Как эстетический принцип Е. Замятина

И если есть звуковые лейтмотивы - должны быть и лейтмотивы зрительные. Е. Замятин

Живопись словом, цветопись играют в произведениях Е. Замятина очень важную роль: цвет участвует в создании характера, содержит эмоционально-концептуальную характеристику окружающего мира, с его помощью более зримым и наглядным предстает основной конфликт произведения.

Мы знаем, что мир утопии (и антиутопии) - это мир локальный, отделенный от остального и противопоставленный ему (в "Утопии" Т. Мора, "Городе Солнца" Т. Кампанеллы, "1984" Д. Оруэлла и др.) В романе Е. Замятина это отграничение мира антиутопического от природного выражается в том числе и с помощью цвета. Противостоящие миры имеют различную цветовую характеристику: в мире Единого Государства преобладает холодный голубовато-серый цвет, в противоположном мире за Зеленой Стеной царит многообразие красок, пестрота, разноцветье. Цветовому (и идеологическому, эмоциональному и т.д.) однообразию, регламентированности противостоит многоцветье и полнота жизни естественного мира. Ср.: "Застенный мир - там, внизу. Янтарное, зеленое, синее: осенний лес, луга, озеро. На краю синего блюдечка - какие-то желтые костяные развалины", "Вороные, рыжие, золотистые, караковые, чалые, белые люди ( в мире за Зеленой Стеной в отличие от как бы обесцвеченных жителей Единого Государства - В.К.).

Это выражающееся в цвете противостояние многократно варьируется, подчеркивается на всем протяжении романа. Стеклянная Стена, отделяющая "идеальный" мир от неорганизованного - зеленая, потому что за ней - природный, зеленый мир. Но для Д-503 зеленый мир - это цвет хаоса, зеленого пожара. Тем более, что в христианской традиции зеленый цвет - это цвет глаз дьявола, зеленого змия (как у Воланда и Маргариты, преображенной кремом Азазелло, в "Мастере и Маргарите" М. Булгакова). Зеленая Стена - это своеобразный соблазн, искушение, запретный плод.

У читателя вначале создается впечатление, что мир Единого Государства - это мир однообразный, безликий, лишенный эмоций, непраздничный, унылый, - серый. Но ведь в этом мире есть свои радости, праздники (исключительно Государственные), и они предполагают свое цветовое выражение и оформление, а серый цвет - безусловно негативный, неположительный. Мир Единого Государства – это мир унифицированный, но не серый, а серо-голубой, нередко - синий: голубоватое солнце; серо-голубые юнифы; голубая игла аккумуляторной башни; неведомый аэро уносит меня в синюю высь моих любимых абстракций; "Но зато небо! Синее, неиспорченное ни единым облаком". Синий цвет вносит в мир духовность, философскую глубину, в христианской традиции (см. древнерусские иконы, где синий цвет является одним из главных) синий цвет ассоциируется с божественной истиной, воспринимается как символ непостижимой тайны[96].

Цветовое восприятие мира, в свою очередь, субъективно и зависит от эмоционально-психологического состояния главного героя романа Д-503, поскольку мы видим все события его глазами. Например, после встречи с I-330, когда герой переполнен счастьем встречи, он видит серо-стальной мир Единого Государства в буквальном смысле в розовом свете: "Домой я вернулся, когда солнце уже садилось. Вечерний розовый пепел – на стекле стен, на золоте шпица аккумуляторной башни, на голосах и улыбках встречных нумеров". Напомню, что незадолго до этого события все встречные номера казались ему однообразными ("круглые, гладкие шары голов"). "Улыбки встречных номеров" – это, конечно, лишь отраженное счастливое состояние самого Д-503.

На господствующем серо-голубом фоне антиутопического мира особенно экспрессивен раздражающий желтый цвет, который появляется тогда, когда Д-503 выведен из состояния психологического безразличия. Желтый цвет - цвет "кричащий", цвет перемен, цвет воли, дикости, предельной остроты чувств. Желтый цвет - вариант золотого цвета, золотого запаса личности. Он присутствует в глазах I-330 ("Не было розового талона, не было счета, не было Единого Государства, не было меня. Были только нежно-острые, стиснутые зубы, были широко распахнутые мне золотые глаза - и через них я медленно входил внутрь, все глубже" , в глазах зверя за Зеленой Стеной ("Сквозь стекло на меня - туманно, тускло - тупая морда какого-то зверя, желтые глаза, упорно повторяющие одну и ту же непонятную мне мысль. Мы долго смотрели друг другу в глаза - в эти шахты из поверхностного мира в другой, заповерхностный. И во мне копошится: "А вдруг он, желтоглазый - в своей нелепой, грязной куче листьев, в своей невычисленной жизни - счастливее нас?"

Психологизм Замятина – это психологизм не рассказа о чувствах, а психологизм "показа" чувств, как бы опредмечивания чувств, различных психологических состояний. И например, свое психологическое состояние от встречи с I-330 - нумером противоположного пола - герой романа Д-503 зримо и выразительно передает следующим образом: "Я был сейчас такой мембраной. Вот теперь щелкнула кнопка у ворота – на груди – еще ниже…. Мембрана вся еще дрожала. Молот бил там – внутри у меня – в накаленные докрасна прутья. Я отчетливо слышал каждый удар и … и вдруг она это тоже слышит?"

Во время же предыдущей встречи - с О-90 (встречи по розовому талону) - Д-503 испытывает психологически безразличное состояние: "Шторы не были спущены. Мы решали задачи из старинного задачника: это очень успокаивает и очищает мысли".

