Да не устрашит тебя величие: одни рождаются великими, другие достигают величия, третьим его навязывают.

Уильям Шекспир

Если вы не тот, кто наверху, значит вы тот, кто внизу!

Стивен Поттер

Мы – народ исключительный, мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь страшный урок...

П. Чаадаев

Петровские реформы на полтора столетия сбросили Россию с пути экономического развития на обочину длительного застоя.

А. Ланщиков

Петр I: Преображение Руси

(Евроинтеграционная модель развития славянства)

Известный английский ученый Лоуренс Питтер отмечал, что в XVII–XVIII веках в Европе на смену сословному строю пришла новая иерархия статусов, определяемых деньгами. Материальное богатство обладает преимуществом одномерности. Единственно, что здесь требуется, – это количество, так что достаточно иметь больше, чем другие, и твое положение выше. Когда устанавливали общественный строй в Новом Свете, деньги не только были приняты в качестве простейшей и удобнейшей меры для определения социального статуса человека, но и дали гражданам возможности и стимулы для развития общественной системы и утверждения собственного статуса.

Развитие же Руси, славянского мира усложнялось рядом факторов, в том числе и внешних. Для того, чтобысохранить свою государственность,этнос, россиянам в сложнейшей геополитической ситуациибыло необходимо, помнению правящей элиты России, форсированно «пробежать» занесколько лет, десятилетий тот отрезок пути, который Европа преодолела за многие столетия. Главнейшим средством достижения этого, по мнению российской правящей элиты, являлось ни перед чем не останавливающееся принуждение.

В Западной Европе, где в противоположность России, все более набирал силу индивидуализм, ставший затем двигательной силой капитализма, мыслители и общественные деятели поднимали проблемы коллективизма как некоего противовеса всеобъемлющего и всесокрушающего индивидуализма. Одним из таких мыслителей был Кампанелла ­­(1568–1639 гг.), «Город Солнца» которого поставил со всей остротой проблему коллективизма как важнейшего составляющего общественного развития.

Каковы же составляющие концепции Кампанеллы? Они четко обозначены в «футурологической картине» будущего в его «Городе Солнца»: жители города – солярии – отвергают право иметь собственный дом, собственную жену и детей, право их воспитания. Деторождение служит для сохранения рода, а не отдельной личности. В «Городе солнца» нет некрасивых женщин, они много занимаются спортом, красота проявляется у них в стройности, живости, бодрости. Они подвергли бы смертной казни ту, которая из желания быть красивой начала бы румянить лицо, носить обувь на высоких каблуках, чтобы казаться выше ростом, или длиннополое платье, чтобы скрыть свои дубоватые ноги.

Чтобы дети были телесно и духовно совершенны, мало одних упражнений. Опытные врачи подбирают родителей по природным качествам, чтобы они обеспечивали появление на свет наилучшего потомства. «В идеальном государстве, – говорит Кампанелла, – не должно быть семьи». Отсюда понятие «общности жен». «Ни одна женщина, – пишет он, – не может вступить в сношение с мужчиной до 19-летнего возраста, а мужчины не назначаются к производству потомства раньше 21 года. Те же, кто живет в воздержании до 21 года, а тем более до 27 лет, пользуются особым почетом и воспеваются на общественных собраниях» [92, c. 195].

Общественное воспитание детей, по мыслям Кампанеллы, тесно связано с производством. Девочки и мальчики «обучаются всяким наукам совместно». До 2-го и 3-го года дети обучаются говорить и учат азбуку, гуляя вокруг стен домов. Они разделяются на 4 отряда, за которыми наблюдают поставленные во главе их 4 ученых старца. Эти же старцы, спустя некоторое время, занимаются с ними гимнастикой, бегом, метанием диска и прочими упражнениями и играми, в которых равномерно развиваются их члены. При этом до 7-го года они ходят всегда босиком и с непокрытой головой.

Одновременно с этим их водят в мастерские к сапожникам, пекарям, кузнецам, столярам, живописцам и т.д. для выяснения наклонностей каждого. На 8-м году, после начального обучения основам математики по рисункам на стенах, они направляются на лекции по всем естественным наукам. Для каждого предмета имеются по 4 лектора: в течение 4 часов все 4 отряда слушают их по очереди, так что в то время, как одни занимаются телесными упражнениями или исполняют общественные обязанности, другие усердно занимаются на лекциях.

