испытанных коробок показали, что основной вклад в общую активность вносит Ru-106 (78,6%). Все радионуклиды в этот момент времени в помещениях четвертого энергоблока находились в аэрозольном состоянии, и фильтрующе-поглощающие системы обеспечивали снижение радионуклидов в воздухе не менее чем на 3-4 порядка.

В этом же году была предпринята попытка оценить средства защиты органов дыхания по парам радионуклидов йода. Для проведения таких испытаний была составлена Программа, утвержденная главным инженером ЧАЭС. В соответствии с этой Программой испытания фильтрующе-поглощающих систем проходили в помещении 04 химической лаборатории реакторного цеха с использованием вытяжной системы. Установка с фильтрующе-поглощающими системами подсоединялась к вытяжной системе и с помощью воздуходувки проходила прокачка газа из реакторного пространства. Эти исследования показали отсутствие радионуклидов йода, а основная активность на испытанных образцах была обусловлена радиоактивными благородными газами, от которых противогазы не обеспечивают защиту органов дыхания.

Во время последней экспедиции проходили испытания фильтрующе-поглощающих систем в помещении 207/5. В этом помещении проводились работы по бурению скважин в подаппаратное помещение. В одну готовую скважину была поставлена установка. Скважина находилась на отметке 11 м, а уровень радиации в начале скважины составлял 0,2 Р/ч.

Гамма-спектрометрические измерения составных частей фильтрующе-поглощающих систем показали, что в воздухе из скважины присутствуют практически те же радионуклиды в концентрациях на уровне ПДК. Однако было определено, что Ru-106 присутствует в воздухе как в аэрозольном, так и в парообразном состоянии, так как активность по Ru-106 была зафиксирована и на противоаэрозольном фильтре, и на шихте противогазовой коробки.

Проведенные исследования средств защиты органов дыхания по радионуклидам на ЧАЭС и их анализ позволили разработать новый респиратор для обеспечения защиты органов дыхания и глаз. В комплект респиратора входили: резиновая полумаска с клапаном выдоха и переговорным устройством, две коробки и специальный щиток из оргстекла для защиты лица и глаз. Одна коробка предназначалась для защиты органов дыхания только от аэрозольной составляющей радионуклидов, вторая коробка - для защиты органов 1 дыхания, как от аэрозольной, так и от паровой фазы радионуклидов. В 1988 году на предприятии Министерства химической промышленности была изготовлена опытная партия новых респираторов, и они прошли испытания в сентябре этого же года в Чернобыле. В испытаниях, помимо нашей группы, принимали участие специалисты комплексной экспедиции ИАЭ им. Курчатова. Ими проводилась работа в помещении 308/2 четвертого энергоблока на отметке 9 м. Проход в помещение осуществлялся по проходам с сильным запылением и высокими уровнями радиации до 200 Р/ч и более. Часть маршрута приходилось осуществлять ползком. Всем участникам этих работ были выданы новые респираторы. По окончании работ все респираторы подверглись гамма-спектрометрическому анализу, а среди участников работ проведено анкетирование на предмет эксплуатационных характеристик нового респиратора.

Гамма-спектрометрические измерения показали, что, помимо высоких концентраций гамма-активных радионуклидов, в этом помещении зарегистрированы высокие концентрации плутония (Pu), превышающие ПДК более чем в 35000 раз. От всех этих радионуклидов новый респиратор, который был назван "Оленек", обеспечивал надежную защиту органов дыхания, лица и глаз.

В целом, надо отметить, что респиратор получил положительные отзывы как по защитным качествам, так по эксплутационным характеристикам. После небольших доработок предприятие выпустило контрольную партию респираторов "Оленек" в этом же году и направило ее в Чернобыль для использования специалистами ИАЭ им. Курчатова.

Глава I
МУЖЕСТВО. ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ ГОДЫ

ВЫХОД НА КРЫШУ

Казыдуб В.Г.,
полковник запаса,
кандидат технических наук, доцент,
участник ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, 1986 год.

