Познание — идеальное отражение реальности

Название этого раздела вызывает ассоциацию с дежавю — с тем, что уже было, встречалось. Действительно, такой заголовок совершенно органично смотрелся бы в учебнике по диалектическому материализму
30-40-летней давности, не вызывая каких-либо нареканий. Но сейчас…
Не скрою, в самой постановке вопроса именно таким образом есть элемент эпатажа, вызова, приглашения к дискуссии. Но не это главное.

В похвальном стремлении философов выработать концепцию отечественной философии, в большей мере отвечающей современным требованиям науки и практики, в попытках избавиться от догматических наслоений «единственно верного учения», довольно часто срабатывает свойственная российскому менталитету установка: выплеснуть, извините за банальность, вместе с водой и ребенка. Нередко также ассимиляция идей западной философии превосходит всякие разумные пределы и предлагаемый философский текст производит впечатление конгломерата, где в произвольной последовательности сочетаются разнородные высказывания из феноменологии, аналитической философии, постмодернизма. И важно даже не то,
что этот философский текст превращается в демонстрацию собственной эрудиции и начитанности, а то, что ни о каком концептуальном единстве здесь говорить не приходится.

Как уже отмечалось, концепция знания как воспроизведения реальности является наиболее старой, древней концепцией. Это обстоятельство может служить основанием как для положительной, так и отрицательной ее оценки. Нередко говорят о том, что эта концепция характерна для начального, низкого уровня гносеологии, что она примитивна, натуралистична, вульгарна, приемлема лишь для обыденного представления о познании, плохо согласуется с данными современной науки.

Видимо, именно поэтому американские философы П. Бергер и Т. Лукман в своей совместной работе «Социальное конструирование реальности», особо не аргументируя свою позицию, попросту предлагают изгнать теорию отражения из теории познания.

Трудно согласиться с той мыслью, что весь огромный материал, наработанный в рамках объективистско-реалистической концепции, имеет своим итогом нулевой результат, тупиковый исход. Хотя, в принципе, такое
и случается, например, астрология, накопившая значительный опыт, по-прежнему не включается в состав науки. Кроме того, понятие «древний»
и «несостоятельный» — совсем не синонимы. Но главное же заключается
в следующем: способна ли объективистско-реалистическая концепция или, говоря точнее, ее вариант — теория отражения, обеспечить концептуальное единство гносеологии, успешное решение ее проблем, ассимиляцию
в свое содержание наработок современной науки? Совершенно ясно,
что ответ на эти вопросы в данной работе дается положительный, поскольку в ином случае все написанное далее лишалось бы смысла.

Основные вопросы, ответы на которые необходимо найти для характеристики познания в качестве отражения, таковы:

1. Что такое познание?

2. Что такое познание в качестве отражения?

3. Что такое идеальное?

Начнем с первого вопроса.

Что такое познание?Любой человек — и философ, вне зависимости от того, к какому философскому направлению или школе он себя относит, и не философ — согласится с таким определением познания: познание — это процесс и результат получения и выработки знания. Но на этом согласие и заканчивается. Оно мгновенно улетучивается, как только мы попробуем уточнить, а что же это такое — знание? Интуитивно мы, конечно, имеем совершенно однозначное представление о том, что оно есть, а вот дискурсивно (т. е. в форме развернутых, точных формулировок) выразить это представление весьма затруднительно.

Вот только некоторые из затруднений, которые в данном случае могут возникнуть. Является ли знанием ложное, неправильное знание об объекте? Если мы отрицательно ответим на этот вопрос, то совершим логическую ошибку: ложное знание мы отождествим с незнанием, которое на самом деле есть отсутствие знания. В случае же положительного ответа
мы называем знанием то, что в сущности таковым не является, а указывает лишь на то, что предмет не есть, что ему не присуще, чем он не характеризуется.

