ПЕРВЫЕ ШАГИ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ЛПК НА ЧАЭС

Новые нетрадиционные задачи, которые возникали очень часто в процессе ликвидации последствий катастрофы, требовали доста-1'уочно глубоких исследований и, в том числе, теоретических решений. В качестве примера А.Н. Семенов приводит разногласия академиков А.П. Александрова и Е.П. Велихова [17]: "... на вопрос Н.И. Рыжкова, почему сорвано начало бетонирования саркофага, последовал ответ И.С. Силаева, что имеется возражение вице-президента Академии наук СССР Е.П. Велихова, который утверждает, что если куски атомного топлива попадут в бетонную смесь и она затвердеет, это будет равносильно атомной бомбе, мощность которой будет зависеть от объема попавшего в бетон атомного топлива. Тогда Н.И. Рыжков обратился к Президенту Академии наук СССР А.П. Александрову: "Как же так, Анатолий Петрович, Вы докладывали, что все эти вопросы решены? Оказалось, что точки зрения двух академиков не совпадают".

В конце концов, согласованное решение учеными было принято и укладка бетона была продолжена.

"Тогда и мне, да я думаю, и другим участникам этого совещания показалось странным, что два академика-атомщика не могут дать однозначного ответа на поставленную задачу, мелькнула мысль о том, что может быть в стране не все в порядке с атомной наукой" [17].

Теперь трудно выявить и собрать конкретных авторов иных новшеств или рекомендаций, ибо в первые месяцы главной целью всех участников было - выполнить задачу и повысить эффективность намечаемых мероприятий. Одних только крупных организаций, учреждений и учебных заведений, принимавших участие в подготовке и внедрении научных рекомендаций и впоследствии вошедших в Координационный совет, было более тридцати.

От ПК ждали немедленных и эффективных действий. Но не все было так просто. Разрушения и огромные радиационные излучения внутри и около ЧАЭС, достигавшие* десятков тысяч рентген в час, осложняли возможность выяснения истинной сложившийся обстановки на ЧАЭС.

Опыта ЛПК подобного масштаба не было. Так, например, "при более простой аварии в 1979 году на Тримайл Айленд (США), где один человек погиб и 1400 были эвакуированы из-за радиоактивного заражения, только через два года американцы рискнули подойти к биологической защите первой стенки и начали работы" [4].

Наиболее сложными в решении были вопросы, связанные с ядерным топливом, а именно: ядерная, тепловая и радиационная опасность.

Вот как комментирует сложившуюся обстановку А.А. Боровой [12]: "Ядерная опасность - это возникновение цепной реакции (СЦР). Но уже не управляемой человеком, как в реакторе, а самопроизвольной".

Насколько опасны были бы последствия возникновения в разрушенном блоке цепной реакции?

В течение долгого времени их опасность преувеличивалась, продолжает она преувеличивается и по сей день. Вначале - в силу недоверия к заявлениям специалистов (сам факт чернобыльской аварии никак не способствовал укреплению этого доверия), а позднее из-за личных интересов и влияния сообщений средств массовой информации.

Слова "ядерная опасность" у обычного человека прочно ассоциируются с ядерным взрывом. Гигантская по своей силе вспышка света, ударная волна, переворачивающая танки, как спичечные коробки, Апокалипсис. Ничего похожего внутри четвертого блока ученые не ожидали. При возникновении СЦР топливо нагреется, развалится, вода испарится и реакция остановится. Опасность при этом представлял бы выброс радиоактивности, наработанной за время существования такого "самостийного" реактора. Но по всем оценкам, этот выброс не шел ни в какое сравнение с выбросом при самой чернобыльской аварии. Он был бы в тысячи раз меньше. Так говорили специалисты-ядерщики. Но загипнотизированные огромной бедой члены Правительственной комиссии не очень-то им верили.

Поэтому в первый день после аварии был сделан ряд попыток измерить потоки нейтронов у развала блока; предполагалось, что их большая величина может служить указателем того, что реактор продолжает неуправляемую работу.

С риском для жизни пытался провести такие измерения вблизи развала реактора и член Правительственной Комиссии академик И.А. Легасов.

Не меньшую тревогу вызывала тепловая опасность ("Китайский синдром" - название одноименного фильма). Считалось, что раскаленное ядерное топливо опустится вниз, достигнет грунтовых вод и загрязнит их.

