Почему Мастер не заслужил света?

Идея Рая есть логический конец человеческой мысли в том отношении, что дальше она, мысль, не идет; ибо за Раем больше ничего нет, ничего не происходит. И поэтому можно сказать, что Рай - тупик; это …вершина горы, пик, с которого шагнуть некуда, только в Хронос[162].

И. Бродский[163]

В 29-й главе романа "Мастер и Маргарита" Левий Матвей, посланник высшей божественной силы, предстает перед Воландом с просьбой:

"Он [Иешуа] прочитал сочинение Мастера … и просит тебя, чтобы взял с собою Мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?

- Мне ничего не трудно сделать, - ответил Воланд, - и тебе это хорошо известно… - Он помолчал и добавил: - А что же вы не берете его к себе, в свет?

- Он не заслужил света, он заслужил покой, - печальным голосом проговорил Левий".

Этот диалог вызывает у читателей романа целый ряд вопросов: почему Мастер не заслужил света? Если Мастер "заслужил покой", почему Левий сообщает об этом "печальным голосом"? Почему Иешуа обращается с этой просьбой к Воланду, ведь Иешуа всемогущ? Куда должен взять с собою Мастера Воланд и разве может награда, о которой просит Иешуа, проходить по "ведомству" его антагониста? Как оценить в свете этой награды-наказания судьбу Мастера? Что значит "покой" и как он соотносится со "светом" и "тьмой" в романе М. Булгакова?

Как видим, процитированный диалог носит концептуальный характер, однако его концептуальность требует расшифровки (интерпретации).

Описание "света" (то есть Рая), которого не удостоен Мастер, по сути, остается за рамками текста романа, и это дает основание думать, что в данном произведении подразумевается "свет" в его традиционном религиозном содержании: "Христос был свет истинный" – говорится в Евангелие от Иоанна (1,9). А. Белый, поэт и теоретик символизма, в статье "Священные цвета" так трактует символику света в отличие от его частного проявления – цвета: "Бог есть свет и нет в нем никакой тьмы". Свет отличается от цвета полнотою заключенных в него цветов… Цвет есть свет, в том или ином отношении ограниченный тьмою… Бог является нам: 1) как существо безусловное, 2) как существо бесконечное. Бесконечное может быть символизовано бесконечностью цветов, заключающихся в луче белого света. Вот почему "Бог есть свет и нет в нем никакой тьмы"[164].

Тьма соответственно символизирует богоборческие, сатанинские силы, о чем писал, в частности, и психолог Л.С. Выготский: "Что такое чистый черный свет? Это предел, переход за грань, провал в потустороннее"[165].

Как известно, классическое художественное воплощение эта символика получила в "Божественной комедии" Данте. Третья часть комедии посвящена описанию "Рая". В самом его центре Данте видит ослепительную Точку, "лившую такой острый свет, что вынести нет мочи". Ее составляют три огненных равновеликих круга, символизирующих Божественную Троицу. Данте не представлял себе жилища Бога в виде какого-либо конкретного чувственного образа, потому и поместил в девятом небе эту излучающую свет, любовь и жизнь Точку.

На некоторые из причин, по которым Мастер "не заслужил света", в разное время обращали внимание Л. Яновская, В. Лакшин, М. Чудакова, Н. Утехин, О. Запальская, В. Котельников и другие исследователи, предлагая ответы чаще этического, религиозно-этического плана. Очевидно, что спектр ответов должен быть расширен и они должны вытекать из анализа разных уровней, "зон" романа. При этом необходимо помнить, что "Мастер и Маргарита" – фантасмагорический, мистический, "обманный" роман – служит зыбкой почвой для любых рациональных построений. В нем одно может опровергаться другим, а это другое, в свою очередь, опровергаться третьим. И тем не менее…

Мастер не заслужил света потому, что это противоречило бы:

· христианским канонам ("зона героев романа");

· философской концепции мира в романе ("зона автора");

· жанровой природе романа ("зона жанра");

· эстетическим реалиям ХХ века ("зона эпохи, временит и места написания и прочтения романа").

Разумеется, такое разделение условно и диктуется прежде всего задачей данного очерка.