События, которые сохраняются в памяти особенно четко, произошли в конце ноября 1986 года на самой ЧАЭС. Научная группа, которой я руководил, размещалась в помещении химической лаборатории АБК-1. В состав группы входили офицеры-химики: я и Балашов С.Б., а так же офицеры из гражданской обороны: Чентемиров М.М., Добровольский И.А. и Иноземцев С.Н. Обычно мы совершали выходы в различные помещения 3-го блока или на объекты на территории станции для проведения измерений уровней радиации или научного сопровождения какой-нибудь из программ, которыми нас заваливали различные организации и ведомства. В этот раз нам предстояла работа с сотрудниками МВТУ им. Баумана, вторые привезли робота-разведчика и собирались вытащить его на крышу под вентиляционной трубой для проведения радиационной разведки. Радиационная обстановка на этом участке крыши была, мягко говоря, весьма горячая. Так выходы, вернее сказать пробежки по крыше с прибором ДП-5, демонстрировали способность прибора зашкаливать на самом грубом диапазоне измерений, что свидетельствовало о превышении присутствующих на месте уровней радиации, предельных возможностей прибора в 350 Р/ч.

Сложившаяся на тот момент времени обстановка не позволяла доставить робота-разведчика на крышу, и нами было предложено провести разведку крыши снизу, то есть из чердачного помещения, поместив датчик дозиметрического прибора в свинцовый цилиндр так, чтобы он воспринимал ионизирующие излучения, исходящие от крыши. Измерив толщину бетонных плит перекрытия в отверстии, через которое на крышу выходили пожарники, мы рассчитали коэффициент ослабления. И работа началась. Меньше чем за час мы составили весьма подробную схему показаний прибора на всей территории чердачного помещения и без дополнительных задержек направились в лабораторию для окончательных расчетов. После выполнения всех преобразований участникам этих событий стало немного не по себе, так как в целом ряде мест рассчитанный уровень радиации на крыше доходил до 2000 Р/ч и более.

По материалам разведки было подготовлено сообщение, которое я и доложил на заседании Правительственной комиссии. Заседанием руководил ее председатель, заместитель Председателя Совета Министров СССР Щербина Б.Е.

Вот тут-то и началось все самое интересное! Щербина заявил, что представленные сведения не соответствуют действительности и у него есть акт завершения дезактивационных работ на крыше (подписанный Н.Д. Таракановым) в котором указано, что уровней радиации, превышающих 100 Р/ч, на крыше нет. Тут же мне было предъявлено обвинение в попытке срыва сроков завершения ввода в действие сооружения "УКРЫТИЕ". Разобраться в сложившейся ситуации было поручено академику Легасову В.А. и начальнику научного центра МО генерал-майору Ильину Льву Николаевичу. Причем, если результаты разведки не подтвердятся, то мне было обещано достойное наказание.

Я до сегодняшнего дня испытываю самые добрые чувства по отношению ко Льву Николаевичу, который без всяких сомнений принял нашу сторону и лично участвовал во всех последующих событиях. Далее история разворачивалась так.

Была создана комиссия, в состав которой вошли сотрудники Курчатовского института (ИАЭ) и научного центра (в/ч 19772). Результатом совместной деятельности явился план выявления реальной радиационной обстановки на крыше блока В на отметке 74,50.

26 ноября 1986 года со второй попытки этот план был претворен в жизнь. Суть измерений заключалась в раскладке на заранее намеченных местах крыши 2-метровых металлических трубок с привязанными к ним на концах и середине дозиметрами. Время экспозиции решили принять равное одному часу. Затем, сбор "удочек" и доставка их в лабораторию для снятия показаний дозиметров. Причиной провала первой попытки в предыдущий день явилось то, что большинство выложенных на час дозиметров показало дозы, выходящие за пределы измерений. Во второй попытке время экспозиции дозиметров пришлось сократить до 30 минут. Роли и места раскладки дозиметров были распределены заранее. На одну пробежку пролома в крыше до трубы и обратно каждому участнику отводилось по две удочки и одной минуте времени. Хронометрированием занимался лично Лев Николаевич. Выбегали по двое, чтобы не мешать друг другу. Я бежал в паре с Фроловым.

