Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Фактор лидера: Г.А.Зюганов глазами россиян

Нынешнее скрещение разнообразнейших потоков политико-психологических воздействий на руководителе оппозиции - дело не случайное. Наоборот, именно оно и отражает новый во многом момент, наступивший в общественной жизни России после электорального прорыва компартии в 1995-97 годах. Стало видно: у КПРФ и сгруппировавшихся вокруг нее народно-патриотических сил появился лидер общенациональной значимости.

Бросается в глаза его явное отличие от большинства прочих политиков первого ряда. А именно: Г.А.Зюганов опирается на сильнейшую в стране партийную структуру, другие об этом не могут и мечтать. К тому же, став по сути дела одним из первых лиц нижней палаты парламента, он тем самым резко расширил как спектр личных своих общественно-политических возможностей, так и сферу влияния партии. Во всех своих политических “ролях” ему удалось прочно укорениться, утвердив себя одним из самых перспективным кандидатов на президентский пост.

Не удивительно поэтому, что все последние годы нарастало и давление всевозможных внушений - особенно со стороны околовластных интеллектуальных кругов, - стремящихся как бы подправить и поведение, и мировосприятие лидера компартии. Одновременно усиливался нажим требований из социальных “низов”. А также - из рядов КПРФ, главным проводником которого служили и организационные структуры. Оживилась борьба за руководство в самой партии. В целом же, в народе складывались свои, как бы усредненные, воззрения, на Геннадия Андреевича Зюганова.

Равный среди первых

Процесс формирования его образа, хотя и был, в общем-то, недолог, успел пройти нелегкий путь развития. Материалы социологических исследований позволяют утверждать, что вплоть до думских выборов 1995 года руководитель КПРФ оставался лишь “одним из равных” в ряду лидеров оппозиционного лагеря.

Так, например, оценивая на рубеже 1994 года всю плеяду ведущих общественных деятелей по степени их народности - искренности и последовательности в деле обеспечения интересов русских и россиян - только 7-8 процентов граждан помещали на первое место именно председателя ЦИК КПРФ.

Некоторым его коллегам и соперникам в ту пору отводились более почетные места: скажем, В.В.Жириновского и С.Н.Бабурина в этом качестве поминали, соответственно, 13 и 9 процентов опрошенных. Другие же политики Г.А.Зюганову буквально “наступали на пятки”. В их числе: А.В.Руцкой, Р.И.Хасбулатов, Ю.В.Власов, В.Д.Зорькин, которых называли главными защитниками народных прав по 4-6 процентов россиян.

В ту пору Г.А.Зюганову было еще непросто претендовать даже на роль лидера патриотических и государственнических сил, делавших первые серьезные шаги к объединению. Сентябрьско-октябрьские события 1993 года сконцентрировали массовое внимание на группе других политических фигур.

Характерно, например, что обсуждая вопрос о лидере для возникшего в начале 1994 года движения “Согласие во имя России”, основная доля граждан, имевших на сей счет хоть какое-то мнение (три четверти опрошенных вообще уклонились от подобных прогнозов), отводили ведущее место в этой коалиции не Г.А.Зюганову, а А.В.Руцкому и В.Д.Зорькину. Например, А.В.Руцкой, возведенный расстрелянным парламентом в ранг и.о. президента Российской Федерации, принимался в качестве главы нового оппозиционного блока 13 процентами граждан, в то время как лидер КПРФ имел у них всего лишь 4 процента поддержки.

Близкая ситуация просматривалась и при оценке в народе перспектив образования патриотического правительства в случае смены власти в стране. На роль президента России и в этом случае опять же прочились Зорькин (7 процентов ожиданий) или Руцкой (5 процентов), тогда как рейтинг Зюганова (4 процента) был лишь третьим. На взгляд сограждан, председатель КПРФ лучше всего смотрелся бы либо на посту премьер-министра, либо в должности вице-президента или вице-премьера.

Симптоматично и даже настораживающе выглядело и другое: личный авторитет лидера компартии не распространявшийся тогда больше чем на 4-7 процентов населения, безоговорочно отставал от престижа самой компартии, на которую электорально ориентировались 13 процентов граждан.

Такой разрыв прямо грозил компартии если не застоем, то очень замедленным развитием, вечным «бегом вдогонку» за процессами, способными изменить обстановку в обществе. КПРФ обрекалась постоянно чуть-чуть запаздывать: не столько предварять политические события, сколько рефлексировать на них. Ей грозил комплекс “вечно обороняющейся” силы.

