Символизм героя: из мифа — в сегодняшний день

Каждая социальная группа символизирует и защищает свои ценности, в том числе и тип героя, и тип героического поведения. С самых древних времен героя характеризует преодоление трудностей. В одном обществе это был Одиссей, а в другом — Паша Ангелина или Стаханов. Сказочные и мифологические герои прошлого проходили через длинные путешествия, сражения с врагами, пытались решить самые сложные и невероятные задачи. Затем в результате прохождения всех этих трудностей имеет место инициация героя и переход его в новую ипостась, открывающую ему новые возможности. Карл Густав Юнг справедливо отмечал, что "фигура героя есть архетип, который существует с незапамятных времен".

Как и сказочные герои наши первые народные депутаты тоже массово были борцами с системой. При этом они сразу несли с собой антисистему, грехи прошлого времени становились заслугами времени сегодняшнего: если принадлежность к КПСС становилась плюсом в той системе, то "в КПСС не состоял" было знаком доблести в этой.

Особая модель была нужна Леониду Кравчуку, Борису Ельцину и т.д. Чтобы оттенить свою принадлежность к высшей иерархии той системы, они должны были максимально сблизиться с новой прослойкой, находя защитные механизмы. Они близки богу Янусу, одна голова которого смотрит в прошлое, а другая в будущее. Вот как говорится об этом в "Энциклопедии символов": "Изображение бога с двумя головами позволяет трактовать этого бога самым различ­ным образом. Он становится символом любого противоречия: внешнее и внутреннее, душа и тело, миф и разум, правое и левое, консервативное и прогрессивное, материя и антиматерия, одним словом, вся диалектика находит в этом поле свое пластическое синтезированное воплощение. Но максимальное художественное наполнение этот образ находит, когда ему приписывается еще и двуполость "(Энц. символов. М., 1995. С. 125).

Это, вероятно, неизбежный тип "бога" переходного периода. Кстати, Янус помещался у входа в дома римлян, у ворот их городов.

Если вернуться к типу "богов" современности, то аналитики установили, что лидеры-экстраверты более склонны к сотрудни­честву, чем лидеры-интроверты. Из других исследований следует, что доминирующие личности чаще выступают за применение силы. Это лидеры типа Линдона Джонсона, Ричарда Никсона и Генри Кис­синджера. И наиболее опасна "смесь" интровертности с домини­рованием. Это люди типа Джона Даллеса, Эдгара Гувера и т.д., которые стремятся перестроить мир по своему образу и подобию. Отсюда следует, что Борис Ельцин как экстраверт более выгоден для украино-российских отношений, чем любой другой лидер. Нарциссический лидер любит управлять другими, он тщеславен, очень чувствителен к мнению о себе, ему трудно сближаться с другими, понимать их. Такого типа лидер имеет склонность к агрессии и враждебности. Именно так оценивается аналитиками лидер Ирака Саддам Хуссейн.

Разные страны в те или иные периоды своей истории несут в себе такие "корневые" модели героики, от которых отслаивается вся их мифология. Для США — это модель свободного человека, для Англии прошлого века - это была модель "бремени белого человека". Мы в СССР строили наш "новый мир" с "бронепоездом на запасном пути". В этом плане Золушка — это ранняя реализация модели американского стиля "selt-made man". "В индийской символике зола означает бренность, прошлое. Таким образом, сказка становится символом развития героя или героини из неблагоприятных исходных обстоятельств, в которых он (она) оказались из-за поражения (низло­жения) родителей или более отдаленных предков, герои овладевают новым знанием и тем самым могут более полно развить собственные скрытые возможности"(law же С. 212).

В рамках СССР "правильность" происхождения оценивалась по принадлежности к рабочим или колхозникам. В нашей модели мира простое происхождение всегда было добродетелью. В киномифологии прошлого сын академика чаще оказывался отбросом общества, чем сын рабочего, к примеру.

Американская мифология была не менее идеологизированной, чем наша. К примеру, после очередной своей победы Бэтмэн уле­тает сквозь огромный американский флаг. А биографические рассказы

о жизни Линкольна сходны с подобными же рассказами о детстве Ленина. Ленин, Сталин "создавались" идеологией по модели аске­тической жизни, свойственной христианской традиции.