Затем они приступают к изучению более отвлеченных наук: математики, медицины и других знаний, постоянно и усердно занимаясь обсуждениями и спорами. Впоследствии они получают должности в области тех или иных наук или ремесел, где они преуспели больше всего, каждый по указке своего вождя или руководителя [92, c. 196].

Солярии направляются на поля и на пастбища наблюдать и учиться земледелию и скотоводству, и того почитают за знатнейшего и достойнейшего, кто изучил больше искусств и ремесел и кто умеет применять их с большим знанием дела. Кампанелла подчеркивает огромную роль наглядности в обучении. В «Городе Солнца» все стены расписаны превосходнейшей живописью, в стройной последовательности отображающей все науки. Каждый рисунок снабжен пояснительной подписью в стихах или прозе. Разглядывая настенную живопись, дети получают полное представление о животном и растительном мире Земли, о ремеслах и орудиях труда, о знаменитых ученых, изобретателях и достославных мужах истории.

В детях с юных лет воспитывают любовь к труду. В «Городе Солнца» работают все: «Они все принимают участие в военном деле, земледелии и скотоводстве: знать это полагается каждому, т.е. занятия эти считаются у них наиболее почетными. А те, кто знает большее число искусств и ремесел, пользуются и большим почетом; к занятию же тем или иным мастерством определяются те, кто оказывается к нему наиболее способным. Самые тяжелые ремесла, например, кузнечное дело или строительное и т.п. считаются у них и самыми похвальными. Жители «Города Солнца» (солярии) исключительно усердны и умелы в работе и ни в чем не испытывают недостатка. Люди ценятся по их трудовым успехам и знаниям. Они не мыслят себе жизни вне общественного труда. Даже индивиды находят себе занятия по силам...» – таковы параметры города будущего, предначертанные западноевропейским мыслителем [92, c. 196].

«Дома, спальни, кровати и все прочее необходимое, – конкретизирует далее Кампанелла, – у соляриев общее. Но через каждые 6 месяцев начальники назначают, кому в каком круге спать и кому в первой спальне, кому во второй: каждый из них обозначается буквами на притолоке. Занятия отвлеченными науками и ремеслами являются у них общими как для мужчин, так и для женщин, с одним только различием: наиболее тяжелые ремесла и загородные работы исполняются мужчинами».

Рисуя картину будущего, мыслитель детализирует мельчайшие подробности быта соляриев: «Предметы домашнего обихода и пища их мало занимают, т.к. всякий получает все, что ему нужно, представляют для них интерес лишь тогда, когда это выдается в качестве почетной награды. А героям и героиням раздаются от государства на празднествах во время трапезы обычно либо красивые венки, либо вкусные блюда, либо нарядная одежда...

Самым гнусным пороком они считают гордость, и надменные поступки подвергаются жесточайшему презрению. Благодаря этому никто не считает для себя унизительным прислуживать за столом или на кухне, ходить за больными и т.п. Всякую службу они называют учением... Поэтому каждый, на какую бы службу он ни был назначен, исполняет ее как самую почетную».

Регламентации подлежит не только труд, но и досуг, развлечения, занятия теми или иными науками: «В Городе Солнца, где обязанности, художества, труд и работа разделяются между всеми, каждому приходится работать не больше четырех часов в день; остальное время проводится в приятных занятиях науками, собеседовании, чтении, рассказах, письме, прогулках, развитии умственных и телесных способностей, и все это делается радостно. Не разрешается играть лишь в кости, камешки, шахматы и другие сидячие игры».

Намечаются и приоритетные сферы деятельности: «Земледелию уделяется исключительное внимание: нет ни одной пяди земли, не приносящей пользы. Они сообразуются с ветрами и благоприятными звездами, оставив в городе только немногих, выходят все вооруженные на поля пахать, сеять, окучивать, полоть, жать, собирать хлеб, снимать виноград; идут с трубами, тимпанами, знаменами и исполняют надлежащим образом все работы в самое незначительное число часов. Они пользуются телегами, оснащенными парусами, которые могут двигаться и против ветра, а когда нет ветра, то благодаря удивительно искусно устроенной колесной передаче повозку тянет всего одно животное. Прекрасное зрелище! Между тем вооруженная полевая охрана делает обходы, постоянно сменяя друг друга... Землю они тщательно обрабатывают, пользуясь при этом тайными средствами, которые ускоряют всходы, умножают урожай и предохраняют семена» [92, c. 196–197].