Тогда как мировой опыт учит: самой выгодной диалектикой влияний партии и ее руководителя является такое их соотношение, при котором общественный вес лидера растет несколько быстрее, нежели реноме его организации. И тем самым расчищает дорогу для движения вверх более “тяжеловесной” партии.

И все-таки ситуация вокруг образа Зюганова в народном менталитете даже в середине 90-х складывалась не столь уж «одномерно». Чтобы понять это, полезно проникнуть несколько глубже рациональных политических оценок, выносившихся тогда в адрес лидера коммунистов, и прозондировать общественное, что называется, “подсознание”, поскольку именно “воля, страсть, фантазия десятков миллионов, подхлестываемых самой острой борьбой...” решает исход социально-политических противостояний.[7]

Прелюбопытными тут окажутся, в частности, те ассоциации, что возникали в массовом мировосприятии при спонтанных упоминаниях о Г.А.Зюганове. Особенно, если людей при этом просили как бы воплотить свои ощущения (крайне расплывчатые, подчас, и интуитивные) во что-либо доходчивое и понятное. Скажем, в образы всевозможных зверей и зверушек.

Заметим: при внешней “несерьезности” такого рода теста, его итоги тем не менее свидетельствовали о многом, позволяя перебрасывать аналитические “мостики” из мира рефлексии и бессознательного в мир реальной политики. Недаром же древнейший из приемов оценки человека строился именно на таких сравнениях: “мудрый, как змей”, “хитрый, как лис”, “трусливый, как заяц”, “сильный, как медведь”. Сколько подобных оценок-прозвищ, отражающих нечто базовое, главное в том или другом человеке (и слабо поддающихся более рассудочной трактовке) слышим мы и даем каждодневно сами.

Итак, как же смотрелся Г.А.Зюганов сквозь призму этих символов-личин?

Начнем с того, что воспринимался он столь же неоднозначно, как и большинство остальных российских политиков высшего ранга.

Однако его образ, в отличие, например, от образа Б.Н.Ельцина, не сводился по большей части к чему-то таранно-наступательному, все на своем пути крошащему и ломающему, и в то же время способному внезапно «сменить кожу», приспособиться и... тут же снова атаковать. “Медведь - акула - буйвол - хамелеон - крокодил”, таков был портрет Бориса Ельцина в звериных ликах, отпечатавшийся в глубинах народного восприятия на уровне соответственно 34, 17, 16, 22 и 14 процентов впечатлений.

Не были ощущения от личности Г.А.Зюганова и столь восторженно-выспренными, как, в частности, от А.И.Лебедя, переживавшего в момент опроса, т.е. весною 1996 года, свой знаменитый взлет. “Лев - орел - буйвол” - вот краткий, но внушительный ряд ассоциаций, чаще прочих рождавшихся где-то на уровне подсознания общества (от 29 до 16 процентов случаев) при виде “рыкающе - паряще - бодающего” отставного генерала, делавшего почти сказочную карьеру в политике.

Применительно к Зюганову такого рода образные замеры выходили не совсем контрастными, что ли. С одной стороны, калейдоскоп оценок, рождавшихся в массовом сознании при воспоминании о нем, был схож с тем, что сопровождал и образы его основных соперников - Ельцина и Лебедя. После них Зюганов был главным носителем весьма почетных прозваний: “медведь”, “буйвол”, “волк”, “крокодил”.

Однако эта образная “вторичность” как бы преодолевалась еще одним определением, чаще, чем в адрес всех прочих лидеров, употреблявшимся в отношении него: змей. Данное прозвание присваивал лидеру КПРФ каждый девятый из россиян. Что можно было расшифровать и так: Зюганов как человек и политик не прост и полностью себя пока что не раскрыл; он следует своим, ему лишь ведомым путем; и от него уместно ждать самых внезапных, продуманных и даже ухищренных действий, способных опрокидывать все расчеты оппонентов...

Столь непростой «змеиный» штришок в портрете ставил главу КПРФ на особое место в массовом сознании и по сравнению с его ближайшими соперниками, и в сравнении с теми из них, кто отступил на роль аутсайдеров. К примеру, - с Горбачевым, чье “возвращение в политику” оказалось встречено в массах такой вот цепочкой видений-характеристик: “лиса - гиена - заяц - овца”. Употреблялись образы и похлеще...

Несколько настороженно-присматривающееся отношение к Г.А.Зюганову угадывалось и при других психологических тестированиях.

Скажем, во множестве ситуаций, возникающих в обыденной жизни, он мог хранить уверенность в одном: именно с ним, чаще чем с прочими деятелями (в 27 процентах случаев), люди захотят откровенно поговорить “за жизнь”. Тогда как открыть, что называется, душу перед Ельциным или Лебедем готовы были лишь по 19-20 процентов россиян.

