Концепция формальной рациональности

Автором этой концепции обычно считается Макс Вебер — выдающийся современный философ из Германии. И хотя его творчество приходится на первые десятилетия XX века, Вебер, вне всякого сомнения, наш современник, ибо именно его идеи лежат в основе новейшей концепции мировидения в обществоведении. Иначе говоря, западноевропейский интеллектуал смотрит на мир глазами М. Вебера. Современный российский читатель имеет возможность познакомиться с его интереснейшими работами «Хозяйство и общество», «Протестантская этика и дух капитализма» и др.

Прежде чем говорить о существе веберовской концепции, выясним его отношение к марксистской общественной теории, с которой он был неплохо знаком и оценивал отнюдь не только со знаком минус. И, тем не менее, многого в этой теории он не принимал. Вебера, прежде всего, не устраивает жесткая детерминистская позиция, которую реализует Маркс. М. Вебер полагает, что это шаг назад к механистической картине мира, к «лапласовскому детерминизму». Основной постулат такого детерминизма заключается в том, что общество с железной необходимостью и линейной предопределенностью на основе анонимных объективных законов совершает движение от одной стадии к другой.

В понимании законов М. Вебер солидаризируется с неокантианцами, известными философами В. Виндельбандом и Г. Риккертом (именно поэтому и самого Вебера нередко называют неокантианцем). Понятие «закон», полагают они, применимо лишь к сфере природных, но не общественных явлений. Почему же? Да потому, что явления природы имеют общие черты, и для их познания используется номотетический (генерализующий) метод, позволяющий зафиксировать эти черты, обобщить
их, а, следовательно, вывести, сформулировать закон. Принципиально иной характер имеют общественные явления, которые индивидуальны, неповторимы буквально по всем параметрам. Индивидуальное — антипод общего — не подлежит типизации, в отношении него невозможно никакое обобщение. Поэтому в обществознании используется иной метод — идеографический (индивидуализирующий), описывающий своеобразие, неповторимость общественных событий, фактов, образований. Ни о каком существовании общественных законов, следовательно, не может идти и речи. А значит, концепция социального детерминизма лишается своего главного аргумента.

Разумеется, марксисты находят убедительные контраргументы. Во-первых, природные явления тоже имеют свои индивидуальные черты («похожи, как две капли воды» — это явная метафора). Во-вторых, всякое явление (неважно — общественное или природное) — есть диалектическое единство общего и единичного, индивидуального. Поэтому, в-третьих,
(и это главное), задача любой науки — проникнуть в сущность явления, которая репрезентируется общим. Поясним сказанное. Конечно,
Франция — это не Германия, у них масса отличий друг от друга, но, вместе с тем, и та, и другая страна имеют идентичную социально-классовую структуру (пролетариат и буржуазию), где складывается сущностное отношение — классовая борьба. Таким образом, социальная теория и не претендует на описание индивидуальных различий, ее задача — сформулировать общественный закон (в данном случае — закон классовой борьбы).

А что же противники признания общественных законов? Серьезные контраргументы находятся и у них. Конечно, ни один здравомыслящий теоретик не будет отрицать того факта, что всякое явление есть единство общего и единичного. Вопрос, однако, в другом: что именно — общее
или индивидуальное — выражает сущность социальных явлений? Великая французская революция, например, не просто факт смены общественного устройства; это совершенно уникальное событие со своими неповторимыми героями (Марат, Робеспьер), институтами (Конвент), идеологией, судьбой (наполеоновская империя). Если исключить все индивидуальное,
что в ней имеется, если считать это эпифеноменами (второстепенными характеристиками), то что же остается? Констатация тривиальностей, годных для любого случая социальной революции: Французская революция есть высший этап классовой борьбы, знаменующий собою переход к буржуазной формации. В этом ли суть неповторимого, удивительного, уникального в своей непохожести на другие феномены революции во Франции 1789—1794 гг.? Выразить своеобразие социальных событий — в этом задача социального познания.

Итак, истина обретена, дискуссия закончена? Ни в коем случае — дискуссия продолжается, ибо там, где отсутствуют конфронтирующие позиции, конкурирующие теории, науке делать нечего, и она плавно перетекает в догматику.