Прежде всего обратимся к причинам религиозно-этическим, христианским. Они находятся в "зоне героев", вытекают из романных судеб героев, как если бы те жили "сами по себе", по своей воле, а не по авторской. И такой подход самый распространенный.

С христианской точки зрения Мастер не заслужил света, поскольку и за смертным порогом оставался слишком земным. Он не преодолел в себе человеческого, телесного начала. Это выразилось, в частности, в том, что он оглядывается назад, на свою земную грешную любовь – Маргариту, он хотел бы с нею делить свою будущую неземную жизнь. Классический прецедент в мировой литературе известен: Данте в "Божественной комедии" тем, кто был предан земной любви, отказал в свете, поместил в Ад или в Чистилище. Напомню, что во втором круге Дантова Ада – Парис, соблазнивший Елену Прекрасную и увезший ее от законного супруга, и несчастные Франческа да Римини и Паоло, "погубленные жаждой наслаждений", и многие, многие другие. Этот и подобные сюжеты в различных их вариациях восходят, в частности, к библейской притче о Лотовой жене, оглянувшейся назад, на город, гибнущий в огне, и превратившейся в соляной столп. По христианским представлениям земные заботы, печали и радости не должны отягощать покидающего грешную землю. Ситуация в романе, по сути, повторяет библейскую: Мастер также "оглядывается" на свое прошлое. Но Булгаков распорядился судьбой своего героя иначе: он если и не оправдывает Мастера полностью, дистанцируясь от него, то безусловно сочувствует ему.

По христианским представлениям истинный верующий, жаждущий спасения, должен отказаться от всего земного, тем более его не должна тяготить земная грешная любовь. Земные узы родства христианство ставит ниже уз духовных. См. Евангелие от Луки: Иисус говорил с народом, когда "пришла к нему матерь и братья его, и не смогли подойти к нему по причине народа. И дали знать ему: Мать и братья твои стоят вне, желая видеть тебя. Он сказал им в ответ: Матерь моя и братья мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его" (Лк, 8:19-21).

Мастера можно упрекнуть в унынии, капитуляции. Да, Мастер устал, он до конца испил чашу страданий, мы далеки от мысли осуждать его. Но уныние, отчаяние также греховны, и не только по христианским канонам. Мастер отказывается от угаданной им в его романе истины, он признается: "У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет…ничто меня вокруг не интересует, кроме нее [Маргариты] … Меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал… Он мне ненавистен, этот роман… Я слишком много испытал из-за него". Сожжение романа – это своего рода самоубийство - творческое. Можно предположить, что Воланд потому и появился в Москве, что уничтожение романа послужило как бы апелляцией к нему, к силам зла. Воланд – повелитель теней, а "тень" романа, сожженный роман теперь проходит по его ведомству.

Перечень грехов Мастера, при желании, можно было бы продолжить, если бы можно было утверждать, что он осознавал себя частицей христианской системы мира. Но верил ли Мастер, стремился ли он, как герой поэмы Данте, к благостному свету? Роман не дает оснований для утвердительного ответа. Система ценностей Мастера – иная. Насколько она универсальна – это другой вопрос, не менее важный для романа Булгакова.

Эта причина – отсутствие веры и стремления к свету – важнейшая, и она связана, в частности, с концепцией образа Иешуа в романе. Хотя автор не отказывается от божественной ипостаси Иешуа, он [Иешуа] предстает перед читателем прежде всего нравственно прекрасным человеком, незаслуженно пострадавшим. В романе нет воскресения Иешуа, он и не похож на того, кто должен воскреснуть. Мастер "угадал" то, что произошло две тысячи лет назад, когда в мир пришел Иешуа, но с точки зрения верующего человека он угадал не все. Ему открылась истина как историческая правда, как притягательный в нравственном отношении образ Иешуа, но не полная истина подлинного христианина.