Но самой злободневной и сложной явилась радиационная загрязненность, распространившаяся на многие территории северного полушария нашей планеты.

Наиболее сложные и безотлагательные вопросы возникли в первые же минуты после катастрофы и начали нарастать один за другим по мере развертывания работ. Сюда можно отнести:

l как остановить ядерную реакцию в разрушенном энергоблоке?

l как выявить, есть ли нейтронное излучение?

l как обнаружить куски ТВЭЛов с воздуха?

l как установить суточный выброс активности из кратера 4-го энергоблока?

l как дезактивировать различные поверхности?

l как повысить эффективность радиационной разведки?

l как обеспечить охлаждение реакторов?

l как укрыть разрушенный энергоблок?

l какие нужны роботы?

Первой научной проблемой, вставшей перед участниками ликвидации последствий катастрофы немедленно, было "укрощение" взорвавшегося реактора, или, как потом начали называть эту работу, его тампонирование.

К сожалению, ни тогда, ни сейчас нет однозначной оценки принятых решений. А решений было два.

До того как выяснилась в первом приближении картина взрыва, реактор пытались заливать водой. Руководство станции ошибочно считало, что реактор не разрушен и его необходимо охлаждать.

По вопросу охлаждения реактора водой не было однозначного мнения. Одним из сторонников этого был Е.И. Игнатенко [6]:

"Так как никто толком не знал, куда поступает вода, которую качали аварийные насосы по линии подпитки питательной воды в сторону активной зоны реактора, то я предложил забросить череч разломанную крышу центрального зала пожарные шланги и начать подачу воды пожарными машинами в верхнюю часть активной зоны ядерного аппарата для обеспечения его эффективного и управляемого охлаждения.

Как впоследствии нам сообщили из Англии, именно водой примерно таким же способом гасили пожар на газографитовом реакторе в пятидесятых годах. Это, по моему мнению, в тот момент было самым важным в сдерживании выхода радиоактивных веществ и 1 активной зоны в атмосферу. Однако от идеи пришлось отказаться, так как требовалось осуществить прокладку шлангов через очень зараженные участки крыш, куда люди пройти не могли.

О появлении большого количества высокорадиоактивной воды на нижних отметках АЭС, что говорило о её контакте с топливом и, соответственно, его охлаждении, нам сказал главный инженер АЭС Николай Максимович Фомин. Однако эта вода, как оказалась, заливала нижние отметки не только четвертого и третьего блоков, имеющих много общих коммуникаций, но проникала и в кабельные каналы еще работающих на полной мощности первого и второго блоков. Эту воду персонал АЭС под руководством Фомина и его заместителя по науке М.А. Лютова откачивали в различные емкости, в том числе даже в системы аварийного слива трансформаторного масла, с использованием переносных насосов типа "Гном". Всему этому скоро должен был наступить предел, за которым должно было начаться выделение из активной зоны реактора значительных количеств радиоактивных веществ.

Тут нам доложили, что высокорадиоактивная вода пошла по нижним отметкам третьего, второго и первого блоков, и самое неприятное - проникла в помещение электротехнических сборок, от которых велось энергообеспечение систем расхолаживания, в том числе аварийных, предназначенных для охлаждения активных зон этих энергоблоков, т.е. возникла ситуация, при которой надо было заботиться о безопасности еще трех реакторов.

И тогда было принято, как я теперь считаю, роковое решение -прекратить подачу воды в сторону активной зоны четвертого блока. Результаты этого не замедлили сказаться. С наступлением темноты над разрушенным блоком появилось зарево - это, как и следовало ожидать, загорелась активная зона.

Уровни радиации в г. Припяти резко ползли вверх. Замеры радиационной обстановки в районе горкома партии показали следующие значения: в 18 часов - 30 миллирентген в час, в 20 часов - 60 миллирентген в час.

Всю ночь я размышлял о возможном развитии процессов в активной зоне реактора четвертого блока. Прекращение подачи туда поды должно было привести к подъему температуры ядерного топлива, конструкций аппарата и, следовательно, к увеличению выхода радиоактивных элементов в окружающую среду. С другой стороны, подъем температуры мог привести к расплавлению активной зоны, с последующим проплавлением подреакторных конструкций и уходом ее через фундаментную плиту здания в грунт на глубину, как подсказывала теория, 10-20 м. Мысли о возможности такого развития событий подтверждали тревожно играющие отблески огня на оставшихся конструкциях центрального зала реакторного отделения четвертого блока и на вентиляционной трубе второй очереди Ч АЭС. Это пламя выбрасывалось откуда-то снизу, из того места, где должна была располагаться активная зона. Об ее опасности говорило и то, что замеры показывали быстрый рост радиоактивности в г. Припяти. Ночь близилась к концу, в пятом часу начало светать. Я попросил Антошкина дать распоряжение на вылет вертолета с целью осмотра поврежденного блока".

