Эвристическое направление реализации феноменологического психологического исследования.

Использование термина «эвристика» (от греческого «отыскиваю», «открываю») связывают с именем древнегреческого ученого Паппа Александрийского (III в. до н. э.). У него она предстает как особое собрание принципов, пред­назначенных для тех, кто желает научиться решать математи­ческие задачи. Современной философией науки эвристика понимается как универсальная методология, санкционирующая поиск и решение проблем в условиях неопределенности. Ее характерными свойствами являются, во-первых, использование индукции в решении стоящих перед исследователем задач, и, во-вторых, ориентация на поиск новых для субъекта и общества описаний на основе классификаций и систематики. (Философский энциклопедический словарь/Редкол.: С.С. Аверинцев, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичев и др. – 2-е издание. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – С. 754). Эвристика ассоциируется с переживанием, вдохновением, инсайтом. По своему потенциалу, это - сюрпризная сфера поиска и находок. Интуитивно ясным является противопоставление формально-логичес­ких методов эвристическим. Во всех возможных случаях с эвристикой связываются ожидания возникновения нового, неизвестного ранее знания.

Эвристический вариант качественного психологического исследования, основанного на идеях эвристики, предлагает У. Мустакас. (Moustakas W.F. Heuristic research/J.F.T. Bugental (Ed) Challengers of Humanistic Psychology. – New York: McGrow Hill, 1967). Он называет следующие характеристики эвристического исследования:

1. Эвристическое исследование направлено на открытие смыслов и сущности важных аспектов индивидуального опыта человека.
2. Эвристическое исследование обнаруживает и раскрывает опыт индивида в его полноте и подходит к нему непредвзято.
3. Познание индивидуального опыта совершается спонтанно, без привязки к ограничивающим свободу самовыражения формальным гипотезам.
4. Свобода в исследовательском процессе – непременное условие эвристического направления. Свобода подразумевает высокую степень гибкости.
5. В эвристическом исследовании эстетические и художественные аспекты сочетаются с вниманием к когнитивным структурам. (с. 42-49)

«Конечной целью является исследование данных посредством их творческого комбинирования, отбора и сортировки, внимания к незначительным на первый взгляд деталям, к многослойности смыслов. Это исследование ради синтеза, достигаемого пониманием того, что скрыто в самой сущности исследуемого феномена». (с. 52)

Свой взгляд на применение эвристики в феноменологическом психологическом исследовании символического опыта личностного роста предлагает У. Фрик. (Frick W.B. The symbolic growth experience: A Chronicle of Heuristic Inquiry and a Quest for Synthesis/Journal of Humanistic Psychology. – 1990. – Vol. 30. - #1. – Pp. 64-80). На его взгляд, в эвристическом исследовании важнейшим компонентом является собственная точка зрения ученого, как проявление его исследовательской мотивации, знаний и опыта. Любой исследовательский опыт в применении эвристики уникален, отражает индивидуальность исследователя, цели исследовательского проекта, открытость и гибкость самого эвристического подхода.

Вместе с тем, отмечает У. Фрик, свобода исследования, не ограниченного классическими представлениями контроля над переменными и способами достижения точности, характерными для естественных наук, может быть неправильно понята, что приводит к незрелости результатов и к безответственной позиции самого исследователя. Хорошее эвристическое исследование, как и любое другое феноменологическое исследование, требует формулировки определений исследуемого феномена, тщательной процедуры сбора данных и их подробного структурированного анализа.

В качестве одной из важных характеристик эвристического исследования У. Фрик называет его ритмическую композицию (цикличность). В своем движении к цели исследователь погружается в спонтанные, личностно значимые инсайты, являющиеся стимулами к началу работы, которые сменяются поиском путей интеграции отдельных элементов изучаемого феномена. Здесь происходит осознание новых связей между разрозненными данными, постижение их смысловой структуры. Названные циклы инсайтирования и интеграции, продолженность и спиралевидность исследовательского процесса соответствуют принципам герменевтики. (Von Eckartsberg R. Life-world experience: Existential-phenomenological approachers in psychology. – Washincton, DC: Universitu pres of America, 1986). Свободная форма организации исследования позволяет получать данные из различных источников, включая биографические, автобиографические, литературные материалы и данные индивидуальных полу - структурированных и неструктурированных интервью.

