На сцене появляется господин Спрутс

Как только Седенький скрылся за дверью, Мига хлопнул себя ладошкой по лбу и сказал:

- Мы тут швыряем на ветер денежки, печатаем объявления в газетах, а деревенские жители, оказывается, и газет не читают!

- По-моему, надо установить несколько рекламных плакатов гденибудь на дорогах, вдали от города, чтоб их видели деревенские коротышки, - придумал Жулио.

Мига и Жулио поскорей сели в машину и покатили в рекламную мастерскую. Там они принялись объяснять художникам, где и какие плакаты надо установить, а когда вернулись в контору, застали в ней еще трех покупателей. По обветренным, загорелым лицам можно было догадаться, что все трое были деревенские жители, да к тому же и бедняки. Одежонка на них была старенькая, заплатанная, обувь - изношенная. У одного почти и вовсе никакой обуви не было, то есть на ногах у него были изорванные башмаки без подошв. Незнайка и Козлик склонились над столом, на котором были разложены медяки, и старательно пересчитывали их. Когда с этим было покончено. Незнайка вручил коротышкам приобретенные ими акции. Руки покупателей от волнения дрожали, а тот, который был без подошв, разволновался так, что даже заплакал.

- Знаешь, братец, - сказал он Козлику, - я ведь приехал в город, чтоб купить себе башмаки, честное слово, да узнал тут про все эти гигантские бобы, огурцы и капусту. Вот и решил вместо башмаков купить, понимаешь, акцию.

- И правильно сделал, - одобрил Козлик. - Башмаки каждый осел может купить, а какой же осел купит акцию!

- Что верно, то верно! - закивал головой коротышка. - А нельзя ли узнать, скоро на эти акции можно будет получить семена?

- Скоро, скоро, - вмешался в разговор Мига. - Вот соберем нужную сумму денег и сейчас же засадим за работу разных специалистовконструкторов. Они живо создадут проект летательного корабля, а там, глядишь, и за семенами можно будет лететь. С деньгами, сам понимаешь, все быстро делается.

Коротышки хотели еще о чем-то спросить, но Мига сказал:

- Поздравляю вас, дорогие друзья, с вступлением в акционерное общество! Теперь все ваши беды скоро окончатся, и вы будете жить припеваючи. Лучшего применения для своих капиталов вы не могли придумать.

Пожав каждому из покупателей руку, Мига выпроводил их всех из конторы и бросился обнимать Незнайку и Козлика.

- Ура, братцы! - закричал он. - Кажется, наше дело начинает идти на лад!

Дело действительно быстро пошло на лад. Правда, в этот день покупатели больше не появлялись, зато когда Мига и Жулио пришли в контору на следующий день, они обнаружили, что торговля акциями идет довольно бойко. Перед Незнайкой и Козликом то и дело появлялись разные коротышки и выкладывали на стол свои денежки. Здесь были уже не только деревенские жители, но даже и городские. Один из них рассказал нашим друзьям, что когда-то давно он ушел из деревни, где у него остался небольшой клочок земли. Он мечтал поступить куда-нибудь на завод или на фабрику и подзаработать денег, чтоб прикупить земли, так как его клочок давал очень небольшой урожай. В конце концов ему удалось устроиться рабочим на фабрику, однако за долгие годы работы он так и не смог скопить сумму, которой хватило бы на покупку земли.

- Теперь у меня одна мечта, - сказал он. - На те денежки, которые мне удалось сберечь, куплю ваших акций, а когда получу семена, вернусь в деревню и буду хозяйствовать.

- Благое задумали дело! - с чувством воскликнул Мига. - Хозяйствовать на своей землице - это истинное наслаждение, скажу я вам! А много ли, позвольте спросить, вам удалось прикопить деньжат?

- Да деньжат не так много: пятнадцать фертингов.

- Ну что ж, давайте сюда ваши пятнадцать фертингов, а мы вам дадим пятнадцать акций. Это будет чудесно, поверьте мне. Если бы вы даже целый год думали, и то не смогли бы придумать лучшего применения для своих капиталов.

Коротышка выложил из кармана денежки и, получив акции, удалился.

- Вот видите, - сказал, расплываясь в улыбке, Мига, - покупатель обязательно раскошелится, если с ним поговорить по душам. Покупатели любят вежливость.

А желающих приобрести акции с каждым днем становилось все больше. Незнайка и Козлик с утра до вечера продавали акции, Мига же только и делал, что ездил в банк. Там он обменивал вырученные от продажи мелкие деньги на крупные и складывал их в несгораемый шкаф. Многие покупатели являлись в контору слишком рано. От нечего делать они толклись на улице, дожидаясь открытия конторы. Это привлекало внимание прохожих. Постепенно всем в городе стало известно, что акции Общества гигантских растений пользуются большим спросом.