Чтобы реализовать подобные планы, необходимо отменное здоровье, значительная продолжительность жизни, что также планировалось: «Солярии Города Солнца тщательно различают полезную и вредную пищу и питаются согласно требованиям медицины. Живут они по большей части до ста лет, а некоторые до двухсот. Пищу они употребляют наиболее полезную по данному времени года и вообще по предписанию наблюдавшего за этим Главного Врача. Они не признают никакого иного отдыха, кроме того, во время которого приобретают больше знаний, для чего и отправляются в поле заниматься бегом, метанием стрел и копий, распознавать травы и камни и т.д. и учиться земледелию и скотоводству в составе то одного, то другого отряда» [92, c. 197–198].

Регламентировались властные структуры города будущего: «Все солярии принимают участие в общественной жизни: каждое новолуние и полнолуние собирается Совет. В нем присутствуют все – от 20 лет и старше, и всем предлагается высказаться о том, какие есть в государстве недочеты, какие должностные лица исполняют свои обязанности хорошо, какие – дурно. Должностные лица сменяются по воле народа. Но четверо высших несменяемы, если только сами на совещании между собой не передадут своего достоинства другому, кого с уверенностью считают мудрейшим, умнейшим и безупречнейшим».

Все по отдельности подсудны старшему начальнику своего мастерства. Таким образом, все главные мастера являются судьями и могут присуждать к изгнанию, бичеванию, выговору, отстранению от общей трапезы, отлучению от церкви и запрещению общаться с женщинами...Тюрем у них нет, кроме только башни для заключения мятежных неприятелей и др. Палачей и ликторов у них нет, дабы не осквернять государства. Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает осужденного камнями, и первые удары наносит обвинитель и свидетели. Прегрешения, совершенные по слабости и неведению, караются лишь выговорами и принудительными уроками воздержания или же изучения той науки или мастерства, к которым относилось прегрешение».

Все это, по мнению Кампанеллы, должно обеспечить гармоничную, счастливую жизнь: «В Городе Солнца царят радость и веселье. После трудового дня все собираются за обильными столами общих трапез, потом слушают музыку, поют или танцуют. Солярии высоко чтят своих сограждан, которые отличились трудовыми подвигами, выдающимися изобретениями или героизмом: «Памятники в честь кого-нибудь ставят лишь после его смерти. Однако еще при жизни заносятся в книгу героев все те, кто изобрел или открыл что-нибудь полезное или же оказал крупную услугу государству либо в мирном, либо в военном деле. Храбрым воинам раздают почетные награды и на несколько дней освобождают их от исполнения общественных работ. Но последнего они не любят, т.к. не привыкли быть праздными, и поэтому помогают своим друзьям» ­[92, c. 198].

Реакционно настроенное окружение могло замыслить ниспровергнуть общество «гармонии и счастья», и поэтому Кампанелла предусмотрел и целый комплекс мер по «Защите Отечества»: «Для соляриев целью войны является не уничтожение, а совершенствование побежденных. Все имущество покоренных или добровольно сдавшихся городов немедленно переходит в общинное владение. Города получают гарнизон и должностных лиц из соляриев и постепенно приу­чаются к обычаям Города Солнца, общей их столицы, куда отправляют учить своих детей, не входя для этого ни в какие расходы...» [92, c. 198].

Практически все основные компоненты так называемого «коммунистического будущего», лишь научно «приглаженные» К. Марксом и Ф. Энгельсом и адаптированные В.И. Лениным, И.В. Сталиным к российским традициям и особенностям, были сформулированы на Западе за многие столетия до начала этого эксперимента и в виде грандиозной гекатомбы во имя прогресса цивилизаии «внедрены» в славянском мире – ведь самое нетленное на Земле – это идеи, которые «дремлют» в полузабытьи многие столетия, а то и 1000-летия.

В период времени, когда мыслители Западной Европы противопоставляли все более крепнущему, набирающему силу индивидуализму коллективизм, в славянском мире тоталитаризм, воплотившийся в личности Ивана Грозного и направленный на уничтожение малейших проблесков индивидуализма на российских просторах, вызвал невиданные потрясения: гибель правящей династии, самозванство, нашествие иноземцев, что поставило, как и в период нашествия татаро-монголов, российскую государственность на грань гибели.