Эвристическое исследование «генерирует новую реальность, новый монолитный смысл, который воплощает суть эвристической истины (Moustakas, с. 52). Вместе с тем, мы полагаем, что использование эвристики в рамках феноменологического направления реализации качественного исследовательского подхода подразумевает соблюдение принципа целостности структуры исследовательского процесса. Анализ литературы, посвященной описанию замысла, хода и результатов исследований, которые можно отнести к разряду эвристических, позволяет выявить содержательные компоненты программы эвристического исследования. На наш взгляд, следует говорить о трех таких компонентах: систематизация, деконструкция, реконструкция.

Систематизация состоит в тщательном описании уже существующего понимания смысла исследуемого феномена. Такое описание может быть ограничено рамками психологии или иметь междисциплинарный характер. В любом случае оно необходимо, так как только детальное погружение в содержание изучаемого предмета обеспечивает необходимый уровень рефлексии исследователя. Для иллюстрации обратимся к работе Т. Харта, в которой автор обращается к опыту переживания и осмысления такого феномена как «вдохновение». (Hart T. Inspiration: Exploring the experience and its meaning// Journal of Humanistic Psychology. – 1998. - Vol. 30. - #3. – Pp. 7-35).

Т. Харт начинает свой исследовательский отчет (представленный в форме журнальной публикации) с систематического описания интересующего его феномена, основанного на предшествующих его работе идеях. Он обращается:

1. К этимологии значения понятия «вдохновение», устанавливает принадлежность к общему синонимическому ряду.

2. К античной мифологии (миф о дочерях Зевса – музах и миф о Дионисии). В результате он устанавливает связанность понятия «вдохновение» с творческими импульсами и выявляет его экстатичекую природу и эпистимическую (познавательную) функцию.

3. К философским источникам. В частности, он находит подтверждение эпистимичности вдохновения у Ф. Ницше. Кроме этого, у Ф. Ницше обнаруживается мысль о противопоставлении двух видов познания – рационального и иррационального. Эпистимическая функция вдохновения обусловлена иррациональными силами.

4. К авторитетным психологическим источникам. Т. Харт ссылается на Р. Мэя, который говорил о соразмерности условий возникновения вдохновения: открытости внешним воздействиям, с одной стороны, и терпеливого ожидания и спокойствия, с другой.

5. К конкретным исследованиям вдохновения у представителей творческой элиты и к их опыту рефлексии вдохновения. Так, упоминая Т. Манна, автор формулирует точку зрения, согласно которой вдохновение является атрибутом «взгляда», «видения» писателя и предшествует художественному оформлению его мыслей или точки зрения.

6. К источникам, содержащим описание вдохновения в религиозном контексте. Здесь вдохновение понимается Т. Хартом как «священное безумие», открывающее путь познания Бога.

Систематическое описание феномена, основанное на его предшествующем изучении, позволяет автору сделать два заключения, важных с точки зрения его собственного эмпирического изучения вдохновения. Во-первых, он определяет вдохновение как неординарный познавательный опыт, характеризующийся эмоциональной нагруженностью и творческим потенциалом. Во-вторых, Т. Харт приходит к заключению, что существующие описания вдохновения составлены таким образом, что создается впечатление, что данный феномен проявляется лишь в жизненной практике талантливых артистов, художников, писателей или гениальных ученых. Кроме этого, вдохновение встроено в контекст драматических ситуаций или переломных моментов жизни, часто сопряженных с мистическими обстоятельствами. Т. Харт пишет: «Если вдохновение существует как различаемый феномен, имеющий значение для творчества и совершения открытий, оно должно иметь проявления в повседневной жизни обыкновенных людей» (с. 10). На наш взгляд, это утверждение есть результат авторской рефлексии по поводу интересующего его феномена.

Нами уже отмечалась роль рефлексии в осуществлении феноменологического исследования. Добавим здесь, что такое исследование подразумевает не только использование рефлексивных способностей респондентов, реализующихся на этапе сбора данных. Не меньшее значение имеет собственная рефлексия исследователя.

Таким образом, систематизация, как компонент программы качественного эвристического исследования имеет функцию запуска и поддержки рефлексивных процессов самого исследователя..