Жизнеописание Иешуа, данное Мастером, представляет собой художественное воплощение доказательства бытия Бога, данное Кантом – нравственного доказательства, или "идеи нравственного возмездия", как она изложена, в частности, в словарной статье "Богъ" в энциклопедии Брокгауза и Ефрона: "Соединение добродетели со счастием не зависит от нас самих, и опыт показывает, что в этой жизни добродетель не вознаграждается заслуженным счастьем. Есть другое - нравственное существо, которое и может, и хочет сделать это, то есть наградить добродетель достойным ее счастьем. Такое существо и есть единый Бог". Здесь содержится сюжет романа Мастера об Иешуа. Но с христианской точки зрения роман построен не на самодостаточном основании, поэтому сам Иешуа наградить Мастера не может ни светом, ни, тем более, покоем.

Сказанного уже достаточно, чтобы отказать Мастеру в "свете". Но все же причины религиозно-этического порядка носят ограниченный характер и не могут быть признаны исчерпывающими. Христианские критики называют роман Булгакова еретическим, но только с религиозными требованиями к роману подходить, разумеется, неправомерно.

"Свет" (Рай) как награда исстрадавшемуся, уставшему Мастеру не соответствовал бы и художественно-философскойконцепции романа и был бы односторонним решением проблемы добра и зла, света и тьмы, был бы упрощением диалектики их связи в романе. Эта диалектика заключается в том, что добро и зло не могут существовать порознь. Не случайно Левий Матвей отказывается спорить с Воландом, спрашивающим: "Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей…Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.

- Я не буду с тобой спорить, старый софист, - ответил Левий Матвей".

Очевидно, что каких-либо контраргументов, "указаний" на этот счет того, кем был послан Левий, верный "раб" (фанатик), не имел, их и не может быть в романе Булгакова. "Быть может, высказывает предположение один из исследователей, существует "глубинное единство и таинственная связь Иешуа-Иисуса и Воланда-Сатаны"[166]. В чем она выражается?

Как известно, христианская церковь исповедует единобожие, где дьявол занимает подчиненное положение[167]. Очевидно, что взаимоотношения Иешуа и Воланда нетрадиционные, они, скорее, партнерские. Модель мира в романе, несмотря на ее намеренную незавершенность, "открытость", может быть с большим основанием охарактеризована как дуалистическая. Она напоминает еретическое учение Оригена, выдвинувшего идею о примирении (а не поражении) Дьявола с Богом в конце всемирной истории, а также учение альбигойцев, манихеев и т.д., утверждавших, что земля (в отличие от неба) неподвластна Богу, а находится в ведении Дьявола. Интересно, что в ранних редакциях романа в соответствии с христианской традиционной космологией Воланд получал "распоряжение" от Иешуа относительно судьбы Мастера. "Разве вам могут велеть?" – удивленно спрашивал Воланда Мастер, зная о его могуществе[168].

В окончательном варианте романа, с одной стороны, как бы проводится граница между владениями Иешуа и Воланда, а с другой – явно ощущается их единство противоположностей. В дуалистических мифах сформировалось противопоставление добра и зла как полярных начал, но очевидно также, что эти понятия могут существовать лишь относительно друг друга. В романе это косвенным образом подтверждается и символикой треугольника Воланда, которая трактуется булгаковедами неоднозначно. Так, Л.М. Яновская видит в треугольнике начальную букву слова "Дьявол"[169]. И.Ф. Бэлза считает, что речь идет о божественном треугольнике: "Достаточно хорошо известно, что треугольник, изображавшийся на царских вратах и на порталах храмов, всегда был символическим изображением "Всевидящего ока" – иными словами, первой ипостаси Троицы"[170]. Вручение Воланду божественного треугольника есть, таким образом, подтверждение его могущества, всеведения, как и Иешуа[171].

Здесь необходимо уточнение. Известно, что "Святая Христова церковь допускает изображение Пресвятой Троицы фигурой равностороннего треугольника, обращенного вершиною вверх. По Откровению диавол возомнил о себе, что он подобен Всевышнему (Ис., XIV, 14). Кабалистическая тетраграмма, или масонская печать, посему и изображает диавола тоже равносторонним треугольников, равным первому, но только обращенным вершиною вниз, а не вверх, обозначая тем самым полную противоположность Сатаны Богу, не без свидетельства о том, что Божий противник низвергнут с неба"[172]. Конечно, в романе не говорится, как именно расположен "бриллиантовый треугольник" на портсигаре Воланда, а затем "алмазный треугольник" на крышке его золотых часов, - это было бы прямой подсказкой читателю. Но именно в связи с принятой символикой (причем безотносительно к масонству) имеет смысл фиксировать внимание читателя на треугольнике Воланда. Вместе с тем, полярная устремленность вершин обоих треугольников (Троицы и Дьявола) в романе предстает как их тяготение друг к другу, невозможность существовать порознь.