Вместе с тем обилие воды, подаваемой в разрушенные коммуникации, привело к тому, что она вместе с захваченной высокоактивной радиоактивной пылью попала во многие, в основном подвальные, помещения, чем вызвала их высокое и стойкое радиоактивное загрязнение. Впоследствии, радиоактивные частицы проникли в бетон стен и полов на глубину до 10-15 мм. Возникла необходимость сначала избавляться от радиоактивно загрязненной воды, а затем дезактивировать стены и пол осушенных помещений. И ходе работ происходило излишнее и опасное (с попаданием внутрь организма) переоблучение личного состава. Безлюдных технологий выполнения этих работ своевременно предложено не было. Воду зачастую вычерпывали ведрами, а бетон вынуждены были дезактивировать снятием загрязненного слоя соскабливанием с последующим покрытием незараженным бетоном. К достижениям науки это отнести, вероятно, нельзя.

Другой, не менее важной задачей, стоявшей перед ПК являлся бушующий пожар внутри разрушенного реактора, выбрасывающий в атмосферу радиоактивные вещества. Горела активная зона реактора 4-го ЭБ. Под угрозой загрязнения могли оказаться значительные территории ближайших областей и республик.

По мере выявления действительной картины разрушения реактора было принято на основе коллективных научных консультаций, в которых участвовали ведущие ученые страны (академики А.П. Александров, Е.П. Велихов, В.А. Легасов и др.), решение о тампонировании реактора с воздуха набором веществ различного функционального назначения. Такое решения было одобрено ПК и принято 27 апреля в 8 часов утра [6].

Песок, по расчетам, должен был играть роль физико-химического фильтра, связующего радиоактивные газы и аэрозоли, которые исходили из развала. Кроме того, песок должен был расплавляться, обволакивать топливо и затем в виде расплава поступать в нижние отметки реакторного отделения. Все это уменьшало удельную емкость остаточного энерговыделения топлива и приводило затем к снижению его температуры.

Одновременно с песком сбрасывали борную кислоту (как поглотитель нейтронов), доломитовые глины и свинец. Свинец, как вещество, имеющее большую чем ядерное топливо плотность и достаточно высокую температуру кипения (более 1700° С), проникая через остатки активной зоны реактора, должен снижать ее температуру, образовывать жидкую линзу под ней и тем самым воспрепятствовать проплавлению конструкционных материалов на нижних отметках. Это должно было предотвратить проникновение высокорадиоактивного расплава под фундамент реакторного отделения. В тот период вероятность расплава предоставляла значительную угрозу для водоносных горизонтов грунта (согласно расчетным оценкам, расплав активной зоны мог уйти на глубину до 10 м).

Вопросы организации засыпки активной зоны были поручены заместителю ПК Н.Ф. Николаеву (заместитель Председателя СМ Украины) и Председателю Киевского облисполкома И.С. Плющу, Е.И. Игнатенко и генерал-майору Н.Т. Антошкину, начальнику штаба ВВС КВО.

Россия всегда гордилась своими героями. В их числе народ особо помнит людей, чьей профессией стало небо. Тех, кто на полях сражений Великой Отечественной войны бесстрашно громил врага, кто, став наследниками фронтовой славы и традиций, достойно продолжает и приумножает их. Многим летчикам Военно-Воздушных Сил за мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга, ответственных заданий командования и испытательных полетов, присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Тысячи авиаторов награждены орденами и медалями.

Новую яркую страницу в героическую летопись ВВС вписали воины-авиаторы, принявшие участие в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Использование авиации, в особенности вертолетов, потребовалось буквально на самых ранних стадиях принятия решений по ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС. Прежде всего вертолеты применялись как единственно возможные средства для детальной разведки состояния 4-го реактора и его активной зоны. В результате первых вылетов было установлено, что придется иметь дело с горением активной зоны и с высокими уровнями радиоактивности. Под угрозой находились обширные территории с множеством населенных пунктов. Надо было задержать, хотя бы временно, поступление в окружающую среду выделяющихся радиоактивных продуктов, особенно короткоживущих радиоактивных изотопов. Вывод был сделан единственный: засыпать реактор веществом-поглотителем, слой которого выполнял бы роль фильтра.