Не помню, кто вернулся первым, но в отведенное время мы уложились. Кто-то из ребят потерял ориентацию и побежал в другую сторону, но под неодобрительные крики болельщиков быстро исправился. Бежать собирать "удочки" было значительно легче, сказывалась предварительная тренировка. Памятуя о первой попытке, мы взяли с собой сменную обувь, так как от ботинок "светило" до 50 Р/ч и после сбора "удочек" с усердием ее заменили. Полученные нами результаты измерений ни у кого из членов комиссии не вызвали сомнений.

В этот же день итоги работы были представлены председателю правительственной комиссии, с которыми он был вынужден согласиться.

Затем начался новый этап уточнений и детализации особо опасных участков на крыше, выявлением которых мы уже занимались вместе с коллегами из ИАЭ. Методика применения дозиметров для измерения высоких уровней радиации была усовершенствована до дела. При последующих замерах расстилались полиэтиленовые полотна с приклеенными карманами, в которые вкладывались дозиметры. Таким образом можно было получать картины участков радиоактивного заражения. Эти работы продолжались и дальше, но желания выйти на крышу больше не возникало ни у кого.

Глава I
МУЖЕСТВО. ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ ГОДЫ

ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

Клочков М.А.,
полковник, кандидат технических наук,
участник ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, 1986 год.

В 7 часов утра 1 мая 1986 года в помещении дежурного по Военной академии химической защиты, которым в тот день был полковник Айдин А.И., раздался телефонный звонок. "Говорит дежурный по управлению начальника химических войск. Примите телефонограмму" - прозвучало в трубке. Собственно, с этого момента и началось непосредственное участие академии в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Надо признать, что к этому времени у специалистов ВАХЗ не было практически никакой информации о масштабах произошедшей на ЧАЭС трагедии. Поэтому вряд ли кто мог предполагать, что ликвидация ее последствий продлится более 3 лет и потребует участия в общей сложности около 400 офицеров ВАХЗ. Вклад специалистов академии в этот процесс за прошедшие со дня аварии 13 лет в значительной степени освещен в научно-популярной и специальной литературе (в частности - в научно-публицистических монографиях "Чернобыль: Катастрофа. Подвиг. Уроки и выводы" и "Москва - Чернобылю"). В настоящей статье речь пойдет о самом трудном периоде - с 1 по 15 мая 1986 года, когда методом проб и, к сожалению, ошибок мы приобретали бесценный опыт организации и проведения работ в нештатной для химических войск ситуации, о личных впечатлениях участников.

В соответствии с телефонограммой, для работы в составе Оперативной группы НХВ МО СССР в городе Чернобыль требовалось выделить четырех офицеров. Вылет на место аварии - утром 2 мая. После доклада дежурного начальнику академии генерал-полковнику Мясникову В.В. и передачи его распоряжений соответствующим начальникам кафедр, выбор пал на подполковника Семенюка А.А., майора Премиземкина Д.А., полковников Айдина А.И. и Михеева О.С. Во второй половине дня 1 мая указанные офицеры (кроме полковника Айдина А.И., который продолжал дежурство) прямо из-за праздничного стола прибыли в академию и приступили к подготовке необходимого оборудования и материалов.

Сам по себе состав первой группы достаточно красноречив: первые два офицера - специалисты по радиационной трубке и дозиметрическому контролю, а остальные - специалисты по прогнозированию последствий ядерного взрыва. Более того, А.И.Айдин с по 1982 год (с перерывом на учебу в академии) работал на Семипалатинском полигоне, участвовал в первых советских (тогда еще - наземных) ядерных испытаниях; начав службу командиром взвода разведки, последние 10 лет он был начальником службы радиационной безопасности полигона. Отсюда можно сделать вывод о том, что в эти дни на Чернобыльской АЭС могло произойти все, в том числе и ядерный взрыв.