В булгаковском романе Воланд оказывается даже значимее, чем Иешуа, по крайней мере в художественном отношении, на что исследователи уже не раз обращали внимание. Булгаковский Воланд не просто Дьявол, с существованием которого Иешуа вынужден временно мириться, но он необходимый, равноправный элемент модели мира[173]. Странный же "покой" в романе Булгакова – это своего рода "соглашение", попытка не противопоставлять "свет" и "тень" в трансцендентном мире, как и в реальном земном.

Устроить судьбу Мастера и Маргариты просит Иешуа, но об этом же "догадался" и Воланд. "Примиряет" их творческий подвиг Мастера, пусть и непоследовательный, примиряет человеческая земная любовь – "настоящая, вечная, верная". И в этом смысле название романа имеет философско-этический подтекст: оно утверждает любовь в качестве высшей ценности. Булгаков говорил о себе, что он – "мистический" писатель. Наверное все же, мистический – внешне, но внутренне, судя по дорогим ему идеям, – он насквозь земной писатель.

И конечно, высшей ценностью для автора романа является творчество. При решении судьбы Мастера любовь и творчество уравновесили на чаше весов отсутствие веры. Понадобилось компромиссное решение – наградить-наказать Мастера "покоем". В этом решении прочитывается одобрение высшей земной правды – правды творчества и любви. Но опять же надо сказать, что это одобрение в финале оборачивается своей неожиданной стороной.

Мы помним, что о покое-награде Левий Матвей сообщает "печальным голосом". О. Запальская, оценивая судьбу Мастера как религиозный читатель романа, утверждает, что "покой" – это не награда, это беда Мастера, который отказался сделать выбор между добром и злом, светом и тьмою"[174]. Отсюда и печаль Левия Матвея.

"Свет" (горний покой, Рай) как награда Мастера был бы немотивированным не только с религиозно-этической, философско-концептуальной точек зрения. Такое завершение вряд ли возможно в рамках уникального жанра, в котором написан роман - в рамках мениппеи (жанра одновременно философского и сатирического). "Мастер и Маргарита" – роман трагический и в то же время фарсовый, лирический, автобиографический. В нем ощущается ирония по отношению к главному герою, это роман философский и в то же время сатирико-бытовой, в нем сочетаются сакральное и смеховое начала, гротескно-фантастическое и неопровержимо-реалистическое. Примеры приводить было бы излишне – они у читателя в памяти.

В романе лирическая, доверительная атмосфера настолько захватывает (нам важны "современные главы"), что возникает эффект повествования от первого лица. Конечно, Булгаков и его герой не тождественны друг другу, автор порой иронизирует над своим героем, и тем не менее исповедальность, автобиографичность романа при явной ироничности (самоироничности) вне сомнения. В таком романе каноническое житийное завершение сюжета представляется очень мало вероятным.

Думаю, Л.М. Яновская очень верно чувствует тон и логику булгаковского романа, когда говорит о невозможности для Булгакова повторить финал "Божественной комедии" Данте и "Фауста" Гете: это "невозможно, - пишет она, - в мироощущении ХХ века. Наградить райским сиянием автобиографического героя? И вы, дорогой читатель, сохранили бы эту проникновенную доверчивость к писателю, так искренне рассказавшему все – о себе, о творчестве, о справедливости?"[175] Речь идет не столько о мироощущении человека ХХ века вообще, оно эклектично, сколько о том, как это мироощущение, в том числе с его эклектичностью, отразилось в романе М. Булгакова – истинном романе своего времени, хотя, разумеется, и не только своего.

