Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Оппозиция и «вхождение во власть»

Тем временем КПРФ с союзниками подошли к новому серьезнейшему испытанию. После избирательного прорыва компартии в 1995-1997 годах, выявившего примерное равенство сил власти и оппозиции, стало вдруг принятием в качестве способа разрешения труднейших политических конфликтов выдвигать механизм “круглого стола”.

Его созыва добиваются - причем не безуспешно - и КПРФ с ее союзниками, дабы “предотвратить гражданскую войну, обострение социальных, национальных и религиозных конфликтов”[20].

А также - изменить саму формулу власти: в частности, путем создания правительства парламентского большинства. С идеей “стола” как одной из возможных примирительных процедур, смягчающих обстановку вокруг вотума недоверия правительству, согласились и региональные лидеры, оформив это специальным заявлением Совета Федерации. Согласие на “круглый стол” дал президент.

Круглость “стола” приобрела воистину универсальный характер. Стало очевидным: коммунисты и их союзники должны пройти через этот этап деятельности. Другой вопрос - как, с какими целями, каких результатов добившись?

В российской общественной жизни пролег еще один “фронт” морально-политической борьбы.

Естественно, что перешедшая из разряда политической фантастики прямо в повестку дня общественной жизни, проблема “круглого стола” и правительственных коалиций не могла в очередной раз не всколыхнуть столь узкую, но чуткую к любым новым жестам коммунистов область массового восприятия, как интеллектуальные прорежимные круги. Которые в очередной раз, как и после думских успехов компартии 1995 года, принялись строить всевозможные модели движения КПРФ по пути врастания во власть, призванные одновременно “подкорректировать” планы и поведения компартии.

“В случае досрочных выборов коммунистическая партия должна будет сделать выбор между двумя возможными вариантами действий: или она вновь выдвинет своего кандидата... или поддержит “чужого” кандидата, вступит в некую коалицию без претензий на лидерство в ней... А это значит, что лидеры компартии должны объяснить своему электорату, почему они призывают поддержать в президентской гонке одного из лидеров нынешего правящего режима... Возможно, идеологической и политической базой такого компромисса станет пресловутая платформа предотвращения национальной катастрофы, гражданского единения, воплощенная в правительстве народного доверия. Иными словами, воскрешение Договора об общественном согласии, но уже не с Ельциным - Филатовым, а с Черномырдиным - Зюгановым во главе” (О.Солодухин)[21].

“В принципе, увеличить число сторонников Зюганов может только движение вправо - на социал-демократические позиции.” (С.Кургинян)[22].

...”Г-н Зюганов нацелил партийцев на тактический союз с нынешними российскими демократами, дабы “поднять знамя буржуазно-демократических свобод”. (В.Хамраев)[23].

“У оппозиции же возможности минимальны: валить правительство пока что рано, идти же на компромисс по бюджету трудно. Для оппозиции, которая за последний год сумела по различным каналам весьма эффективно врасти во власть, голосовать за недоверие Черномырдину - это голосовать и за недоверие себе. Фактически это будет показателем, что она интеллектуально и политически пока не может переиграть власть, а дадут ли ей такую возможность позднее - сомнительно”. (В.Владимиров)[24].

“...Похоже, что КПРФ не намерена ввязываться в новое сражение с исполнительной властью, а, напротив, готова сделать все, чтобы избежать этого конфликта... Потерять политическое лицо очень просто, а с учетом того, что охотников занять нишу самой оппозиционной партии немало, руководство КПРФ явно играет с огнем”. (Г.Черкасов)[25].

“...Для них государственный партиотизм служит материковым фундаментом. И судя по выступлению Подберезкина, они готовы потесниться на этом материке, освободив какое-то место для обновленной “партии власти”, чтобы вместе с ней “делать лучше”. А процесс обновления можно в конце концов свести всего лишь к отставке Чубайса. Конечно, для левых и правых радикалов такая позиция неприемлема... даже умеренные социал-демократы чешут в затылке... Никакой идейной четкости, все расплывчато, нет абсолютных истин, нет точек, сплошные многоточия.” (А.Салуцкий)[26]

“...КПРФ вынуждена лавировать между различными кланами “партии власти”, делать выбор между “плохим” и “очень плохим”, стараться “исправить положение на отдельных участках”. О том же недавно сказал и сам Геннадий Зюганов: “Мы говорим нашим людям, занимающим руководящие посты, терпите! Понимаем, что противно, понимаем, что тяжело, но оставайтесь на своих местах, делайте, что в ваших силах, иначе на ваши места придут другие, которых не будут терзать угрызения совести.” (Г.Черкасов)[27].