В качестве одного из компонентов такого вещества было решено использовать песок: во-первых, потому что его было в избытке, во-вторых, он был способен физико-химическим взаимодействием связать или замедлить выход в атмосферу наиболее опасных радиоактивных изотопов цезия, стронция, редкоземельных элементов, подгруппы циркония, урана и плутония, задержать поступление аэрозолей топлива в атмосферу. По расчетам для засыпки толщиной в один метр необходимо было около 50 тысяч мешков вещества-поглотителя. Единственным средством доставки мешков к аварийному реактору и его засыпки признавались вертолеты. Других средств на данный момент просто не существовало.

Засыпка реактора вселяла надежду в победу над разбушевавшейся стихией. Однако при этом могла возникнуть другая опасность: значительное повышение температуры внутри активной зоны из-за теплоизоляции реактора, что могло бы привести к расплавлению ядерного горючего с последующим прожиганием им подреакторных помещений, его уход под фундамент реакторного отделения с последующим проникновением в грунт на значительную глубину и радиоактивным заражением грунтовых вод.

Такой ход событий представлял большую опасность. Был найден вариант решения возникшей задачи: заброска в реактор металлического свинца. Этот металл тяжелее ядерного горючего, плавясь, способен легко проникнуть под активную зону, по пути охлаждая ядерное топливо и, в конечном счете, создавая жидкометаллическую подушку, отделяющую ядерное топливо от пола реакторного отделения и предотвращая их прожигание.

Таким образом, решалась главная задача: саморазогревающееся ядерное топливо отделялось снизу хорошо отводящим тепло металлом. Кроме того, было принято решение о засыпке реактора песком в смеси с доломитовыми глинами. Последние были способны образовать сплавы с ядерным топливом и эффективно связывать легколетучие радиоактивные изотопы цезия, рутения, стронция. Ввиду того, что найдены эти глины были не очень близко от зоны ЧАЭС, заброшено в реактор таких глин было очень мало.

Практическое выполнение сложных и масштабных задач по засыпке реактора легло на плечи вертолетчиков, непосредственное руководство которыми осуществлял начальник штаба ВВС Киевского военного округа Антошкин Н.Т. Ему удалось четко организовать работу вертолетных частей в исполнении летчиков, по два-три раза побывавших в Афганистане. Активная засыпка взорвавшегося блока, выполненная летчиками генерала Антошкина Н.Т., заметно снизила выход продуктов горения и радиоактивных элементов в окружающую среду (по американским данным, на фотоснимках ЧАЭС со спутников 30.04. 1986 г. уже не было видно шлейфа, идущего из горячей активной зоны).

Военные и гражданские авиаторы привлекались к выполнению и других не менее важных задач, так необходимых для правильной организации работ по ликвидации последствий катастрофы. Вертолеты и самолеты использовались для ведения радиационной разведки, как над реактором, так и в других районах. Авиация применялась для регулярной аэрофотосъемки 4-го блока. В этом деле отмечается четкая работа экипажа самолета АН-24Р во главе с командиром Мисюрой Николаем Николаевичем. На малых высотах, при сложных метеоусловиях этот экипаж всегда четко и вовремя выполнял сложные задания в зоне радиоактивного загрязнения.

Авиаторы были среди тех, кто первым поднялся навстречу радиационной опасности после катастрофы. Об этом красноречиво свидетельствуют факты. Первый вылет вертолета на аварийный реактор с целью его визуальной разведки был осуществлен около пяти часов утра 27 апреля. Сведения, полученные в этом полете, позволили принять рациональные решения по организации работ на 4-м блоке. Первая радиационная разведка с вертолета была выполнена 27 апреля военным летчиком 1-го класса капитаном Сергеем Володиным. То, что он совершил, - это настоящая разведка боем. После этого строго по графику проводилось выявление радиационной обстановки над разрушенным реактором и вблизи него. Такие полеты совершались не менее четырех раз в день, на высоте 110 м, с четырех направлений в каждом полете (с севера, юга, востока и запада). Вторым после капитана С. Володина на разведку летал военный летчик 1-го класса полковник Борис Нестеров. Его задачей было изучение подходов к аварийному блоку для прицельного сброса в реактор вещества-поглотителя. Он же и сбросил первый мешок с песком в жерло огнедышащего кратера.