Далее. Нередко может возникнуть и такой вопрос: а каковы количественные параметры знания? Проще говоря, сколько должно быть знания, чтобы считать предмет познанным. Здесь напрашивается вроде бы простой ответ: любое количество информации о предмете есть знание. Но проблема, вообще говоря, не в этом. Поясним ее следующим примером. Маленький ребенок знает в пределах своего опыта что-то об электричестве, когда, в частности, тянется к горящей электролампочке (чаще всего при этом почему-то радостно улыбается). Но, что-то «зная» об электричестве,
он обычно пытается углубить свои знания и засовывает пальцы в электророзетку (что сопровождается — в лучшем случае — уже не радостной улыбкой, а страшным рёвом). (Пример, кстати, взят из личного опыта).
В результате получается, что это «какое-то» знание равно в сущности
незнанию.

Каждый человек — даже на уровне обыденных, житейских представлений — прекрасно понимает, что познать мир, реальность, предметы реальности исчерпывающе, до конца невозможно. И не только потому, что эта реальность имеет огромное количество свойств, качеств, структурных уровней, но и в силу постоянной изменчивости явлений реальности
(«В одну и ту же реку нельзя войти дважды» — Гераклит) и всякое, казалось бы окончательное знание о нем оказывается лишь этапом. Но если невозможно окончательное знание, то где та граница, перейдя которую
мы можем все-таки сказать: предмет нами познан? Эта проблема в своеобразной форме была поставлена еще в античной философии в виде парадокса «Куча зерна»: если мы возьмем несколько зерен — это явно еще не куча зерна, а если возьмем 20, 30, 100 и т. д. зерен? Так сколько же зерен образует кучу зерна?

Какие же выводы можно сделать на основании сказанного? Во-первых, на уровне обыденного сознания может возникнуть вопрос — что такое знание, но результативно решить его это сознание не может, он — вне пределов его компетенции, вне пределов досягаемости. Единственное,
что может обыденное сознание — дать представление о знании ad hoc,
т. е. только для данного конкретного случая. Во-вторых, — и это прямо следует из во-первых — это практический урок того, что решение проблемы «что есть знание» должно осуществляться в рамках теоретической гносеологической концепции. И наконец, в-третьих, насколько продуктивной оказывается избранная нами объективистско-реалистическая концепция (или иначе — теория отражения) для решения не только обозначенных,
но и других проблем познания? Обратимся к рассмотрению именно этого вопроса.

В трактовке познания и знания концепция отражения придерживается эссенциалистской позиции (от латинского «essential» — сущность): познать предмет — значит постичь его сущность. Но что такое сущность?
В обыденном представлении сущность обычно характеризуется как нечто главное, основное, определяющее в предмете познания. И это в общем-то правильно, хотя и недостаточно определенно: в конкретной ситуации главным может оказаться и нечто совершенно второстепенное в предмете: внешние данные человека, например, вряд ли выражают его сущность, хотя в ситуации ad hoc могут оказаться весьма существенными. (Необходимое пояснение. Мы так настойчиво, может быть, даже несколько навязчиво обращаемся к опыту обыденного познания совсем не затем, чтобы продемонстрировать его ограниченность, несовершенство. Цель другая: показать, что научное познание всегда имеет в качестве необходимой предпосылки житейский опыт, основывается на нем, более того, обратная связь научного знания и обыденного сознания позволяет первому удерживается в границах здравого смысла).

Таким образом, для определения сущности необходимо ввести достаточно строгие объективные критерии и показатели. Прежде всего, сущность — это не внешнее, а внутреннее в предмете. Не случайно К. Маркс заметил: если бы сущность вещей лежала на их поверхности, всякая наука была бы излишней и, добавим от себя, любой человек, воспринимая объект, мгновенно бы становился ученым. Но как только мы определили сущность как внутреннее свойство предмета — мы сразу же получаем целый набор проблем. И вот первая. «Внутреннее» и «внешнее» в философском смысле этих понятий нельзя истолковать в пространственно-геометрическом плане. Во внутреннем содержании предмета, явления может быть немало второстепенного, не важного для его существования,
и наоборот, во внешней оболочке предмета нередко обнаруживается нечто существенное. И если бы на поверхности вещей выступало бы только несущественное, то возможность познания вещи становится проблематичной, если не сказать более категорично: вещь в таком случае непознаваема (вспомним непознаваемую «вещь в себе» И. Канта).