Городские жители сообразили, что с течением времени цена на акции может повыситься. Все вспоминали об удивительном случае, когда акции одного нефтяного общества, купленные по одному фертингу штука, впоследствии продавались сначала по два, потом по три, потом по пять фертингов, а в тот день, когда стало известно, что из-под земли, где велись изыскательные работы, забил наконец нефтяной фонтан, цена на акции подскочила до десяти фертингов штука. Каждый, кто продал свои акции в этот день, получил в десять раз больше денег, чем истратил вначале.

Наслушавшись подобных рассказов, каждый, кому удалось сберечь на черный день сотню-другую фертингов, спешил накупить гигантских акций, с тем чтоб продать их, как только они повысятся в цене. В результате два миллиона акций, хранившиеся в двух несгораемых сундуках, были быстро распроданы.

Видя, что торговля акциями идет очень успешно, Мига и Жулио решили пустить в продажу акции и из остальных сундуков.

- Еще неизвестно, удастся ли нам выручить какие-нибудь деньги за семена, - говорил Жулио. - Уж лучше продавать акции, пока за них платят деньги.

А за акции и на самом деле очень охотно платили деньги. Их покупали теперь уже не только жители Давилона, но и приезжие из других городов. Не проявляли никакого интереса к акциям лишь одни крупные богачи. Они были уверены, что Общество гигантских растений - это обычное акционерное общество, которое вскорости лопнет и прекратит свое существование. Богачам-то прекрасно было известно, что все эти акционерные общества и компании устраивались лишь для прикарманивания чужих денег, или, говоря проще, для облапошивания бедняков.

Вскоре, однако, объявился богач, который заинтересовался гигантскими акциями. Это был господин Спрутс - один из богатейших жителей города Грабенберга. По своему виду господин Спрутс ничем не выделялся среди прочих грабенбергских богачей, которые вообще-то не отличались большой красотой. У него было широковатое, несколько раздавшееся в стороны лицо с малюсенькими, словно гвоздики, глазками и чрезвычайно тоненьким, зажатым между двумя пухлыми щечками носиком. Благодаря ширине лица и некоторой припухлости щек казалось, будто господин Спрутс постоянно улыбается, и это придавало ему смешной вид. Все же никому не приходило в голову смеяться над ним, так как каждый, кто разговаривал с господином Спрутсом, думал не о его внешности, а исключительно о его богатстве.

Состояние господина Спрутса исчислялось в целый миллиард фертингов, то есть он был миллиардер, или, как любили говорить грабенбергские богатей, господин Спрутс стоил один миллиард. Нужно сказать, что богачи в городе Грабенберге (как, впрочем, и в других городах) ценили коротышек не за их способности, не за их ум, доброту, честность и тому подобные моральные качества, а исключительно за те деньги, которыми они владели. Если коротышке удавайтесь сколотить капиталец в тысячу фертингов, о нем говорили, что он стоит тысячу фертингов; если кто-нибудь располагал суммой всего лишь в сто фертингов, говорили, что он стоит сотняжку; если же у кого-нибудь не было за душой ни гроша, то говорили с презрением, что он вообще дрянь коротышка - совсем ничего не стоит.

Господин Спрутс был владельцем огромной мануфактурной фабрики, известной под названием Спрутсовской мануфактуры, выпускавшей несметные количества самых разнообразных тканей. Кроме того, у него было около тридцати сахарных заводов и несколько латифундий, то есть громаднейших земельных участков.

На всех этих земельных участках работали тысячи коротышек, которые выращивали хлопок для Спрутсовской мануфактуры, сахарную свеклу для его сахарных заводов, а также огромные количества лунной ржи и пшеницы, которыми господин Спрутс вел большую торговлю.

Прослышав об успехах нового акционерного общества, господин Спрутс вызвал к себе своего главного управляющего господина Крабса и сказал:

- Послушайте, господин Крабс, что это еще за новое общество появилось? Какие-то гигантские растения. Вы ничего не слыхали?

- Как же, слыхал, - ответил господин Крабс. - Я уже давно присматриваюсь. Во главе этого общества стоят Мига и Жулио - два очень хитрых мошенника с мировым именем. Один из них, а именно Мига, неоднократно сидел в тюрьме за плутовство. Думаю, что все их акционерное общество - чепуха, так как, по-моему, никакого космического корабля нет, а следовательно, и никаких гигантских семян тоже нет.

- Хорошо, если нет. А вдруг есть?

- Ну, если есть, то оба мошенника прекраснейшим образом наживутся и станут богатыми и уважаемыми коротышками.

Спрутс нетерпеливо махнул рукой.