Военные летчики выполнили огромный объем работ по фотографированию взорвавшегося блока. Значение этой работы настолько велико, что без снимков, выполненных авиаторами, не принималось ни одно решение. Без них не приступали к работе. Работы начинались с изучения снимков и заканчивались ими же с целью определения результатов и принятия решений по выполнению последующих работ. В этом деле характерен такой факт: экипажу вертолета-гиганта МИ-26 под командованием подполковника Н. Мезенцева пришлось в течение 2 часов 40 минут кружить над реактором, чтобы дать возможность специалистам произвести телевизионную съемку развала четвертого блока. В дальнейшем, как единственное средство, эти вертолеты использовались для дезактивации территории станции, и особенно аварийного блока, вследствие чего был существенно сокращен разнос радионуклидов воздушными потоками.

О самоотверженном труде вертолетов по засыпке реактора Правительственная комиссия в протоколе от 2 мая записала: "Отметить высокую организацию работ, проведенных ВВС в период с 27 апреля по 2 мая на Чернобыльской атомной электростанции, самоотверженность, проявленную личным составом, высокие личные качества и инициативу генерал-майора Н.Т. Антошкина".

Но представим слово Герою Советского Союза Н.Т. Антошкину [6]: "Вечером 26 апреля командующему ВВС Краснознаменного Киевского военного округа генерал-лейтенанту авиации Н. Крюкову была поставлена задача по участию авиации в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской атомной электростанции. По решению Военного совета, для организации работы вертолетных и обеспечивающих подразделений мне было приказано убыть с группой офицеров тут же в Припять.

Сознавая, что в таком необычном деле важно иметь рядом опытного специалиста химической службы, взял с собою подполковника Анатолия Николаевича Кушнина.

В Припять приехали глубокой ночью, сразу доложил о своем прибытии председателю Правительственной комиссии. Заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Щербина ознакомил с обстановкой: высокие уровни радиации и температура не позволяют подступиться к зданию 4-го энергоблока с земли. Принято решение кратер наглухо запечатать песком сверху. Поэтому вся надежда на вертолетчиков. Начинать работу надо прямо сейчас, немедленно.

Понимал, что рискую быть тут же отправленным назад, но кривить душой или давать невыполнимых обещаний не привык. А потому доложил Борису Евдокимовичу, что авиация может приступить к работе только утром. Ночью нельзя.

Нельзя? - председатель Правительственной комиссии испытующе посмотрел в глаза: сознаю ли я всю опасность и возможные последствия сложившейся ситуации? Не требуя подробных объяснений, распорядился: - Тогда прямо с рассветом. Каждое мгновение... Ну, Вы меня понимаете, генерал, берите дело в свои руки...

Подполковник А. Кушнин, тоже успевший переговорить с коллегами, подтвердил: положение критическое, медлить нельзя. Посоветовавшись, мы пришли к единому мнению: часть вертолетов гвардейского полка А. Серебрякова, перебазирующегося на учебный аэродром Черниговского ВВАУЛ, днем держать в районе АЭС, ночью возвращать на базу.

Доложив обстановку и выводы из нее командующему ВВС округа, поехали искать подходящее место для посадки. Улицы не годились - мешала паутина проводов, да и не разместишь тут большую группу вертолетов. Одну за другой браковали и площадки за чертой города: там болотистый грунт, сюда песок далеко возить, кроме того, набегут лишние километры до 4-го реактора. А цепкая, фенированная память воздушного разведчика все настойчивее возвращала на площадь перед Домом культуры. Проверил подходы к ней - сложноваты, однако опытный летчик сядет.

Сама мысль о развертывании временного аэродрома на центральной площади многим поначалу показалось абсурдной. Но веские доводы специалистов и вера в опыт и знания военных позволили нам отстоять свое решение. Этой посадочной площадке, условно названной "Кубок-1", предстояло сыграть важную роль в укрощении реактора, стать свидетелем массового мужества и героизма авиаторов, специалистов и рабочих, обеспечивающих подвоз и погрузку песка.