“...Все, что делает Зюганов, он делает только ради того, чтобы сохраниться во власти в том виде, в котором существует сейчас. Его встроенность во власть напрямую зависит от его умения “держать” КПРФ. Поэтому он, общающийся с Борисом Ельциным при личных встречах так, как должен был бы общаться замзавотделом ЦК с кандидатом в члены Политбюро, на митингах переходит к народной лексике... Именно поэтому он будет баллотироваться в президенты. Хотя, по большому счету, не хочет этого - президентом в России быть очень трудно и опасно. (К.Дроздов)[28].

“А может быть, Зюганов мудрее, чем мы о нем думаем? Может быть, его победа спеет на дереве банковских скандалов и кремлевских интриг? Если дерево это будет плодоносить, в ближайшие год-два так же, как в последние месяцы, то Зюганову даже не понадобиться его трясти...” (В.Лошак)[29].

Так вот, спустя трехлетие, насыщенное для коммунистов важнейшими политическими успехами, в общественное мнение вновь стала вбрасываться идея возникшая после событий еще 1993 года, в самый тяжелый для оппозиции момент. Тогда, под свежими впечатлениями от краха КПСС, развала СССР и танкового расстрела Верховного Совета, решающая часть граждан и в самом деле пророчила компартии одно - роль “подручного” при другой, куда более сильной политической силе. Но расчитывать на это же в 1997 году? Когда право на власть за КПРФ признали не меньше половины россиян, а непосредственно решились реализовать это признание на выборах более двух пятых голосовавших?

Тут речь может идти об одном - попытке психологического “кодирования” компартии и оппозиции. Особенно же ее руководящих деятелей, которым уготавливается роль “вождей слепых, оцеживающих комара, а верблюда поглощающих”[30] Налицо стремление в решающий момент борьбы за власть отвести народно-патриотическим силам глаза от тех опасностей и проблем, что ждут их на путях “вхождения во власть” на условиях правящего класса, смутить, обезволить, даже запугать.

Коммунисты и оппоненты: испытание сотрудничеством

Да, этап такого рода политического потивостояния, обличенного в форму сотрудничества во власти, как говорит мировой опыт, в общем-то неизбежен для быстро растущей компартии. Но дело вс е в том, что как свидетельствует этот же опыт, пока компартиям практически не удавалось выйти из него с победой. И здесь уместен небольшой экскурс в политическую историю зарубежья сравнительно недавних лет.

Хотя бы уже потому, что у нас сейчас частенько - иногда к месту, а, случается, не совсем - поминают и опыт испанских “пактов Монклоа”, и практику польских “круглых столов”. Почему-то забывая, что реальный “багаж” такого рода политических процедур в странах Западной и Восточной Европы куда шире. Мы же остановимся лишь на тех достаточно нечастых случаях, когда в подобных переговорах и совместных правительственных действиях - шедших в условиях близких к нынешним российским - участвовали именно коммунисты, т.е. партии, исповедующие модель общественного развития, “альтернативную” общепринятой.

Естественно, что ни послевоенная Восточная Европа, где многое решалось присутствием советских войск, ни тем более “постсоциалистические” государства, судьбы которых предопределили “многослойные” политические интриги мирового ранга, в качестве моделей для анализа текущего вопроса о КПРФ и ее компромиссах не годятся. Действующие сейчас в Европе бывшие компартии (ныне социал-демократизировавшиеся) также утратили “антизападную” общественную и геополитическую альтернативность, что в корне видоизменило само “качество” и остроту проблем, связанных с их участием в политических и правительственных блоках. Опыт последних - вещь совершенно особая.

Поэтому уместно взять в качестве моделей иные примеры, более адекватные нынешней российской ситуации. В их числе: участие испанских коммунистов в “Пактах Монклоа” (1977 г.), итальянских коммунистов в “демократическом согласии” и парламентском большинстве (1978-1981 гг.) и, наконец, французских - в левом правительстве 1981-1984 гг. Из восточноевропейских же примеров более-менее показателен опыт переговоров Польской объединенной рабочей партии с “Солидарностью” в 1988-89 гг., т.е. ситуация, возникшая до трансформации ПОРП в социал-демократизированную структуру. Есть кое-что на сей счет и в политической памяти нынешней России: скажем, ныне почти забытые “столы” 1992-1993 годов.

