Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Три государства объявили Вашему Величеству войну. Отец мой всегда говорил, что при первом же известии о войне напьется с радости. Жду этого, потому что нам необходимо увидеться.

Матиуш, король

 

Сильно билось сердце Матиуша, когда он подозвал к решетке Фелека и передал ему свое письмо.

 

И еще сильнее билось его сердце, когда на другой день таким же образом он получил ответ.

 

Король! — писал Фелек. — Мой отец — военный, он взводный командир придворной стражи, и я очень хочу попасть в королевский сад. И я Тебе, король, верен и готов пойти за Тебя в огонь и в воду и защищать Тебя до последней капли крови. Когда бы Тебе ни понадобилась моя помощь, свистни только, и я явлюсь по первому зову.

 

Фелек

 

Матиуш положил письмо на самое дно ящика, под книги, и начал старательно учиться свистеть.

 

Матиуш был острожен, он не хотел себя выдать. Если он потребует, чтобы Фелека впустили в сад, сейчас же начнутся совещания: а зачем, а откуда он знает, как его зовут, а где они познакомились? А что будет, если их выследят и, в конце концов, не позволят? Сын взводного. Уж хоть бы поручика! Сыну офицера, может быть, позволили бы, а так, наверно, не согласятся.

 

«Нужно еще подождать, — решил Матиуш. — А пока я научусь свистеть».

 

Не так-то легко научиться свистеть, если нет никого, кто бы мог показать, как это делается. Но у Матиуша была сильная воля, поэтому он научился.

 

И свистнул.

 

Свистнул только на пробу, чтобы убедиться, что он умеет. И каково же было его удивление, когда через минуту перед ним предстал — вытянувшись в струнку — Фелек, собственной персоной.

 

— Как ты сюда попал?

 

— Перелез через решетку.

 

В королевском саду росли густые кусты малины. Там-то и спрятался король Матиуш со своим другом, чтобы посоветоваться, что делать дальше.

 

— Слушай, Фелек, я очень несчастный король. С того времени, как я научился писать, я подписываю все бумаги. Считается, что я управляю целым государством, а на самом деле я делаю то, что мне приказывают. А приказывают мне делать самые скучные вещи и запрещают все, что приятно.

 

— А кто же вашему величеству запрещает и приказывает?

 

— Министры, — сказал Матиуш. — Когда был жив папа, я делал только то, что он приказывал.

 

— Ну да, тогда ты был королевским высочеством, наследником трона, а папа твой был королевским величеством, королем, но теперь…

 

— Теперь в сто раз хуже. Этих министров целая куча.

 

— Военные или гражданские?

 

— Один только военный.

 

— А остальные гражданские?

 

— Я не знаю, что значит гражданские.

 

— Гражданские — это такие, которые не носят мундиров и сабель.

 

— Ну да, гражданские.

 

Фелек положил в рот полную горсть малины и глубоко задумался. После чего нерешительно спросил:

 

— В королевском саду есть вишни?

 

Матиуша удивил этот вопрос, но, так как он питал к Фелеку большое доверие, он признался, что есть и вишни, и груши, и обещал, что будет через решетку передавать их Фелеку, сколько тот пожелает.

 

— Часто видеться мы не можем, потому что нас могут выследить. Будем делать вид, что мы друг друга совершенно не знаем. Будем переписываться. Письма будем класть на ограде (рядом с письмом могут лежать вишни). Когда эта тайная корреспонденция будет положена, ваше королевское величество свистнет, и я все заберу.

 

— А когда у тебя будет готов ответ, ты свистнешь, — обрадовался Матиуш.

 

— Королю не свистят, — объяснил Фелек. — Но я могу крикнуть кукушкой. Буду издалека куковать.

 

— Отлично, — сказал Матиуш. — А когда ты снова придешь?

 

Фелек долго что-то взвешивал и, наконец, ответил:

 

— Я не могу без разрешения сюда приходить. Мой отец взводный, и у него острое зрение. Отец не позволяет мне даже приближаться к ограде королевского сада, он много раз меня предупреждал: «Смотри, Фелек, чтобы тебе никогда не втемяшилось в голову лезть за вишнями в королевский сад, помни так же твердо, как то, что я твой родной отец: если тебя там поймают, я сдеру с тебя кожу и живого из рук не выпущу».

 

Матиуш смутился. Это было бы ужасно. Он с таким трудом нашел друга. И вот, по его вине, с этого друга могут содрать кожу! Нет, действительно, это уж слишком большая опасность.

 

— Ну, а как же ты теперь вернешься домой? — спросил обеспокоенный Матиуш.

 

— Пусть ваше величество удалится, а я уж как-нибудь это сделаю.