- Я не о том! - сказал он. - Никакой беды не случится, если они наживутся. У нас никому не запрещается обогащаться за счет других. Но что будет, если у нас тут на самом деле появятся эти гигантские растения?

- Что будет? - пробормотал господин Крабс. - Я, признаться, об этом еще не подумал.

- А вот подумайте: если каждый сиволапый бедняк начнет выращивать на своем небольшом участке гигантские растения, то прокормится и без того, чтоб выращивать хлопок, или пшеницу, или сахарную свеклу для нас. Разве не так?

- Пожалуй, так, - согласился господин Крабс.

- Кто же захочет в таком случае работать на наших фабриках? - продолжал Спрутс. - Каждый поедет в деревню и начнет выращивать гигантские плоды для себя. Что будет тогда с нашими прибылями? Из кого мы станем выколачивать фертинги, если никто не согласится на нас работать?

- О, так это же катастрофа! - воскликнул господин Крабс. - Может быть, скупить поскорее все эти проклятые акции и задержать постройку летательного корабля?

- Думаю, что это не выход, - ответил Спрутс. - Как только мы начнем скупать акции, они сейчас же начнут подниматься в цене, и тогда у нас не хватит денег, чтоб скупить их все. К тому же, если мы только задержим постройку летательного аппарата, кто-нибудь его и без нас построит и до семян в конце концов доберется. По-моему, надо уговорить этих двух прохвостов Мигу и Жулио удрать куда-нибудь вместе с деньгами, тогда все увидят, что все это была обычная мошенническая проделка, и перестанут мечтать об этих проклятых семенах.

- Гениально придумано! - воскликнул господин Крабс. - С вашего разрешения я сейчас же сажусь в автомашину и отправляюсь в Давилон для переговоров с Мигой и Жулио.

- Отправляйтесь, господин Крабс. Я на вас полагаюсь.

Результатом этого разговора было то, что на следующее утро господин Крабс появился в конторе Общества гигантских растений. Купив для отвода глаз несколько акций, он отозвал в сторонку Мигу и Жулио и сказал:

- Я прибыл из города Грабенберга по поручению известного предпринимателя Спрутса, чтобы побеседовать с вами о деле. Не могли бы мы встретиться как-нибудь вечерком?

Миге и Жулио чрезвычайно интересно было узнать, что понадобилось от них знаменитому фабриканту, и они тотчас согласились на встречу. Как только работа в конторе была закончена, они отправились в номер гостиницы, где у них было назначено свидание с Крабсом. Господин Крабс предложил им поужинать вместе, и через минуту все трое сидели в ресторане за столиком.

По обыкновению, свойственному всем деловым коротышкам, господин Крабс начал разговор с отдаленных предметов. Осведомившись у Миги и Жулио, случалось ли им бывать в городе Грабенберге, и узнав, что им уже довелось побывать там, он начал всячески расхваливать этот город и его жителей, говоря, что все они умнейшие, добрейшие и честнейшие коротышки на свете и что господин Спрутс, который является коренным грабенбержцем, также умнейший, достойнейший и честнейший коротышка и вдобавок ко всему обладает таким колоссальным богатством, какое многим даже во сне не снилось.

Воспоминание о богатстве, которым владел господин Спрутс, заставило расплыться в широчайшей улыбке пухлые, румяные щеки господина Крабса, а его несколько выпученные, блестящие глазки сами собой зажмурились. Встряхнув головой и как бы очнувшись от приятного сна, господин Крабс решил, что достаточно расположил своих собеседников в пользу Спрутса, и сказал:

- Вы уже, наверно, догадываетесь, о чем мне поручил поговорить с вами господин Спрутс?

- Думаю, разговор пойдет о покупке большой партии гигантских акций, высказал предположение Мига.

Заметив, однако, по выражению лица Крабса, что его догадка неверна, Мига добавил:

- К сожалению, должен сказать, что из этого ничего не выйдет, так как почти все акции уже распроданы. Не сегодня-завтра наша контора закроется и вместо нее будет открыто конструкторское бюро по проектированию летательного аппарата.

- Вот как раз тот вопрос, который очень интересует Спрутса, - ответил Крабс. - Господин Спрутс полагает, что вам совсем не к чему затевать строительство летательного аппарата. Это чрезвычайно невыгодно, так как потребует огромных расходов. Вы растратите все денежки, которые с таким трудом выручили от продажи акций, и останетесь ни с чем.