“Пакты Монклоа”

Испанский механизм компромиссов был запущен в действие после смерти Франко, когда страна эта скачком вошла в полосу интенсивных демократических реформ.

Главная сила перемен - партия, а по сути дела рыхлая коалиция “Союз демократического центра”, СДЦ, состояла из 12 социал-демократических, демохристианских и либеральных организаций. И держалась у власти во многом благодаря тому, что приняла в качестве лидера А.Суареса, уже назначенного на пост главы правительства всего лишь декретом короля Хуана Карлоса I. Который, заметим, также не обладал должной легитимностью, оставаясь пока в глазах страны “воспитанником Франко”.

И хотя первые демократически организованные парламентские выборы, состоявшиеся в июне 1977 г., во многом и узаконили такое положение дел в системе власти (дав СДЦ всего 35 процентов голосов, но, в силу мажоритарности, - решающую часть депутатских мандатов), обстановка для нового правящего класса оставалась шаткой, ненадежной. Оппозиционные силы - коммунисты и социалисты, - накопившие большой авторитет в стране своей упорной борьбой с франкистским режимом, оставались наиболее известными партиями страны.

Политические и избирательные “весы” колебались. Так что СДЦ, только-только возникший из политического “ничего” и сразу получивший в руки власть весьма недемократическим путем, жизненно нуждался хотя бы во временной нейтрализации оппозиции, дабы “набрать очки” в глазах населения. Главным средством самоутверждения для него оставалось - не прекращать поток антифранкистских реформ...

В такой ситуации и были заключены в октябре 1977 г. “Пакты Монклоа”, подписанные представителями всех основных партий Испании, а также профсоюзами.

“Пакты” содержали уступки со стороны буржуазно-реформаторской группировки. Обещалось укрепление государственного сектора, введение демократичной налоговой системы, расширялась область социального страхования, допускалось участие трудовых коллективов в управлении предприятиями. Правительство обязывалось не снижать заработную плату и установить пособие по безработице и пр. Взамен левые силы соглашались “не раскачивать лодку”: не настаивать на повышении уровня заработной платы и не атаковать правительство по разным прочим поводам, дабы не облегчать дело постфранкистским силам, отчаянно пытавшимся взять реванш. К тому же, с точки зрения коммунистов, “Пакты Монклоа” обещали послужить основой для создания в дальнейшем левой коалиции, а затем и левого правительства. Социалисты - Испанская социалистическая рабочая партия (ИСРП) - давали им на сей случай многообещающие, хотя и расплывчатые авансы.

Однако сразу же по заключении “Пактов” ИСРП изменила курс. И для начала не приняла предложение КПИ о формировании надпарламентской комиссии для контроля над выполнением соглашений. Аргументация: такой шаг, якобы, мог подорвать неокрепшую парламентскую систему...

Правящий же СДЦ вообще без затей и сразу принялся саботировать главные положения “Пактов”. Особенно - социальный их блок: о соцстраховании, о борьбе с безработицей, о правах профсоюзов на предприятиях. Тем самым власти били наиболее выигрышные “козыри” коммунистов, занятых оправданием компромиссности “Монклоа”. Учитывая, что СДЦ пустил в ход почти всю монопольную систему государственных СМИ, доставшуюся ему “по наследству” от франкизма, дискредитация компартии велась очень эффективно.

И тем не менее упования на успех “Пактов” и связанные с ними коалиционные надежды принудили коммунистов долго не ставить вопрос ни об отмене “Пактов”, ни о своем отказе от буквального следования их условиям. Хотя в низах КПИ они так и не были по сути дела приняты, наоборот - рождали раздражение.

“Пакты Монклоа” отмерли как бы сами собою - их просто перестали выполнять правящие силы. Вся тяжесть общественной перестройки после этого оказалась переложена на трудящиеся слои. Так, уровень безработицы достиг в Испании европейского рекорда - 22 процента трудоспособного населения. И в то же время число участников забастовок в 1979 - 1983 гг. упало пятикратно. Социальная сопротивляемость народа оказалась сломлена...