Рассвет встретили у речного вокзала. С помощью переносной радиостанции завели на посадку перелетевшие с базового аэродрома вертолеты. Прибыли с экипажами опытные авиаторы, заместитель командующего ВВС округа полковник Б. Нестеров и командир полка гвардии полковник А. Серебряков - это была уже надежная опора и реальная сила, на которую можно положиться во всем.

И в чрезвычайной обстановке не изменив правилу - тщательно и всесторонне готовить любое мероприятие, связанное с применением авиации, неукоснительно соблюдать летные законы - первые вылеты на радиационную разведку, другие задания Правительственной комиссии стремились максимально использовать для отработки методики руководства и производства полетов, подготовки экипажей, способов прицельного сброса грузов, мер безопасности.

Десятки раз поднимали в тот день в воздух винтокрылые машины Б. Нестеров и А. Серебряков, и все это время мне приходилось безотлучно руководить полетами. На следующие утро, когда основные организационные и технические задачи более или менее прояснились, со спокойной душой передал управление экипажами прибывшему руководителю полетов.

Для выполнения работ по ликвидации катастрофы на Чернобыльской АЭС была оперативно создана сводная авиационная группа. Командование направило в Чернобыль лучших вертолетчиков, большинство из которых специалисты 1-го класса. Почти вес они прошли школу мужества и боевого мастерства в составе ограниченного контингента советских войск в ДРА, отмечены высокими государственными наградами. По первому зову Родины, по долгу и совести патриоты, интернационалисты спешили на помощь Чернобылю, находя всюду понимание и поддержку. Яркий и далеко не единичный пример тому - перелет группы вертолетов МИ-26 из Закавказского военного округа, за тысячи верст.

Многие авиаторы накануне вернулись в часть из длительной командировки. Ни один не отказался лететь. На промежуточном аэродроме планировалось дать отдых экипажами. По предложению офицерского собрания, поддержанному всем личным составом, было принято решение немедленно продолжать перелет. Через два часа после посадки вблизи Чернобыля группа в полном составе пошла на задание по засыпке реактора. Экипажи до наступления темноты выполнили по пять-семь вылетов.

Вечером 27 апреля доложил председателю Правительственной комиссии о количестве сброшенного в кратер песка. Похвалы не ожидал, но и такого неудовольствия тоже. Нам прямо было сказано: эти десятки тонн для реактора, что слону дробина.

На следующий день, за счет ускорения погрузки вертолетов и сброса мешков, применения различных приспособлений (вроде опрокидывающихся ящиков, подвесных ковшей-грейферов) удалось засыпать песка в кратер в два с лишним раза больше, чем накануне. Это был предел физических возможностей людей. А для реактора все та же дробина.

Еще одна тревожная ночь сгустилась над Припятью. Не до сна. Есть площадки, вертолеты, можно организовать массированную атаку аварийного блока. Да что в ней толку, если по-прежнему вручную сталкивать мешки за борт! А если ... один большой мешок? С автоматической его отцепкой с замка внешней подвески?

Всего за три с половиной часа, оставшихся до рассвета, идея использования списанных тормозных парашютов в качестве контейнеров для транспортировки мешков получила с помощью командующего и штаба ВВС КВО, руководителей авиационных частей и вузов округа, местных партийных и советских органов реальное воплощение. К началу полетов на площадку были доставлены парашюты и первая партия приспособлений для крепления груза на внешней подвеске, изготовленных трудящимися Чернигова, Киева и Чернобыля.

29 апреля вертолетчики сбросили в кратер песка втрое больше предыдущего. Мнение Правительственной комиссии, ученых: мало. Надо во много раз увеличить сброс. А тут еще вводная: обстановка заставляла покинуть Припять. С других площадок до реактора расстояние больше.

Найти ключ к решению задачи помог фронтовой опыт летчика-новатора, дважды Героя Советского Союза Ивана Семеновича Полбина. Разработанный им тактический прием, известный как "вертушка Полбина", позволил в годы войны многократно повысить эффективность боевого применения пикирующих бомбардировщиков. Конечно, о простом его копировании не могло быть и речи. Поэтому пришлось с помощью Нестерова и Серебрякова сделать необходимые расчеты, отработать вопросы взаимодействия экипажей в воздухе и наземных служб обеспечения.