На самом деле, после двух взрывов ночью 26 апреля, приведших к механическому разрушению 4-го энергоблока, и предпринятых мер по тушению пожара выброс радиоактивных веществ стал снижаться, достигнув минимума 30 апреля. Но в последние дни этого месяца было принято и реализовано вынужденное решение о засыпке разрушенного реактора, что привело к уменьшению теплоотдачи с его поверхности и, как следствие - к саморазогреву топливной массы. В результате температура внутри реактора, по некоторым данным, поднялась до 3000° С и стал увеличиваться ежесуточный выброс радиоактивности, достигнув к 5 мая 67% от максимального в день аварии 26 апреля. Пришлось экстренно заняться криогенным охлаждением реактора, что достаточно быстро снизило температуру. Но только 10 мая на заседании Правительственной комиссии было заявлено, что опасности ядерного взрыва больше не существует.

2 мая перечисленные выше офицеры ВАХЗ вместе с офицерами УНХВ вылетели с аэродрома Чкаловский на самолете начальника химических войск МО СССР генерал-полковника Пикалова В.К. в Киев, откуда они во второй половине дня автотранспортом прибыли в Чернобыль.

В городе заканчивалась эвакуация. Проходила она достаточно спокойно и организованно, несмотря на почти 10-тысячную численность жителей. Этому, безусловно, способствовало предупреждение населения о возможной эвакуации, сделанное председателем горисполкома Чернобыля. Поскольку это предупреждение не было ни с кем согласовано, председатель горисполкома был исключен из рядов КПСС "за создание паники". Но так как никакой паники не последовало, через две недели он был возвращен в лоно родной партии.

Еще один-два дня, пока в Чернобыле еще можно было встретить жителей, он производил вполне обычное впечатление - небольшого украинского городка преимущественно индивидуальной застройки, тихого, зеленого, спокойного и уютного. Но к 8 мая 1986 года, когда прибыла вторая группа специалистов ВАХЗ в составе полковника Пичугина В.А., майоров Катушенка В.К. и Клочкова М.А., тишина и спокойствие стали гнетущими. Жизнь кипела только днем в центре города, где располагались Правительственная комиссия, оперативная группа НХВ и другие органы управления ликвидацией последствий аварии; чувствовалось ее дыхание также в некоторых строениях, в которых ночевали немногочисленные военнослужащие и сотрудники различных гражданских организаций. В остальных же местах город был мертв, как и г. Припять, население которого было эвакуировано еще 27 апреля.

Это впечатление еще усиливалось с наступлением темноты. Казалось, что мы попали в какой-то фантастический мир, в котором жители города были унесены неведомой злой силой (впрочем, происхождение этой силы было вполне понятным). Дома стояли без единого огонька, закрытые и заколоченные. На нереально пустых темных улицах даже тихий человеческий голос или легкий треск сухой ветки под ногами звучал кощунственно громко. Единственными постоянными обитателями города были многочисленные домашние животные: собаки, кошки, кролики, домашняя птица, которые с любопытством или с надеждой смотрели на редких прохожих - не вернулся ли хозяин? Собаки уже почти не лаяли на нас, а только иногда выходили из темного двора, обнюхивали и, виновато вильнув хвостом, мол: "Извини, я думала, кто-то знакомый..." - уходили обратно. Изредка можно было увидеть и привязанных (не сумевших отвязаться) сторожевых псов, хозяева которых, очевидно, надеялись скоро вернуться. Исхудавшие, со свалявшейся шерстью и слезящимися глазами, они могли только тихо рычать, если кто-то подходил слишком близко. Примерно 10-12 мая большинство собак и кошек, ставших, по сути, бездомными (хотя дома-то у них как раз имелись!), были расстреляны специальными командами и захоронены за пределами города с целью предотвращения распространения возможных заболеваний и выноса радиоактивного загрязнения за пределы 30-километровой зоны. Кроликов и птицы к тому времени практически не осталось, скорее всего, они служили пищей для одичавших собак. Конечно, расстрел домашних животных вполне понятен с рациональной точки зрения, но этот факт заставляет задуматься о мере ответственности человека "за тех, кого он приручил".