Удивительная легкость, с которой польские интер­венты овладели Москвой, проводя там жесточайшие репрессии, постави­ла перед правящей российской элитой ряд проблем, в том числе – о прогрессирующем отставании России от Западной Европы в техническом аспекте. Характерно, что Петр Великий начал техническое перевооружение России меньше чем через сто лет после печального «опыта» – оккупации Москвы польскими захватчиками в 1610–1612 годах. Исходя из всего этого, для того, чтобы сохранить свою государственность, этнос, россиянам в сложнейшей геополитической ситуации было необходимо, по мнению правящей элиты России, форсированно «пробежать» за несколько лет, десятилетий тот отрезок пути, который Европа преодолела за многие столетия. Главнейшим же средством достижения этого, по мнению правящей элиты, являлось ни перед чем не останавливающееся насилие, принуждение.

Западная Европа, «возросшая» под сенью «славянского щита», защитившего ее от «цунами» степных нашествий азиатских полчищ, неоднократно «сторицей благодарила» спасителей сокрушительными нашествиями и попытками завоевания, зачастую «авангардом» подобных завоевательных походов были «окатоличенные», «озападненные» части («осколки») славянского мира, как это и было в период польской интервенции, завершившейся оккупацией Москвы.

В петровский период Россия все свои силы направила на то, чтобы «достойно», на «равных» войти в европейскую семью народов, ликвидировать свое все более прогрессирующее отставание. Для этого предпринимались самые героические усилия, бросался вызов могущественным странам, противодействовавшим этому.

Северная война – одна из самых длительных и тяжелых в истории страны. Она длилась 21 год, унесла тысячи жизней. Война велась вблизи берегов Балтики, в лесах Белоруссии, на полях Украины, среди озер Финляндии; русские полки совершали походы в Польшу, в германские княжества; русские корабли сражались на Балтике, на Ладожском и Чудском озерах. После овладения Невой и основания Пе­тербурга все дальнейшие бои и походы имели цель, сокрушив военную мощь Швеции, закрепить за Россией выход к морю в устье Невы.

Когда под Полтавой была разгромлена основная часть вооруженных сил Швеции, Петр оценил значение Полтавской победы словами: «Ныне уже совершенный камень во основание Санкт-Петербурга положен» [93, c. 231]. По мнению Петра, на поле под Полтавой окончательно решился вопрос о возвращении России выхода к Балтике и тем самым «вхождения» в Европу, от которой она, силой исторических событий, была «отодвинута» и отброшена Европой в Азию.

Полтавское сражение – одна из наиболее величественных страниц в истории России и одна из наиболее трагичных – в истории Украины. Причина же этого состоит в том, что величие России, ее статус «великой» державы в значительной мере за счет независимости Украины «произрастали» – Россия стала великой державой, лишь «поглотив» Украину. Как же разворачивались события данного исторического периода на Украине?

После сражения у Лесной Петр, не зная об «отложении» гетмана Мазепы, направил всю имевшуюся у него кавалерию под командой Меншикова на Украину, с тем, чтобы совместно с войсками Мазепы помешать продви­жению шведской армии южнее р. Десны.

Однако Мазепа давно уже находился в тайных сношениях с Лещинским и самим КарломXII. Он обещал им поднять восстание против России и присоединиться с казачьим войском к шведской армии. Мазепа ловко скрывал свои замыслы. Петр I не верил доходившим до него сведениям о гетмане. Генеральный судья Кочубей и полтавский полковник Искра, пытавшиеся разоблачить гетмана, были выданы Мазепе и погибли на плахе. Гетман оставался вне подозрений. Пользуясь этим, он тщательно готовился к приходу шведов, собрал много продовольствия и боеприпасов в Батурине, Ромнах и Гадяче.

Видя приближение конницы Меншикова и опасаясь, что его измена открыта, гетман выступил с 5-тысячным отрядом казаков навстречу шведам. Но даже в этом отряде только самая близкая к Мазепе верхушка старшины знала о его замыслах. Когда Мазепа объявил казакам о переходе на сторону Карла XII, то большая часть вернулась назад, так что к шведам гетман привел лишь около 2 тыс. человек вместо обещанных 50 тыс. Такой оборот дела ставил под сомнение возможность нового похода на Москву. Шведский король решил остаться зимовать на Украине, рассчитывая, что ему удастся склонить на свою сторону Турцию и Крым.