Кроме "зоны героев", "зоны автора", "зоны жанра", есть еще "зона эпохи" – новые эстетические реалии нового времени. В ХХ веке идея достигнутого счастья, остановившегося времени, счастья-награды не бесспорна, - имеется в виду умонастроение эпохи.

Роман М. Булгакова создан в соответствии с известной тенденцией в искусстве ХХ века – секуляризацией евангельских мотивов и образов, "демистификацией" культуры, тенденцией, берущей свое начало в ренессансную эпоху. Это касается в первую очередь Иисуса Христа – в новое время на первом плане оказываются "поиски реалистических мотивировок его бытия"[176]. Роман "Мастер и Маргарита" иногда называют "Евангелием от Воланда", и это действительно "Евангелие" ХХ века – каждая эпоха создает свое евангелие. Образ булгаковского Иешуа часто сближают с Иисусом Ренана, поскольку оба автора сосредоточены на человеческом, нравственно-этическом содержании образов. И это сопоставление имеет свое основание. Но тогда к роману М. Булгакова тоже относятся слова религиозного философа С.Н. Булгакова, который с раздражением отметил в книге "Жизнь Иисуса" "развеселый, разухабистый скептицизм Ренана с эстетически-религиозным гарниром и с бульварным романом вместо Евангелия"[177].

Роман М. Булгакова создан в эпоху, для которой, по словам С.Н. Булгакова, характерно разделение, разлад церковной жизни и жизни культурной, и контекст этой эпохи несомненно оказал влияние на автора "Мастера и Маргариты", еще большее влияние он оказывает на восприятие этого романа читателями.

Необходимо также отметить, что финал булгаковского романа определен не только внутренней логикой самого произведения, но и логикой развития творчества писателя в целом. Талант М. Булгакова – это талант по преимуществу сатирический, иронический, "земной". Еще по выходе "Белой гвардии" Г. Адамович писал о характерной особенности таланта начинающего писателя – о "суховатой и довольно грустной усмешке"[178], с которой Булгаков представляет читателю панораму человеческой жизни. Эта усмешка, скептицизм Булгакова чувствуется и в его последнем романе – в решении посмертной судьбы главного героя, заслужившего "покой", но не "свет". Однако "покой" в булгаковском романе ставит новые проблемы для читателя и исследователя романа.

9. "Покой", "свобода", "бездна" в финале романа

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

А. Пушкин

Я ищу свободы и покоя.

М. Лермонтов

Покой нам только снится...

А. Блок

Особый интерес, что вполне понятно, читателей и литературоведов вызывает финал романа - последний абзац 32-й главы, в котором слова "свобода" и "бездна" являются очень значимыми, они как бы подводят итог всему роману:

"Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат".

Но какую все-таки "награду" получает Мастер - "покой" (о чем говорилось ранее), или "свободу", или "безвозвратно" уходит в некую "бездну"? И как соотносятся между собой все эти понятия в финале романа? Здесь важны и самостоятельные лексические значения этих слов, и сопутствующие им эмоциональные коннотации (оттенки чувств), и те значения, которые эти слова обретают именно в этом тексте - то есть контекстные значения.

Исследователь творчества М. Булгакова А.З. Вулис основывает свой анализ финала романа "Мастер и Маргарита" на вычленении "опорных смысловых единиц"[179] произведения - ключевых слов, доминирующих в данной части текста и во многом определяющих его смысловое и эмоциональное содержание. Такой опорной смысловой единице в процитированном выше фрагменте исследователь считает слово "свобода". Очевидно, что, в свою очередь, выбор того или иного слова в качестве "опорного" обусловливается не только его собственно лексическим значением, но и многими факторами системного характера (т.е. существующими в образной системе всего произведения). И связь слова и текста здесь, естественно, двусторонняя. Попробуем "перепроверить", учитывая сложный, мениппейный характер романа, насколько правомерен выбор исследователем (А.З. Вулисом) в качестве опорного слова свобода в финале заключительной главы романа "Мастер и Маргарита".

Но прежде попытаемся уточнить, что же может означать "покой" как награда Мастеру в финале романа.