Все офицеры оперативной группы НХВ, прибывавшие в Чернобыль до 10 мая, размещались в женском общежитии какого-то техникума, представлявшем собой небольшой двухэтажный дом с комнатами на 2 - 4 человека. Естественно, от предыдущих жильцов там оставались только кровати, учебники, конспекты и личные вещи. Причем, судя по оставленным вещам, среди которых попадались и довольно ценные, либо приказ об эвакуации пришел неожиданно, либо начальство решило перестраховаться и не разрешило брать с собой ничего, кроме самого необходимого. На первом этаже оставались даже несколько детских колясок, а на веревках висели детские пеленки и другие вещи. Вход в общежитие украшал призывный лозунг: "Девочки! Бережно относитесь к сохранности социалистической собственности!". Надо признать, что жившие здесь в эти дни "девочки" не особенно обременяли себя заботой о вышеупомянутой собственности. И это вполне понятно: возвращаясь на протяжении нескольких дней не ранее часа ночи и зная, что в 6 часов утра ты должен уже быть на рабочем месте, трудно разглядеть вокруг r себя что-либо, кроме постели.

Впоследствии для размещения офицеров было выделено совершенно новое здание гостиничного типа, ввод которого в эксплуатацию, очевидно, планировался на лето 1986 года. Представляю себе, чего стоило в тех условиях доведение его до рабочего состояния! Спасибо тем, кто сделал это.

Первой задачей, которая была возложена на прибывших независимо от их предназначения, явилась радиационная разведка как непосредственно в районе Чернобыльской АЭС. так и в населенных пунктах, в том числе и в Чернобыле, а также сбор и обобщение информации о радиационной обстановке. Вся новая информация поступала для анализа полковнику Михееву О.С., он же с учетом метеоданных прогнозировал изменение ситуации в ближайшее время. Майору Премиземкину Д.А. было поручено организовать и осуществлять дозиметрический контроль в ОГ НХВ. Впрочем, не забывал он и о науке, экспериментально проверяя в течение всего срока пребывания в Чернобыле новые подходы к конструированию индивидуальных дозиметров.

Естественно, радиационная разведка местности велась с первых дней аварии, но поскольку выброс радиоактивных веществ продолжался, то обстановка менялась постоянно. Да и имевшиеся силы (в основном - из состава 122-го мобильного отряда) явно не соответствовали объему задач и были способны вести радиационное наблюдение и разведку лишь на самых важных участках и маршрутах, поэтому радиационная обстановка на конкретном объекте и тогда, и гораздо позже уточнялась перед началом работ на нем. Кроме того, практически ни у кого, за исключением А.И. Айдина, не было опыта организации радиационной разведки обширных районов с очень неравномерным, пятнистым характером загрязнения.

3 мая полковник Айдин А.И. с одним из разведывательных дозоров обследовал г. Чернобыль и его ближайшие окрестности. В ходе разведки они подъехали к церкви, возвышавшейся на крутом берегу реки Припять. Из нее вышел священник, представившийся как отец Василий. На вопрос, что он здесь делает, священник ответил, что ждет возвращения паствы. С большим трудом А.И. Айдину удалось убедить его, что, к сожалению, паства вернется очень нескоро, если вообще когда-нибудь вернется. Крайне опечаленный, отец Василий распрощался и отправился готовиться к эвакуации. Больше в Чернобыле они не встречались.

Но, как говорится, неисповедимы пути Господни! В апреле 1997 года группа "чернобыльцев", в числе которых был и А.И. Айдин, отдыхала в Чехии на известном курорте Карловы Вары. Поскольку приближалась очередная годовщина чернобыльской катастрофы, у кого-то из состава группы возникла идея заказать службу по погибшим участникам ликвидации ее последствий. В городе имелся православный собор Петра и Павла, куда инициаторы, составив поименные списки погибших, и обратились с соответствующей просьбой. Священнослужитель, с которым они договаривались, отнесся к просьбе весьма благожелательно, а на вопрос о стоимости молебна неожиданно ответил, что он проведет его бесплатно. После службы, на которой присутствовала уже вся группа, отдыхавшие разговорились со священником, и тот признался, что его бескорыстное решение объясняется тем, что он в дни аварии на АЭС был настоятелем церкви в Чернобыле. "И какой-то полковник, - добавил он, - с трудом убедил меня уехать..." Тут уж пришлось выступить вперед А.И. Айдину: "Отец Василий! Так это Вы?" Они встретились, как старые друзья после долгой разлуки, и отец Василий поведал о своих мытарствах после потери прихода, пока судьба не забросила его в этот далекий (от Чернобыля) уголок...