Зюганов же был и одним из первых, кто, на взгляд народа, лучше многих прочих подошел бы для того, чтобы “вместе взяться за трудное дело” (30 процентов мнений), “получить у него совет в трудную минуту” (25 процентов ), поделиться с ним тем, о чем не рассказывалось никому (12 процентов намерений) и прочее.

Ориентированность на доверие и дело - вот что, похоже, отличало во многом инстинктивную взаимосвязь между обществом и одним из лидеров оппозиции.

И это тоже выделяло его при сравнении, например, с теми же Б.Н.Ельциным, А.И.Лебедем, М.С.Горбачевым.

Так, главное в народном “чувствовании” генерала Лебедя сводилось в те дни к такому вот образу: “он отличный мужик!”. Поэтому самое лучшее, полагало до 26 процентов населения, это взять и “поселиться от него поблизости”, чтобы по-соседски беседовать с ним “за жизнь” - чего хотелось 19 процентам россиян - а то и давать ему в долг. В общем - почти “рубаха парень”. А такое отношение, как известно, нестойко. Чуть что - и происходит выпадение из образа, обожание перетекает в неприязнь.

На свой лад выстраивались и чувства людей к Борису Николаевичу Ельцину. Их что-то не шибко тянуло - даже в мыслях - на какие-то тесные контакты и общие с ним дела. Он первенствовал только в одной гипотетической ситуации: когда гражданам требовалось у кого-то одолжить деньжат в долг (14 процентов упоминаний). Тогда как вдвое большая часть жителей России сразу ставила в своих отношениях с ним барьер, заявляя - в 29 процентах случаев - что с этим человеком они никогда не станут иметь самого пустячного дела (тогда как в адрес Зюганова такую же оценку выказывали только 19 процентов наших современников). По силе этого неприятия российский президент проигрывал лишь своему незадачливому экс-коллеге М.С.Горбачеву, с которым боялись иметь хоть что-то общее уже до 42-43 процента граждан. А уж делиться с Ельциным сокровенным или, объединившись с ним, вкалывать, тем более давать ему в долг - такое помыслить себе могли от 8 до 18 процентов населения. Не больше!

Похожую, на свой, конечно, лад, картину рисовали и “замеры” эмоционального восприятия в народе политиков, сравниваемых с самыми известными людьми прошлого.

Экспертные опросы, проведенные в 1995 году, так описывали круг “похожестей”, характеризовавших Ельцина: “Лжедмитрий - Мазепа - Бирон - Годунов - антиПетр - Анна Иоанновна - Черненко - Брежнев”. Психологическая расшифровка этого «пасьянса» могла быть такова: представительно выглядит, жесток, безудержно властолюбив, цепок, неразборчив в средствах, лжив и чужд исконным российским ценностям, по-старчески эгоистичен, по-женски капризен и хитер.

На свой манер самобытно выглядел тут Лебедь: “Корнилов - Аракчеев - Колчак - Дзержинский - Лжедмитрий - Пугачев - Степан Разин”. Иначе говоря: жесток и организован, любит наступать, расплывчато, но громко патриотичен, “органически” ориентирован на укрепление порядка. И одновременно - анархист-бунтарь, способный на яркий, но безнадежный политический “загул”, не гнушающийся ни подлогом, ни обманом, ни помощью от «заграницы». Броский, но опасно противоречивый, тяготеющий к внутреннему расколу и конфликту образ.

Явлинский? Его описание, составленное из исторических “лиц”, выглядит, пожалуй, наиболее целостным и внутренне логичным. Однако перед нами весьма специфическая логика. Бухарин и Троцкий, Керенский и Витте, а также Павел I и Распутин - вот он рисующий образ Григория Алексеевича набор реформаторов-неудачников, дорого обошедшихся России за полтора примерно столетия ее истории.

Восприятие характерных черт Зюганова также таило очень своеобразную россыпь сравнений. И выглядела она так: “Кутузов - Андропов - Марше - Маленков - Бухарин - Екатерина II”.

Что тут получалось, если брать в расчет исторический багаж каждого из этих деятелей былого? Похоже, что людское видение лидера КПРФ расцвечивалось примерно следующими красками. Он стоек, уклончив и наступателен одновременно; способен на успешное реформаторство, хотя и не всегда разбирается в людях и соратниках; может созидать; допускает вероломство и бывает (в личном плане) неверен и капризен. Интересно и другое: только у Г.А.Зюганова и Б.Н.Ельцина оказалось подмечено специфическое “женское начало” в политическом характере, т.е. своеобразная “последовательная непоследовательность” поступков, ранимость и эмоциональность, легко переходящие в жесткость. У президента эта черта - антинациональна и пассивно-разрушительна, у лидера оппозиции носит прорусский характер и активно-созидательна....