С утра и до позднего вечера крутились над АЭС гигантские карусели. Когда доложили Председателю правительственной комиссии о количестве сброшенного груза, лицо Бориса Евдокимовича Щербины на миг просветлело. Иного и не ожидал - опасность была еще слишком велика и задача наращивать усилия по укупорке 4-го блока с авиаторов не снималась.

В соответствии с указаниями командующего ВВС округа генерала Н. Крюкова за ночь мы с Нестеровым и Серебряковым усовершенствовали "вертушку". Каждой группе однотипных вертолетов выделили свою площадку, тщательно рассчитали по времени и рубежам ввод групп в круг. Это позволило еще на четверть увеличить сброс. На очередном заседании Правительственной комиссии после доклада авиаторов раздались аплодисменты. Тут же заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Щербина объявил благодарность всему личному составу авиагруппы...

Выполняя патриотический и воинский долг, авиаторы не помышляли о славе и наградах. После решения поставленных перед ними задач их направили в госпитали на медицинское обследование, а затем - в части. Но Родина помнила о героях Чернобыля. Многие летчики, штурманы, авиаспециалисты награждены орденами и медалями, грамотами Правительственной комиссии. Но никак не ожидал, что мой труд в те дни будет отмечен орденом Ленина и медалью "Золотая Звезда". Невольно вспомнились мне слова Александра Ивановича Покрышкина об истоках мужества и героизма в воздушных боях: "Самым главным, самым священным для меня был всегда долг перед Родиной. Я не останавливался перед трудностями, если они вставали на моем пути, не хитрил ни перед собственной совестью, ни перед товарищами. В бою старался как можно лучше выполнить поставленную задачу, нанести врагу как можно больший урон". И вот - Чернобыль. Больше сорока лет прошло после войны. Другие люди, иная обстановка, необычные задачи. Но каждый из нас, находившихся в зоне аварии, испытывал те же чувства, такую же потребность поступать по долгу и совести, о которых говорил маршал авиации Покрышкин. Вот тот случай, когда высоких слов не стыжусь.

Ни один летчик не дрогнул в полете над реактором, ни один специалист наземной службы не покинул своего поста без приказа.

Меняются поколения авиаторов, уже не дети - внуки фронтовиков становятся в крылатый боевой строй. Равняясь на подвиги героев Великой Отечественной войны и своих современников, сильные духом и мастерством, они всегда начеку, в любую минуту готовы с честью выполнить свой патриотический и интернациональный долг. И нет такой силы, которая заставила бы наследников боевой славы и традиций Военно-Воздушных Сил свернуть с заданного курса".

Представленные материалы о засыпке разрушенного реактора 4-го ЭБ дополним ретроспективным анализом одного из специалистов Курчатовского института, проработавшего более 10 лет в Чернобыле, продолжающего и в настоящее время проводить исследования по ядерному и радиационному состоянию "Саркофага". Это д.ф.-м.н. А.А. Боровой [12]: "На видеокассете, пролежавшей несколько лет в закрытом архиве и только недавно ставшей доступной для просмотра, можно увидеть вертолет, приближающийся с северо-востока к разрушенному блоку. Хриплый, усталый голос невидимого нам человека кричит: "На трубу! На трубу! До объекта сто метров, пятьдесят, тридцать, сброс! Давай! Передержал ..." и далее уже крутые русские выражения.

Вертолет пролетает рядом с трубой, общей для 3-го и 4-го блоков, и в этот момент от него отделяется груз. Он падает внутрь развалин, и здание сотрясается от удара, как при настоящей бомбежке.

Такую картину можно было наблюдать, начиная с 28-го апреля в течение многих дней. Переброшенные из Афганистана лучшие военные летчики забрасывали разрушенный реактор самыми разными материалами. Эти материалы должны были попасть в открытую взрывом вертикальную шахту реактора, туда, откуда вырывался белесый дым, и стать барьером на пути ядерной, радиационной и тепловой опасности.

Прежде всего, бросали материалы, содержащие бор. Они должны были предотвратить самопроизвольную цепную реакцию, поскольку бор - один из самых эффективных поглотителей нейтронов. Достаточно ввести несколько десятков килограмм этого элемента внутрь работающего реактора РБМК, чтобы навсегда прекратить ядерную реакцию. А в развал реактора было сброшено за первые дни после аварии в тысячи раз больше - 40 т соединений бора. Так боролись с ядерной опасностью.