Мы закрываем последнюю главу последнего романа М.А. Булгакова с ощущением восторжествовавшей высшей справедливости: все счета сведены и оплачены, каждому воздано по вере его. Мастер, хотя и не удостоен света, но награжден покоем, и эта награда воспринимается как единственно возможная для многострадального художника.

На первый взгляд все, что мы узнаем об обещанном Мастеру покое, выглядит заманчиво и, как говорит Маргарита, «выдумано» Воландом действительно замечательно. Вспомним сцену отравления Мастера и Маргариты:

«А, понимаю, - сказал мастер, озираясь, - вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя! Теперь я понял вас.

- Ах, помилуйте, - ответил Азазелло, - вас ли я слышу? (обратим внимание на снисходительную, розыгрышную интонацию - В.К.). Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы?

Великий Воланд! - стала вторить ему Маргарита, - Великий Воланд! Он выдумал гораздо лучше, чем я. Но только роман, роман, - кричала она мастеру, - роман возьми с собою, куда бы ты ни летел.

- Не надо, - отвечал мастер, - я помню его наизусть.

- Но ты ни слова... ни слова из него не забудешь? - спрашивала Маргарита...

- Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду, - ответил тот (подчеркнуто мной - В.К.)».

Обратим внимание на употребление видовых форм глаголов «спрашивала» (несов. вид) и «ответил» (сов. вид), передающих сомнения Маргариты и, напротив, уверенность Мастера. На чем основана эта уверенность и подтвердится ли она впоследствии?

Вспомним, какие замечательные картины в трансцендентном мире рисует Воланд Мастеру: "...о, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером... Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят..."

Мы хорошо помним и слова Маргариты, обращенные к ее измученному возлюбленному уже в преддверии покоя: "Смотри, вон твой вечный дом, который тебе дали в награду... Я знаю, что вечером придут к тебе те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи... ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро… Беречь твой сон буду я…"

Покой[180] в «Мастере и Маргарите» осмыслен в духе романтической поэзии, как состояние некоего летаргического сна-бытия. Пожалуй, ближе всего ему покой М.Ю. Лермонтова из стихотворения "Выхожу один я на дорогу":

Я хочу свободы и покоя…

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел,

Надо мной, чтоб вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел.

В ближайший литературный контекст должен также войти Лимб из "Божественной комедии" Данте. Картины – описание Лимба и покоя у Данте и у Булгакова во многом совпадают: совпадает родник-ручей, зеленый луг, сад, виноград, уединенный замок – вечный дом… В Лимбе Данте находятся высочайшие из античных поэтов, чья слава "угодна богу": Гомер, Гораций, Овидий и др. Основной критерий для помещения в Лимб, по Данте – масштаб, значительность личности. Лимб представляет собой первый круг ада, в нем находятся те, кто не был крещен, но не грешил.

Вслед за своими предшественниками – Данте и Лермонтовым – Булгаков обращается к теме бытия после смерти, причем Булгакова интересует судьба художника, творческой личности. Мы воспринимаем покой Булгакова как идеальное, единственно достойное художника местопребывание в неземном пространстве.

Вначале может показаться, что М.А. Булгаков безусловно, всерьез и окончательно, завершает свой роман желанными для главного героя (и для автора) покоем[181] и свободой, реализуя, хотя бы за пределами земной жизни, право художника на особое, творческое счастье. Именно так чаще всего расценивают покой Мастера читатели и критики, например: «Покой, обретенный Мастером, - это награда, в чем-то более ценная, чем свет», потому что Воланд «не собирается лишать своего подопечного способности мыслить и творить»; «Лишь в потустороннем мире он находит условия для творческого покоя, которого был лишен на земле» (Б.В. Соколов); И.Ф. Бэлза также положительно оценивает идею покоя: "в том подвальчике, куда Мастера и Маргариту вернул Воланд, они не могли бы уже жить, ибо "память мастера, беспокойная, исколотая память" не позволила бы автору "романа о Пилате" продолжать писательский труд"[182]; «Но нужно ли, размышляя о неполноте обещанной Мастеру награды, искать, в чем неполон подвиг Мастера, невольно подменяя заслугу воображаемой виной и рассматривая награду как наказание? Мастер получает у своего автора награду, а не упрек. И награда эта связана с тем главным, что он сделал в своей жизни - с его романом» (Л.М. Яновская)[183].