М. Вебер подвергает критике и другие установки марксистского социального детерминизма. Так, полагает он, проводимое К. Марксом различие общественного бытия и общественного сознания — слишком сильная абстракция, искажающая картину социальной реальности, поскольку любое социальное явление (даже экономика) имеет в качестве конституирующего признака элемент сознания. Напрашивается аналогия: исключить духовный компонент из социального явления означает примерно то же, что попытка отделить выражение лица от самого лица. Серьезные возражения вызывают у Вебера потенциальные возможности субъекта современного исторического процесса, которым, по мнению К. Маркса и его последователей, является рабочий класс. Этот слой населения не может субъектом истории (в особенности современной), поскольку он на самом деле
бессубъектен — и в экономическом отношении (у него нет собственности), и в политическом (его интересы выражает партия), и в идеологическом (идеология создается для него другим социальным слоем).

Вот почему, воспринимая некоторые положения марксистской философии истории, М. Вебер разрабатывает принципиально иную концепцию общества. Как и К. Маркс, М. Вебер исходит из идеи рациональности — идеи разумности устройства общества. Однако если К. Маркс считает насущной задачей преобразование (естественно, революционное) общественных отношений, то М. Вебер видит ее в рациональном понимании, постижении социальной реальности. Как и К. Маркс, М. Вебер находят исходный момент, исходную «клеточку» общества, из которой и объясняют социум. Но этот момент они обнаруживают в разных социальных
явлениях: К. Маркс — в общественных (экономических) отношениях,
М. Вебер — в рациональном действии человека, точнее, в рациональном социальном действии.

Почему именно «действие» становится опорной категорией веберовской социальной философии? Во-первых, действие человека — это наиболее элементарное общественное образование, предельное по своему характеру (далее действия в обществе исследовать нечего). Во-вторых, само общество есть производное от действий людей (государство, политический строй и т. д.). В-третьих, в действии слиты воедино сознательный, духовный и материальный, практический элементы; из социального действия нельзя «изъять» ни одного из этих слагаемых, не разрушив самого единства действия.

По мнению М. Вебера, социальное действие может быть четырех видов. Прежде всего, это традиционное действие, основанное на традиции, обычае, привычке. Такой тип действия характерен для традиционных (докапиталистических) обществ. Выбор поступков и линии поведения человека диктуется обычаем, многовековой традицией; следовательно, человек
и вне личностной ответственности за то, что он делает в жестком соответствии с общественными установками. Следующий вид действия — действие аффективное, основанное на эмоциях, страстях, чувствах. Оно необычайно сильно, но непродолжительно, скоротечно, нередко глухо к доводам рассудка. Несомненно, более высоким видом является ценностно-рациональное действие, основанное на общественно вырабатываемых
и общественно санкционированных нормах (защищать отечество — долг каждого гражданина). В данном варианте социального действия присутствует личный выбор каждого члена общества, выдвигаются те или иные рациональные обоснования поступков человека. Однако «безликость» социальных ценностей и норм позволяет человеку «спрятаться» за эти ценности, уйти под благовидным предлогом от ответственности («я простой солдат, мне приказали»).

Высший и лучший вид деятельности — действие целерациональное. Во-первых, такое действие имеет субъективный смысл. Это означает,
что человек сам избирает определенную цель и адекватные ей средства реализации; такое действие целиком и полностью в сфере ответственности и интеллекта субъекта. Подобные действия стимулируют активность
и инициативу человека, в них коренятся истоки предприимчивости, самодеятельности, активности. Во-вторых, поскольку человек всегда живет
и действует в обществе, то предпринимаемые акции должны иметь «ориентацию на другого»: действуй, как хочешь и считаешь нужным,
но не ущемляй интересов другого. Это, по сути, философски переформулированный основной принцип западного либерализма: разрешено все то, что не запрещено законом. Действия человека, следовательно, обретают социально и личностно ответственный характер.

Таким образом, целерациональное действие состоит из двух компонентов: оно рационально в своей основе и формально по своей общественной определенности. Поясним сказанное.

Характеризуя современное западное общество, М. Вебер утверждает (или, скорее, повторяет общепринятую мысль), что самой характерной чертой европейского мышления всегда был рационализм. Случилось так, пишет он, что рациональность, понимаемая как ориентация на обосновываемые разумом действия и программы, оказалась судьбой европейской цивилизации. В Европе одновременно возникают рациональная наука, рациональное право, рациональная религия, являющиеся формами общественного самосознания. Европейская наука в своих истоках и зрелых формах совершенно рационалистична, поскольку ориентируется на практический (производственный) результат, создание техники, пользуется адекватными методами (в частности, экспериментальными). Не случайно именно на Западе рождается идея о превращении науки в непосредственную производительную силу. Далее, в основе либерального законодательства лежит римское право, рациональное в своей основе.