 

Матиуш признал совет благоразумным и вышел из малинника. И это было как раз вовремя, так как иностранный воспитатель, обеспокоенный отсутствием короля, разыскивал его в королевском саду.

 

Матиуш и Фелек действовали теперь сообща, хотя и разделенные решеткой. Матиуш часто вздыхал в присутствии доктора, который каждую неделю взвешивал его и обмеривал, чтобы знать, как растет маленький король и когда он вырастет; он жаловался на одиночество и раз даже напомнил военному министру, что очень хотел бы учиться военному делу.

 

— Может быть, господин министр знает какого-нибудь взводного, который мог бы давать мне уроки?

 

— Конечно, стремление вашего величества учиться военному делу весьма похвально, но почему, однако, это должен быть взводный?

 

— Может быть даже сын взводного? — сказал обрадованный Матиуш.

 

Военный министр нахмурил брови и записал требование короля.

 

Матиуш вздохнул: он знал, что ему ответят.

 

— О требовании вашего величества я доложу на ближайшем заседании совета министров.

 

Ничего из этого не выйдет; пришлют ему, наверно, какого-нибудь старого генерала.

 

Однако случилось иначе.

 

На ближайшем заседании совета министров обсуждался только один вопрос: королю Матиушу объявили войну сразу три государства.

 

Война!

 

Недаром Матиуш был правнуком храброго Павла Победителя — кровь в нем заиграла.

 

Ах, если бы иметь стекло, зажигающее неприятельский порох на расстоянии, и шапку-невидимку!

 

Матиуш ждал до вечера, ждал назавтра до полудня. И напрасно. О войне сообщил ему Фелек. Извещая о предыдущем письме, Фелек прокуковал только три раза; на этот раз он прокуковал наверно раз сто. Матиуш понял, что письмо будет содержать необычайное сообщение. Однако не знал, что уж настолько необычайное. Войны уже давно не было, так как Стефан Разумный умел ладить с соседями, и хотя большой дружбы между ними не было, но и открытой войны ни сам он не объявлял, ни они не осмеливались объявить ему.

 

Ясно: враги воспользовались тем, что Матиуш маленький и неопытный. Но тем сильнее жаждал Матиуш доказать, что они ошиблись, что король Матиуш, хоть он и мал, сумеет защитить свою страну. Письмо Фелека сообщало:

 

Хорошо, пусть будет война.

 

Легко было тогда притворяться смелым, но трудно теперь отвечать за неосторожно написанные слова. Что сказать, если король спросит, почему он тогда так написал? А ведь все началось с того, что после смерти старого короля не хотели признать Матиуша.

 

Об этом знали все министры и даже немного радовались, потому что недолюбливали старшего министра за то, что он слишком любил распоряжаться и был страшно гордый.

 

Никто не хотел ничего советовать, каждый думал, как поступить, чтобы гнев короля за утайку такого важного события обрушился на другого.

 

— Осталась минута, — сказал военный министр, застегнул пуговицу, поправил ордена, подкрутил ус, взял со стола револьвер — и через минуту уже стоял, вытянувшись, перед королем.

 

— Итак, война? — тихо спросил Матиуш.

 

— Так точно, ваше величество.

 

У Матиуша камень упал с сердца, потому что, должен вам сказать, и Матиуш провел эти десять минут в большом волнении.

 

«А может быть, Фелек только так написал? А может быть, это неправда? Может быть, он пошутил?»

 

Краткое «так точно» рассеивало все сомнения. Война, и большая война. Хотели обойтись без него. А Матиуш только одному ему известным способом раскрыл эту тайну.

 

Спустя час мальчишки кричали во весь голос:

 

— Экстренное сообщение! Кризис кабинета министров!

 

Это означало, что министры поссорились.

 

Кризис кабинета министров был такой: председатель делал вид, что он оскорблен и отказывался быть старшим министром. Министр путей сообщения сказал, что не может возить войска, потому что у него нет необходимого количества паровозов. Министр просвещения сказал, что учителя, наверное, пойдут на войну, значит, в школах еще больше будут бить стекла и портить парты, следовательно, и он отказывается.

 

На четыре часа было назначено чрезвычайное совещание.

 

Король Матиуш, пользуясь замешательством, пробрался в королевский сад и громко свистнул раз и второй, но Фелек не показывался.

 

«С кем бы посоветоваться в такую важную минуту? — Матиуш чувствовал, что на нем лежит большая ответственность. — Что делать?»

 

Король Матиуш так огорчился, что даже заплакал. Наконец, он прислонился к стволу березы и задремал.