Поэтому реальное отношение между внутренним и внешним сложнее: всякое внешнее «нагружено» сущностью, есть способ её проявления
и в то же время не есть сама сущность. Следующий шаг в определении сущности связан с привлечением философских категорий «качество»
и «количество». Качество есть то, чем данный предмет является, выражает его определенность, указывает на его специфику. Таким образом, качество есть внутренняя определенность предмета, т. е. аспект сущности, в то время как количество — определенность внешняя. Парадоксальность ситуации заключается в том, что познание предмета начинается именно с качественной стороны, т. е. мы вначале устанавливаем, что есть предмет
и только потом — его количественные параметры. Как же это возможно? Качество — это совокупность свойств, с помощью которых внутреннее содержание предмета выносится на его внешнюю сторону, представляет внутреннее познающему субъекту, а значит делает это внутреннее
познаваемым.

Всякий предмет многокачественен и поэтому в конкретной познавательной ситуации он представлен не всеми своими свойствами, а лишь определенным набором этих свойств. Например, врач исследует в человеке такие свойства как артериальное давление, состав крови и т. д.,
психолог — темперамент, степень подвижности и ориентированности психики (экстраверт-интраверт) и т. д. Иначе говоря, у врача и психолога один объект познания, но разные предметы познания.

Таким образом, использование понятий качества и количества позволяет расширить и углубить представление о сущности, сделать его объемным, многомерным, многоаспектным.

Понятие сущности может быть уточнено и через другую пару соотносительных категорий — «основа» и «обоснованное». Основа выступает
в качестве определяющего свойства сущности, оказывая влияние на другие свойства, обусловливая их конкретную содержательность, изменение
и развитие. Основа, следовательно, есть базовый источник сущности и показывает, чем является сущность с точки зрения внутреннего взаимодействия ее элементов и свойств. Фигурально говоря, основа несет информацию и о композиции сущности.

Особое значение для понимания сущности имеет категория «закон».
В философии закон и сущность рассматриваются как явления однопорядковые. Нередко познание нацелено именно на постижение закона, является его целью. Однако, хотя закон и сущность — очень близкие явления, отождествлять их нельзя. Во-первых, закон выражает только связь между элементами системы, сущность же включает в себя отношения, связи между элементами, а также сами элементы. Во-вторых, понятие сущности шире закона, поскольку сущность есть совокупность законов.

Итак, мы видим, что сущность — чрезвычайно сложный и многоаспектный феномен. Логика постижения сущности такова, что для ее познания требуется привлечение не только тех понятий, которые были указаны («закон», «основа», «качество»), но и практически — в зависимости от целей познания — всех других философских категорий: «причина», «следствие», «единичное», «общее» и т. д. «Сущность» — категория синтетическая, вбирающая в себя все остальные.

После всего сказанного мы можем уже достаточно корректно уточнить, что есть познание, а также ответить на вопросы, сформулированные выше. Как уже отмечалось, исчерпывающее, окончательное познание сущности объекта — это, с одной стороны, идеал, к которому стремится субъект,
с другой стороны, недостижимая утопия. Именно поэтому субъект в постижении реальности практически ограничивается определенным уровнем знания сущности. Например, наука чаще всего нацелена на постижение законов исследуемой предметной области (скажем, законов экономической сферы общества). Определенная группа наук (математика, социология, статистика) ориентирована на познание количественных параметров изучаемых объектов. В других случаях познающий субъект стремиться выявить общие характеристики или основания объектов и т. д.

Однако здесь возникает вопрос: а где те критерии, показатели, свидетельствующие о том, что предмет, точнее, какой-то момент его сущности познан? Таких критериев, по нашему мнению, три. Первый критерий наиболее полно разработан конструктивистской гносеологией и может быть назван логическим критерием. Новое знание, полученное субъектом, оказывается когерентным имеющемуся знанию. Это означает, что новое знание не противоречит предшествующему, вписывается в него, согласуется
с ним, а главное, дополняет его, способствует его перестройке, повышению его эффективности в объяснении и описании объекта.