Важнейшей чертой эвристики является то, что она всегда основывается на отказе от традиционного описания ситуации. Ценная новая идея всегда предлагает, в первую очередь, новую модель предмета или явления, а уж затем из нового представления рождается решение. В связи с этим, деконструкции как компоненту исследовательской программы мы отводим критическуюфункцию. Описание и фиксация смысла изучаемого феномена предполагает формирование исследователем собственного отношения ко всей предшествующей традиции его рассмотрения. Именно на этой основе разрабатывается интерпретационная модель феноменологического описания в психологическом исследовании.

Термин «деконструкция» предложил французский философ Ж. Деррида как перевод хайдеггеровского термина «деструкция». В свою очередь, Х-Г. Гадамер, основоположник герменевтической феноменологии, считал, что «цель деструкции в том, чтобы вновь позволить понятиям в их переплетении заговорить на живом языке. Это -задача герменевтики». (Герменевтика и деконструкция\ Под ред. Штейгмайера В., Франка Ф., Маркова В.В. – СПб, 1999. – С. 243-254). Деконструкция не тождественна негативным формам анализа. Ее цель – производство новых правил понимания, ради которых осуществляется критический вызов традиционному статусу изобретения, концептуальным и институциальным структурам. Деконструкция переносит акцент в описании и анализе феномена на процесс производства смыслов. (Гурко Е. Тексты деконструкции. Деррида Ж. Differаnсе. - Томск: Издательство “Водолей”, 1999. - 160 с.). По выражению современного русского философа М.А. Маяцкого «деконструкциярасшатывает мнимую незыблемость понятий, обнаруживая разрывы и отсутствия там, где предполагалось полное присутствие смыслов». (Маяцкий И.А. Деконструкция/ Современная западная философия: Словарь. - М., 1991.).

Деконструкция в эвристическом психологическом исследовании предполагает следование некоторым принципам:

1. Деконструкция не может рассматриваться как метод; ее суть – осмысление происхождения и использование понятий и смыслов.

2. Деконструкция не является критикой, симптомом нигилизма.

3. Деконструкция не сводится к лингвистико – грамматической или семантической модели.

4. Исследование предполагает диалог между «старыми» и «новыми» смыслами.

5. Исследователь и изучаемый феномен выступают как единая система, своеобразный «интертекст».

Таким образом, деконструкция заставляет пытливо приглядываться к каждому звену, к каждой детали старого описания ситуации или феномена и ставить его под сомнение. Часто такое «расшатывание» приводит к тому, что старое описание рушится, а на его месте возникает новое, имеющее новый смысл.

Вновь обратимся к иллюстрации. На этот раз ей станет работа С. Зоватски, в которой автор формулирует задачу деконструкции принципов, положенных в основу теоретизирования в области психосексуального знания, таких как неизменность сексуального влечения, центральная роль генитального оргазма и определяющий сексуальные отношения статус биологической природы человека. (Sovatsky S. The Shared-Gander Mystery\\Journal of Humanistic Psychology\\1993. – Vol. 33. - #2. – Pp. 72-90). По его мнению, современное понимание эротики было сформировано на основе использования методов эмпирической науки с акцентом на измеряемые феномены. Свои рассуждения он строит, основываясь на историческом контексте, в котором разворачивалась современная сексуальная революция, на сравнении западной модели сексологической теории с эзотерическими взглядами. Такой комплексный подход, включающий исторические и философские изыскания, глубинные интервью со специалистами в области сексологии и психосексуального развития, позволил придти к заключению, что «то, что мы называем эротикой, является лишь одной из возможных интерпретаций того, что относится к эротическим способностям человека в целом». (p. 75). Эта интерпретация обязана своим появлением множеству исторических, политических, социологических и сциентистских факторов. Таким образом, феноменологическая сущность эроса, по мнению автора, до сих пор не вскрыта и подвергается эксплуатации со стороны культурных, религиозных и психологических систем.

Далее С. Зоватски утверждает, что изначальный эротический смысл имеет архитипическое происхождение. Архитипическая тайна, встроенная в этот смысл, составляет его основное содержание. Удовольствие от эротики вовсе не телесное, не «материальное». Оно возникает именно от столкновения с мистическими архитипическими структурами. Однако «научная сексуальность» блокирует для человека доступ к постижению ее архитипической природы. Она превращает эротичность в навязчивую потребность для того, чтобы объяснить сексуальное поведение, направленное на обеспечение эротической свободы, ассоциируемой с «жизнью тела». В связи с этим, автор утверждает, что поколения молодых людей, также как представители и других возрастных групп, отказываются от познания мистического смысла эротики. Они принимают решения относительно своей «эротической судьбы», пытаются разрешить сексуальные проблемы на основе демистифицированных теорий. Сексологическая наука с ее лабораториями, контрацептивами и терапевтическими технологиями, книги, религиозные учения отстраняют человека от понимания мистической сущности эроса и предлагают ему его рационализированную версию.