 

И приснилось ему, что отец его сидит на троне, а перед ним стоят, вытянувшись, все министры. Внезапно большие часы тронного зала, заведенные последний раз четыреста лет тому назад, зазвонили, напоминая церковный колокол. В зал вошел церемониймейстер, а за ним двести лакеев несли золотой гроб. Тогда король-отец сошел с трона и лег в этот гроб; церемониймейстер снял корону с головы отца и возложил ее на голову Матиуша. Матиуш хотел сесть на трон, но смотрит — там снова сидит его отец, уже без короны и такой странный, как будто это не он, а только его тень.

 

Отец сказал: «Матиуш, церемониймейстер отдал тебе мою корону, а я тебе отдаю мой ум».

 

И тень короля взяла в руки свою голову, — у Матиуша даже сердце забилось, что же теперь будет!

 

Но кто-то тронул Матиуша, и он проснулся.

 

— Ваше величество, скоро четыре часа.

 

Матиуш поднялся с травы, на которой спал; он чувствовал себя гораздо лучше, чем тогда, когда вставал с постели. Не знал Матиуш, что не одну ночь проведет он так под открытым небом, на траве, что надолго распрощается со своей королевской постелью.

 

И так, как ему и снилось, церемониймейстер подал Матиушу корону. Ровно в четыре часа в зале заседаний король Матиуш позвонил в колокольчик и сказал:

 

— Господа, совещание начинается.

 

— Прошу слова, — отозвался старший министр.

 

И начал длинную речь о том, что не может больше работать, что жаль ему оставлять короля одного в такую тяжелую минуту, но что он вынужден уйти, так как болен.

 

То же самое сказали четыре других министра. Матиуш ничуть не испугался, только сказал:

 

— Все это очень неприятно, но сейчас война и нет времени на болезни и усталость. Вы, господин старший министр, знаете все дела, значит, должны остаться. Когда я выиграю войну, тогда поговорим.

 

— Но в газетах писали, что я ухожу.

 

— А теперь напишут, что вы остаетесь, потому что такова моя просьба.

 

Король Матиуш хотел сказать: «Таково мое приказание», но, по-видимому, ум отца подсказал ему в такую важную минуту заменить слово «приказание» словом «просьба».

 

— Господа, мы должны защищать отечество, должны защищать нашу честь.

 

— Значит, ваше величество будет сражаться с тремя государствами? — спросил военный министр.

 

— А что же вы хотите, господин министр, чтобы я просил их о мире? Ведь я правнук Павла Победителя.

 

Министрам понравилась такая речь. А старший министр был доволен, что король его просит. Он еще немного упирался для вида, но в конце концов согласился остаться.

 

Совещание продолжалось долго, а когда окончилось, мальчишки на улицах кричали:

 

— Чрезвычайный выпуск! Кризис ликвидирован!

 

Это означало, что министры помирились.

 

Матиуш был немного удивлен, что на заседании ничего не говорилось о том, как он, Матиуш, будет держать речь перед народом, как будет ехать на белом коне во главе храбрых войск. Говорили о железных дорогах, о деньгах, сухарях, сапогах для армии, о сене, овсе, волах и свиньях, как будто речь шла не о войне, а о чем-то совсем другом.

 

Матиуш много слышал о давних войнах, но ничего не знал о современной войне. Он должен был вскоре ее узнать, должен был понять, для чего эти сухари и сапоги и что общего имеют они с войной.

 

Назавтра, в обычное время, явился его иностранный воспитатель, чтобы начать занятия.

 

Однако не прошло и половины урока, как Матиуша позвали в тронный зал.

 

— Уезжают послы государств, которые объявили нам войну.

 

— А куда они едут?

 

— Домой.

 

Матиушу казалось странным, что они могут так спокойно уезжать, однако он предпочитал, чтобы это было так, чем если бы их посадили на кол или подвергли пыткам.

 

— А зачем они пришли?

 

— Проститься с вашим величеством.

 

— Мне надо принять обиженный вид? — спросил он тихо, чтобы не услышали лакеи, так как иначе они потеряли бы к нему уважение.

 

— Нет, ваше величество, лучше проститься с ними любезно. Впрочем, они это сделают сами.

 

Послы не были связаны, ни на ногах, ни на руках у них не было цепей.

 

— Мы пришли проститься с вашим королевским величеством. Нам очень неприятно, что начинается война. Мы сделали все, чтобы не допустить ее. К сожалению, нам это не удалось. Мы вынуждены вернуть вашему королевскому величеству полученные ордена, ибо нам не полагается носить ордена государства, с которым наши правительства ведут войну.

 

Церемониймейстер принял от них ордена.

