Глава V Эмансипированные женщины

В связи с дифференциально‑психологическим применением принципа половых промежуточных форм нам предстоит впервые затронуть вопрос, разрешению которого, собственно, и посвящена эта книга. Я говорю о женском вопросе, не касаясь его, однако, ни со стороны социальных наук, ни со стороны социальной политики.

Но ответ, который предполагает дать эта книга, не может сам по себе исчерпать исследование проблемы. Ответ этой главы будет предварительный, так как он не может дать больше, чем достижимо при помощи указанных доселе принципов, и основывается на единичных опытах, в зависимости от которых еще невозможно подняться до общих законов, более глубокого значения. Практические указания этой главы не представляются максимами нравственного поведения, но являют собой лишь технические правила для социально‑диетического пользования. Здесь мы не приступаем еще к установлению мужского и женского типа, что составит главную задачу второй части книги. Эта подготовительная часть должна принести только те характерологические выводы из установленного нами принципа промежуточных форм, которые полны значения для рассмотрения женского вопроса.

Применение нашего принципа ясно покажет, что потребность и способность к эмансипации в женщине зависит от находящейся в ней доли «М». Эмансипацией женщин я не стану называть ни повелительного и властного отношения жены к мужу, ни безбоязненности при возвращении ночью без провожатого, ни пренебрежения к установленным обществом для женщины внешним условиям, ни, наконец, желания женщины найти себе самостоятельный заработок. Эмансипация, которую я имею в виду, не представляет также желания внешне уравнять себя в правах с мужчиной; главным основанием в этой проблеме является желание женщины внутренне сравняться с мужчиной, достичь его духовной и нравственной свободы, разделить его интересы и овладеть силой творчества. К такой эмансипации «Ж» отнюдь не стремится. Все выдающиеся женщины, стремящиеся к истинной эмансипации, всегда выказывают многочисленные мужские черты, и более опытному глазу видны даже в анатомическом строении их мужские признаки.

Только из числа «средних» половых ступеней, обычно причисляемых к «женщинам», выходят те женщины, которые называются деятельницами эмансипации и приводятся в доказательство способностей женщин. Сафо, первая исторически известная женщина, отличается обратными половыми признаками; от нее получили далее название половые отношения между женщинами, так называемая сафическая, лесбийская любовь. Характерологический материал об «исключительных женщинах» (то есть эмансипированных) приводит к такому количеству противоречий, что с его помощью нельзя выяснить вопроса. Нам недоставало принципа, который определил бы положение индивидуума, стоящего между «М» и «Ж», и только в законе о половом притяжении между мужчиной и женщиной найден такой принцип. Его применение к проблеме гомосексуальности привело нас к заключению, что женщина, чувствующая влечение к мужчине, наполовину сама оказывается мужчиной. Но это и само по себе для каждого отдельного исторического случая делает доказанным тезис, что степень эмансипированности женщины совпадает со степенью ее мужественности. С Сафо насчитывается целый ряд знаменитых женщин, которые все были гомосексуальны или, по крайней мере, бисексуальны. Филологи приложили свои старания, чтобы очистить Сафо от подозрений в однополой любви, как будто в этом заключается что‑то унизительное для женщины. Во второй части моей книги, однако, будет выяснено, что гетеросексуальная любовь вовсе не более возвышает женщину, нежели гомосексуальная. Достаточно замечания, что склонность к лесбийской любви в женщине является следствием ее мужественности, а последняя обусловливает и более возвышенную и даровитую структуру ее собственной психики. Екатерина II, Христина, королева шведская, и, по некоторым сведениям, высокоодаренная глухослепонемая Лаура Бриджмэн, как и известная Жорж Санд, были или бисексуальны, или гомосексуальны, как и все вообще девушки и женщины с хоть сколько‑нибудь заметным дарованием.

Что же касается многочисленной армии эмансипированных женщин, не имеющих склонности к лесбийской любви, то и у них мы находим другие признаки, которые подтверждают, что я отнюдь небездоказателен, когда говорю о мужественности всех женщин, имена которых приводятся с известным правом в удостоверение женской даровитости. Это утверждение вовсе не произвольно и не есть следствие мужского эгоизма. Если бисексуальные женщины состоят в половых отношениях с мужественными женщинами или с женственными мужчинами, то гетеросексуальные женщины доказывают свою мужественность тем, что дополняющий их мужчина далек от цельного «М». Из «связей» Жорж Санд наиболее известны нам те, героем коих является Мюссе, чрезвычайно женственный, лирический поэт, и Шопен, которого по его женственности хочется назвать женщиной‑композитором.