Как это ни парадоксально, но и христианская религия во многом исходит из рациональных постулатов (например, идея воздаяния за примерное, богоугодное поведение человека). В особенности это характерно для протестантской религии, анализу которой М. Вебер уделяет пристальное внимание. Именно этика протестантизма является тем синтезирующим и определяющим фактором, который обусловил резкий экономический рывок Европы и Америки. Религиозно-этические принципы протестантизма
(их М. Вебер рассматривает наиболее подробно и обстоятельно) способствуют формированию у труженика бережливости, расчетливости, практицизма. Протестантизм исходит из постулата, что труд есть жизненное призвание человека, повеление божье; быть угодным богу означает не только возносить ему молитвы, но, прежде всего, хорошо и постоянно трудиться. Таковы главные идеи работы М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма».

Создаваемая М. Вебером концепция, превратившаяся, по сути, в социально-философскую парадигму, — не просто концепция рациональности. Если бы М. Вебер настаивал только на этом, то вся новизна его позиции свелась бы к минимуму, ибо, как мы отмечали, рационализм — общая черта европейского мышления. М. Вебер идет дальше, разрабатывая идею формальной рациональности.

Понятие «формальный» имеет несколько смыслов. Во-первых, формальное может быть выражено количественно, выражено числом. В деятельности человека формальное характеризует возможность прокалькулировать, просчитать, определить возможный количественный эффект
от проводимого — экономического или социального — мероприятия.

Во-вторых, формальное содержит цель деятельности в самом себе. Эту мысль М. Вебер подробно разъясняет на примере экономики. Для достижения эффективности экономической деятельности необходимо привлекать только (и только!) экономические методы и средства, ставить чисто экономически просчитанные цели. Вмешательство иных соображений
и расчетов недопустимо. Экономика должна быть ориентирована только
на экономику, экономическая целесообразность конкретного действия — ее конечный, высший и окончательный критерий. Иные соображения (например, тот факт, что внедрение автоматической линии отрицательно сказывается на психике и здоровье работника) — исключены. С позиций социалистического менталитета такое положение выглядит кощунственным: производство должно служить человеку, его нуждам, а не абстрактным количественным показателям эффективности.

Тем не менее представляется, что М. Вебер прав. Социально-гуманистические регулятивы должны влиять на производство опосредованно. Достигнув экономической эффективности, производство нуждается и в мероприятиях социального свойства: улучшении условий труда, повышении заработной платы труженикам и т. д. Не только общественные организации (профсоюзы, социалистические партии), но и сами предприниматели уделяют внимание этим проблемам: совершенно ясно, что высокооплачиваемый, не измотанный производством рабочий трудится наиболее результативно. Однако, повторяем, что все это надстраивается над производством, но непосредственно в него не включается.

Третье значение понятия «формальный» — «абстрактный». Концепция формальной рациональности задает пределы и границы разумной деятельности, не определяя регламентированное содержание конкретной формы действий человека. Формальная рациональность предписывает: действуй так, чтобы средства соответствовали целям, преследуй в экономике чисто экономический, а в политике — чисто политический интерес. Какие
же конкретно способы действия будет выбирать человек — это его проблемы, его индивидуальный риск. Можно даже сформулировать парадоксальное правило: конкретная деятельность будет результативной лишь тогда, когда она достаточно абстрактна (формальна) по своим интенциям (направленности). Вспомним наше недавнее прошлое, когда хозяйственная деятельность предприятий до мелочей регламентировалась установками «свыше»: сколько, чего, как производить, когда начать сев зерновых
и т. д. Общая партийная и государственная политика также диктовала необходимость совершенно конкретной хозяйственной акции: при Сталине это были лесополосы, при Хрущеве — кукуруза, при Брежневе — теплицы, при Горбачеве — госзаказ и т. д. Отсутствие свободы действий гасило всякую инициативу, результат общеизвестен: крайне низкая производительность труда при ужасающей бесхозяйственности.