 

— Благодарим ваше величество за гостеприимство в вашей прекрасной столице, откуда мы уносим самые приятные воспоминания. Мы не сомневаемся, что это маленькое недоразумение скоро кончится и прежняя сердечная дружба снова соединит наши правительства.

 

Матиуш встал и спокойным голосом ответил:

 

— Скажите вашим правительствам, что я искренне рад, что вспыхнула война. Постараемся возможно быстрее вас победить, — а условия мира поставить мягкие. Так делали мои предки.

 

Один из послов слегка улыбнулся, последовал низкий поклон, церемониймейстер трижды ударил об пол серебряным жезлом и возгласил:

 

— Аудиенция окончена.

 

Речь короля Матиуша, повторенная всеми газетами, вызвала восторг. Перед королевским дворцом собралась огромная толпа. Приветствиям не было конца.

 

Так прошло три дня. И король Матиуш напрасно ждал, когда, наконец, его позовут. Ведь не для того же существует война, чтобы короли учились грамматике, писали диктовки и решали арифметические задачки.

 

Опечаленный ходил Матиуш по саду, когда услыхал знакомый крик кукушки.

 

Минута — и в его руке драгоценное письмо от Фелека.

 

Еду на фронт. Отец напился, как и обещал, но вместо того, чтобы лечь спать, начал готовиться в дорогу. Не нашел манерки, складного ножа и пояса для патронов. Он подумал, что это взял я, и здорово меня отлупил. Сегодня или завтра ночью удеру из дому. Был на железной дороге. Солдаты обещали взять меня с собой. Может быть, ваше величество захочет дать мне какое-нибудь поручение, жду в семь часов. Не мешало бы иметь на дорогу колбасы, лучше копченой, фляжку водки и немного табака.

 

Неприятно, когда король должен потихоньку красться из дворца, как воришка. А еще хуже, когда такому путешествию предшествует экскурсия в столовую, где пропадает бутылка коньяка, почти целый батон колбасы и большой кусок лосося.

 

«Война, — думал Матиуш. — Ведь на войне можно даже убивать».

 

Матиуш был очень грустный, а Фелек сиял.

 

— Коньяк еще лучше водки. Ничего, что нет табака. Я насушил себе листьев, а потом буду получать обычную солдатскую порцию. Не пропадем. Жаль только, что главнокомандующий — шляпа.

 

— Как это, шляпа?… Кто такой?

 

Матиушу кровь ударила в голову. Опять его обманули министры. Оказывается, что войска уже неделя как в дороге, что уже состоялись два не очень удачных сражения, а во главе войска старый генерал, о котором даже отец Фелека, правда, немного пьяный, сказал, что он остолоп. А Матиушу сказали, что он поедет на фронт, может быть, всего один раз, и то в такое место, где ему ничего не будет угрожать. Матиуш будет учиться, а народ будет его защищать. Когда приведут раненых в столицу, Матиуш навестит их в госпитале, а когда убьют генерала, Матиуш будет на похоронах.

 

«Как же это? Значит, не я буду защищать народ, а народ будет защищать меня? А как же королевская честь? А что о нем подумает Иренка? Значит, он, король Матиуш, только для того и король, чтобы учиться грамматике и дарить девочкам куклы до потолка. Нет, если так думают министры, то они плохо знают Матиуша».

 

Фелек доедал пятую горсть малины, когда Матиуш тронул его за плечо и сказал:

 

— Фелек.

 

— Слушаю, ваше величество.

 

— Хочешь быть моим другом?

 

— Слушаю, ваше величество.

 

— Фелек, то, что я тебе сейчас скажу, — тайна. Помни об этом и не выдай меня.

 

— Слушаю, ваше величество;

 

— Сегодня ночью я убегаю с тобой на фронт.

 

— Слушаю, ваше величество.

 

— Давай поцелуемся.

 

— Слушаю, ваше величество.

 

— И говори мне «ты».

 

— Слушаю, ваше величество.

 

— Я уже не король. Я, постой, — как бы мне себя назвать? Я Томек Палюх. Ты для меня — Фелек, я для тебя — Томек.

 

— Слушаю, — сказал Фелек, торопливо глотая кусок лосося.

 

Решено: сегодня в два часа ночи Матиуш будет у решетки.

 

— Слушай, Томек, если нас будет двое, то провизии должно быть больше.

 

— Хорошо, — ответил Матиуш неохотно: ему казалось, что в такую важную минуту не следовало думать о желудке.

 

Иностранный воспитатель поморщился, когда увидел на щеке Матиуша следы малины от поцелуя Фелека, но так как и до дворца дошла уже военная суматоха, он ничего не сказал.