- Господин Спрутс ошибается, - ответил Мига. - Расходы будут не так велики, в то же время появится источник новых доходов. Строительство такого необыкновенного летательного аппарата вызовет несомненный интерес у всех коротышек. Во всех газетах можно будет помещать отчеты о ходе работ, знакомить читателей с различными проектами и конструкциями. Все это мы будем делать не даром. Наши газеты чрезвычайно падки на всякого рода новости и не пожалеют денег на оплату такой информации. А телевидение? А кино? Вы представляете, какой выгодный контракт можно будет заключить со студией телевидения на показ подготовки к этому невиданному полету. А что будет твориться в момент старта летательного корабля или когда начнутся первые опыты по выращиванию гигантских растений? Тысячи телезрителей будут сидеть у своих телевизоров словно прикованные. Денежки рекой потекут в наши карманы. Это несомненно!

- Может быть, господин Спрутс хотел бы сам взяться за строительство летательного корабля и поднажиться на этом? - высказал предположение Жулио.

- Нет, нет! - воскликнул господин Крабс. - Господин Спрутс считает, что это невыгодное и даже чрезвычайно вредное предприятие. Вы представляете себе, что может случиться, когда на нашей планете появятся эти гигантские растения? Питательных продуктов станет очень много. Все станет дешево. Исчезнет нищета! Кто в таком случае захочет работать на нас с вами? Что станет с капиталистами? Вот вы, например, стали теперь богатыми. Все смотрят на вас с завистью. У вас много денег. Вы можете удовлетворить все свои прихоти. Можете нанять себе шофера, чтоб возил вас на автомашине, можете нанять слуг, чтоб исполняли все ваши приказания: убирали ваше помещение, ухаживали за вашей собакой, выколачивали ковры, натягивали на вас гамаши, да мало ли что! А кто должен делать все это? Все это должны делать для вас бедняки, нуждающиеся в заработке. А какой бедняк пойдет к вам в услужение, если он ни в чем не нуждается?.. Вам ведь придется самим все делать. Для чего же тогда вам все ваше богатство? Вы понимаете теперь, какая беда грозит всем богачам от этих гигантских растений? Если и настанет такое время, когда всем станет хорошо, то богачам обязательно станет плохо. Учтите это.

Мига и Жулио призадумались и сначала даже не знали, что сказать. Жулио принялся тереть рукой лоб, словно это помогало ему собраться с мыслями, и наконец буркнул сердито:

- Что же, по-вашему, мы должны отказаться от такого выгодного предприятия?

- Но вы же сами видите, что предприятие вовсе не выгодно, - сказал Крабс.

- Что же нам делать?

- А ничего и не нужно делать, - с веселой улыбкой ответил Крабс. Вам нужно просто исчезнуть.

- Как - исчезнуть? Вот так просто исчезнуть? Даром?! - закричал Мига.

- Ну, зачем же даром? - спокойным голосом сказал Крабс. - Прихватывайте с собой пять миллионов, которые вы успели выручить от продажи акций, и удирайте куда-нибудь подальше.

- Спасибо, что разрешаете нам взять наши же денежки! - сердито проворчал Мига. - Мы собирались выручить значительно больше.

- Ну, куда вам больше? Это же пять миллионов!

- Но на двоих! - воскликнул Мига.

- Что ж, на каждого по два с половиной миллиона - это не мало, - рассудительно сказал Крабс.

- Это, правда, не мало, но нам хотелось бы по три, - ответил Мига. И потом у нас есть еще Незнайка и Козлик. Мы не можем так бросить своих друзей. Необходимо дать каждому хотя бы по миллиону. Впрочем, Козлику можно дать полмиллиона.

- Нет, нет, - вмешался в разговор Жулио, - Козлику тоже нужно дать миллион. Иначе он может на нас обидеться.

- Очень похвально, что вы заботитесь о своих друзьях! - воскликнул господин Крабс. - Это значит, что у вас доброе сердце. Пожалуй, я попробую что-нибудь сделать: выпрошу у господина Спрутса для вас два миллиона. Должен, однако, предупредить, что для меня это будет трудно. Господин Спрутс - страшная жадина и не выпустит так просто денежки из своих рук. Мне придется как следует потрудиться, прежде чем удастся уговорить его. Вот если бы вы уделили мне из своих двух миллионов хотя бы сто тысяч, я бы, так и быть, постарался для вас.

- Что ж, - сказал Мига. - Я считаю, что любой труд должен быть оплачен. Никто ни на кого не должен даром трудиться. Вы нам достаньте два миллиона, а мы вам заплатим сто тысяч.

- Договорились! - обрадовался господин Крабс. - Считайте, что я приступил к действию.