Правда, после заключения “Пактов” - на выборах 1979 года - компартия немного усилила свои позиции, добавив к прежнему электорату около 1,4 процентов голосов. Но в дальнейшем ее ответственность (в глазах людей) за несбывшиеся надежды в немалой мере помогла расшатать позиции КПИ, вызвав в ее среде серию расколов. Правящий же СДЦ получил возможность “переждать” самый опасный для себя момент, продемонстрировав, вместе с тем, и обществу, власть имущим (долго к нему присматривавшимся) свою способность как противостоять неофранкизму, так и “надевать узду” на рабочее движение и его политические организации. Он простоял у власти до начала 80-х годов и оформил новое устройство страны таким образом, каким его хотели видеть “верхи”. Демократизация общества быстро растратила свой начальный престиж. И даже последующие годы правления ИСПР его не смогли спасти. В итоге уже в 90-е годы постфранкистские силы вновь прорвались в Испании к власти...

Итальянская “национальная солидарность”

Курс на переговоры коммунистов с правительственным блоком родился в Италии из глубокого кризиса общества, предельно сгустившегося во второй половине 70-х годов. Экономический спад, несказанный упадок авторитета правящих сил (работу правительства одобряли лишь 3-5 процентов населения), бурный рост политического терроризма, возглавленного “красными бригадами”, - все это в глазах коммунистов справедливо диктовало необходимость объединения усилий всех демократических сил, вплоть до правящих христианских демократов, “во имя спасения страны от катастрофы”.

Да и сама ориентация лидеров ИКП и лично Э. Берлингуэра на реформирование компартии и участие в правительстве активизировала это стремление. И даже придала ему этакую политическую запальчивость, азартность.

В итоге, конец 70-х годов стал для Италии эпохой “национального единства” и “национальной солидарности” на почве сотрудничества компартии, соцпартии и христианско-демократической партии, а также ряда мелких организаций в рамках идеологии так называемого “исторического компромисса”: ведущие общественные силы заявили о “примирении” во имя спасения страны.

Все дело было в том, как конкретно воплощалось в жизнь это решение. Случилось так, что коммунисты в 1978 г. пошли на реализацию данного курса во многом вынуждено, импульсивно, не до конца продуманно. А главное - на чужих условиях. ИКП, несмотря на давно зревшую в ее верхах готовность к “историческому компромиссу” с властями, так и не выработала к часу “Х” своего оригинального видения перспектив и модели поведения. Все случилось внезапно: после похищения в марте 1978 года известного деятеля ХДП А.Моро, коммунисты - в знак антитеррористической солидарности - буквально в одночасье пошли на переговоры, а затем - и на поддержку правительственных партий.

Тем не менее в верхах ИКП считалось, что уже сам факт достижения “исторического компромисса” через вхождение партии в парламентское большинство (хотя и не в правительство) служит свидетельством активной и наступательной ее политики. Лозунгом дня стал призыв к “строгой экономии” и борьбе с расточительностью буржуазного государства. Все это, с точки зрения лидеров ИКП, должно было привнести в итальянское общество некие “элементы социализма”.

Однако очень быстро выяснилось, что на самом деле никто из союзников по коалиции не собирался идти компартии навстречу. Тем паче - “вводить” ее во власть.

ХДП все три года формального сотрудничества с коммунистами торпедировала любые инициативы ИКП, тщательно и методично разрушая престиж последней в обществе. Коммунисты же в парламенте раз за разом отказывались от внесения вотума недоверия правительству (в том числе однопартийным кабинетам христианского демократа Дж.Андреотти), пытаясь доказать свою лояльность.

Все это предельно облегчало христианским демократам решение их главной задачи - создать компартии репутацию “двуличной” силы.

Казалось бы, почти два месяца безрезультатных поисков А.Моро вскрыли правительственное бессилие ХДП. Но одновременно они же скомпрометировали и коммунистов, оказавшихся с демохристианами “в одной лодке”. Время шло, и отсидевшись в “тени” коалиционных инициатив, ХДП к середине 80-х годов смогла вдвое поднять свой престиж и возобновила полноту контроля над правительством.

В штыки встречала любые инициативы ИКП и соцпартия, ставшая на путь разрушения “левых джунт”, т.е. десятилетиями - еще со времен Сопротивления - совместно руководимых коммунистами и социалистами органов местного самоуправления. Ведомая Б.Кракси, уже примерявшим к себе образ харизматизированного лидера и вскоре поставленного во главе коалиционного - но без ИКП - правительства, она делала все для подрыва позиций главного “конкурента”.