 

Неслыханная вещь: кто-то стянул вчера из королевского буфета только что начатую бутылку коньяка, превосходную колбасу и половину лосося. Эти деликатесы иностранный педагог выговорил себе заранее, когда принимал должность воспитателя наследника трона, еще при жизни старого короля. И вот сегодня он был впервые лишен всего этого. Повар очень хотел бы возместить ему эту потерю, но нужно было написать новое требование, на котором дворцовое управление должно было поставить штамп, подписать которое должен был придворный эконом, — и только тогда, по приказу начальника погребов, можно было получить новую бутылку. Если же кто-нибудь из них и захочет задержать разрешение до окончания следствия, — прощай, милый коньяк, на месяц, а то и дольше.

 

Воспитатель сердито налил королю его рюмку рыбьего жиру и на пять секунд раньше, чем того требовал регламент, дал Матиушу знак идти спать.

 

— Томек, ты здесь?.

 

— Здесь. Это ты, Фелек?

 

— Я. Черт побери, еще где-нибудь наткнемся на стражу.

 

С трудом удалось Матиушу влезть на дерево, с дерева на ограду, а с ограды спрыгнуть на землю.

 

— Король, а неуклюжий, как баба, — пробурчал Фелек, когда Матиуш с небольшой высоты скатился на землю и издалека послышался крик дворцового часового:

 

— Кто там?

 

— Не отзывайся, — шепнул Фелек.

 

Падая на землю, Матиуш поцарапал себе кожу на руке: это была первая рана, полученная им на войне.

 

Они потихоньку проскользнули через дорогу к оврагу и там, ползя на животе, под самым носом у караула, добрались до тополиной аллеи, которая вела к казармам. Казармы они обошли с правой стороны, ориентируясь по свету большой лампы казарменной тюрьмы, потом перешли мостик и уже по ровной дороге вышли прямо на центральный военный вокзал.

 

То, что увидел здесь Матиуш, напомнило ему рассказы о давних временах. Да, это был лагерь. Куда ни посмотри, всюду горели костры, а возле них солдаты готовили ужин, разговаривали или спали.

 

Матиуш не удивлялся, с каким знанием дела Фелек вел его к своему отряду. Матиуш думал, что все мальчики некороли такие. Однако, Фелек был исключением даже среди очень отважных. В толкотне, когда каждый час новый поезд привозил новые войска, когда отряды все время меняли места, то приближаясь к путям, то выбирая более подходящее место для постоя, заблудиться было очень легко. И Фелек даже останавливался раза два в нерешительности. Он был тут днем, но с того времени многое изменилось. Несколько часов тому назад здесь стояли пушки, но их уже погрузили на поезд. А тем временем прибыл полевой госпиталь. Саперы перекочевали к полотну железной дороги, а их место заняли телеграфисты. Часть лагеря была освещена большими прожекторами, а часть тонула во мраке. В дополнение к этим неприятностям пошел дождь, а так как трава была вытоптана, ноги начали утопать в липкой грязи.

 

Матиуш не смел остановиться, чтобы не потерять Фелека; он задыхался, так как Фелек скорее бежал, чем шел, толкая проходящих солдат, которые в свою очередь толкали его.

 

— Кажется мне, что это должно быть где-то здесь, — сказал он вдруг, осматриваясь. Он прищурился; внезапно взгляд его упал на Матиуша.

 

— Ты не взял пальто? — спросил он.

 

— Нет, пальто мое висит в королевской гардеробной.

 

— И рюкзака не взял? Ну, знаешь, чтобы так идти на войну, надо быть простофилей, — вырвалось у Фелека.

 

— Или героем, — ответил обиженный Матиуш. Фелек прикусил язык: он забыл, что Матиуш как-никак король. Но он был очень сердит на то, что идет дождь, что куда-то ушли знакомые солдаты, которые обещали спрятать его в своем вагоне, и что он не предупредил Матиуша, что нужно взять в дорогу.

 

Фелек хотя и получил затрещину от отца, но зато у него манерка, складной нож и пояс, без которого ни один рассудительный человек на войну не пойдет. А Матиуш, вот ужас, — в лакированных туфлях и с зеленым галстуком. Этот галстук, плохо завязанный в спешке и вымазанный грязью, придавал лицу Матиуша такой жалкий вид, что Фелек рассмеялся бы, если бы не тревожные мысли, которые, может быть, слишком поздно пришли ему в голову.

 

— Фелек, Фелек! — послышалось вдруг.

 

К ним приближался огромного роста детина, тоже доброволец, но уже одетый в шинель — почти настоящий солдат.

 

— Я ждал тебя. Наши уже на вокзале, через час погружаемся. Скорей!

 

«Еще скорей!» — подумал король Матиуш.