Петр I принял энергичные меры, чтобы предупредить опасные последствия измены Мазепы. Он обратился с манифестами к украинскому народу [54, т. III, с. 303–325]. Издал свой универсал и Мазепа. Вот что писал Мазепа в объяснение причин, побудивших его перейти к Карлу XII: «Московская потенция уже давно имеет всезлобные намерения против нас, а в последнее время начала отбирать в свою область малороссийские города, выгонять из них ограбленных и доведенных до нищеты жителей и заселять своими войсками». По словам Мазепы, «трусливые москали», всегда удиравшие от непобедимого шведского войска, явились теперь в Малороссию не для борьбы с Карлом, «не ради того, чтобы нас защищать от шведов, а чтобы огнем, грабежом и убийством истреблять нас» [71, c. 11–15].

В соответствии со сложившимся военно-стратегическим положением Меншиков получил приказ разорить Батурин и уничтожить собранные там запасы. Подойдя к Батурину, Карл XII нашел город разоренным. В «Истории русов» так описаны эти события: при взятии Батурина Меншиков велел перебить всех поголовно, вплоть до младенцев. Жестокость, проявленная при этом, встречается только в историях ассирийских ца­рей или в походах Тамерлана. Перевязанных «сердюцких старшин и гражданских урядников» он колесовал, четвертовал, сажал на кол, «а дальше выдуманы новые роды мучения, самое воображение в ужас приводящие». Тела казненных Меншиков бросал на съедение зверям и птицам и, покинув сожженный Батурин, жег и разорял по пути все малороссийские селения, «обращая жилища народные в пустыню». «Малороссия долго тогда еще курилась после пожиравшего ее пламени» [71, с. 14–17].

Зверства царского любимца не ограничились, по уверению «Истории русов», батуринскими избиениями, но распространились на тех чиновников и знатных казаков, что не явились «в общее собрание» для выборов нового гетмана. Они, по подозрению в сочувствии Мазепе, были «преданы различным казням в местечке Лебедине, что около города Ахтырки». Казни были самые нечеловеческие, а казням предшествовали пытки «батожьем, кнутом и шиною, то есть разожженным железом, водимым с тихостью или медленностью по телам человеческим, которые от того кипели, шкварились и воздымались».

Жертвами таких истязаний сделались до девятисот человек­ [71, c. 13–17].

Непростыми были отношения украинского народа и со шведами. Карл был воинствующим протестантом и еще в Саксонии и в Польше успел насильственно обратить около восьмидесяти костелов в лютеранские кирхи. К православной вере он испытывал еще меньшее уважение. Церкви православные занимал для постоя и устраивал там конюшни. Известны многочисленные случаи жестокостей по отношению к местному населению – сожжение деревень и истребление жителей. Отправляясь в Малороссию, король рассчитывал найти там богатые склады хлеба и всяческих припасов, заготовленных Мазепой, но, придя, не нашел ничего. Тогда начался грабеж украинского населения. Ответ народа нанес немалый урон шведскому воинству [70, с. 14–18] – партизанская война известна еще от скифов.

Полтавская битва коренным образом изменила геополитическое положение Украины и России: империя сделала решающий шаг к окончательному закабалению, превращению Украины во «внутреннюю» колонию, Россия же свершила шаг к обретению статуса «великой державы». Для повышения роли России в политической жизни Европы характерно, что долго тянувшиеся переговоры о женитьбе царевича Алексея теперь быстро закончились. Женой его стала принцесса Шарлотта Вольфенбюттельская, сестра жены германского императора.

Стремление к союзу с Россией обнаружил курфюрст Ганновера, которому предстояло скоро стать английским королем. В 1710 г. между Россией и Ганновером была заключена союзная конвенция. Даже в Турции известие о Полтаве произвело полезное для интересов России впечатление. Султан заверил русского посла П.А. Толстого, что Турция не нарушит мира с Русским государством.

Державы «Великого союза» – Англия, Голландия, Австрия, сожалея, что в свое время отказались посредничать в вопросе о примирении России со Швецией и вступлении в «Великий союз», декларировали, чтобы Россия возобновила это предложение. Но обстановка изменилась. Русское правительство не желало и слышать о чьем бы то ни было посредничестве и холодно относилось к перспективе вступления в «Великий союз». Более того, Петр I заявил английскому посланнику в России Витворту, что он сам готов оказать услуги по примирению держав, занятых в войне за испанское наследство. Это означало полную перемену ролей.