Таковы в целом были исходные моменты подсознательной во многом реакции России на Г.А.Зюганова. Они призрачно, но приметно очерчивали границы того “стиля поведения”, что мог бы оказаться самым выигрышным для главы народно-патриотического движения в борьбе за политическое преобладание и власть.

Естественно, взятые лишь сами по себе, в отрыве от прочих социальных и политических факторов - наличия за спиною лидера массовой партии, занятого им места в системе власти, адекватности его мировоззренческих позиций реальному состоянию общества - подобные вещи решали далеко не все. Особенно в таких суровых делах, как избирательные кампании. Здесь показателен пример Св. Федорова, первенствовавшего во многих из вышеупомянутых тестов, но ничего не достигшего на выборах.

Концентрация денег и власти в руках таких «вождей», как Б.Н.Ельцин; реноме интеллектуала в сочетании хоть с какой-то организационной структурой, как у Г.А.Явлинского; финансовая обеспеченность в соединении с личным даром внушения у В.В.Жириновского, - вот что могло успешно сглаживать изъяны их образов, запечатленные в людском восприятии.

Все так, но до известного предела. Это ведь только президенту - с его колоссальными возможностями - удавалась не просто нейтрализация, но и регулярный перелом политических мнений и дел в свою пользу, что бы там о нем в народе ни судачили, какими бы сравнениями ни награждали. Всем прочим - Явлинскому, Жириновскому, Лебедю - сил после погашения «не тех» массовых эмоций хватало лишь на то, чтобы держаться на общественной поверхности. Даже легкая неприязнь в народе в конечном счете могла сыграть для них роль гирь, тянущих ко дну.

К вопросу о личной харизме

Иначе обстояло дело у Зюганова. Его образ в народном восприятии был до поры до времени несилен, но почти однородно-положителен. В его распоряжении находилось и такое мощное средство для “раскрутки” этого образа, как партийный механизм. Тандем Зюганов - КПРФ в таких условиях приобретал очень большие шансы на завоевание первенствующих общественных позиций.

Одним из проявлений скрытых здесь возможностей было уже то, что его президентский рейтинг, несмотря на все атаки, твердо держался в 1994-95 годах в пределах 7-12 процентов.

Тут-то и уместно кое-что сказать о харизме, отсутствием которой не раз попрекали лидера компартии.

Сразу оговоримся: чаще всего досужие рассуждения о “харизме” забалтывают у нас крайне непростую вещь. Для ряда аналитиков и публицистов харизма - это что-то вроде удачно или неудачно наведенного “глянца” на чужом лице. “Есть харизма - нет харизмы” - такие рассуждения в их устах напоминают разговор о том, хорошо или плохо выбрит стоящий рядом человек.

А дело-то ведь серьезное.

Начнем с того, что харизма - то есть избранность личности, свыше ее наделенность некими особыми чертами, достоинствами, способностями, и возвышенность над другими людьми в глазах окружающих - не рождается сама собою, из ничего. Мировой опыт политических дел, касающийся нашего времени и учитывающий жизненный опыт таких личностей, как Р.Рейган, М.Тэтчер, Б.Кракси, А.Соарес, говорит о том, что харизматики (а чаще лица, обладающие лишь некоторыми чертами харизмы) суть продукт стечения ряда обстоятельств.

На обретение харизматичности, например, скорее прочих может рассчитывать человек, знакомый публике, но до поры, до времени остающийся укрытым от массового внимания спинами других, более нетерпеливых и скороспело-удачливых коллег. Речь, иначе говоря, идет о том, кто может сыграть роль этакой “темной лошадки” от политики.

И это у Зюганова, как мы показали, было.

Удача чаще выпадает и лидерам, которых отличает разноликость идейных и политических позиций. Этакая поливалентность, позволяющая людям (главное - избирателям) самых разных, даже противоположных ориентаций, находить у таких деятелей что-то очень близкое, понятное, важное для себя.

И такая черта у лидера КПРФ присутствовала.

Успеха добиваются те, для кого общественная почва оказалась заранее отчасти “взрыхлена” другими, чье дело успело обрести известность и завоевать престиж в народе. Так что лидеру остается “немногое”: доказать свою причастность к этому начинанию и право его возглавить.