Второй критерий — верификационистский, обоснованный французскими материалистами XVIII века П. Гольбахом, К. Гельвецием и неопозитивистами XX века Л. Витгенштейном, Р. Карнапом. Критерием, свидетельством познанности объекта здесь считается его эмпирическая верификация, т. е. подтверждаемость с помощью опыта, эксперимента. Предмет может считаться познанным, если путем эксперимента или серии экспериментов, мы получаем ожидаемые результаты, свидетельствующие о знании нами объекта.

Третий критерий — практика, введенный в гносеологию Г. Гегелем
и К. Марксом. В отличие от эксперимента практика включает и вбирает
в себя весь социальный опыт коллективного (общество) и индивидуального субъектов, а значит, является универсальным критерием. А это означает, что практика подтверждает познанность объекта не только в конкретной ситуации эксперимента, но в принципе в любой ситуации.

Все сказанное легко экстраполировать на научное познание. Но гносеология не может ограничиваться рамками только этого познания. Следовательно, возникает вопрос — а в какой мере предложенные критерии применимы к другим формам познания — например, обыденному, чувственному. Суть проблемы заключатся в том, что обыденное и чувственное познание обычно определяют как постигающее не сущность, не внутреннее в предмете, а внешнее, явление. Познание сущности — прерогатива теоретического, рационального познания. Но если это так, точнее, только так, то мы возвращаемся на исходные позиции: поскольку обыденное
и чувственное познание не постигают сущности явлений, указанные виды познания не имеют своим результатом знания.

На самом деле проблема сложнее. Обыденное познание, как и любое другое познание, интенционировано (нацелено) на познание именно сущности, ибо в ином случае оно вообще бы не имело статуса познания. Другое дело, как и в какой мере оно способно постичь сущность. Как уже говорилось, сущность является, присутствует во внешнем определении предмета, а значит обыденное познание в любом случае уже «работает», контактирует с сущностью. Однако возможности обыденного познания
в этом плане весьма ограничены: это познание не имеет инструментария для познания, скажем, закона, зато может приблизиться к знанию закона путем постижения регулярностей, которым подчиняется объект. А регулярность — это преддверие закона или, фигурально говоря, «предчувствие» закона. Более того, обыденное сознание очевидно в силу его приближенности к познаваемому объекту обладает некоторыми интуициями, озарениями, на основе которых формируется удивительное явление — здравый смысл, который способен регулировать и направлять совокупный процесс человеческого познания. Таким образом, не постигая сущности
в той мере, как рациональное познание, обыденное познание обретает свой смысл лишь в соотношении с сущностью, обитает в сфере сущности,
хотя и очень специфически.

Принято считать, что и чувственное познание не способно отразить сущность явления. Однако это слишком сильная абстракция. А главное, здесь логическое противоречие: если чувственное познание не отражает сущности, значит оно не познание. В реальности же «чисто чувственного» познания не существует, оно всегда выступает в контексте рационального знания, нагружено теоретической информацией. Далее, человеческая чувственность — это не просто наглядный образ плюс опосредующие его рациональные знания, это системное, интегративное образование, смысл которого — интенционированность, нацеленность на сущность познаваемых явлений.

Таким образом, эссенциалистский критерий познания оказывается достаточно продуктивен для того, чтобы определить суть самого познавательного процесса и, кроме того, провести четкую границу между знанием
и незнанием.

Вариантом эссенциалистской концепции познания является представление о знании как истиной информации о сущности объекта. Действительно, истина есть внутренняя цель познания и всякое знание должно иметь статус истинности, в ином случае — это все, что угодно (вымыслы, ложь, заблуждение), но не знания. Как уже отмечалось, в познании существует такой удивительный феномен как ложное знание. Он удивителен прежде всего своим противоестественным сочетанием: «знание» и «ложный». По логике вещей такое сочетание, как минимум, некорректно: ведь ложь — это то, чем предмет не является; так почему же это знание? Должны ли мы элиминировать, исключить ложное знание из структуры знания?