 

— А это что за кукла с тобой? — спросил парень, указывая на Матиуша.

 

— Да, видишь ли, потом тебе расскажу. Это длинная история; я должен был его взять.

 

— Ну, не знаю. Если бы не я, тебя самого бы не взяли. А ты еще привел этого щенка.

 

— Не ругайся, — сердито ответил Фелек. — Благодаря ему у меня целая фляжка коньяка, — добавил он шепотом, так, чтобы Матиуш не слышал.

 

— Дай попробовать.

 

— Это мы еще посмотрим.

 

Долго шли в молчании три добровольца. Самый старший был сердит на то, что Фелек его не послушался, Фелек — огорчен, что попал в дурацкое положение, а Матиуш так обижен, так смертельно обижен, что, если бы он не вынужден был молчать, он ответил бы этому проходимцу так, как на оскорбление отвечают короли.

 

— Слушай, Фелек, — вдруг остановился провожатый, — если ты не отдашь мне коньяк, иди туда один. Я тебе устроил место, ты обещал слушаться. Что же будет потом, если ты уже сейчас упрямишься?

 

Началась ссора, и, может быть, дело дошло бы до драки, но в этот момент взлетел на воздух ящик ракет, по-видимому по неосторожности кем-то обсыпанный порохом. Два испуганных артиллерийских коня понесли. Произошло замешательство, чей-то стон прорезал воздух, еще минута, и их провожатый лежал в луже крови с раздробленной ногой.

 

Фелек и Матиуш стояли растерянные. Что делать? Они были готовы к смерти, к ранам и крови, но позднее, на поле боя.

 

— Почему здесь дети болтаются, что это за порядки? — заворчал какой-то человек, по-видимому доктор, отталкивая их в сторону. — Уж верно я угадал: доброволец. Сидеть бы тебе дома, соску сосать, сопляк, — бормотал он, разрезая штанину раненого вынутыми из рюкзака ножницами.

 

— Томек, бежим! — крикнул Фелек, заметив издалека военный патруль, проходящий возле носилок, на которые санитары собирались положить несчастного добровольца.

 

— Оставим его? — спросил несмело Матиуш.

 

— А что? Пойдет в госпиталь. К военной службе непригоден.

 

Они спрятались в тени палатки. Через минуту место, где лежал раненый, опустело, остался только сапог, шинель, которую бросили санитары, кладя раненого на носилки, да кровь, смешанная с грязью.

 

— Шинель пригодится, — сказал Фелек. — Отдам, когда поправится, — добавил он в оправдание. — Пошли на вокзал, мы уже потеряли десять минут.

 

В отряде шла перекличка, когда они с большим трудом протиснулись на перрон.

 

— Не расходиться! — приказал молодой поручик. — Сейчас я вернусь.

 

Фелек рассказывал, что приключилось с добровольцем, и не без тревоги представил Матиуша.

 

— Что скажет поручик? — беспокоился Матиуш.

 

— Поручик выбросит его из вагона на первой же станции. О тебе, Фелек, мы уже говорили, и то он морщился. Эй, вояка, сколько тебе лет?

 

— Десять.

 

— Ничего не выйдет. Если хочет, пусть лезет в вагон; но поручик его выкинет, и нам еще достанется.

 

— Если меня поручик выкинет из вагона, я пойду пешком! — крикнул возмущенно Матиуш.

 

Его душили слезы. Он, король, который должен был покинуть свою столицу на белом коне, во главе войска, осыпаемый из окон цветами, удирает потихоньку, как вор, чтобы исполнить свой священный долг защиты страны и подданных, ~~ и вот одно за другим сыплются на него оскорбления.

 

Коньяк и лосось быстро прояснили лица солдат.

 

— Королевский коньяк, королевский лосось, — хвалили они.

 

Не без радости наблюдал Матиуш, как солдаты пили коньяк воспитателя.

 

— Ну, братишка, опрокинь и ты шкалик; посмотрим, умеешь ли воевать.

 

Наконец-то Матиуш пьет то, что пили короли.

 

— Долой рыбий жир! — воскликнул он.

 

— Хе, хе, — да ты революционер, — не расслышав, сказал молодой капрал. — Тебе не нравится режим? Уж не считаешь ли ты короля Матиуша тираном? Будь осторожней, сынок, за такое одно «долой» можно получить пулю туда, куда не следует.

 

— Король Матиуш не тиран, — живо запротестовал Матиуш.

 

— Мал еще, неизвестно, что из него вырастет.

 

Матиуш хотел еще что-то сказать, но Фелек ловко перевел разговор на другую тему.