В итоге обстановка просто вынудила руководство ИКП уже в январе 1979 года, не дожидаясь съезда, декларировать свой выход из “национального единства”. Однако столь запоздалый шаг не спас ее от поражения на выборах того же 1979 года: партия потеряла сразу 4 процента голосов. Выборы 1983 года еще более урезали ее влияние.

ИКП получила против себя свою же мечту - объединенное правительство всех ведущих партий страны, но партий враждебно к ней настроенных и ведомых социалистом Б.Кракси, попытавшимся выступать в роли “сильного премьера” (и позднее судимого и осужденного за финансовые и прочие злоупотребления). Коммунистов оттирали в своего рода “политическое гетто”.

В самой ИКП против линии ее руководства поднялась часть “старой гвардии”, а также местные организации. Предельно скомпрометированной оказалась сама идея коалиции с правящими силами. Скажем, в полезность блоков с ХДП продолжали верить всего 35 процентов низовых руководителей компартии. Упали в глазах трудящихся и профсоюзы, поддерживавшие коалиционные эксперименты ИКП, и давшие согласие на ведение патронатом политики увольнений “лишнего персонала” в обмен на признание прав профорганизаций участвовать в управлении предприятиями. Массированное наступление хозяев на права трудящихся ликвидировало многие из социально-экономических завоеваний 60-70-х годов.

Растерян оказался высочайший моральный авторитет ИКП. “Все партии лгут... кто бы ни пришел к власти, он всегда ищет выгоды для себя”, - такой, по данным опросов того времени, стала позиция почти двух третей итальянцев. Более 28 процентов избирателей прямо заявляли, что после участия ИКП в парламентском большинстве они начали хуже к ней относится. И только 8 процентов улучшили свое мнение о компартии.

Начал распадаться итальянский “красный пояс” - компактный блок крупнейших регионов страны, в которых жило большинство итальянцев - электоральная опора ИКП. Только за 1977-1984 гг. она потеряла 11 процентов своих членов, т.е. 200 тысяч человек.

И хотя на выборах 1983 года коммунистов отделило от победы всего 3-4 процента голосов - поскольку упадок авторитета ХДП опять пошел быстрее: они уже никогда не смогли повторить свой избирательный успех 70-х годов. Не осталось сил даже на небольшой рывок вперед. Решить вопрос о своем участии в правительстве компартия - вернее ее преемники, образовавшиеся после ликвидации ИКП и социал-демократизации ее ядра - смогла лишь 13 лет спустя. И произошло это в совсем иной общественной обстановке, после цепи переименований, расколов, отречений в самой компартии и краха всей итальянской политической системы. К тому же прорыв к власти был осуществлен не в блоке с недавними противниками (как то пыталсь сделать ИКП), а в коалиции с левыми силами (“Олива”), где посткоммунисты и коммунисты играли главенствующую роль.

Хождение во власть по-французски

Уникальный случай коалиционного сотрудничества коммунистов и социалистов - двух ведущих левых сил Франции - в правительстве был (отчасти) вызван неудачей компартии на предыдущих выборах: часть ее сторонников ушла к социалистической партии.

Побудительной же причиной к такому шагу было опасение лидеров ФКП, что они опоздают воспользоваться возможностями, которые открывались перед партией в связи с демократическим подъемом в обществе, начавшимся вслед за известными событиями мая 1968 года. Руководство ФКП предполагало, что ему удастся, действуя заодно с социалистами, взять на себя роль “контролера” соцпартии в деле выполнения ею принятых на себя многочисленных прогрессивных обязательств.

Однако развитие ситуации приняло иной характер. ФКП не удалось стать радикальной частью правительственной коалиции, положительно влияющей на партнера. Более того, в сформированном в 1981 году кабинете ей, в основном, достались кофликтные “социальные министерства”, отвечающие за проблемы, ставшие узлом общественных противоречий.

Партия явно увлеклась коалиционным законотворчеством. Скажем, при ее непосредственном участии за первые два года работы левого кабинета парламентом было принято больше изменений в трудовое законодательство, чем за весь предшествующий период. Примечательно и другое: переоценивая такой результат, компартия, как правило, не настаивала на своих собственных парламентских предложениях. Чаще всего она лишь декларировала их, но не боролась за принятие, а в конце-концов поддерживала идеи социалистов. Коммунисты порою отказывались даже выдвигать своих кандидатов на частичных парламентских выборах, играя и здесь в пользу соцпартии.