Большой бредлам

Читателю не бесполезно знать следующее. Уезжая из Грабенберга, господин Крабс договорился со Спрутсом, что в своих донесениях он будет называть Мигу и Жулио не просто по именам, а как-нибудь иначе, например: мерзавцами, мошенниками или ослами. Это было необходимо для конспирации, то есть для сохранения своих действий в тайне. Дело в том, что грабенбергские богатей (как, впрочем, богачи и во всех других городах) устраивали друг за другом слежку, подслушивали телефонные разговоры, подкупали почтовых служащих, чтоб они узнавали содержание чужих писем и телеграмм. Все это им нужно было, чтоб успешнее устраивать свои делишки и надувать друг друга. Господин Спрутс понимал, что если другие богачи проведают о его переговорах с Мигой и Жулио, то кто-нибудь может вообразить, будто он заинтересован в гигантских акциях. В результате все бросятся покупать эти акции в больших количествах, а от этого выгода может быть лишь для Жулио с Мигой.

Помня о своей договоренности с Крабсом, господин Спрутс ничуточки не удивился, получив телеграмму, в которой было написано:

"Два осла требуют два миллиона. Что делать? Крабс".

Прочитав эти слова, господин Спрутс понял, что речь идет вовсе не об обычных, всем известных четвероногих, длинноухих животных, а о Миге и Жулио, которых Крабс назвал ослами лишь для того, чтоб сбить с толку любителей совать свой нос в чужие дела. Всесторонне обдумав содержание полученной телеграммы, господин Спрутс вызвал свою секретаршу и велел ей ответить Крабсу следующей телеграммой:

"Тяните время. Водите за нос. Собираю большой бредлам. Спрутс".

Что означают фразы: "тяните время" и "водите за нос", надо полагать, понятно каждому; слова же "собираю большой бредлам" означали, что господин Спрутс решил обсудить предложение Миги и Жулио на совете капиталистов.

Нужно сказать, что все богачи, жившие в лунных городах, объединялись между собой в сообщества, которые назывались бредламами. Так, например, существовал сырный бредлам, в который входили владельцы сыроваренных фабрик; сахарный бредлам, объединявший всех сахарозаводчиков; угольный бредлам, объединявший владельцев угольных шахт, и так далее. Такие бредламы нужны были богачам для того, чтобы держать в повиновении рабочих и выколачивать из них как можно больше прибылей. Собравшись вместе, капиталисты договаривались между собой, какую заработную плату платить рабочим. Благодаря этому сговору никто не платил рабочим больше той суммы, которую капиталисты установили сообща, и рабочие, сколько ни бились, никак не могли добиться улучшения условий жизни. Кроме того, бредлам устанавливал цены на выпускаемую продукцию: например, на сахар, на хлеб, на сыр, на ткани, на уголь. Никто не имел права продавать товары дешевле установленной бредламом цены, благодаря чему цены постоянно держались на высоком уровне, что опять-таки было очень выгодно для фабрикантов.

Помимо отдельных так называемых малых бредламов, существовал один так называемый большой бредлам, в который входили представители всех остальных бредламов. Председателем большого бредлама был господин Спрутс.

Через день после того, как секретарша оповестила всех членов большого бредлама о том, что им необходимо явиться на совещание, большой бредлам собрался в кабинете у господина Спрутса за большим круглым столом, и господин Спрутс сделал сообщение о причинах столь экстренного заседания. Узнав, какая беда им грозит в связи с появлением гигантских растений, члены бредлама пришли в волнение и все, как один, присоединились к предложению господина Спрутса, который сказал, что все дело с гигантскими растениями необходимо убить в зародыше, то есть еще до того, как оно разовьется в полную силу.

После господина Спрутса выступил мебельный фабрикант и владелец лесопильных заводов Дубе, который прославился тем, что у него была тяжелая, словно вытесанная из дубового чурбака, голова, туго вертевшаяся из стороны в сторону и с трудом наклонявшаяся, когда ему требовалось посмотреть вниз. Коротышек с подобного рода головами среди лунатиков принято называть дуботолками. Господин Дубе сказал, что у него имеются две очень способные и даже талантливые, в своем роде, личности (именно так господин Дубе и выразился), которые могут взяться за это дельце и в два счета уберут с дороги Мигу и Жулио, а заодно и Незнайку с Козликом.

- Они, то есть, кокнут их, не говоря худого слова, где-нибудь в темном углу за небольшое вознаграждение, или, если сказать проще, убьют, пояснил свою мысль господин Дубе.

Господин Спрутс сказал, что господин Дубе, видимо, его не понял, так как, говоря о том, что дело надо убить в зародыше, он вовсе не подразумевал, что кого-либо следует убить в буквальном смысле этого слова.