Уже при первой встрече с Шопеном Жорж Санд, очевидно, изображала «самца», а он «самку», когда, краснея под ее взглядами, он выслушивал ее комплименты, произносившиеся низким голосом.

Виктория Колонна приобрела свою известность, главным образом, благодаря поклонению со стороны Микеланджело, чьи эротические склонности были обращены обычно исключительно на мужчин. Писательница Даниэль Стерн была возлюбленной Франца Листа, в творчестве и жизни которого много женственности. Дружба его с Вагнером, склонным к педерастии, носит такой же характер гомосексуальности, как и любовь к Вагнеру баварского короля Людвига II. Почти с уверенностью можно сказать, что мадам де Сталь, приобретшая известность благодаря своей книге о Германии, находилась в гомосексуальной связи с учителем своих детей Августом Вильгельмом Шлегелем. Мужа Клары Шуман как по лицу, так и по характеру его музыки надо причислить к крайне женственным мужчинам.

В тех случаях, когда половые отношения знаменитых женщин остались неизвестными, сохранились сообщения об их внешности. Дошедшие до нас портреты подтверждают высказанный нами взгляд. Так, например, говорят о широком, властном лбе Джордж Эллиот: «ее движения и мимика были резки и определенны, и им недоставало мягкой женственности». Черты лица Рашели Рюйш «носят почти определенный мужской характер». В нежной и стройной поэтессе Аннет фон Дросте‑Гюльсгофф отмечается биографом строгое, мужественное лицо, напоминающее Данте. Софья Ковалевская обладала, как и Сафо, очень короткими волосами, а в чертах лица художницы Розы Бонэр совершенно отсутствует всякая женственность. Знаменитая Елена Блаватская также отличается вполне мужественной внешностью. Настоящая женщина не имеет ничего общего с «женской эмансипацией». Народная поговорка вполне согласуется с историческими исследованиями: «волос долог, да ум короток». Если вспомнить сделанную нами во второй главе оговорку, надо согласиться, что эти слова совершенно верны.

Насчет эмансипации женщин молено сказать только следующее: эмансипироваться в женщине хочет только мужчина, в ней заключенный.

Мужские псевдонимы у женщин‑писательниц встречаются так часто оттого, что эти женщины чувствуют себя больше мужчиной, чем женщиной, что вполне совпадает, например, у Жорж Санд, с их склонностью к мужскому платью и роду занятий. Выбор мужского псевдонима является желанием носить именно такое имя, а не предположением, что к нему, как к мужскому, общество отнесется внимательнее. До сих пор творчество женщин возбуждало всегда больше внимания и вызывало меньше требований, чем творчество мужчин.

Часто произведение женщины, наделавшее много шума, прошло бы, будь оно мужским, незамеченным. Пора внести ясность в эту область. Если поставить рядом, для сравнения, произведения мужчин, известные в истории литературы, науки, философии, – с произведениями женщин, сейчас же выяснится крайне невыгодное сравнение для последних.

Нужна обильная мягкость и снисходительность, чтобы придавать значение таким женщинам, как Анжелика Кауфман или мадам Лебрен, Фернан Кабаллеро, Гросвита фон Гандерсгейм, Мари Сомервилль, Джордж Эджертон, Елизавета Баретт‑Браунинг, Софи Жермэн, Анна‑Мари Шурман, Сибилла Мериан. Не стану останавливаться на том, как чрезмерно высоко ценятся женщины‑«воительницы» (как Дросте‑Гюльсгофф), как не стану также касаться лавр современных женщин‑знаменитостей. Но если поставить самую одаренную (и мужественную) женщину рядом с мужским гением, даже пятого или шестого разряда, каковы Рюккерт в поэзии, Ван‑Дейк в живописи и Шлейермахер в философии, – то все же женщина не выдержит такого сравнения.

Оставляя пока в стороне таких истерических визионерок, как, например, сибиллы, дельфийские пифии, Буриньон и Клеттенберг, Жанна де ля Мот‑Гюйон, Ионна Саускотт, Беата Стурмин или святая Тереза[3], мы окажемся лицом к лицу с явлениями, подобными Марии Башкирцевой: наружность ее надо признать вполне женственной, за исключением, быть может, лба. Однако кто видел в Париже в Люксембургском «Салоне отверженных» картины ее, рядом с картинами любимого ею Бастьен‑Лепажа, тот ясно поймет, что она переняла его стиль, как Оттилич почерк Эдуарда в гетевских «Родственных душах».