Однако уже весной 1982 - несмотря на все эти уступки - стал заметен поворот социалистов к политике “жесткой экономии”, идущей вразрез с предварительными условиями коалиции и практически отрицавшей все предвыборные обещания левых сил. Коммунисты же пытались как бы не замечать возникшее тут противоречие и всемерно старались предотвратить назревший разрыв с партнерами.

Обстановка делалась парадоксальной. Министры-социалисты успешно давили на депутатов - социалистов, понуждая их поддерживать правительственный курс; многие ключевые вопросы решались ими на закрытых заседаниях социалистов - министров и социалистов - депутатов; компартию шаг за шагом оттирали на периферию правительственной деятельности, загоняя в “кабинетное гетто”. ФКП же слепо цеплялась за “правительственную солидарность”. Даже аккуратная критика соратников по кабинету была сдвинута ими в парламент: министры сотрудничали, депутаты спорили. Впрочем и эти последние после всех критических выпадов частенько вновь голосовали “за” - за доверие правительству, за законопроекты социалистов...

Получалось так: соцпартия все глубже и шире внедряла непопулярную в народе “политику экономии”, а коммунисты отвечали за нее, курируя социальные министерства, оправдывались и извинялись. И все равно: о коммунистах создавалось мнение, будто они, желая быть в правительстве, не хотят разделять общую ответственность. Социалисты “набирали очки” в глазах предпринимателей. Коммунисты же выказывали свое бессилие перед собственной массовой базой - трудящимися. Их престиж быстро падал, даже в низовых организациях. Подсчитано, например, что участие в правительстве обошлось компартии в 10-15 процентов ее традиционных сторонников. Левый правительственный эксперимент провалился. В итоге ФКП превратилась в третьестепенную общественную силу, далекую от власти и правительственных сфер. В общественном мнении накрепко засела та точка зрения, согласно которой коммунисты - “естественные оппозиционеры”, удел которых не управлять, а лишь критиковать правящих, поскольку это единственное, на что они всерьез способны.

Конечно, новое, образца 1996-1997 годов, вхождение ослабевших коммунистов в правительственный блок с социалистической партией дает ей шанс не допустить повторения ошибок прошлого. Но как ФКП им воспользуется на сей раз, покажет время...

Польский вариант

Не менее показателен и опыт ведения “застольных” переговоров восточноевропейскими компартиями, еще правившими в 80-е годы, но уже переживавшими острый “перестроечный” кризис. Типичной здесь была ситуация в Польской Народной Республике.

Начнем с того, что согласие ее правительства на диалог с оппозицией в рамках “круглого стола”, данное в конце 80-х годов, на первый взгляд казалось неожиданным. После введения военного положения и его отмены (1984-1987 гг.) обстановка в стране выглядела относительно стабильной. Более того, несмотря на то, что лидеру “Солидарности” Леху Валенсе удалось консолидировать оппозиционные силы, его авторитет уже не был столь безусловен как прежде. Постоянное подчеркивание им необходимости мирного диалога с властями отталкивало от него часть прежних сторонников.

Толчком к началу переговоров польских властей с оппонентами в лице деятелей “Солидарности” послужили массовые забастовки в апреле-мае 1988 года в крупных промышленных центрах - Кракове и Гданьске. Они были подавлены. Причем выяснилось, что их организаторами и активистами были деятели не старой “оппозиционной номенклатуры” из “Солидарности”, а новое более радикальное поколение рабочих, на дух не переносившее профбоссов за их заигрывания с властью.

Опыт неудавшихся переговоров руководства страны с Валенсой, прошедших осенью того же года, показал: его рейтинг резко упал. Власть же, благодаря неудачным для “Солидарности” переговорам, как бы “откачала” на себя часть морального престижа оппозиции.

В этих условиях правительство решилось на маневр - начать новые переговоры с оппозицией, моральный авторитет которой был хоть и высок, но надломлен соглашательством. Расчет строился так: перевести политическую борьбу с предприятий (благодаря договоренности с профбоссами) в представительные структуры и дискредитировать соглашательскую позицию соперников в глазах их собственного молодого радикального крыла, спровоцировав тем самым раскол в рядах противников режима.