- Подобного рода методы в данном случае не годятся, - сказал господин Спрутс. - Поскольку дело уже получило широкую огласку, интерес к гигантским растениям лишь возрастет, если кто-нибудь расправится с Мигой и Жулио столь энергичным способом. Это может заставить владельцев гигантских акций добиваться ускорения доставки семян с поверхности Луны, и из всех наших усилий не выйдет никакого толка. Убить нужно самую мысль о существовании гигантских растений, то есть сделать так, чтобы никто больше не верил в существование этих фантастических семян, а этого можно добиться, если Мига и Жулио сбегут с вырученными от продажи акций деньгами.

- Почему же они до сих пор не сбежали? Разве им самим интересно, чтоб у нас появились эти дурацкие семена? - задал вопрос капиталист Туле.

Капиталиста Тупса никак нельзя было причислить к тем коротышкам, которых принято называть дуботолками, так как голова у него была вполне благообразная и свободно вертелась в любую сторону, однако ж соображал он, по всей видимости, так же туго, как и господин Дубе.

- Думаю, что эти Мига и Жулио - два очень больших хитреца, - ответил господин Спрутс. - Они понимают, что всем нам было бы чрезвычайно выгодно, если бы они убрались отсюда куда-нибудь подальше со своими жульническими гигантскими семенами, и поэтому требуют с нас три миллиона.

- Три миллиона чего? - спросил, вскакивая со своего места, консервный фабрикант Скрягинс.

Этот Скрягинс был очень желтый и очень худой коротышка, всем своим видом напоминавший сухую воблу. Глаза у него были такие же тусклые и потухшие, как у уснувшей рыбы, и оживлялись, только когда разговор заходил о деньгах. Вот и теперь, как только Скрягинс услышал слова "три миллиона", в глазах его засветились беспокойные огоньки и он подскочил с такой живостью, словно его кто-нибудь неожиданно ткнул сзади шилом.

- Ну, чего три миллиона! - нетерпеливо ответил Спрутс. - Конечно, не три миллиона старых галош, а три миллиона фертингов.

- Ах так! - воскликнул господин Скрягинс, словно только теперь понял, о чем шла речь. - Значит, три миллиона фертингов должны дать мы им?

- Совершенно верно, - подтвердил господин Спрутс. - Мы им.

- А не они нам?

- Нет, нет. Не они нам, а мы им.

- Тогда это для нас невыгодно, - заявил Скрягинс. - Если бы три миллиона дали они нам, это было бы выгодно, а если мы им - невыгодно.

- За что же они стали бы давать нам три миллиона? - возразил господин Спрутс.

- Это верно, что не за что.

Глаза Скрягинса снова потухли. Он сел на свое место, но тут же снова вскочил, энергично затряс головой и сказал:

- Но тем не менее это... это страшно невыгодно!

Вслед за Скрягинсом выступил житель лунного города Брехенвиля миллионер Жадинг. Он сказал:

- Господин Скрягинс прав. Тяжело отдавать деньги, когда их можно не отдавать, но когда нужно отдать, то легче их вынуть все же не из своего кармана, а из чужого... Правильно я говорю?

Косо взглянув из-под бровей на сидевших вокруг стола богачей, господин Жадинг громко захохотал, после чего продолжал:

- Сумма в три миллиона, безусловно, большая, тут и говорить нечего, но если ее разложить на всех богачей, в том числе и на мелких, а мелких богачей, как известно, больше, чем крупных (известно, что всякой мелкоты значительно больше на свете, чем вещей порядочных... Верно я говорю? Ха-ха-ха!), то каждому придется заплатить не так уж много... Таким образом, можно собрать и не три, а целых четыре миллиона и даже больше. Три миллиона отдадим этим авантюристам Миге и Жулио, пусть катятся, а остальные деньги возьмем себе за труды. Правильно я говорю?

- Неправильно! - перебил его Спрутс. - Как только мы начнем собирать с разной мелкоты деньги, всем станет известно, для чего нам это нужно. Все поймут, что богатым не хочется, чтоб появились эти фантастические растения. Вот тогда докажи попробуй, что на свете нет никаких гигантских растений. Нет, господа, деньги на это дело должны дать только мы с вами: только те, кто сейчас находится в этой комнате. И никто - понимаете, никто, - ни одна живая душа не должна знать, о чем у нас здесь разговор был. А вам, господин Жадинг, должно быть стыдно! Тут вопрос стоит о сохранении всех наших богатств, а вы и в этот момент думаете только о том, чтоб погреть руки, хотите прикарманить лишнюю сотню фертингов. Стыдитесь!

- Ну что ж, - замахал руками господин Жадинг, - сотня фертингов, она, что ж... Сотня фертингов - всегда сотня фертингов. Правильно я говорю?.. Сотня фертингов на дороге не валяется. Разве вам самому не нужна сотня фертингов? А не нужна, так дайте мне ее. Правильно я говорю?