Современность лишь подхватывает модели, выработанные за предыдущие столетия. Например, исходя из алхимической символики цвета, как пишет Хуан Керлот в "Словаре символов": "Красный рыцарь — рыцарь, прошедший проверку всеми возможными испытаниями, окро­вавленный в битвах, какие только можно себе представить, обладающий высшей мужественностью, победитель всего, что можно победить, который, осуществляя цель своей жизни, достоин награды — золота в его предельной трансмутации, — прославления и возвеличивания " (Там же. С. 448). Отсюда следует, что "красный всадник", к примеру, в буденовке опирался на находящиеся в подсознании четкие отсылки.

Сегодняшний "рыцарь" на мотоцикле занимает позиции рыцарей прошлого. Передо мной альбом, посвященный фирме "Харлей-Девидсон", в котором минимум слов, но на каждой странице несу­щиеся мотоциклы. Первый же текст называется "Железные кони" и играет на этом сопоставлении. В нем говорится о том, что следует держать колючку под седлом американской души. "Харлей" - это выше просто передвижения с одного места на другое. Именно по­этому в "Энциклопедии символов" может прозвучать такая фраза: "Вот и носятся по нашим дорогам тяжелые мотоциклы, украшенные маги­ческими надписями и амулетами, как некогда всадники-рыцари топтали копытами своих породистых коней крестьянское жнивье... "(Там же. С. 362).

Символика героического поведения требует не бояться не только трудностей, но и смерти. Герой в принципе лишен страха. Детские страхи, проявляющиеся к ночи и во время сна, Карл Густав Юнг пытался объяснить существованием архетипа: "...Поскольку мотив ведьмы появляется по меньшей мере вполне подходящей и существующей уже с древних времен формой выражения для детского страха. Потому-то и вообще имеется такая сказка. Инфантильный страх ночи — это типичное явление, повторяющееся всегда и везде и с давних пор выра­жающееся в типичных мотивах сказок" (Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. М. 1994. С. 138).

Герой не просто лишен страха, он в принципе подавляет в себе все эмоции. Управление собственными эмоциями входит в система­тику поведения современного человека. Чувства всегда остаются внутри, ибо проявление их считается слабостью. Особенно это касается лидера. Вспомним определение "плачущий большевик", ко­торым Анатолий Собчак наградил Николая Рыжкова. Это явно негативное определение, хотя и хорошего проявления чувств (Николай Рыжков расчувствовался при осмотре последствий земле­трясения в Армении). Но для нас лидер как бы скрыт броней. Но это качество лидера сулит весьма парадоксальные последствия, подмеченные Юнгом. Он писал: "Тем самым в его бессознательном накапливаются женоподобные качества или сентиментальность, которые, прорываясь наружу, выдают в нем существование женского существа. Как известно, именно очень мужественные мужчины подвержены внутри себя женским чувствам. Исходя из этого факта модно, пожалуй, объяснить, с одной стороны, значительно большее число самоубийств ... мужского пола, с другой — нередко встречающиеся силу и стойкость, свойственные как раз очень женственным женщинам"(Там же. С. 147-148).

Герой должен быть наполнен добродетелями. Тут можно проци­тировать фразу Мишеля Фуко как заповедь имиджмейкера: "Освободить от того, что скандально или пагубно, то есть от того, что движимо мощью негативного " (О трансгрессии//Танатография Эроса. М. Спб. 1994. С. 118). Зато все положительные качества начинают максимально акцентироваться.

Герой скромен. Например, Павел Грачев описывает, как ему несколько раз предлагался пост министра обороны, пока он не согласился:

"Третье предложение стать министром президент сделал 17 мая 92-го года. Сколько же можно отказываться? Надо и честь знать" (Коме, правда. 1995. 28 июля).

Даже Владимир Жириновский старается не забыть о скромности в своем интервью "Плейбою":

"В глубине души я очень робок, и это очень усложняет мне жизнь. Я наверняка бы имел от нее больше радости, если бы смог это преодолеть. Я никогда не был нахальным "(Всеукр. вед. 1995. 29 июля).

Герой готов на подвиг ради других. Военный опыт помог, к примеру, Джорджу Бушу стать президентом США:

"Я думаю, не пройди я войну, я не стал бы президентом Соединенных Штатов — так эти годы повлияли на мою жизнь! Они научили меня целеустремленности и любви к родине. Это, в свою очередь, направило меня к удаче в политической жизни. Да. Я думаю, что я мог не стать президентом, если бы у меня не было опыта борьбы за свою страну. И я, вероятно, стал лучшим президентом, чем я мог бы быть, потому что у меня был военный опыт. Я знал и знаю, что такое война. А это самый тяжелый опыт, которым может обладать президент, по-моему"(Комс. правда. 1995. 5 мая).