Особое задание выпало на долю подполковника А.А. Семенюка. Для начала ему было поручено разобраться с возможностью использования радиоуправляемых устройств для проведения работ около разрушенного реактора, где пребывание человека ограничивалось несколькими минутами (а то и секундами!) из-за высокой мощности дозы. Для этого 3 мая ему был предоставлен радиоуправляемый бульдозер TORO (производства Финляндии), а на следующий день с ВДНХ был доставлен один из двух имевшихся тогда в стране радиоуправляемых бульдозеров производства Челябинского тракторного завода.

Самым "чувствительным" местом таких устройств являлся блок радиоуправления, который в условиях интенсивных радиационных полей мог очень быстро выйти из строя. Поэтому необходимо было поставить дополнительную свинцовую защиту на эти блоки. При выполнении этой задачи выяснилось, что защитить управляющий блок финского бульдозера не представляет особого труда - этот блок был расположен компактно в доступном месте. К сожалению, челябинский бульдозер не мог похвастать тем же - он имел несколько блоков радиоуправления, доступ к которым был крайне затруднен, что сказалось на эффективности установленной защиты и, вероятно, определило дальнейшую судьбу машины.

Утром 5 мая начались испытания этих бульдозеров непосредственно у разрушенного реактора. Управление ими осуществлялось из разведывательной химической машины (РХМ), находившейся на расстоянии менее 100 метров (больше не позволяла чувствительность приемных устройств, да и затруднялся визуальный контроль). Сначала испытателям была поставлена задача сгрести разлетевшиеся обломки реактора обратно к нему. В ходе работы выяснилось, что колесный TORO слабоват для такой деятельности, зато гусеничный бульдозер ЧТЗ прекрасно справлялся с большинством обломков, но недолго! Вскоре он заглох под самым реактором, и все попытки реанимировать его оказались безуспешными.

Раздосадованный, А.А. Семенюк отправился на доклад к административному зданию АЭС, где его ждал заместитель начальника химических войск генерал-лейтенант Малькевич Ю.С. с группой специалистов из других министерств. Все они были в одинаковой спецодежде, что затрудняло определение их служебного положения. Их очень интересовали причины отказа нашего бульдозера, особенно любопытен был один из них, оказавшийся впоследствии Министром приборостроения СССР, чье ведомство разрабатывало блоки управления. Не выдержав его настойчивых вопросов, А.А. Семенюк наконец отрезал: "Почему, почему! Не знаю я почему! Пойди и сам посмотри!" Так как в точке остановки бульдозера ЧТЗ было гораздо больше 1000 Р/ч, предложение было принято без энтузиазма, но, впрочем, и без лишних эмоций. На этом эксперимент тогда был прекращен, тем более что сбор радиоактивных обломков у реактора невольно способствовал увеличению мощности дозы ионизирующих излучений в самой опасной точке работы. Но опыт не пропал даром: в середине мая после усовершенствования на заводе прибыл второй бульдозер из Челябинска, который эксплуатировался с гораздо более высокой результативностью.

В те же дни была предпринята попытка разобрать завалы вокруг четвертого энергоблока с помощью инженерных машин разграждения (ИМР) из состава 122 мобильного отряда. В связи с очень высокими уровнями радиации на месте работы для выполнения задачи были приняты дополнительные меры предосторожности: защита внутреннего отсека усилена свинцовыми листами. Военнослужащие работали в ИМР строго указанное время, потом машина отъезжала от реактора в относительно безопасное место, водитель заменялся новым и, как правило, больше в работах на радиоактивно загрязненных объектах не участвовал, так как полученная им доза уже была близка к установленной допустимой. Руководил этой работой полковник Кузмичев В.П. (из УНХВ), который находился в РХМ на расстоянии около 100 метров в готовности оказать необходимую помощь.