Вопрос не простой и имеет различные решения. Наша версия такова. Во-первых, ложное знание существует в виде заблуждения. Это превращенная форма знания, когда субъект убежден в истинности имеющейся информации, хотя на самом деле она ложная. Тем не менее это форма знания, поскольку познавательные интенции (усилия) субъекта направлены
на постижение сущности объекта. И как только субъект убеждается в неистинности такого знания, он отказывается от него или пытается преодолеть заблуждение, выдвигая другие версии объяснения объекта. Кроме того, реальный процесс познания таков, что в нем соседствует, преломляются истина и заблуждение и сам процесс познания идет как приближение
к истине за счет освобождения от заблуждений. Поэтому заблуждение принципиально неустранимо из познания, выполняя в нем стимулирующую функцию по получению истинного знания.

Во-вторых, ложное знание существует в форме лжи, т. е. преднамеренного искажения истины. Ложь, на наш взгляд, не имеет интенции ни на постижение сущности объекта, ни на постижение истины. Иначе говоря, чем больше ложь, тем дальше она и от сущности объекта и от истины. А отсюда можно сделать вывод, что ложь не имеет статуса знания, хотя и несет
в себе информацию, сведения об объекте.

Итак, определив сущность познания, перейдем к вопросу о том,
как осуществляется процесс познания. В рамках объективистско-реалистической концепции познание интерпретируется как процесс и результат отражения сознанием субъекта свойств и качеств объекта.

Отражение и познание.Во многих учебниках и учебных пособиях указывается, что познание есть отражение реальности, на этом ставится точка, и автор переходит к рассмотрению других гносеологических проблем. Думается, что такая точка здесь явно преждевременна, и соотношение отражения и познания — серьезная проблема.

Сам феномен отражения обладает онтологической всеобщностью,
т. е. во-первых, присущ всем предметам реальности любого уровня организации (неживой и живой природы), во-вторых, выражает сущность бытия. Напомним, что в этом смысле отражение понимается как способность воспроизводить свойства и структуру одного предмета в свойствах
и структуре другого в результате их взаимодействия.

Нас будут интересовать не отражение как всеобщий атрибут реальности, а отражение на уровне человеческого сознания, отражение как идеальное. В этом плане правомерен вопрос: являются ли отражение и познание синонимами, всякое ли отражение (настойчиво повторяем: только
на уровне человеческого сознания) есть одновременно и познание? В философской литературе уже неоднократно высказывались сомнения в правомерности такого отождествления (например, М. С. Каганом, Т. С. Холостовой и др.), однако развернутое рассмотрение и обоснование проблемы отсутствует.

На поставленный выше вопрос ответим так: познание есть и одновременно не есть отражение. Рассмотрим это подробнее.

Понятие отражения шире понятия познания по объему. В человеческом сознании существуют такие феномены, которые являются отражением реальности, но не являются ее познанием. Например, чувства, эмоции, аффекты, воля и т. д. Возьмем конкретную ситуацию: допустим, я встречаю старого знакомого, которого давно не видел, и у меня возникает чувство радости. Это чувство есть отражение возникшей ситуации, основанное
на предварительной информации о том, что это за человек, какое значение он имеет в моей жизни и т. д. Но познание здесь отсутствует: чувство, эмоция лишь актуализируют предшествующие знания, на базе которых
и возникает само чувство. Видимо именно поэтому Г. Гегель назвал чувства человека «знающими чувствами», т. е. основанными на знании,
но не являющимися познанием действительности.

Хорошо подтверждает эту мысль рассмотрение такого специфического феномена человеческого сознания как оценка. Структура всякой оценки такова: в ней содержится знание об объекте и выражение отношения
к этому объекту. Знание о свойствах объекта дано человеку с помощью воспроизведения свойств данного объекта, и это еще не оценка. Оценка начинается с того момента, когда мы сравниваем объект (точнее, его идеальный образ) с имеющимся у нас критерием ценности предметов. С помощью такого сопоставления мы получаем знание о ценности (или наоборот, не ценности) объекта и выражаем к нему отношение (как к ценному или не ценному). Таким образом, оценка есть акт познания (отражения) ценности объекта и выражения отношения к уже познанной ценности объекта, которое (т. е. выражение отношения) познанием не является, а фиксирует, отражает саму ценность. Отсюда следует, что необходимо различать познавательное отражение (знание ценности) и непознавательное отражение (выражение отношения к предмету).