 

— Так вот я и говорю, идем мы втроем, а тут как грохнет — я думал бомба с самолета. А это ящик с ракетами. Потом такие звезды посыпались с неба!

 

— А на кой дьявол нужны им ракеты?

 

— Чтобы освещать дорогу, когда нет прожекторов.

 

— А там рядом стоит тяжелая артиллерия, кони перепугались и — на нас. Мы оба в сторону, а тот не успел.

 

— И здорово его ранило?

 

— Крови было много. Его тут же унесли.

 

— Вот она, война, — вздохнул кто-то. — Есть у вас там еще коньяк? Что же это поезда не видать?

 

В эту минуту, пыхтя, подошел поезд. Шум — суматоха — беготня.

 

— Никому не садиться! — крикнул, подбегая, поручик. Но его голос потерялся в шуме.

 

Матиуша и Фелека солдаты бросили в вагон, как два пакета. Снова где-то какие-то две лошади упирались, не желая входить в вагон. Какие-то вагоны должны были отцепить или прицепить, поезд дрогнул — что-то стукнуло — машинист снова дал задний ход.

 

Кто-то вошел в вагон с фонариком, стал выкрикивать фамилии. Потом солдаты выбежали с котелками за супом.

 

Матиуш как будто бы все видел и слышал, но глаза у него слипались. Когда поезд, наконец, тронулся, Матиуш не знал. Когда он проснулся, мерный стук колес указывал на то, что поезд шел уже полным ходом.

 

«Еду», — подумал король Матиуш. И снова заснул.

 

Поезд состоял из тридцати товарных вагонов, в которых ехали солдаты, нескольких открытых платформ с повозками и пулеметами и одного пассажирского вагона для офицеров. Проснулся Матиуш с легкой головной болью. Кроме того, болела ушибленная нога, спина и глаза. Руки были грязные и липкие, при этом его мучил зуд.

 

— Вставайте, разбойники, суп остынет.

 

Не привыкший к солдатской пище, Матиуш с трудом проглотил несколько ложек.

 

— Ешь, брат, ничего другого не получишь, — уговаривал его Фелек, но безрезультатно.

 

— У меня болит голова.

 

— Слушай, Томек, только не вздумай разболеться, — шепнул опечаленный товарищ. — На войне можно быть раненым, но не больным.

 

И Фелек начал вдруг чесаться.

 

— Старик был прав, — сказал он, — уже паразиты кусаются. А тебя не кусают?

 

— Кто? — спросил Матиуш.

 

— Кто? Блохи. А может что и похуже. Старик мне говорил, что на войне меньше досаждают пули, чем эти зверюшки.

 

Матиуш знал историю несчастного королевского лакея и подумал:

 

«Интересно, как выглядит насекомое, которое тогда так разгневало короля?» Но долго раздумывать не было времени, потому что капрал вдруг закричал:

 

— Прячьтесь, поручик идет!

 

Их втолкнули в угол вагона и прикрыли попоной.

 

Когда проверили их одежду, оказалось, что тому и другому чего-нибудь не хватало. Но в вагоне был один солдат — портной, любящий свое ремесло, и он охотно взялся от скуки перешить для добровольцев солдатскую форму.

 

Хуже было с сапогами.

 

— Слушайте, мальчики, вы действительно думаете воевать?

 

— Для того и едем.

 

— Так-то оно так, да походы больно тяжелые. Сапоги для солдата — это первое дело после ружья. Пока ноги здоровы, ты вояка, а как натер их — калека. Кончено дело. Никуда.

 

Так они ехали, толкуя о том о сем. Остановки были длительные. То их задерживали на станциях по часу и дольше, то ставили на запасный путь, чтобы пропустить более важные составы, то возвращали обратно на станции, которые они уже проехали, то останавливали в двух верстах от вокзала, так как путь был закрыт.

 

В соседнем вагоне солдаты пели, кто-то играл на гармонике. Даже танцевали на остановках. А для Матиуша и Фелека время тянулось особенно томительно, потому что их не выпускали из вагона.

 

— Не высовывайтесь, поручик увидит.

 

Матиуш чувствовал себя таким усталым, как будто он перенес не одно, а пять больших сражений. Он хотел уснуть и не мог: его мучил зуд. В вагоне было душно, но выйти было опасно.

 

— Знаете, почему мы так долго стоим? — пришел с новостью один солдат, веселый, живой, который все где-то вертелся и каждый раз приходил с какой-нибудь новостью.

 

— Ну что? Верно, неприятель взорвал мост или путь поврежден?

 

— Нет, наши хорошо стерегут мосты.

 

— Значит, угля не хватило, железная дорога не предвидела, что должен быть запас для стольких поездов?