Замятин – автор очень живописный, стремящийся к зримости, наглядности, и даже такое абстрактное понятие, как душа, которую с прискорбием, неожиданно для себя обнаруживает у себя герой ("это… очень опасно"), как бы материализуется, обретает "тело": душа, объясняют в Медицинском Бюро больному душой Д-503 – это зеркальная холодная "плоскость", которая "стала объемом, телом, миром, и это внутри зеркала – внутри вас – солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то. И понимаете: холодное зеркало отражает, отбрасывает; а это – впитывает, и от всего след – навеки. Однажды еле заметная морщинка у кого-то на лице - и она уже навсегда в вас…".

Повышенное внимание автора романа к живописной, выписанной зрелищной и яркой детали (вообще свойственное мужским нумерам), находит в романе и психологическое объяснение: мир в восприятии математика Д-503 - это мир ясный, логичный, расчерченный, упорядоченный. В нем нет места неточности, непоследовательности, неясности (кстати, самое частотное слово в его речи - "ясно"). И потому, как утверждает Д-503, он помнит те или иные яркие эпизоды "вырезанно", рельефно четко.

Импрессионистичность романа

Одна из особенностей замятинского романа – импрессионистичность, штриховой, пунктирный характер изображаемого, в результате чего воссоздается целостная объемная картина. Замятин почти никогда не дает развернутых описаний чувства, переживания героя, а дает отдельные штрихи, по которым читатель воссоздает переживание, чувство в целом. Целостная картина создается уже в воображении читателя, Замятин доверяет читателю и предоставляет ему право сотворчества. Как следствие, повествование приобретает необычный, субъективный оттенок в зависимости от характера выхваченного из общей картины эпизода или детали.

Импрессионистичны названия глав-конспектов романа (их 40). Названия трехчастны (за исключением 11, 27, 33, 38, 39), причем каждая из трех частей названия вначале предстает как отдельное впечатление, штрих, не связанный с единым целом. Но вместе они, будучи развернутыми в ходе повествования, создают единое целое. Например, конспект записи 9-ой выглядит следующим образом: "Литургия. Ямбы и хорей. Чугунная рука". Вначале мы воспринимаем эти слова как разнородные, далекие друг от друга, они распадаются в нашем восприятии на отдельные самостоятельные элементы, нас привлекает необычность, загадочность названия, мы заинтригованы и хотели бы узнать, что все это значит. Это типичный закон читательского восприятия. Из чтения 9-ой главы мы узнаем, что литургия (греч. богослужение) здесь - это государственный "величественный праздник победы всех над одним, суммы над единицей"; величественные ямбы и резкие, быстрые - острым топором - хореи служат соответственно для возвеличивания идеи Единого Государства (ямб) и осуждения преступников, нарушивших Часовую Скрижаль. Ср., как ритмично-величественно звучит ямб (двусложный размер с ударением на втором слоге), уже одним своим стихотворным размером как бы упорядочивая, заковывая в сталь закона царящий прежде хаос:

И впряг огонь в машину, сталь,

И хаос заковал законом.

Хорей, тоже двусложный стиховой размер, но с ударением на первом слоге, переводится как плясовой (от греч. хор, пляска), и его "пляшущий" ритм выбирает писатель для передачи преступного хаоса, неупорядоченного движения, дикости неорганизованного мира.

Примечательно, что более сложно организованные стихотворные размеры, предполагающие большую ритмико-интонационную вариативность - трехсложные дактиль, амфибрахий, анапест - оказываются "лишними" в поэзии Единого Государства.

В свое время Н.Г. Чернышевский писал о различных направлениях психологизма вообще и об одном направлении - психологизме Л.Н. Толстого - в частности: "Психологический анализ может принимать различные направления: одного поэта занимают всего более очертания характеров; другого – влияние общественных отношений и житейских столкновений на характеры; третьего – связь чувств с действиями; четвертого – анализ страстей; графа Толстого всего более – сам психический процесс, его формы, диалектика души, чтобы выразиться определительным термином"[97].

Для Е. Замятина особенно важна "связь чувств с действиями". Чувство героя в романе "Мы" всегда получает непосредственный выход в движение, в действие. Причем действие имеет точную систему координат. Показателен следующий фрагмент: герой ищет встречи с I-330, от которой он совсем обезумел: "Бросаю трубку – и не могу, не могу больше. Туда – к ней… Побежал туда и целый час, от 16 до 17, бродил около дома, где она живет (подчеркнуто мной – В.К.)".

В импрессионистической манере передает автор ощущения героя в тот момент, когда тот вышел за пределы Единого Государства, за Зеленую Стену, и многообразие мира предстало перед ним в многочисленных отдельных деталях, поскольку целостную картину он уже был не в состоянии воспринимать:

"Потом - только застрявшие, разрозненные осколки. Медленно, низко - птица. Я вижу: она - живая, как я, она, как человек, поворачивает голову вправо, влево, и в меня ввинчиваются черные, круглые глаза…

Еще: спина - с блестящей, цвета старой слоновой кости, шерстью. По спине ползет темное, с крошечными, прозрачными крыльями насекомое - спина вздрагивает, чтобы согнать насекомое, еще раз вздрагивает…"

В этом эпизоде и время также выступает в психологической функции: оно замедляется под наплывом, обилием новых впечатлений, новые факты и чувства как бы раздвигают время и пространство мира за Зеленой Стеной еще более и от этого мир кажется более огромным, распахнутым.