Следовательно, понятие отражения шире понятия познания, поскольку первое включает в себя познавательное и непознавательное отражение.

Отражение и познание различаются и функционально: задача отражения — воспроизвести, скопировать объект, задача познания — проникнуть в сущность объекта, объяснить, истолковать, понять его. Далее. Для характеристики отражения и познания мы используем разные понятия: например, определяя познание, мы говорим о ложном или истинном знании, отражение же рассматривается как адекватное или неадекватное. Наконец, можно говорить о методах и методологии познания, но не существует метода и методологии отражения. Вывод, который следует из сказанного выше, однозначен: всякое познание есть отражение реальности — и иначе познание в рамках первой гносеологической концепции не объяснить,
но не всякое идеальное отражение есть познание.

Теория отражения постоянно подвергалось и сейчас подвергается критике со стороны западных философов. Философская критика учений — явление нормальное и необходимое. Однако нередко такая критика оказывается либо очень поверхностной, либо не очень корректной. Например, современный немецкий социальный позитивист Г. Гейгер полагает, что теория отражения как часть марсистской теории чрезмерно идеологизированное учение, преследующее свои частные партийные интересы. Нужно
ли говорить, что теория отражения — отнюдь не изобретение марксизма,
а уходит своими корнями в учения античности (Демокрит), французского материализма XVIII века и т. д.? Кстати, относительно французского материализма. Его лидер Д. Дидро дает действительно очень упрощенную картину отражения реальности. Широко известна его метафористическая интерпретация отражения сознанием реальности: человек подобен фортепиано, на клавиши которого нажимает природа, исполняя свои мелодии. Иначе говоря, человеческое познание есть пассивное воспроизведение воздействий природы на человека.

Видимо, именно поэтому, ориентируясь прежде всего на концепцию
Д. Дидро, немецкий философ Г. Риккерт иронично замечает: если познание есть отражение действительности, то лучше всего и точнее познает реальность зеркало. Но, во-первых, зеркало отражает реальность (это физическое отражение), но не познает ее — познает реальность человек, субъект, иногда и с помощью зеркала. Во-вторых, — и это уже значительно серьезнее — современная концепция отражения совсем не базируется на версии французского материализма двухсотлетней давности, которая грешит натурализмом и упрощенным пониманием проблемы.

В духе последовательного прагматизма критикует теорию отражения американский философ Д. Дьюи: функция познания, пишет он, «состоит
не в том, чтобы копировать объекты окружающего мира, а в том, чтобы устанавливать путь, каким могут быть созданы наиболее выгодные отношения с этими объектами». Однако сказанное не кажется нам убедительным, поскольку «установление выгодных отношений с объектами» предполагает знание того, что есть эти объекты. А это знание нельзя получить никак иначе, кроме как копированием, воспроизведением объективных свойств предмета. Радикально настроены против теории отражения современные американские философы П. Бергер и Т. Лукман, заявляя, что эта теория должна быть изгнана из теории познания. Аргументы? А их, в сущности, нет. Не считать же аргументом вскользь брошенное замечание
о примитивности теории отражения!

И все-таки в чем же причина такого резкого непринятия теории отражения как основы теории познания? Мне думается, одна из причин заключается в том, что теория отражения никак не «встраивается» в гносеологические концепции, развиваемые названными философами, а скорее противоречит им. Но такое противоречие совсем не свидетельствует о бесплодности и непродуктивности теории отражения. Другие причины заключаются скорее всего в том, что критики теории отражения основывают свои суждения на упрощенном, примитивном понимании этой теории.

Итак, каковы же постулаты современной теории отражения как теории познания? Прежде всего со всей определенностью скажем: если бы познание было бы действительно зеркальной копией, отражением реальности,
то такое познание было бы не нужно человеку, не имело бы для него никакой значимости. Во-первых, познавательное отражение реальности есть всегда избирательное ее воспроизведение. Из всего многообразия информации об объекте субъект отбирает лишь то, что представляет для него интерес, абстрагируясь от всего другого, не принимая его в расчет.