И тут для Зюганова все складывалось неплохо. Особенно - по мере позитивной эволюции в народе воззрений на Октябрь, советскую эпоху и его предшественников на посту руководителя коммунистического и патриотического движения.

Наконец, победа выпадает только тем, кто умеет изо дня в день оживлять бытующие в массах представления о себе все новыми и новыми - пусть даже небольшими - успехами, яркими жестами, овеществленными доказательствами собственной “особости”.

В условиях блокады или полублокады оппозиции в информационной среде выполнить данное требование было Зюганову особенно сложно. Хотя и здесь с появлением думской трибуны кое-что стало потихоньку налаживаться...

Конечно, все эти условия харизматизации - которых в действительности больше - срабатывали никак не автоматически. Всякий перебор по части их выполнения грозил не только оставить деятеля, увлекшегося, скажем, личной “плюралистичностью или “незаметностью”, без черт искомой избранности, но и смешать его образ в ничто, столкнуть с пути, ведущего на политический Олимп.

Но, тем не менее, все упомянутые качества у лидера КПРФ так или иначе имелись хотя и пребывали отчасти в “спящем” состоянии. И не просто было сказать: хорошо это или плохо.

Ибо харизматичность - опасный дар судьбы. Она своего рода аванс доверия, выданный политику решающей частью общества. И не навечно, поскольку длится 5-7 лет. Да, отсвет харизмы позволяет почти мгновенно набирать огромный политический вес и прорываться к власти. Однако, иссякнув, он же с безжалостностью сбрасывает человека с занятых высот. Исчерпывается людская восторженность, и оставшемуся без «харизмы» деятелю - если он не озаботился, скажем, укорениться в общество сетью партийных структур - не на чем держаться. Он буквально зависает в социальной, политической, эмоциональной пустоте. И делается легкою “добычей” для конкурентов, в среде которых всегда сыщутся один-два новых скороспелых “полухаризматика”.

Вот и выходит, что слишком ранние задатки харизматичности - не подкрепленные ни поддержкой со стороны настоящей партии, ни опытностью, ни багажом конкретных дел - попросту опасны.

Так что Г.А.Зюганову, чья харизматизированность ведет отсчет лишь с президентской кампании 1996 года, можно считать, повезло.

В его распоряжении как лидера, сразу поведшего борьбу за государственную власть, оказались и настоящая партия, и запас времени на развитие своей харизматичности. Что обещало, кстати, ему прочную базу и в неизбежной “послехаризматической” эпохе.

Какого лидера ждет Россия

Странное дело, но именно личная “негероизированность” сослужила Председателю ЦК КПРФ добрую службу, если не сказать - драгоценную услугу. Ибо эмоциональные впечатления общества от руководителя компартии очень удачно наложились, где-то с конца 1994 - начала 1995 годов, на слой более осознанных и даже идеологически окрашенных представлений о том лидере, что требуется сегодня России.

Итоги социологических замеров той поры однозначно предупреждали: вскормленный “перестройкой” и начальною эпохою “реформ”, образ идеального, так сказать, политика - говорящего, а чаще кричащего с любых трибун и ото всех микрофонов о всяческих проблемах и в связи с ними о себе - не просто обесценился и поблек, но и начал вызывать в народе аллергию, устойчивое отторжение. Всего лишь 4-5 процентов населения продолжали ставить на первое место среди достоинств любого общественного деятеля “умение выступать перед аудиторией, писать статьи в журналы и газеты”.

Далеко не всех уже, а только четверть избирателей, воодушевляло и наличие у политика пресловутой “собственной позиции” по любому вопросу. Позиции, как правило, противопоставленной всему и всем. И призванной возжигать вокруг ее защитника ореол этакой бескомпромиссной особости.

Почти столь же нечасто в качестве критерия профессиональной пригодности такого деятеля называлась и его способность красиво, четко и ясно говорить. Вся эта “красивость” смахивала теперь в глазах россиян на краснобайство.

Главным же и самым притягательным для граждан России сделалось иное. “Он должен уметь выдвигать и отстаивать новые идеи, но не отрицать огульно и то хорошее, что было создано раньше, избегать скоропалительных и крайних решений”, - вот тот счет, что принялись предъявлять общественным лицам свыше половины населения. Дружно добавляя к этому качеству и еще одно: надо быть честным, искренним, справедливым.