 

— Может быть, какой-нибудь шпион повредил паровоз?

 

— И не поэтому. Все составы задержаны потому, что будет проезжать королевский поезд.

 

— А кто же, черт побери, будет в нем ехать — ведь не король же Матиуш?

 

— Его еще там не хватало!

 

— Хватало, не хватало, а он король — и все тут.

 

— Короли теперь на войну не ездят.

 

— Другие, может быть, не ездят, а Матиуш мог бы поехать, — вмешался вдруг Матиуш, хотя Фелек дергал его за шинель.

 

— Все короли одинаковы. Раньше, может быть, было иначе.

 

— Что мы знаем, как было раньше. Может быть так же лежали под периной, а раз никто не помнит, значит, врут.

 

— Зачем им врать?

 

— Ну, скажите, сколько королей убили на войне и сколько солдат?

 

— Но ведь король один, а солдат много.

 

— А тебе что, мало одного? И с одним-то наплачешься.

 

Матиуш не верил своим ушам. Он так много слышал о любви народа к королю, а в особенности войск. Еще вчера думал, что должен скрываться, чтобы от непомерной любви они не причинили ему вреда, а теперь видит, что, если бы он открыл им, кто он такой, это не вызвало бы никакого восторга.

 

Странно: армия едет драться за короля, которого не любит.

 

Матиуш боялся, чтобы чего-нибудь не сказали про отца.

 

Но нет, его даже похвалили.

 

— Покойник не любил войн. Сам не хотел драться, и народ к войне не принуждал.

 

Это замечание принесло некоторое облегчение наболевшему сердцу Матиуша.

 

— Да и в самом деле, что королю делать на войне? Поспит на траве — тут же насморк получит. Блохи ему спать не дадут. От запаха солдатского сукна голова разболится. И кожа у них нежная, и нос нежный.

 

Матиуш был справедливый мальчик, он не мог не признать, что они правы.

 

Вчера он спал на траве, — и действительно, у него насморк. И голова болит, и кожа невыносимо чешется.

 

— Ну, ребята, довольно — ничего хорошего не придумаем. Лучше давайте песню споем повеселей.

 

— Едем! — крикнул кто-то.

 

И действительно, поезд вскоре тронулся. Как ни странно, но так уж получалось, что каждый раз, когда кто-нибудь говорил, что поезд будет стоять долго, поезд внезапно трогался, солдаты вскакивали на ходу, и не один, замешкавшись, отставал в дороге.

 

— Учат нас не зевать, — догадался кто-то.

 

Приехали на большую станцию. Оказалось, что будет проезжать какая-то важная персона. Флаги, почетный караул, какие-то дамы в белом и двое детей с большими букетами.

 

— Королевским поездом едет на фронт сам военный министр.

 

Снова поставили поезд на соседний путь, где он стоял всю ночь, которую Матиуш проспал как убитый. Голодный, усталый и грустный спал Матиуш, и ничего ему не снилось.

 

С рассвета чистили и мыли вагоны, поручик бегал и сам за всем следил.

 

— Нужно вас спрятать, мальчики, а то будет вам крышка, — сказал капрал.

 

И Фелек с Матиушем были переведены в убогую избушку стрелочника. Добрая жена его занялась вояками. К тому же она была любопытна и решила, что от маленьких скорее что-нибудь узнает.

 

— Ох, дети, дети, — вздыхала она, — зачем это вам было надо? Не лучше ли ходить в школу? Откуда и куда вы едете?

 

— Уважаемая госпожа хозяйка, — нахмурясь, ответил Фелек, — отец наш — взводный. Он так нам на прощанье сказал: «У хорошего солдата ноги для похода, руки для ружья, глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, а язык для того, чтобы его держать за зубами, пока их не откроет ложка с солдатским супом. Солдат одним ружьем защищает одну голову. А одним глупым языком может погубить не одну свою голову, а целый отряд». Откуда и куда едем — это военная тайна. Ничего не знаем и ничего не скажем.

 

Добрая женщина даже рот раскрыла:

 

— Кто бы мог этого ожидать! Малыш, а говорит как старик. Вы правы: много шпионов околачивается возле войска. Наденет такой солдатский мундир и начинает выпытывать все, а потом — айда к врагу.

 

И от большого уважения она не только напоила их чаем, но и дала колбасы.

 

Матиушу завтрак показался очень вкусным, тем более, что он перед этим как следует умылся.

 

— Королевский поезд, королевский поезд! — раздался возглас.

 

Фелек и Матиуш влезли на лестницу, которая стояла возле домика стрелочника, и смотрели.

 

— Идет.

 

Красивый пассажирский поезд с большими окнами под<

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-11

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...