Критическая позиция С. Зоватски в отношении сциентистской модели эротичности вовсе не тождественна нигилизму. Автор пишет: «Я не предлагаю вернуться к прошедшей эре мифопоэтичекой невинности, не проповедую отказаться от телесности эроса в пользу его мистического смысла. Моя цель – по-новому увидеть все то, что с ним связано – тоску, признания, разочарования, вдохновение - без приманки решения немедленно действовать или бездействовать для того, чтобы обезопасить себя в том контексте, где эротизм материально и научно объяснен». (p. 85). Признание мистического смысла эроса ставит совсем иные задачи: «как верить в неопределенность», «как сохранять и развивать отношения, с трудом поддающиеся объяснению с точки зрения теории инстинктов и различных концепций психосексуального развития»?

Последний компонент программы эвристического исследования – реконструкция. Функция реконструкции заключается в представлении исследуемого феномена в той мере полноты, которая может быть доступна исследователю в ходе его работы. Целью реконструкции является построение модели исследуемого переживания или опыта.

С процессуальной точки зрения реконструкция состоит из нескольких этапов. Каждый этап позволяет достичь более высокого, по сравнению с предыдущим, уровня обобщения материала. В литературе, посвященной эвристическим интерпретативно – феноменологическим психологическим исследованиям не содержится строго зафиксированного количества этапов, необходимых для построения модели опыта или переживания. Оно сочетается с общим замыслом конкретного исследовательского проекта. Как оптимальный, мы предлагаем вариант процесса реконструкции, состоящий из семи этапов.

1. Феноменологическая редукция. На этом этапе осуществляется многократное прочтение предварительно организованного эмпирического материала. Целью является получить непредвзятый, свободный от предубеждений исследователя взгляд на опыт и переживания респондентов. Это позволяет погрузиться в опыт другого человека с тем, чтобы возможно глубже понять его.

2. Формулировка основных тем. Собранный эмпирический материал разбивается на сегменты, каждый из которых маркируется как отдельная тема. Каждая тема фиксирует специфическую идею или мнение, относительно исследуемого опыта или переживания.

3. Вычленение ключевых единиц анализа. Дальнейшая работа состоит в идентификации отдельных слов, словосочетаний или законченных фраз, которые принимаются исследователем в качестве основных единиц для понимания смысла исследуемого опыта или переживания. Их значимость никак не соотносится с частотой их встречаемости, например, в текстах интервью. Понятно, поэтому, что речь не идет о контент – анализе.

4. Выявление фрагментов смысла. Выявленные ключевые единицы анализа дают основание для объединения фрагментов эмпирического материала, отражающих единство смыслов или информации в его отдельных частях. Этот процесс иногда называют «деконстектуализацией». (Tesch R. Qualitative research: Analysis types and software tools.- New York: Falmer, 1990). Фрагменты смысла иллюстрируются цитатами, взятыми из эмпирического материала.

5. Формулирование «полюсов» смысла. Фрагменты смысла, отражающие единую идею, точку зрения или позицию, группируются. Такая группа фрагментов образует «полюс» смысла. Происходит сравнение содержания полюсов смысла в отношении идентичных ситуаций или эпизодов. Такой прием Р. Теш называет «реконтекстуализацией», который позволяет реконструировать содержание искомых смыслов. «Реконстекстуализации» сопутствует компаративный анализ, направленный на выявление схожести и различий в выявленных «полюсах» смысла.

Некоторыми исследователями предлагаются маркеры «полюсов» смысла. В качестве таковых они уделяют особое внимание высказываниям, содержащим такие слова, как «никогда», «всегда», «это невозможно», «всем известно», «так же, как другие», «нет смысла говорить об этом» и тому подобные. (Berry J. W., Bennett J. A. (1992). Three conceptions of cognitive competence\\ International Journal of Psycholog – 1992.- 27(1). – Pp. 1-16).