Во Франции могущество России тоже оценивалось очень высоко. «Король-солнце» Людовик XIV считал, что, если Россия и Швеция, заключив мир, выступят посредниками на Западе, это будет отвечать интересам Франции и что у них «достаточно сил для того, чтобы заставить себя слушаться». Французское правительство в целях привлечения России на свою сторону выражало готовность установить торговлю меж­ду обеими странами через балтийские порты, закрепив их за Россией, а также добиться получения от султана согласия на проход русских кораблей из Черного моря в Средиземное [69, Т. III, с. 326].

Россия «рубила окна» в Европу как на юге (Украина), так и на севере. Петербург не случайно называли «окном в Европу». Сам идейно-художественный замысел этого города утверждал европейский характер Российского государства и его культуры. Эта мысль настойчиво внедрялась в сознание европейских правительств. Например, план Петербурга, гравированный на 9 медных листах в 1723 г., русские послы распространяли в тех странах, где они были аккредитованы. Еще раньше, в 1716 г., правительствам западных стран рассылали проект устройства Петербурга, выполненный архитектором А. Леблоном.

В сознании современников Петербург воплощал патриотический подъем складывающейся нации. Этот подъем питался проводимыми реформами, успехами в Северной войне, крепнущей мощью государства, ростом его международного значения, развитием новой культуры. Характерно высказывание В. Растрелли по поводу строительства Зимнего дворца: «Строение каменного Зимнего дворца строится для одной славы всероссийской» [94, c. 112–117].

Отличия «петербургского» и «московского» периодов – явление не географическое, точно так же, как противопоставление столицы, расположенной на морском берегу, эксцентрически, почти за пределами государственной территории, и столицы на семи холмах, в центре страны, принадлежит не географии. Такое расположение столиц не причина, а результат различных концепций государственности. Петр I не был здесь уникальным. Еще Святослав в X веке замышлял перенести столицу из Киева на Дунай и полемически говорил матери, что «Переяславци на Дунаи... есть середа земли моей, яко ту вся благая сходятся: ...от Грекъ злато, паволоки, вина и овощеве разноличныя, изъ Чехъ же, из Угорь сребро и комони, из Руси же скора и воскъ, и медъ и челяд». Город, расположенный на краю новозавоеванной земли, объявляется центром государства. Это мог бы сказать и Петр I, в этом заключался значительный геополитический смысл.

Петербург задуман с мыслью «все флаги в гости будут к нам», следовательно, с идеей о том, что сам себе он недостаточен, что он – ворота. Москва – центр. Она – Третий Рим, Центр вселенной, находящейся одновременно в кольце окружения, за ее пределами – язычники, враги... Ее всемирная роль покоится на ее идейной чистоте, поэтому в центре «московской идеи» лежит самоизоляция, которая противоречиво сочетается с концепцией мирового господства.

«Европеизм» петровской эпохи совсем не отменил даже в правительственных сферах недоверие к Западу. Не случайно Петр и его продолжатели активно усваивали на Западе военную технику, одновременно проводя в социальной сфере политику закрепления крепостнических структур. Эта двойственность имела гораздо большие последствия, чем можно было бы представить. Теоретические концепции и реальная государственная практика разделились. Концепции прогресса переместились в литературу, практика осталась в руках государства. С одной стороны, это обеспечило независимость и прогрессивность культуры. Культура сделалась неотделимой от критики государственности. Деятели культуры (как и культура в целом) стали оппозиционной сферой по отношению к российской государственности [46].

Просто и ясно объяснял причину российского отставания царь Петр Великий: «Западная Европа раньше нас усвоила науки древнего мира, и потому нас опередила, мы догоним ее, когда в свою очередь усвоим эти науки». Действительно, многие европейские государства возникли на развалинах Римской империи, на почве, «пропитанной античностью»: за несколько веков до Киевской Руси, в середине V века уже были налицо королевства франков, англосаксов, позже – вестготское в Испании. Однако ряд государств, у которых Петр I был склонен учиться, возникли позже и вдали от Рима; в частности, главный противник – Швеция, где первые короли появляются примерно тогда же, когда и великие князья киевские (античность решительно ни при чем!), однако даже своевольному Карлу ХII приходилось считаться с ригсдагом (парламентом), шведские же крестьяне в ту пору – зависимые, но отнюдь не крепостные. Выходит, причина не в античности, а в ментальности развития восточного славянства, в его историческом прошлом.