В конце 1988 года Политбюро ЦК ПОРП выдвинуло предложение о проведении открытых теледебатов между Л. Валенсой и главой официальных профсоюзов, членом Политбюро А.Медовичем. Планировалось, что в теледискуссии один на один - без помощи советников и помощников - косноязычный электрик Валенса проиграет инженеру Медовичу и тем самым окончательно явит себя в качестве “марионетки в руках антисоциалистических сил”.

Теледебаты, состоявшиеся 30 ноября 1988 года, смотрели аж 75 процентов взрослого населения страны. Но выиграл их... Валенса.

В таких- то вот скверных условиях ПОРП и пришлось идти на соглашение с оппозицией. Не столько уже во имя укрепления своего авторитета за счет будто бы прирученной и соглашательской “Солидарности”, сколько в надежде хотя бы разделить с ней власть и сохранить позиции в стране для части прежней элиты.

“Круглый стол” власти и оппозиции проходил с 27 января по 5 апреля 1989 года. Стенограммы и протоколы его не публиковались. Однако четко известно, что “фасадная” часть встреч имела мало общего с закулисной стороной торга. План выхода страны из кризиса практически не обсуждался. И по простой причине - его не было ни у одной из сторон. Более того, даже лидер “Солидарности” публично заявил, что оппозиция, мол, “не в состоянии лучше руководить страной, чем это делают сегодня власти”.

Власть же видела в переговорах гарантию для собственного безболезненного вхождения в новые “демократические” структуры в условиях, когда «перестроечное» руководство КПСС и СССР взяло откровенный курс на сдачу своих союзников из внешнего имперского кольца России. Отбросив всю словесную шелуху итоговых документов (социальная политика, реформа и пр.), суть договоренностей можно было свести к следующему:

- политическая реабилитация “Солидарности”, обеспечение ей доступа к СМИ (разрешено издавать газету);

- изменение конституции с целью создания сильной президентской власти, как гаранта соглашений;

- проведение парламентских выборов на новых условиях: в Сейме они идут строго по квотам и оппозиция получает 35 процентов мест, а в безвластный Сенат - для замера соотношения сил в обществе - на полностью демократической основе.

Выборы состоялись. И их итоги показали, что за ПОРП и ее союзников отдали голоса лишь 5 млн., а за “Солидарность” - 12 млн. человек. Не участвовали 10 млн. граждан. В Сенате же “Солидарность” вообще получила 99 из 100 мест.

Договоренности “круглого стола” о медленной и поэтапной интеграции оппозиции во власть после этого утратили последний смысл. Вопросом месяцев стало их нарушение. А когда военные заявили (в условиях катаклизмов в СССР), что не намерены защищать партийное имущество, разгром утратившей волю и авторитет ПОРП оказался предрешен...

Блеск и нищета российских “круглых столов”

Почему-то политические силы в России забывают, что опыт “круглых столов” наличествует и у нас. Причем, опыт для оппозиции негативный. Напомним: после неудачной попытки Бориса Ельцина, лишенного чрезвычайных полномочий в декабре 1992 года, разогнать Съезд народных депутатов, открылись согласительные процедуры между исполнительной властью и парламентом (ибо президенту не удалось тогда сорвать кворум на съезде). В итоге парламент и президент - при посредничестве конституционного суда - заключили мирное соглашение.

Исходом организованных по инициативе В.Д.Зорькина консультаций между делегациями во главе с Б.Н.Ельциным и Р.И.Хасбулатовым стало представление съезду компромиссного постановления "О стабилизации конституционного строя Российской Федерации", утвержденного им 12 декабря 1992 года. И на время это помогло приостановить кризис власти в стране. Последствиями достигнутого компромисса стали отставка с поста главы правительства Е.Т.Гайдара и замена его В.С.Черномырдиным (обязавшимся вводить рынок “без базара”), а также принятие решения о референдуме об основах Конституции.

Избрание Черномырдина премьер-министром воспринималось как победа Верховного Совета, оппозиционного президентской власти.

Тут-то и был вновь пущен в ход механизм “круглого стола”, дабы либо “дожать”, либо “выправить” ситуацию. Причем на сей раз “столоверчение” пошло между правительством и Верховным Советом при участии всевозможных и чаще всего “опереточных” политических организаций. Лидеры Верховного Совета пытались таким путем осуществить свою программу выхода из кризиса, требовавшую усиления государственного регулирования в экономике. Правительство же надеялось на передышку.