Само собою разумеется, что социальный заказ на такого человека, с одной стороны, и образ в массовом сознании Зюганова, с другой, не могли совпасть сразу же и до конца. Подобное взаимодействие всегда идет медленно, путем встречного поиска: люди присматриваются, кто подходит под влекущий их идеал; политики же тщатся доказать свою тождественность или близость ему (собственно, этому и служит их агитационно-пропагандистская работа).

Так вот, образ лидера - созидателя, новатора и охранителя почти одновременно начали примерять к себе и В.В.Жириновский, и А.И.Лебедь, и Г.А.Явлинский, и - весьма удачно - Ю.М.Лужков. Однако именно у Зюганова с его деловитым и лишенным героико-помпезных черт “имиджем” все здесь в 1995 - 1996 годах наладилось удачней прочих.

Ясное дело. Ведь выбор пути стоял для него особо остро. Либо оказаться смятым общественными сдвигами и быть отброшенным на самые задворки политического менталитета. Либо же, наоборот, совершить резкий рывок вперед и завоевать доминирующую в массовом мировосприятии роль. Иного лидеру КПРФ не было дано.

И все же феномен Зюганова, вышедшего из “тени” после думской победы компартии в 1995 году, оказался негаданным для “демократического” лагеря.

И потому по свежим впечатлениям парламентской схватки и в преддверии президентской кампании на общественное мнение вообще и КПРФ с Г.А.Зюгановым, в особенности, оказалась обрушена волна всевозможных внушений. Облаченных во многих случаях в обертку внешне авторитетных, часто профессорских экспертиз. Спектр их одновременно указывал и на состояние умов в слое интеллектуалов, обслуживавших “партию власти”, и на то направление, в котором предполагалось политически подталкивать компартию и ее руководителя.

Рассмотрим набор экспертиз-внушений, вброшенных в общественное сознание через ряд наиболее популярных газет только в феврале-марте 1996 года, - на старте официальной предвыборной кампании:

- ”Насквозь прогнившей химере не помогли ни бездарная косметика, ни пустопорожняя пропагандистская риторика... Несметное зло, которое за годы своего всевластия сотворил советский коммунизм, естественно, не могло исчезнуть в одночасье, вместе с его бесславным падением... Но когда этот преступный монстр оказался разоблаченным самой жизнью и августовский путч захлебнулся в волне поистине всенародного неприятия, Россия не нашла в себе решимости осудить бесовщину. Результат - ожили политические трупы его последователей. Сегодня они вплотную подошли к власти и не скрывают намерений вернуть страну в номенклатурно-распределительный феодализм.”[8] (А.Вартанян).

- “Несомненным минусом Зюганова является неопределенность, которую он с собой несет в случае своей победы. Никто не знает, как он поведет себя у власти. Очевидно, этого не знает и он сам.” [9](Л.Шевцова).

- “Если бы Зюганов был умным и ответственным политиком, он без труда понял бы, что пришествие его к власти принесет России неисчислимые беды. Независимо от того, каковы его субъективные мечты и желания. Та сила, которая его поднимает, толкает на президентский трон, - страшная, разрушительная сила, которая не оставит от России камня на камне. От России и от прилегающих стран. А может быть, и от отдаленных, учитывая, что у этой силы в руках окажется ядерное оружие. “[10] (О.Мороз)

- “Якобы социал-демократизирующийся Г.Зюганов стремится реабилитировать Сталина, продолжает начатую “вождем народов” трансформацию марксистского классового интернационализма в великодержавный национализм”.[11] (Г.Дилигенский)

- “В партии Зюганова остались догматики, в большинстве - сталинисты” (Б.Орлов)[12]

- “...Власти Зюганов как раз опасается. Он инстинктивно чувствует, что и лично он, и руководящий слой партии не готовы к такой колоссальной ответственности, как руководство сегодня Россией” (В.Миронов)[13].

- “...Если в момент парламентских выборов партия облегчила победу своих лидеров, то теперь она становится для Зюганова оковами, которые ограничивают для него поле маневра, мешая идти на широкие компромиссы прежде всего с частью правящей команды...” (Л.Шевцова)[14].

- “...Борьба групп Ельцина и Зюганова - это не борьба имущих с неимущими. Это борьба двух имущих групп за главный кусок - за федеральный уровень” (Г.Попов)[15].

- “Для того, чтобы и перед нашими коммунистами открылась перспектива трансформации в “посткоммунистов”, то есть в социал-демократов, - по типу того, как то произошло практически во всех европейских странах бывшего реального социализма и смягчило их возвращение в лоно мировой цивилизации, - для этого как раз и нужно поражение Зюганова на президентских выборах” (А.Кива)[16].

- “Готов ли Зюганов на роль ренегата во имя президентства” (Л.Шевцова)[17].