Согласно преданию (Ключевский излагает его, смягчив грубое слово), Петр сказал: «Европа нужна нам еще на несколько десятков лет, а там мы можем повернуться к ней спиной». Далее историк резюмирует: «Прошли десятки лет, а русское общество и не думало повёртываться спиной к Западной Европе».

При Петре за 20–30 лет промышленность выросла в несколько раз, вскоре Россия вышла на первое место в мире по металлу; была создана крупнейшая в Европе регулярная армия, артиллерия, современный флот; пробито «окно в Европу», завязаны разнообразные дипломатические и торговые связи, приглашены сотни специалистов, построена новая столица, заложены в разных местах страны города, прорыты каналы, основаны школы, Академия наук, газета, новый календарь. Сверх того, еще множество новшеств: иная структура государства, иной быт «верхних слоев», иной внешний вид, иной язык... [46, c. 48–49].

Однако французская поговорка гласит: «Много перемен – мало изменений!» – ментальность не претерпела кардинальных изменений. Петр I, столкнувшись с тем, что его курсу преобразований противодействовала могущественная боярско-бюрократическая оппозиция, предпринял решительные меры. Способ, к которому прибег Петр – опалы, ссылки, казни, замена одних бюрократов другими – подобные меры, хоть и ослабляли противника, но давали лишь частичный эффект. Отмена местничества в царствование старшего брата Петра, царя Федора Алексеевича, расправа со стрелецкой оппозицией также были значительными, но еще не принципиальными мерами.

Куда важнее было создание Петром параллельного аппарата. Боярская дума, старые приказы еще функционировали, когда Петр уже опирался на своих «потешных» – Преображенский и Семеновский полки – «контур» новой армии, нового аппарата! Параллельный аппарат разрастается, определенным образом взаимодействуя и вытесняя прежний, боярско-«застойный». Перенос столицы из Москвы в Петербург – одно из существенных звеньев этой политики. В старой столице оставались прежние, враждебные, «медленные» органы власти; они были обречены на отмирание или преобразование. На новом месте было куда легче построить и расширить новую по своей структуре власть. Коллегии, сенат, синод, генерал-прокурор – все это выросло и укрепилось в Петербург... [46, c. 52].

Однако при всех этих феерических достижениях «нестроение» в России перешло из одной сферы в другую – ни в одной стране не бывало подобного раскола между господами и слугами как в петровской и послепетровской Руси. Прежде, в XVI веке и ранее барин, царь своим обликом был понятен населению: более богатые одеяния, но по типу привычные, длинные, национальные; таковы же бороды, прически. При Петре I и после него у «благородных» – короткая одежда, бритое лицо, парик, вызывающий ужас и отвращение мужиков. Если в других странах аристократы говорили по крайней мере на национальном языке, то русские «верхи» все более изъяснялись на немецком, а позже – на французском. Все более нарастал раскол нации, огромное отчуждение «верхов» и «низов».

Исторический факт – в течение двухсот лет цвет русской нации говорил по-французски, стесняясь своего природного языка. Это не только было оскорбительно, но и нелепо, как если бы, допустим, при дворе Людовика XIV говорили по-китайски. Любовь к иноземным словам с петровского времени – явление абсолютно нормальное, как дождь со снегом в ноябре. Начиная с петровских времен, до трети словаря состояла из немецких и голландских слов, затем – из французских и английских.

При этом «европеизация» была внешне поверхностной, суть же системы по-прежнему заключалась, во многом сводилась к азиатско-деспотической ментальности, разительно отличавшейся от европейской. Так в «Правде воли монаршей», составленной виднейшим идеологом абсолютизма первой трети ХVIII века Феофаном Прокоповичем, обосновывалось «право» монарха вмешиваться в частную жизнь подданных, предписывать «обряды гражданские, церковные, перемены обычаев, употребление платьев, домостроения, чины и церемонии в пировании, свадьбах, погребениях и пр». Этим «правом», как известно, в ХVIII в. широко пользовалась российская правящая элита. Вот лишь один из многих указов Петра I: «Всяких чинов людям московским и городовым жителям... кроме духовного чина и пашеных крестьян носить платья немецкие верхние саксонские и французские, ...а русского и черкесских кафтанов и тулупов и азямов и штанов, и сапогов, и башмаков, и шапок никому не носить и на русских седлах не ездить, а мастеровым людям не делать и в рядах не торговать».