При этом политик, повествуя о себе, часто забывает о некото­рых других параметрах. Например, Сергей Шахрай:

"Я чувствую в себе большой потенциал. Будем работать. Но, кста­ти говоря, восприятие людьми лидера циклично. Если в одни исто­рические моменты требуется вождь и трибун, у которого есть умение управлять страной, быть последовательно предсказуемым, отходить на второй план, то в другие периоды народ, устав, от внешне харизматических крикунов и болтунов, соскучившись по спокойствию и стабильности, начинает требовать других руководителей" (Всеукр. ведомости. 1995. 6 июня).

Герой никогда не сомневается, он максимально уверен в себе. Вот как рассказывает о Маргарет Тетчер в своем интервью бывший личный переводчик Михаила Горбачева и Эдуарда Шеварнадзе Павел Палажченко:

"Основной чертой Тетчер являлась немыслимая уверенность в себе. На мой взгляд, при этом проявлялась даже некоторая догматичность" (Всеукр. ведомости. 1995. 21 июля).

Поэтому даже враждебная среда герою не помеха. Мнение об этом Владимира Жириновского:

"Враждебность укрепляет нашу силу. Мне легче обращаться к толпе, которая настроена ко мне враждебно. Когда люди приветствуют нас и забрасывают цветами, я сгораю, теряю запал. На меня лучше действует сопротивление, конечно, в разумных границах "(Всеукр. ведомости. 1995. 22 июля).

Героя часто окружают не только друзья, но и друзья, ставшие врагами. Поэтому герой может характеризовать их любыми словами. Славится своим умением подбирать нужные выражения Павел Грачев:

"Кто-то вбил Лебедю в голову, что он или большой политический деятель, или крупный военачальник. Но ведь совершенно ясно, что Лебедь не обладает необходимыми политическими знаниями для руководства не то что страной — об этом говорить смешно, а даже областью или краем... "(Всеукр. ведомости. 1995. 20 июля).

Герой — обладатель целого ряда символических типажей. Он может быть семьянином, спортсменом, интеллектуалом, хозяйствен­ником, государственным мужем. Герой, как и мы, как бы "мими­крирует" под своего собеседника: с молодежью — он говорит о проблемах молодых, с деятелями культуры — на темы культуры. При этом очень важны и простые характеристики, максимально сближающие его с населением. Именно поэтому Юрий Костенко говорит, что прожить на зарплату министра невозможно:

"Недавно с Президентом ездил в Японию. Командировочные, суточные — так и живем"(Всеукр. ведомости. 1995. 29 апр.).

Такого рода высказывания "без перевода" понятны населению.

Столь же легко "считываются" потребителем информации и эмоции. Кстати, Карл Густав Юнг писал о заразительности эмоций: "Любой процесс, носящий эмоциональный характер, немедленно вызывает сходные процессы в других. Когда вы находитесь в движимой эмоциями толпе, вы не можете не поддаться этим эмоциям. Предположим, вы находитесь в стране, в которой разговаривают на непонятном для вас языке, и вот кто-то шутит, люди смеются, и, как это ни глупо, вы тоже смеетесь — вы просто не можете удержаться от смеха. Аналогично, находясь в политически возбужденной толпе, даже если вы совершенно не разделяете точку зрения этих людей, вы все равно бессильны против этого возбуждения, ибо эмоция имеет суггестивный эффект" (Юнг К. Г. Тэвистокские лекции. 1995. С. 142-143). Наши политики практически неизвестны нам в иной реализации, кроме официального, строгого вида.

Мы можем подразделить передаваемую информацию на три клас­са: история (прошлое), человеческие характеристики и профес­сиональные характеристики. И по всем этим параметрам нам следует либо подчеркивать, либо прятать характеристики политика. Например, Леонид Кравчук или Борис Ельцин стараются не акцентировать свои руководящие позиции в коммунистической партии. Человеческие характеристики бывшего премьера Украины Евгения Марчука сразу обогатила его фотография за игрой на фортепиано, вынесенная на первую полосу "Киевских ведомостей".

Языки воздействия

Велимир Хлебников утверждал, что язык — это инструмент, сое­диняющий людей. Ведь у нас нет возможности уйти от непонимания. Значит, все остальное — в профессиональном умении того, кто говорит. Хлебников писал: "Перенесемся в каменный век. Ночь, костры, работа черными каменными молотками. Вдруг шаги: все бросились к оружию и замерли в угрожающих осанках. Но вот из темноты донес­лось знакомое имя, и сразу стало ясно: идут свои. "Свои!" — доносится из темноты с каждым словом общего языка. Язык так же соединял, как знакомый голос. Оружие — признак трусости. Если углубиться в него, то окажется, что оружие есть добавочный словарь для говорящих на другом языке — карманный словарь".