Бросались и другие материалы. Они должны были засыпать шахту реактора, создать фильтрующий слой на пути выбрасываемой радиоактивности. Среди них глина, песок, доломит.

Так пытались уменьшить радиационную опасность.

Наконец, бросали металлический свинец в самых разных изделиях - дробь, болванки и т.п. Свинец должен был расплавиться, соприкоснувшись с раскаленными материалами реактора, и тем самым взять на себя часть выделяющегося тепла. Предотвратить "Китайский синдром". Свинца сбросили 2400 т.

Согласно первоначальному плану, шахта реактора должна была постепенно покрываться сыпучей массой - это уменьшало выброс радиоактивности, но и уменьшало отвод тепла. По расчетам экспертов, совместное действие этих двух факторов должно было привести сначала к падению выброса, затем к подъему (прорыв горячих газов) и снова к окончательному падению.

Многие причины мешали точно измерить количество выбрасываемой активности - ошибка измерений была огромной. Тем не менее, эти измерения показали сначала падение выброса, потом увеличение. Потом ...

Практика прекрасно подтвердила расчеты теории. И так считалось три года, а во многих работах продолжает утверждаться и сейчас. Но в 1989-90 гг. стало очевидным, что большинство сброшенных материалов не попало в шахту реактора и не выполнило своего назначения. Совпадение расчетной и измеренной кривой, скорее всего, следует считать результатом психологического воздействия расчетов на результаты весьма неточных измерений.

Давайте рассмотрим факты.

Факт первый. Обратимся к фотографии Центрального зала реактора. Он буквально засыпан сброшенными материалами, которые образовали в зале многометровые холмы. Это можно было наблюдать с вертолетов, до завершения строительства укрытия, это же подтверждают группы, проникшие в него после периода длительной подготовки. Но это, правда, не исключает того, что немалая часть материалов все-таки попала в отверстие шахты реактора.

Факт второй. В середине 1988 г. исследователям удалось с помощью оптических приборов и телекамер увидеть то, что находится внутри самой шахты. Существенно, что сброшенных материалов они там практически не обнаружили. Но и здесь можно возразить - эти материалы попадали в область очень высоких температур, расплавлялись и растекались по нижним помещениям реактора. Такой процесс вполне мог происходить. На нижних этажах действительно обнаружили большие массы застывшей лавообразной массы, содержащей ядерное топливо.

Факт третий. Индикатором того, что в состав лавы вошли не только материалы собственно реактора, бетон, разного рода защиты и т.п., но и сброшенные с вертолетов, мог бы стать свинец. Свинца в реакторе и его окружении нет, а сбросили его 2400 т. И вот, после исследования десятков проб лавы, выяснилось, что свинца в них ничтожные количества. Значит, в шахту он практически не попадал. Поэтому и другие компоненты засыпки если и попадали, то в таких количествах, что это решающим образом не повлияло на поведение выброса.

Таковы известные нам сейчас факты.

Что же помешало летчикам выполнить задание?

Я не профессионал, и мне трудно судить. Но, по-видимому, риск столкнуться со 150-метровой трубой, столб дыма, содержащий огромную радиоактивность (об этом пилоты, конечно, знали), - все это не способствовало успешному бомбометанию. Главное же заключалось в том, что выброшенная взрывом и ставшая почти вертикально верхняя "крышка" реактора с сотнями труб, которые она вытянула за собой, создали как бы щит, отбрасывающий в Центральный зал все падающие материалы.

Значит - все зря? Зря военный летчик капитан Сергей Володин первым зависал в радиоактивном дыму прямо над шахтой реактора, чтобы примериться к страшной цели? Зря полковник Б. Нестеров сбросил самый первый мешок с песком и разметил маршрут полета?

Нет, так считать тоже нельзя. Материалы, содержащие бор, попали в Центральный зал, куда во время взрыва были выброшены многочисленные фрагменты активной зоны реактора и топливная пыль. Попав на топливо, эти материалы сделали его ядерно-безопасным.

Песок, глина, доломит засыпали во многих местах толстым слоем радиоактивные обломки и облегчили впоследствии работу строителям и исследователям.

Небольшая часть материалов все же могла попасть в шахту и облегчить образование лавы.

Потребовалось три года напряженной работы, чтобы собрать и осознать факты".

К одной из сложнейших и долговременных задач, возникших сразу же после взрыва 4-го ЭБ на ЧАЭС, относится радиационна