Разумеется, все это – под «жестким наказаньем» батогами, дыбой как средством «европеизации». Были указы «о бритии бород и усов всякого чина людям, кроме попов и дьяконов» – во времена Петра I «борьба» со старинным платьем и бородами велась в общем русле мероприятий по становлению новой культуры. «О бородачи!» – с ненавистью восклицал Петр, имея в виду сопротивлявшихся реформам староверов [95, 96]. Для него и его сподвижников «кафтан, тулуп и азям» с бородой ассоциировались с косностью [96, c. 141], с противостоянием его реформам.

С азиатщиной он боролся по-азиатски, преимущественно азиатскими методами. Посему его «европейские нововведения» встречали сопротивление в славянском мире. Так «разгорелся бунт в Астрахани, поднятый во имя русской бороды и русского платья: в праздники при входе в церкви и по большим улицам на мужчинах и женщинах русское платье отрезывали донага, а у бородачей выстригали усы и бороды «с мясом». Это была попытка «порушить» многовековую традицию чисто азиатскими способами, путем насилия, унижения личности, ее ниспровержения.

В Древней Руси борода была в большой чести у каждого взрослого мужчины. Это считалось настолько естественным, что даже боги и святые (как в языческом пантеоне, так и после принятия христианства) непременно изображались с бородами. Она служила не только украшением лица наших предков, но и олицетворяла собой честь и достоинство свободного человека, о чем красноречиво свидетельствуют законодательные акты того времени. К примеру, по «Русской правде» (древнейший свод законов XI–XII веков) за лишение человека бороды взималась пеня в размере 12 гривен, в то время как за нанесенные увечья – 3 гривны. И данное воздаяние не являлось неким нонсенсом – гораздо более строгое наказание за повреждение бороды позднее предусматривала Псковская судная грамота, принятая псковичами на вече в 1462 году. Если вина обидчика была доказана, то с него взимался солидный штраф в два рубля – это самый высокий штраф по судной грамоте, он вдвое выше наказания за избиение, разбой, грабеж или вооруженное нападение (для сравнения: один рубль в то время стоило целое стадо овец) [97, c. 82]. Последствия подобной «европеизации» Руси были трагично противоречивы: «Порой царь-реформатор, преобразователь-революционер «прививал» на российской почве не только благие «европейские» начинания, но и «сеял» семена будущего «непотребства» – он повелел всем знатным и родовитым «пить по утрам кофий и курить табак», сделал водку неотъемлемым элементом русской жизни: «В добрые минуты он любил повеселиться и пошутить, но часто его шутки шли через край, становились неприличны или жестоки. В торжественные дни в своем Летнем саду перед дворцом, в дубовой роще, им самим разведенной, он любил видеть вокруг себя высшее общество столицы, охотно беседовал со светскими чинами о политике, с духовными о церковных делах... Но его хлебосольство порой становилось хуже «демьяновой ухи». Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам. Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой широко разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада». Особо назначенные для этого майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал себя тот, кому удавалось какими-либо путями ускользнуть из сада» [68, c. 34–35].

Зачастую нововведения «европейского» образца «соседствовали» с элементами тоталитарно-бюрократического прошлого, причудливым, гротескным образом взаимодополняя и усиливая их ментальность.

Донос при Петре I стал самым могучим охранителем права и порядка в государстве: «Доноситель доносил на приказного взяточника, другой доноситель доносил на доносчика губернаторам, третий на этих самых губернаторов – высшим персонам, пока за правдивое доношение не бывал вознаграждаем милостивым государевым жалованием, а за неправдивое по доносу наивысшего доносителя не клал голову на плаху, подобно князю Гагарину» [68, c. 367]. Петр I обнародовал ряд правительственных указов, в которых «призывал всякого чина людей, от первых даже и до земледельцев, без опасения приезжать и доносить самому царю о грабителях народа и повредителях интересов государственных; время для таких доношений – с октября по март;