С молчаливого согласия каждой из сторон этот “круглый стол” сыграл чисто отвлекающую роль. Оппозионному Верховному Совету он принес лишь возможность давать ни к чему не обязывающие правительство рекомендации. Тогда как партия власти “отдышалась”, окрепла, Черномырдин прямо взял сторону Ельцина, политическая энергетика президентской команды восстановилась.

А референдум апреля 1993 года, официально закрепив расстановку сил в стране, дал возможность режиму вообще не обращать внимание на какие-либо согласительные процедуры и перейти к силовому разрешению конфликта...

Столь же, если не более отвлекающую роль сыграли и последующие октябрьские переговоры между президентом и Верховным Советом в Свято-Даниловом монастыре при посредничестве Патриархии, выполнявшей роль морального гаранта данного мероприятия. Обмен мнениями был здесь вообще бессмысленным. Каждый упирался на своем. Президент требовал разоружения защитников Белого дома, Конституционный суд - “нулевого варианта”, Верховный Совет настаивал на перевыборах президента и парламента. Шла элементарная оттяжка времени для перегруппировки и тех, и других сил. Но с пользой она была использована опять же исполнительной властью.

Дальнейшее общеизвестно: силовое разрешение конфликта привело к срыву каких-либо переговоров вообще. Расстрел оппозиционного парламента оказался легитимизирован и референдумом, и выборами 1993 года. Практика “круглых столов” надолго себя дискредитировала. Хотя недостатка в псевдодоговоренностях не было и позже. В их числе, например, - заключение Договора об общественном согласии, последовавшее в 1994 году. Рассматривать его как “круглый стол” было бы просто нелепо, поскольку партия власти договаривалась тут сама с собой без участия не только КПРФ, но и ее союзников. К таким же отводящим обществу глаза “согласительным процедурам” справедливо отнести и ряд прочих встреч политических лидеров.

Некоторые выводы и размышления

А в общем, говоря об опыте компромиссных договоренностей, необходимо учитывать: идеи о соглашениях между разнонаправленными в политике силами возникали чаще всего в рубежных общественных ситуациях. Когда структуры, до тех пор имевшие власть, резко ослабевали, либо вообще сходили со сцены. А оппозиция в лице коммунистов - в Западной Европе - или “демократов-реформаторов” (в Восточной Европе), наоборот, шла на подъем или оказывалась в более выгодном положении, чем ее правящие оппоненты. Соглашения с властям выглядели как бы естественным и практическим продолжением предыдущих “обновленческих” поисков в оппозиции, в том числе и коммунистической. Чаще всего - в ее руководящих кругах.

Само вхождение коммунистов в альянсы со своими извечными оппонентами случалось как бы вдруг. Оно заставало компартии во многом неподготовленными к практическому участию в блоках. К тому же эти союзы со вчерашними противниками основывались на весьма невыгодных условиях. В том числе, они часто носили якобы предварительный характер, который на практике оказывался для компартий и самым окончательным.

Нередко поэтому “круглый стол”, предшествовавший коалиционным или иным околовластным соглашениям, являлся лишь ширмой, за которой происходила “почетная” - то есть с сохранением лица - капитуляция одной из переговаривавшихся сторон. А именно той, у которой в психологической войне (каковой всегда являются отношения “партии власти” с оппозицией) первой сдали нервы. И она уговаривает себя, что целесообразно “проявить мудрость и гибкость”, не вступая в противоборство. Опыт “круглостольных” операций доказал: побеждает в них менее внушаемая сторона, то есть более самостоятельная в поступках и лучше знающая чего хочет.

И даже в самых лучших случаях у компартий не находилось реальных рычагов контроля над партнерами по соглашениям. Те всегда были сильней и многочисленней; они цепко удерживали в руках господствующие высоты в системе власти, любым способом не пуская в нее коммунистов. Уделом министров-коммунистов, как правило, становилось руководство “конфликтными” министерствами - труда, социальной защиты и пр. Иначе говоря - самые “скользкие” области деятельности, где интересы трудящихся (т.е. социальной базы комдвижения) и правительства (т.е. власть имущих) сталкивались на

Последнее изменение этой страницы: 2016-06-09

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...