Лейтмотив внушений, несмотря на пестроту мнений, звучал более чем отчетливо: мол, победа Зюганова станет успехом тех, кто не знает, что с властью делать; лидер КПРФ - неизвестно кто (не коммунист, не патриот, не социал-демократ, а так - “неведомая зверушка”), он и с собственной партией вот-вот разойдется; так что выборы ничего не решат, в лучшем случае помогут политически “одомашнить” Г.А.Зюганова в одной команде с Б.Н.Ельциным.

Острейшее чувство отвращения, переходящее в полное безразличие к политике - вот что прививалось массовому менталитету. Пусть, мол, в этой грязи копаются другие. Кто? Конечно же: “партия власти”, готовая тут “жертвовать” собой.

И что же?

Нажим всех этих - как и множества иных - суждений и “дружеских подсказок” оказался малоэффективен. Зона яро-антизюгановских умонастроений, как говорили опросные данные начала 1995 года, все едино сужалась. И могла теперь вобрать в себя только 48 процентов всех высказанных в его адрес оценок.

Какие же его черты все еще пугали россиян?

То, что для Зюганова, якобы самое главное - “сделать новую КПСС, а самому стать очередным всевластным генсеком”. Такой исход пророчили 18 процентов респондентов.

Что он - коммунист-ортодокс, мечтающий подвергнуть и без того измученную Россию новым “большевистским экспериментам”. Этой версии вторили еще около 13 процентов мнений.

Что лидер народно-патриотической коалиции будто бы является носителем “опасных реваншистских взглядов, ярым националистом, который только маскируется под коммуниста”. Именно так стремились “заострить” проблему примерно 6 процентов населения.

Сюда же лепился и ярлык ярого сталиниста, который-де, взяв власть, сразу ринется подавлять все и вся во имя разных там “великих” идей. С ним соглашались 4 процента россиян.

И, наконец, 9 процентам наших сограждан руководитель КПРФ казался банально “серой, заурядной личностью”...

Красноречивым было уже само происхождение этих критиков. Ядро их - около 40 процентов - составили те, кто привык поддерживать НДР и мелкие “постдемократические” организации. К ним примкнули, с одной стороны, поборники ЯБЛока, на чью долю пришлось 12 - 20 процентов всех таких суждений. А с другой, дав 20 - 30 процентов подобных мнений, те, кто вообще не голосуют и никому не симпатизируют. Тогда как роль поклонников ЛДПР и поборников КРО, поставивших по 10 - 15 процентов общей армии “антизюгановцев”, здесь оказалась невелика.

Акцент людских настроений после 1995 года не прекращал смещаться в сторону воззрений, так или иначе выделявших положительные черты и качества председателя ЦК КПРФ.

“Может быть, Зюганов не имеет той самой харизмы, о которой столь много говорят, но он не прост и никак не бесталанен: воссоздать компартию (во многом обновленную) после репрессий 1991 - 1993 годов в силах был только очень гибкий, умный человек”. Именно этот вердикт, поддержанный 29 процентами россиян, и начал, похоже, уже в те дни определять структуру, и всю динамику российских умонастроений.

Причем, как особо отмечали еще до 21 процента граждан, Зюганов удалось дело, никак от него не ожидавшееся: создать партию, которая вовсе не является каким-то повторением КПСС. Людей, видать, отчасти (и по-хорошему) обескураживало, что в новой организации он смог собрать воедино “и идеалы социальной справедливости, и идеи борьбы за русское, российское национальное возрождение”.

В общем, как то ни странновато в наши дни звучит, - после всех истерик вокруг одного лишь слова “партия” - именно партийное строительство было поставлено Зюганову в главную заслугу решающей частью (более чем третью) его сограждан. Кто мог подобное подумать еще в начале девяностых?

Тем более, что на втором по значимости и притягательности месте в образе руководителя КПРФ утвердилось качество, ничуть не менее броское -национальное. Он, мол, по самой своей натуре искренне борется за русский народ, и никакая коммунистическая традиция ему тут не мешает. “А это сейчас особенно дорого”. Так выглядела точка зрения почти 17 процентов граждан.

“Он - тот тип национального нашего лидера, который может поднять страну с колен и вывести народ из тупика, избавив его от нищеты, страха, уныния” - солидаризировались с ними еще 13 процентов респондентов.

Впрочем, среди россиян можно было встретить и таких, кто, подбирая Зюганову оценки, исповедовал нечто вроде концепции “третьего пути”. Так, для 6 процентов россиян все сводилось к такой вот короткой и исчерпывающей формулировке - “он социал-демократ по взглядам” - и уточнению: “...хотя пока об этом и не может откровенно заявить”.