Г.А. Лесскис отказывается видеть в "покое" концептуальный смысл, расценивая его просто как "художественный образ": "Представление о "покое" в христианстве давно связано с представлением о смерти (вспомним "Упокой, Господи душу…"; "Со святыми упокой…"; у Пушкина: "В сиянии и в радостном покое, // У трона вечного Творца…"). Перед нами художественный образ, а не философская теза, и "покой" здесь понимается как неполнота посмертного бытия души - и более ничего"[184].

В то же время существует и противоположная - негативная - оценка посмертной судьбы Мастера: "покой "Мастера – это не просто уход от жизненных бурь усталого человека, но реализация внутреннего состояния "вне выбора", это беда, наказание за отказ сделать выбор между добром и злом, светом и тьмой (О. Запальская)[185], покой в романе М. Булгакова - это «тонкое и остронаправленное отрицание... христианского покоя» с его религиозно-метафизическим содержанием, то есть покоя горнего, божественного [186].

Появление различных истолкований романа, особенно его финала, правомерно и даже неизбежно, поскольку и сам роман Булгакова дает к тому повод, и, что не менее важно, исходные позиции самих толкователей разные. И все же представляется, что ближе к истине утверждение на первый взгляд неожиданное: «покой» в романе не является наградой - воплощенной мечтой, он - наваждение, мистификация, и разговор о нем должен вестись в плане осмысления его скептико-иронической, игровой природы. В спектре интерпретаций булгаковского покоя более соответствующим романной логике является мысль В.В. Химич: " автор "с горечью разыгрывает в событиях судьбы Мастера парность значения слова "покой", где творческий покой - синоним "тайной свободы", заменяется покоем внешним, образ которого, подсвеченный скептической авторской иронией, возникает в словах Маргариты, утешающей Мастера"[187].

Вернемся к финалу романа - последнему абзацу 32-й главы - логическому завершению романа. Он многое проясняет в посмертной судьбе Мастера. В самом конце 32-й главы, после слов Маргариты об ожидающем ее и Мастера приюте-покое вступает автор - всезнающий автор-повествователь, голос которого явно и не случайно выделен:

"Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.

Так говорила Маргарита, идя с мастером по направлению к вечному их дому, и мастеру казалось, что слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя. Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресенье сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат (выделено мной - В.К.)».

От выбора ключевого слова здесь и уяснения его контекстного значения зависит интерпретация всего романа. В соответствии с распространенной трактовкой финала романа "опорной смысловой единицей" здесь признается слово «свобода» (А.З. Вулис)[188], обладающее для русского читателя особым притягательным смыслом.

И все же в интонационном, эмоциональном, логическом плане "свобода" уступает другому слову - "потухать" ("память стала потухать"). С психологической точки зрения большую значимость приобретает информация, находящаяся в начале или в конце строки, предложения, именно на находящееся в конце фразы слово "потухать" падает логическое ударение, именно оно является доминантой. "Свобода" здесь обусловлена здесь утратой памяти и теряет, таким образом, существенную часть своего положительного значения, обретая горько-иронический, трагический смысл: свобода оказывается возможной лишь в потустороннем мире. Это и не земная желанная свобода, и не умиротворенная свобода творящего духа[189].

Память потухает, когда позади у Мастера и Маргариты остается ручей, выполняющий здесь роль мифологической реки Леты в царстве мертвых, испив воду которой души умерших забывают свою земную былую жизнь. (Перед этим Воланд (?) говорит Маргарите: "… ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы?") "Кроме того, мотив «потухания», как бы подготавливая финальный аккорд, уже дважды встречался в этой главе: «потухло сломанное солнце» ( здесь - предвестие и знак смерти, а также вступления в свои права Воланда, князя тьмы); «свечи уже горят, а скоро они потухнут». Вот уж действительно окончен бал, погасли свечи, если иметь в виду мениппейный, игровой характер романа[190]. Этот мотив смерти - окончания игры - "потухания свечей" можно считать автобиографическим. Метафора жизнь - игра для лицедея Булгакова всегда была одной из определяющих его судьбу и творчество и, например, он сообщал в 1930 году брату Николаю о своем письме "Правительству СССР": "В случае если мое заявление будет отклонено, игру можно считать оконченной, колоду складывать, свечи тушить[выделено мной - В.К.]".