Надо упомянуть еще о множестве случаев, когда талант в женщине проявляется благодаря наследственности. Однако передается только талант, но не гений. Например, Маргарита ван Эйк, Сабина фон Штейнбах являются образцами для длинного ряда художниц. Эрнест Гуль, относящийся вполне благосклонно к женщинам, занимающимся искусством, говорит о них: «причину художественного призвания их надо искать в их семьях, так как известно, что их направляли на путь искусства отец, брат и т. п. Относительно двух или трех сотен женщин, ставших художницами таким именно путем, это установлено. Об остальных история умалчивает». Но, по вычислениям Гуля, приблизительно тысяче равняется общее число имен известных художниц.

На этом я заканчиваю исторические справки о женской эмансипации, считая установленным, что потребность эмансипации, а также и способность к ней, зарождаются у женщины в зависимости от заключенной в ней мужественности. Женщин, – тех, у которых наука или искусство заменяют «рукоделие» и являются лишь препровождением времени, равно как и тех женщин, у которых умственная или художественная деятельность представляет лишь вид кокетства, – эти две большие группы наше исследование имеет полное право исключить из поля зрения. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что все остальные женщины принадлежат к половым промежуточным ступеням.

Если мужественная женщина стремится к уравнению в правах с мужчиной, то женственная женщина не испытывает ни малейшей потребности в эмансипации, что вполне доказывается одним историко‑биографическим обзором, независимо от психических свойств «Ж». Исходя из основ гигиены (а не этики), по которым жизнь должна быть приспособлена к естественным склонностям людей, я выношу эмансипации женщин следующий приговор: «бессмысленность и нелепость стремлений эмансипации заключаются в самом движении и в агитации». Далее таких женщин, у которых нет собственного влечения к эмансипации, покоряет общая волна моды, и они начинают писать, слушать лекции и т. д. Такая агитация смешна: она нередко заставляет серьезно оценивать то, что в доме хозяйке нужно лишь для проявления какого‑либо протеста против мужа или дочке – против матери. Практический вывод может быть лишь один: женщинам с мужскими чертами должно предоставлять свободный доступ ко всему и устранить все препятствия с их пути, так как истинные душевные потребности, всегда остающиеся в соответствии с физическим строением, серьезно толкают их к мужским занятиям. Но беспощадно отвергнуты должны быть партийные течения такого рода, ложное революционирование, все женское движение, которое порождает в столь многих противоестественное, искусственное и в самой основе своей лживое стремление.

Отвергнута должна быть также нелепая фраза о «полном равенстве». Едва ли даже самая мужественная женщина явится обладательницей более чем 5 % «М», которому она обязана всем значением, которое она могла бы приобрести. Многие образованные женщины стараются из отдельных впечатлений от мужчин вынести общие заключения, которые могли бы доказать не только равенство, но и превосходство женского пола над мужским. Но для исследования надо, – как предлагает Дарвин, – брать вершины, а не низы. И в этом случае, как уже было доказано выше, женщинам приходится терпеть настоящее фиаско. Вот о чем должны помнить феминистки.

Мне могут возразить, что движение должно еще расчистить дорогу женщине и что история прошлого ничего не доказывает. Но не следует забывать, что женский вопрос существовал во все времена, хотя в разные эпохи и выступал с различной яркостью. Препятствия, якобы поставленные мужчиной на пути женского образования, страшно преувеличены[4].

Требования эмансипации и в настоящее время исходят не от настоящей женщины, а исключительно от мужественной, которая, говоря от имени женщин вообще, доказывает лишь, что она плохо понимает свою природу, а также не видит мотивов своей деятельности.