Во-вторых, познавательное отражение реальности есть конструктивное отражение объекта. Это означает, что познающий субъект преобразует имеющуюся информацию, «деформирует» ее в том, в частности, плане,
что элемент, занимающий весьма скромное место в структуре объекта,
в субъективной структуре образа может иметь главное значение, а иной раз и гипертрофируется в этом образе. Например, голосовые данные человека не являются важнейшим элементом структуры его личности, однако
в некоторой ситуации, скажем, при кастинге претендентов на должность диктора радио или телевидения они будут решающими.

В-третьих, поскольку познающий субъект всегда ориентирован на будущую деятельность с объектом, ему необходима информация не только
о наличном, но и о будущем состоянии объекта, ожидаемых трансформациях объекта в ходе деятельности. Это означает, что познавательный образ включает в себя элементы предвидения, прогноза.

В-четвертых, отражение реальности субъектом есть творческое ее воспроизведение. В частности, в процессе познания человек создает такие образы, реального прототипа которым не существует (кентавр, Кощей
Бессмертный и т. д.). Можно даже сформулировать такую максиму:
чем больше образ «не похож» на объект, чем больше в нем несовпадений
с отображаемым объектом, тем выше познавательные возможности идеального образа. И в этом заключается реальная диалектика отражения: отход от объекта есть одновременно приближение к познанию сущности,
к познанию того, что нужно человеку. Афористично выразил эту мысль
В. И. Ленин: отойти от объекта, чтобы вернее попасть в него.

Таким образом, познавательное отражение — в особенности в его высших, развитых формах — ничего общего не имеет с зеркальным, буквальным повторением объекта в субъективной форме. Возникновение познавательного образа — всегда творчество. И это важнейшее условие отражения как познания.

По ходу изложения гносеологических проблем мы неоднократно использовали понятия «идеальный образ», «идеальное отражение», не поясняя, что означает само понятие идеальности. Интуитивно, конечно, ясно, что такое идеальное: это то, что не материально, то, в какой форме существует сознание и познание. Однако идеальность, будучи важнейшей, сущностной характеристикой познания, нуждается в более детальной и содержательной расшифровке. В ином случае представление о процессе и результате познания будет не только не полным, но даже ущербным.

Идеальная природа познания.Основная интрига в изложении проблемы будет заключаться вот в чем. Отражение реальности в образной форме свойственно и животным. Но являются ли эти образы идеальными по своему характеру? Очевидно, нет, поскольку идеальность — характеристика только человеческого сознания и познания. Тогда каковы же по своей природе эти образы? Материальны? Но такое предположение нелепо: образы предметов, возникающие в мозгу животного, разумеется, не есть сами предметы, а их отражение. А в то же время каждый, кто хотя бы даже в самой небольшой степени знаком с философской проблематикой, знает, что реальность может быть либо материальной, либо идеальной. И третьего не дано. Но к какой же тогда реальности отнести отражение животными действительности?

Все сказанное далее совсем не носит характер абсолютной, окончательной истины. Это скорее приглашение вместе подумать над трудной,
но и интересной проблемой. Об идеальном уже говорилось в предыдущем разделе данного учебного пособия (см. главу «Проблема сознания в философии»). В целом разделяя позицию автора этого раздела, мы хотим, во-первых, дополнить уже сказанное, во-вторых, высказать соображения
по поводу идеальности познания.

Итак, первая и основная причина идеальности познания коренится
в характере человеческой деятельности. Сущность человека деятельностная, человек становится таковым лишь в процессе деятельности, различных ее форм. При этом характер деятельности человека принципиально отличается от жизнедеятельности животного. На вопрос, в чем заключается это отличие, студенты отвечают обычно так: отличие в сознательном характере человеческой деятельности. Это, конечно, правильно, но непонятно, почему эта деятельность сознательна.