Теория формальной рациональности позволяет внести существенные коррективы не только в практику хозяйствования, но и в вопросы теории. Основополагающий постулат экономической концепции К. Маркса — теория прибавочной стоимости. Суть теории в том, что рабочий производит не только необходимую, но и прибавочную стоимость, долю неоплачиваемого труда, которую и присваивает капиталист. В этом тайна капиталистической эксплуатации, обнищания рабочего класса на одном полюсе и непомерного обогащения капиталиста — на другом. По-видимому, в период становления капитализма по большей части так и было. XX век принес иные экономические и социальные реалии. «Зверская» (как выражались наши идеологи) эксплуатация трудящихся оказалась неэффективной, разрушительной и расточительной. Более того, она имела свой предел, за которым наступала деструкция и упадок производства. Проще говоря, ограбление труженика — путь, заводящий в тупик.

Согласно теории М. Вебера, прибыль создается в результате целерациональных действий хозяйственника. Для него свойственны постоянный поиск, учет конъюнктуры, он способен угадать возникшую общественную потребность в товаре и услуге, и, мгновенно перестроив производство, удовлетворить эту потребность и получить прибыль, внедрив технологические новшества, просчитав выгоды и убытки. Примеров достаточно — кукла Барби, электронные игрушки японцев, завоевавшие мир. Кстати, вопреки К. Марксу и В. И. Ленину, предсказывавших всеобщую монополизацию капиталистического хозяйства (картели, тресты, синдикаты), неожиданно живучим и даже процветающим оказался мелкий и средний бизнес, успешно заполнивший те экономические ниши, до которых было трудно «дотянуться» крупным монополиям. Известный российский философ А. С. Панарин удачно сравнивает крупный и мелкий бизнес с Ахиллесом и черепахой. Необычайно мобильный и легко перестраивающийся мелкий бизнес идет в авангарде производства, чутко улавливает едва заявившую о себе общественную потребность в новом товаре. Здесь его возможности поистине безграничны. Для крупного производства, требуется достаточно много времени, чтобы захватить рынок, однако мелкий бизнес к тому времени уже настроился на выпуск иной, новой продукции. Вся история повторяется до бесконечности.

Не нужно думать, однако, что концепция М. Вебера — чисто экономическая теория. Представляется, что она применима фактически к любой сфере общественной жизни. Борьба с бюрократией, которую вели коммунисты, так и окончилась ничем; несмотря на все усилия, бюрократия росла, множилась, делая иной раз невыносимой жизнь и быт советского человека. М. Вебер предлагает иную концепцию бюрократии. Прежде всего, бюрократ-чиновник совершенно необходим для всякого общественного устройства: он выполняет необходимую, повседневную работу, без которой государственная машина просто не сможет функционировать. Следовательно, нужно создать такие условия, когда чиновник, государственный служащий перестанет быть бюрократом. Каким образом? Среди мер, предлагаемых М. Вебером, можно указать следующие: высокая заработная плата чиновников, реальная перспектива продвижения по службе, работа на основе контракта, личная свобода и подчинение только служебному долгу. Модель бюрократии, предложенная М. Вебером, не решила всех проблем,
но позитивные сдвиги в этом направлении были достигнуты.

Итак, веберовская концепция формальной рациональности, как представляется, более убедительно объясняет сущность социально-исторических процессов в современном обществе, нежели те, что рассмотрены выше. Значит ли это, что мы наконец-то обрели совершенно правильную теорию социального развития?

Одна из заповедей Моисея гласит: «Не сотвори себе кумира». Социальная реальность подвижна, изменчива, и та концепция, которая удовлетворительно ее объясняла, совершенно логично начинает все более отставать от этой реальности, терять свои объяснительные возможности. В настоящее время позиция М. Вебера подвергается сокрушительной критике многими западными и отечественными философами (обзор этих критических высказываний можно найти, например, в работе «Буржуазная социология на исходе XX века. Критика новейших тенденций»). Заявившие о себе в последнее время с особой настойчивостью социальные философы-постмодернисты радикально пересматривают сущность рационализма вообще и европейского в частности, утверждая, что рациональность в ее современных формах есть тупиковый вариант мышления и деятельности. Совершенно очевидно, что на смену рационалистической парадигме
М. Вебера идет какая-то другая. Какая именно? Автор данного раздела очень хотел бы это знать.

Литература

1. Ивин А. А. Философия истории. М., 2000.

2. Кравченко А. И. Социология Макса Вебера. М., 1997.

3. Мареев С. Н. Философия XX века. М., 2001.

4. Момджян Х. Н. Французское просвещение XVIII века. М., 1983.