Миллионер Жадинг долго еще бормотал что-то о сотне фертингов, но наконец он унялся. Господин Спрутс решил, что со всем этим делом уже покончено, но тут слово попросил господин Скуперфильд, являвшийся владельцем огромнейшей макаронной и вермишельной фабрики, известной под названием "Макаронное заведение Скуперфильда".

Господин Скуперфильд, точно так же как и господин Жадинг, был жителем лунного города Брехенвиля. Нужно сказать, что среди брехенвильцев никто не прославился больше, чем эти Жадинг и Скуперфильд. Справедливость все же требует упомянуть, что прославились они оба не какими-нибудь добрыми делами, а исключительно своей скупостью. Жители Брехенвиля никак не могли прийти к окончательному решению, кто же из этих двух скупцов более скуп, и из-за этого вопроса между ними постоянно возникали раздоры. Если кто-нибудь утверждал, что более скуп Скуперфильд, то тут же находился другой коротышка, который начинал доказывать, что более скуп Жадинг. Оба спорщика приводили сотни примеров в подтверждение своей правоты, каждый призывал на помощь свидетелей и очевидцев, так или иначе пострадавших от скупости того или иного скряги, в спор постепенно втягивались все новые и новые коротышки, и дело нередко кончалось дракой.

Читателю небезынтересно будет узнать, что несмотря на абсолютное сходство характеров, Жадинг и Скуперфильд были полной противоположностью друг другу по виду. Жадинг по своей внешности очень напоминал господина Спрутса. Разница была в том, что лицо его было несколько шире, чем у господина Спрутса, а нос чуточку уже. В то время как у господина Спрутса были очень аккуратные уши, у Жадинга уши были большие и нелепо торчали в стороны, что еще больше увеличивало ширину лица. Что касается Скуперфильда, то он, наоборот, по виду больше смахивал на господина Скрягинса: такое же постное, как у вяленой воблы, лицо, но еще более, если так можно сказать, жилистое и иссохшее; такие же пустые, рыбьи глаза, хотя в них наблюдалось несколько больше живости. В отличие от Скрягинса, господин Скуперфильд был абсолютно лыс, то есть на его голове не было ни одного волоса; худая кожа настолько туго обтягивала его череп, что казалось, будто голова у него была костяная. Губы у него были тоненькие, совершенно бескровные. Голос к тому же у него был крайне неблагозвучный: какой-то резкий, дребезжащий, скрежещущий. Когда он говорил, то казалось, будто кто-то залез на крышу дома и скоблит там по ржавому железу тупым ножом.

Несмотря на то что уши у господина Скуперфильда были так же велики, как и у господина Скрягинса, слышал он чрезвычайно скверно. Ему постоянно чудилось, будто его кто-то о чем-то спрашивает, поэтому он поминутно вертел во все стороны головой, прикладывал к уху ладонь и препротивно пищал: "А? Что?.. Вы что-то сказали? Я что-то вас плохо расслышал..." хотя никто и не думал обращаться к нему с вопросом.

Каждый, кто впервые видел господина Скуперфильда, ни за что не поверил бы, что перед ним миллионер, настолько он весь был худой и, если так можно выразиться, узловатый. Нужно, однако ж, сказать, что худел господин Скуперфильд вовсе не от того, что ему нечего было кушать, а от собственной жадности. Каждый раз, когда ему приходилось истратить фертинг, он так нервничал, так терзался от жадности, что терял в весе. Чтобы возместить эти потери, он съедал ежедневно по четыре завтрака, по четыре обеда и четыре ужина, но все равно не мог потолстеть, так как ему не давала покоя мысль, что он истратил на пищу слишком уж большую сумму денег.

Господин Скуперфильд прекрасно знал, что его жадность вредит его же здоровью, но со своей собачьей натурой (так он говорил сам) ничего поделать не мог. Он почему-то забрал себе в голову, что его и без того колоссальное состояние непрестанно должно расти, и если ему удавалось увеличить свой капитал хоть на один фертинг, он готов был прыгать от радости; когда же необходимо было истратить фертинг, он приходил в отчаяние, ему казалось, что начинается светопреставление, что скоро все фертинги, словно под воздействием какой-то злой силы, уплывут из его сундуков и он из богача превратится в нищего.

Если другие богачи всецело владели своими деньгами, пользовались ими для своих прихотей и удовольствий, то в отношении Скуперфильда можно было сказать, что деньги всецело владели им. Он полностью находился в их власти, был у своих денег покорным слугой. Он старательно лелеял, берег и растил свои капиталы, не имея от них никакой хотя бы самой ничтожной для себя пользы.