Казалось бы, все было предусмотрено. Но случилось так, что один из водителей ИМР не смог самостоятельно вывести машину из завала (очевидно, обзор через узкие смотровые щели был явно недостаточен). Расчетное время подходило к концу, а ИМР беспомощно дергалась из стороны в сторону, каждый раз натыкаясь на препятствия. Когда попытки подсказать возможное направление выхода по радиосвязи не увенчались успехом (то ли водитель ИМР растерялся, то ли плохо работала бортовая радиостанция), В.П. Кузмичеву пришлось подъехать почти вплотную к месту работы и, высунувшись по пояс из люка своей машины, руководить движением ИМР.

Естественно, это не прошло для него бесследно: через день полковник А.И. Айдин обнаружил В.П. Кузмичева в вышеописанном общежитии в крайне ослабленном состоянии с явными признаками лучевой болезни. С помощью заместителя Министра среднего машиностроения Л.Д. Рябева через час больной был отправлен на вертолете из Чернобыля и в тот же день прибыл в Главный военный госпиталь им. Бурденко.

Надо отметить, что высокая степень ответственности за вверенный личный состав, стремление уменьшить дозовую нагрузку на него были характерны для всех офицеров оперативной группы СВ. К сожалению, это часто приводило к переоблучению руководителя работы, который считал себя вправе рисковать только собственным здоровьем. Кроме того, личный состав, как правило, работал посменно, а руководитель находился на месте работ постоянно…

Конечно, это был риск, но риск сознательный, профессиональный, необходимость которого диктовалась сложнейшими условиями и пониманием того, что твоя работа необходима для спасения здоровья и жизни других людей.

К сожалению, случалось и другое. В действиях некоторых военнослужащих, в том числе (к нашему стыду) и офицеров химических войск, чувствовалась недооценка опасности, этакое молодечество - мол, чего тут страшного? Игнорирование требований радиационной безопасности, нарушение ее основных принципов свидетельствовало о некомпетентности офицера, о недостаточной степени его обученности и психологической готовности к выполнению реальных задач.

Так, например, на стоянке разведывательных машин, находившейся в 3 километрах от АЭС, подполковник Семенюк А.А. увидел двух офицеров из состава 122 мобильного отряда, которые, сняв респираторы, принимали пищу. Кругом пыль стоит столбом от двигающихся гусеничных машин, сколько радионуклидов попадут внутрь организма с этой пылью! А им и в голову не приходит, что профессионалу такое непростительно!

Автор этих строк тоже был свидетелем подобного события. Он со своей группой занимался сооружением могильника для собираемых радиоактивных обломков на промплощадке АЭС недалеко от разрушенного реактора. Шла укладка бетонных блоков. Учитывая довольно высокий уровень радиации, люди выбегали на место работы только в момент подъезда очередной машины с грузом. После ее разгрузки мы также быстро возвращались в стоявшее неподалеку небольшое здание. Естественно, респираторы никто даже в нашем временном убежище не снимал.

Во время очередной разгрузки к нам вдруг подъехал УАЗ-469рх в котором находились два офицера химических войск и водитель, все в повседневной форме одежды, без респираторов. Я подошел ним и, показывая на включенный (!) радиометр ДП-ЗБ, спросил, знают ли они что в этой точке не менее 12 Р/ч? Старший из офицеров, куривший сигарету (!), сообщил, что они так и думали. "Так что же вы тут делаете?" - спросил я, но вразумительного ответа у гостей не было...

Перечень таких примеров можно было бы продолжить. Уверен, что каждый участник ликвидации последствий аварии сможет без труда дополнить его. Особенно нетерпима недооценка опасности, когда этим наносится вред людям, выполняющим твой приказ. Апофеозом таких действий, пожалуй, можно считать известное водружение красного флага...

А опасность действительно была нешуточной! Наука утверждает, что человеческий организм не способен ощущать иониз<