Семиотика, определяемая как наука о знаковых системах, видит в окружающем нас обществе функционирование не одного языка, а множества. Кроме привычного нам языка, на котором мы пишем, читаем и говорим, есть и язык живописи, и язык театра, и язык кино, и язык цирка, и язык жеста, и много-много других. Язык — это опре­деленный код, связывающий содержание с формой. Значение "нет" мы можем выразить словом, а можем покачать головой или поднять предостерегающе руку. Находясь в сфере функционирования языка театра, зритель не заберется на сцену, чтобы спасать невинную жертву от преступника в пьесе-детективе. Код — это система таких знаков. И, конечно, самой сложной знаковой системой является наш естественный язык.

Естественный язык — это сложная система, а возможны сис­темы простые, типа светофора, где есть три основные формы и три основных значения. Система может только намечаться, но все равно она прочитывается именно с точки зрения символизации, стоящей за ней. Так, Георгий Кнабе, исследуя историю древнего Рима писал: "В распространенных рассказах о безумствах римских богачей обычно упускается из виду, что главным здесь были не траты сами по себе, а создание ореола изысканности, снобизма, демонстрация своей способности к переживаниям, недоступным толпе" (Кнабе Г. С. Категория престижности в жизни древнего Рима: Быт и история в античности. М. 1988). В этом смысле нувориши всех времен и народов давно объединились. Владимир Познер в программе, посвященной "новым русским" (ОРТ. 1995. июль), привел такой анекдот: "В Лондоне встречаются двое "новых русских ". Один из них, показывая на руке золотую цепь, говорит, хвастаясь: "Вот купил за полтора миллиона". На что второй отвечает: "Это ты поспешил, на том углу

такие дают за два с половиной"". Мы четко видим в этой ситуации, что поступки эти имеют явную символическую ценность.

Поддается семиотическому анализу и столкновение, имевшее место в Киеве на Софиевской площади 18 июля 1995 года во время похорон патриарха Владимира. Для интерпретации его митингового характера можно воспользоваться моделью карнавала, разработанной Михаилом Бахтиным в его книге "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса".

Одной из определяющих характеристик карнавала, по Михаилу Бахтину, является смена "верха" и "низа". Именно тогда, к примеру, шут становится королем, а король низводится до положения шута. Кстати, сегодня считается, что карнавал — это хорошая психологичес­кая разрядка для населения (типа "начальственных" кукол у японских рабочих, которые можно безболезненно поколотить, отведя душу).

Теперь вспомним наши первые митинги, где откровением звучала критика власти, партии и т.д. Запрета на посещение митингов уже не было, но информацию даже о тех, кто ходит и пересказывает содержание, все еще собирали. Митинг совершал смену, подобную карнавальной: верхи помещались в критикуемую позицию. Вообще при любом массовом скоплении людей человек ведет себя не так, как обычно. В нем резко возрастает разного рода негативизм. Толпа заранее запрограммирована на негативные реакции, отсюда неизбежное сопровождение ее органами правопорядка в любой стране мира.

По этой же схеме похороны патриарха Владимира 18 июля 1995 года вывели в активную критикуемую зону как власти, так и милицию. Поскольку произошла карнавальная смена верха и низа, конкретные народные депутаты ощущали себя "королями" данной точки про­странства и времени и настаивали на выполнении именно своих требований. Милиция же подчинялась, естественно, прочной служеб­ной иерархии, не признавая главенства временных королей. После того как, неестественно превысив уровень агрессивности по отно­шению к толпе, милиция стала в оцеплении, на нее вылился такой ушат словесной брани, что можно было только диву даваться. И тут мы видим расхождение митинговой активности с карнавальной, ибо второй особенностью карнавала является активная роль каждого -в нем нет дифференциации на актеров и зрителей, в карнавале дей­ствуют все. Другие реализации митинга могут быть больше похожи на карнавал в этом аспекте, поскольку собирают "под свою крышу" людей одних интересов.

Роман Якобсон в своей работе "Лингвистика и поэтика" (Структурализм: "за" и "против". М. 1975) предложил следующую семиотически ориентированную модель коммуникации:

Контекст

Сообщение

адресант---------------------------- адресат