Никто, впрочем, не видел в поведении Скуперфильда ничего особенно ненормального, поскольку в обществе, где наибольшей ценностью считались деньги, такое поведение казалось естественным, и никому не приходило в голову, что господина Скуперфильда давно следовало отвести к врачу и лечить его с той же заботливостью, с какой лечат каждого повредившегося в уме.

Попросив слова, господин Скуперфильд встал, нацепил на нос очки и принялся тереть ладонью свою облезшую голову, словно старался разогреть застывшие в мозгу мысли. Как раз в этот момент ему почудилось, будто кто-то что-то сказал, поэтому он приложил, по своей привычке, к уху руку, принялся вертеться в разные стороны и заскрипел своим заржавевшим голосом:

- А?.. Что?.. Вы, кажется, что-то сказали?.. Я вас что-то плохо расслышал... А?

Убедившись, однако, что все сидят молча, он успокоился и сказал:

- Господа, прошу слушать меня внимательно, потому что для глухих повторять свои слова я по два раза не буду. А?.. И попрошу не перебивать меня... Так вот, о чем я хотел сказать?.. Гм! Да! Тьфу! Забыл!.. Никто, господа, не знает, о чем я хотел сказать? - Он принялся вертеться по сторонам и бормотать про себя: - Гм! Да! Тьфу! Столько ослов вокруг, и никто не знает, о чем я хотел сказать!.. Да! - воскликнул он вдруг и стукнул по полу палкой с костяным набалдашником, которую постоянно держал в руках. - Вот о чем: о деньгах! О чем же еще? Конечно, о деньгах. Тьфу! Об этих треклятых трех миллионах, чтоб им провалиться сквозь землю!.. Кто сказал, что три миллиона надо платить? А?.. Крабс сказал? А кто он, ваш Крабс? Он жулик, ваш Крабс! Что я, Крабса не знаю? А?.. Я всех знаю отлично! Все жулики! Прошу не перебивать!.. А если бы Крабс сказал, что четыре миллиона надо платить, вы бы четыре вынули? А?.. Может быть, вовсе не три миллиона надо платить, а только два или один? Может, ни одного? А?.. Прошу не перебивать! Я не перебивал вас! Может быть, Крабс все это затеял, чтоб положить три миллиона в карман? Вы не знаете? А я знаю!.. Прошу не перебивать! Я вот поеду в Давилон и поговорю сам с этими Мигой и Жулио. Пусть они убираются бесплатно к лешему! Мало им того, что они выручили от продажи акций, они еще к нам залезть в карман норовят! Это разбой! Я докажу им! Я им по морде дам палкой!

Сказав это, господин Скуперфильд принялся размахивать своей тростью с костяным набалдашником и стучать ею по полу, после чего начал вылезать из-за стола, чтобы тотчас ехать в Давилон к Миге и Жулио.

Сидевшие рядом капиталисты вскочили и принялись успокаивать его, но он не хотел успокаиваться и с такой силой размахивал палкой, что некоторым капиталистам изрядно досталось. В конце концов его все же усадили на стул, положили на макушку холодный компресс, и только после этого он понемногу утихомирился.

Увидев, что тишина восстановилась, господин Спрутс решил, что заседание можно продолжать, и сказал:

- Я думаю, все вы понимаете, господа, что дело это необычайно тонкое. Его надо решить сразу, одним ударом. Если каждый из нас станет ездить в Давилон и торговаться с Мигой и Жулио, это может лишь повредить нам. Как только Миге и Жулио станет ясно, что нам очень хочется избавиться от них, они потребуют от нас еще больше. Откровенно скажу, что эти Мига и Жулио просто два дурака, так как запросили с нас слишком мало. Нам надо поскорее воспользоваться этим, пока они не передумали. Я предлагаю не торговаться из-за пустяков и принять решение быстро. Здесь нас тридцать один член большого бредлама. Если разделить три миллиона на тридцать один, то получится меньше, чем по сто тысяч фертингов. Для каждого из нас эта сумма просто ничтожная.

- Господа! - закричал, вскакивая, Скуперфильд. - Господа, зачем вам делить три миллиона на тридцать один? Это же трудно! Гораздо легче поделить три миллиона на тридцать. Не считайте меня. Вас останется ровно тридцать. Три миллиона поделите на тридцать, получится ровно по сто тысяч с каждого. Таким образом, вам не придется тратить время на расчеты, а время, как известно, дороже денег, потому что деньги можно вернуть, а потраченное время не вернешь ни за что на свете...

Говоря это, Скуперфильд вылез из-за стола и начал пробираться к двери - как был, с компрессом на голове. Увидев этот маневр. Спрутс закричал:

- Держите его! Не дайте ему сбежать!

Несколько капиталистов бросились ловить Скуперфильда, однако он проявил необычную прыть: ударом трости сшиб кинувшегося ему наперерез владельца многочис