Дело в том, что человек находится в особом отношении
к реальности — адаптивно-адаптирующем, в то время как животное находится в адаптивном отношении к ней. Способ существования животного — приспособиться, адаптироваться к действительности, мобилизовав для этого биологические, физиологические, наследственные данные и возможности. Предок человека — антропоид (получеловек, полуживотное), выведенный биологической эволюцией на высший этап организации, уже
не может существовать подобно животному. Более высокий уровень организации антропоида лишает его возможности приспособления к окружающей среде, как это делают менее организованные животные (например, антропоид не имеет способности к анабиозу, не обладает высокой степенью передвижения, чтобы догнать добычу, не имеет густого волосяного покрова и т. д.). Вместе с тем антропоид обладает и многими преимуществами перед животными: наиболее развитый мозг, конечность, которая при некотором преобразовании может развиться в человеческую руку, жизнь стаей и т. д. В результате этого антропоид получает уникальную возможность: не имея возможности приспособиться к среде, он обретает возможность изменять эту среду, приспособить ее к себе, к своим потребностям. И такая возможность реализуется с помощью его деятельности.

Как уже отмечалось, деятельность по своему характеру отличается
от жизнедеятельности животного. Деятельность в отличие от способа существования животного есть изменение, т. е. производство среды, в которой начинает жить антропоид. При этом деятельность производит не только среду, но и обусловливает переход антропоида в состояние человека, обусловливает процесс антропосоциогенеза — появление человека. Таким образом, адаптивно-адаптирующий характер человеческой деятельности заключается в том, что человек изменяет, адаптирует, приспосабливает
к себе среду обитания, а затем приспосабливается сам к этой изме
ненной среде.

Такой характер деятельности имеет обязательное следствие. Для осуществления адаптивно-адаптирующей деятельности необходимо знание, как и в каком направлении необходимо преобразовать, изменять среду обитания человека. Воздействуя на предметы окружающей среды с помощью искусственных средств, орудий труда, человек раскрывает, обнаруживает, а впоследствии и начинает осознавать свойства и качества этих предметов (например, их структуру, плотность и т. д.). Схемы действия
с предметами отображаются в его сознании в виде схем мышления: практически расчленяя предмет, человек запечатлевает эту операцию в сознании в форме акции анализа. Таким образом, деятельность с реальными предметами обусловливает появление деятельности идеальной — познания, мышления.

Итак, первый признак идеального нами выявлен: идеальное — это знание о предметах реальности, существующее в особой, нематериальной форме, в виде образов и схем деятельности сознания. У животных нет
в строгом смысле этого слова знаний, а следовательно, и нет идеального. Сказанное может показаться абсурдным. Попробуем разобраться. Конечно, всякое животное для того, чтобы ориентироваться в среде, имеет некоторую информацию, сведения об окружающей реальности, весь вопросов том, что это за информация. Знать, как говорил еще Сократ, значит знать, что представляет собою познаваемый объект. Животное обладает сведениями о том, насколько значим конкретный предмет для его существования, но что есть предмет — этого животное не знает. Например, что «знает» волк о зайце? Только то, что он годится в пищу. Знание же есть информация о предмете самом по себе, о его объективных свойствах, качествах, структурах.

Преобразующий характер человеческой деятельности обусловливает тот факт, что, прежде чем использовать предмет, субъект должен выяснить, выявить его объективные свойства. Но именно это, повторяем, и есть знание. Продолжая приведенный пример, можно сказать, что, занимаясь приручением и разведением животных, человек вынужден иметь знания
о режиме их содержания, питании, болезнях и т. д. Иначе говоря, благодаря характеру своей деятельности человек впервые взглянул на зайца
не просто как на предмет, годный в пищу, но и как на объект познания.

Наконец, если мы применим к обозначенной ситуации главный критерий познания — постижение сущности объектов, то выводы последуют аналогичные. Животное не знает сущности объекта (эта сущность для него вообще не существует), деятельность человека без знания сущности попросту не состоится.

Но здесь, полагаем, нужны некоторые пояснения. Не слишком ли ригористичен, строг введенный нами критерий познания? Ведь не всякое поз