"Покой" в романе является как бы продолжением бала Сатаны, поскольку в булгаковском романе и «бал» не бал, и «покой» не покой, это игра теней в театре повелителя теней. Об этом, отвечая на реплику Бегемота о великолепии бала, говорит и Воланд: «Никакой прелести в нем (бале - В.К.) нет и размаха тоже». Перефразировав, по сути это же должно сказать и о покое: никакой награды в нем нет и условий для творческого покоя тоже.

Мотив «потухания» подавляет оптимистическое восприятие «свободы» и «покоя». Ведь Мастер обещал Маргарите, что он «никогда не забудет» свой роман и «ничего не забудет». Память о романе, о земной любви - это единственное, что у Мастера оставалось, чем он дорожил. Последний же абзац последней главы развеивает романтический сон-покой, и наступает еще одна смерть Мастера - «действительная» - после его смерти-игры, «выдуманной» и разыгранной Воландом в соответствии с творческой фантазией автора романа. "Покой" в романе Булгакова - лишь игра теней (он и находится не на востоке, а на западе).

"Память стала потухать", а значит, невозможным становится и творческий покой, который так завораживает читателя. В ранних вариантах романа М. Булгаков разграничивал понятия "помнить" и "мыслить". Так, Воланд говорил Мастеру о его будущей неземной жизни: "...будешь ходить гулять и мыслить.., но и исчезнет мысль о Га-Ноцри и о прощенном игемоне. Это дело не твоего ума. Ты никогда не поднимешься выше. Ешуа не увидишь, ты не покинешь свой приют. Он шел к дому, и гуще его путь и память оплетал дикий виноград"[191].

В окончательном варианте это разграничение отсутствует, глагол «мыслить» Булгаковым опущен. В окончательном варианте романа инобытийному существованию Мастера Булгаков намеренно придает неясность, размыкая финал в бездну.

Заключительными мотивами романа являются мотивы свободы и бездны. Причем свобода в финале связывается не столько с покоем, что было бы вполне в духе литературной традиции ( см., например, у Лермонтова: «Я ищу свободы и покоя».), сколько с бездной - космическим бескрайним пространством. Автор романа о Пилате, очевидно, как и его герой, должен уйти в бездну. Но какую?

В.А. Котельников теокосмическую бездну вданномслучаепонимает как теокосмическую сферу - сферу Воланда: «теокосмическая сфера - сфера сверхэмпирических сущностей, но сущностей относительных, не абсолютных; это сфера Воланда. Она не может вместить абсолютное благо, в ней нет истинного богопознания, она не знает горнего света и покоя», «старый софист», «повелитель теней», он дает Мастеру место в своем царстве теней»[192]. Но тождественны ли друг другу в романе бездна и царство теней - сфера Воланда? То есть какова природа бездны в романе?

Очевидно, что здесь сталкиваются разные значения слова бездна. При толковании его содержания необходимо учитывать, помимо словарного значения, и религиозный апокалиптический его смысл, и логику развития романного сюжета.

Первое значение слова бездна (Большой академический словарь) - «пропасть, глубина, кажущаяся неизмеримой, не имеющая дна». Одной из составляющих это значение сем является следующая: «Беспредельное, неизмеримое пространство».

В христианской же системе мира бездна - это место, где сосредоточены силы зла. См. Откровение Иоанна Богослова: «И увидел я Ангела, нисходящего с неба, который имел ключ от бездны...» (20:1). Ср. также употребление этого слова в богословских сочинениях: «Отход от Него (Бога - В.К.) влечет к провалу в бездну небытия»[193]. То есть сложилась антонимическая пара пресветлый покой - бездна. В восприятии религиозно настроенного читателя бездна в финале булгаковского романа может быть, дей