7. Формирование итоговой модели. Итоговая модель имеет метафорический и идеографический характер и обобщает полученные в ходе работы данные.

Анализ ряда эвристическх психологических исследований позволяет нам различать несколько разновидностей итоговой модели: «модель структуры», «модель функций», «типологическая модель».Для их иллюстрации еще раз обратимся к примерам.

Сначала – несколько мрачное по тематике исследование А. Видеры – Высожанской «Посвседневная осведомленность о смерти: качественное исследование». (Widera-Wysoczanska А. Everyday awareness of death: A qualitative investigation\\Journal of Humanistic Psychology. - 1999. - Vol. 39. - No. 3. – Pp.73-95). В ее работе нам удалось обнаружить уже обсужденные компоненты структуры эвристического исследования: систематизацию и деконструкцию. Однако здесь данная работа интересует нас постольку, поскольку дает возможность познакомиться с добротным образцом итоговой модели опыта переживания человеком осведомленности о конечности собственного бытия. Следуя логике своего исследовательского проекта, А. Видера – Высожанская предлагает следующую структуру опыта этого переживания. Его компонентами она считает, с одной стороны, внутренние или, лучше сказать, психологические составляющие опыта переживания человеком своей смертности. К ним, на основе анализа данных интервью и их последующего анализа, она отнесла: страх расставания с близкими (имеющий, кстати говоря, корни в раннем детском возрасте), негативное самовосприятие, низкую самооценку, чувство отчаяния, депрессивные тенденции. Другим структурным компонентом исследуемого опыта автор называет соответствующие ему различные жизненные обстоятельства: реальный уход близких людей, отсутствие опыта общения на эту тему со значимыми взрослыми в детстве, инциденты, связанные с физической жестокостью или сексуальным насилием и т.д. Приведенный фрагмент работы А. Видеры – Высожанской дает пример итоговой «модели структуры» изучаемого опыта.

Пример итоговой «модели функций» можно найти в уже упоминавшейся работе У. Фрика об исследовании символического опыта личностного роста. Созданию модели совершенно очевидно предшествует деконструкция, т.к. автор критически рассматривает, по крайней мере, два подхода в понимании функций опыта личностного роста в процессе психологического развития индивида. В первом случае они обеспечивают избирательность индивидуального опыта. Личностный рост не тождественен развитию и, в отличие от него, проявляется только при наличии благоприятных для его осуществления обстоятельств. (p. 69). Во втором случае функции опыта личностного роста состоят в обеспечении индивида смысловыми совпадениями психологического состояния индивида с сопровождающими его существование объективными внешними событиями без свидетельств казуальной связи между ними (p. 69). Такое объяснение функций личностного роста являет собой проявление принципа синхроничности К.Г. Юнга.

У. Фрик, на основе анализа эмпирического материала, отстаивает эпистимическую (познавательную) природу опыта личностного роста. «Я утвердился во мнении, что опыт личностного роста может служить новой моделью, описывающей процесс познания индивидом себя и окружающего мира, основанного на сотворении новых смыслов. В этом случае причинно следственная последовательность или механизмы подкрепления теряют объяснительную силу» (p. 70). Исходя из этого понимания опыта личностного роста, У. Фрик назначает ему две функции: функцию интеграции и функцию дифференциации.

Функция интеграции обеспечивает удовлетворение потребности индивида в последовательной организации собственного опыта. Функция дифференциации предоставляет возможность человеку в полноте использовать потенциал развития и изменения, открывать и актуализировать новые стороны существования. В зависимости от актуальных потребностей и конкретного момента развития одна из этих функций проявляется в большей мере, чем другая. В нашу задачу не входит подробное описание каждой из описываемых У. Фриком функций и взаимодействия между ними. Ограничимся констатацией, что его итоговая модель – это «модель функций».

Наконец, возвращаясь к работе А. Видеры – Высожанской, мы можем различить еще одну итоговую модель – «типологическую». С ее помощью автор дает возможность увидеть различия в переживании опыта осведомленности о смерти у различных групп респондентов. В первой из выделяемых ей групп, этот опыт, на основе позитивной поддержки референтного окружения в детском возрасте, имеет позитивный потенциал для развития чувства независимости и свободы. Во второй, при отсутствии такой поддержки, респонденты свидетельствуют о наличии у них переживаний растерянности, беспомощности, неспособности к концентрации сил в интересах собственного развития.