Социально-политическая база всех этих выигрышных для Зюганова мнений выглядела одновременно и как бы собирающей “в кулак” национальный менталитет, и в то же время дробной, плюралистичной.

Примерно на 60 - 70 процентов оценки эти давались последователями самой же КПРФ, а также РКРП. Но уже вторую по значимости “скрипку”, - концентрируя 10 - 12 процентов этих же воззрений - играли тут симпатизанты малых патриотических группировок. А следом за ними - и последователи ЛДПР (4 - 6 процентов всех позитивных мнений), и поборники КРО (3 - 5 процентов) и, наконец, люди, с упорством игнорировавшие любые партии.

В преддверии президентских выборов эти прозюгановские, так сказать, умонастроения уже теснили в соотношении 2:1 те мнения, что нацеливались против него. Теснили, но так и остались затем электорально недореализованными, как в первом, так и втором турах голосования.

Причина? Устал, как представляется, наш замордованный всевозможными “новшествами” народ. И предпочел привычного, хотя и нелюбимого уж Б.Н.Ельцина симпатичному, но “не притершемуся” Г.А.Зюганову. Тем более, что следом за вторым туром все воочию убедились: в Кремле или в Барвихе у нас обитает второй Константин Устинович Черненко. А значит, глядишь, ситуация сама собою возьмет да и перевернется к лучшему, изживет себя, одним словом - все перемелется. Есть время передохнуть...

В фокусе народных надежд

Данное предположение, пожалуй, наилучшим образом объясняет очередной российский парадокс: не победив на выборах, кандидат от КПРФ ничего, в общем-то, не потерял в своем престиже. Не произошло ни обвального разочарования в нем народа, ни тотального оттока избирателей от КПРФ. Закаляющее поражение? Да, на Руси это случалось. Но чтобы в наше время...

Опросы, предпринятые по следам президентской гонки в июле-августе 1996 года, подвели тут не избирательный, а скорее политико-психологический итог.

И получилось следующее: махнуть рукой на Зюганова, как ведущего политика-оппозиционера после всех шоков и разочарований - кто с удовольствием, а кто с досадой - решились лишь около четверти россиян. Мол, время Зюганова истекло. Да еще примерно вдвое меньшая прослойка избирателей вынесла из схватки за президентство убеждение, будто председатель ЦК КПРФ все-таки слабоват.

Громогласные отпевания коммунистов и их лидера - помните чубайсовское: “был вбит последний гвоздь в крышку гроба истории российского коммунизма[18]” - оказались не просто преждевременными, но и глубоко неуместными.

Дела складывались таким образом, что даже среди лиц, поддержавших на выборах 1996 года Б.Н.Ельцина, ненависть и страх перед Г.А.Зюгановым отличали теперь далеко не всех. Вероятность победы кандидата от КПРФ мало кого доводила до умопомрачения и неистовства.

Предположим бы, свершилось - коммунист Зюганов занял президентское кресло. Официальная пропаганда пророчила: Россия тут же пришла бы в ужас и ответила на новую “красную смуту” очередной гражданской войной. А вот данные социологического опроса, проведенного между двумя турами голосования, рисовали иную картину. В которой панике, антизюгановской истерии и агрессивности, поголовной готовности людей к какой-то там усобице оставалось чрезвычайно мало места.

Окажись Зюганов главою российского государства, “всемерно помогать его противникам словом, деньгами, силой” начал бы лишь каждый двадцатый из россиян. Да еще примерно столько же “хотя и не стали бы лезть на рожон, но принялись бы мешать “зюгановцам” где только можно: тихо, но упорно”. И, наконец, лишь втрое большая доля граждан (всего около 14 процентов), отдавая себе отчет, что бороться тут все одно будет бесполезно, - попыталась бы сгустить вокруг Зюганова-президента и его команды атмосферу морального неприятия и презрения. “Пускай все видят, что он ни на что не способен!..”

Тогда как позиции подавляющего большинства, примерно двух третей народа выстраивались принципиально по-иному.

По признанию примерно каждого восьмого избирателя, “полюбить Зюганова, естественно, все равно не полюбили бы”. Но если бы тот смог “привести нашу жизнь немного в норму” - добиться в обществе порядка и стабильности, а также не мстить противникам. - то даже они, только что высказавшиеся за Ельцина, поспешили бы с Зюгановым-президентом примириться. Более того, попробов

Последнее изменение этой страницы: 2016-06-09

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...