Женское движение, как всякое движение в истории, проникнуто убеждением, что оно ново и раньше не существовало. Первые представительницы эмансипации учили, что до сего времени женщина задыхалась во тьме и в оковах и только теперь начинает понимать свои права и требует их. А между тем женский вопрос существовал еще и в древности, и в средние века, и не только как вопрос социальный, но и как духовный. И в самые давние времена женщины боролись за свою духовную эмансипацию творческими произведениями своими, а мужские и женские апологеты женского пола – трудами теоретическими. Таким образом, вера феминисток, что до сих пор у женщин не было удобного случая к духовному развитию, – крайне ошибочна. Слова Якова Буркгардта о Ренессансе: «самая большая похвала великим итальянкам заключалась тогда в мужественности духа их, в мужской душе. Достаточно изучить вполне мужественное поведение большинства женщин героической поэзии, например, у Боярдо и Ариосто, чтобы понять, что здесь имеется в виду вполне определенный идеал. Эпитет «мужественная» – в качестве комплимента крайне двусмысленный в наше время – считался тогда большой честью».

В XVI столетии женщины получили доступ на сцену и появились первые актрисы. «В то время женщину считали способной, наравне с мужчиной, достичь высших ступеней образования». В то же время появляется ряд панегириков женскому полу: Томас Мор требует полного уравнения его с мужским, а Агриппина фон Неттесгейм ставит женщину даже выше мужчины. Однако вся эта эпоха погрузилась в забвение, успехи женского пола погибли, и только

XIX век снова пробудил мечты об этом. Нельзя не обратить внимания на то, что стремление к женской эмансипации появляется в мировой истории через определенные, одинаковые промежутки времени. В X веке, в XV и XVI веках и теперь, в XIX и XX, женщин эмансипированных оказывается больше и движение значительнее, чем в промежуточные эпохи. Строить на этом определенную гипотезу – преждевременно, но можно допустить проявление могучей периодичности, благодаря которой в известные эпохи на свете рождается больше гермафродитов, больше переходных форм, чем в другие периоды времени. Аналогичные явления наблюдаются и у животных.

В соответствии с нашим взглядом это – время меньшего гонохоризма; а то, что в известное время рождается большее число мужественных женщин, чем обычно, с другой стороны требует дополнения: среди мужчин должно появиться в это же время большее число женственных экземпляров.

Это подтверждается блестяще: «сецессионистический вкус», отдающий пальму первенства за красоту женщинам стройным, с плоской грудью и узкими бедрами, основан, быть может, именно на этом факте. Необычайный рост фатовства, а также гомосексуальности находит объяснение только в большой женственности нашего времени. Эстетический и половой вкус современности не без глубоких причин ищет образцов для себя у прерафаэлитов.

Если в органической жизни существуют периоды, подобные колебаниям в жизни отдельных индивидуумов, но простирающиеся на многие поколения, то перед нами раскрывается более широкий взгляд на понимание многих темных пунктов человеческой истории, более ясный, чем те претенциозные «исторические миросозерцания», которые так размножились за последнее время, особенно в области экономического материализма. Вне сомнения, биологические исследования могут дать в будущем массу результатов и для человечества. Применение ее к нашему случаю – лишь попытка.

Если в известный период времени рождается больше гермафродитов, чем в другую эпоху, то можно из этого заключить, что женское движение должно исчезнуть само собой, а затем снова появиться через большой промежуток времени, чтобы потом снова исчезнуть и опять возродиться в определенном ритме. Женщины, склонные к эмансипации, рождаются то в большем, то в меньшем числе.

Здесь, конечно, не говорится об экономических условиях, которые могут заставить вполне женственную, обремененную детьми жену пролетария работать на фабрике или на стройке.

Связь индустриального и промышленного развития с женским вопросом гораздо более шатка, чем это предполагают, в особенности теоретики социал‑демократов. Еще слабее связь между стремлениями к духовной свободе и развитием данных к экономической конкуренции. Хотя Франция и дала трех самых выдающихся женщин, женское движение здесь не пустило глубоких корней. Но ни в одной стране в Европе нет такого количества женщин с самостоятельной промышленно‑торговой деятельностью, как именно здесь. Борьба за материальное существование, таким образом, не имеет ничего общего с борьбой за духовную свободу со стороны определенной группы женщин и поэтому должна быть совершенно разграничена с нею.

То, что предсказывается здесь судьбе женского движения, не заключает в себе ничего радостного и, пожалуй, еще печальнее, чем надежда некоторых авторов, будто прогрессивное развитие человеческого рода идет к полной половой дифференцировке, то есть все ближе придвигается к полному диморфизму.

Последний взгляд неприемлем уже потому, что в царстве животных высшее положение существа в общей системе далеко не всегда связано с возрастающим разделением полов.

Среди некоторых птиц и среди обезьян‑мандрилл встречается больше случаев гонохоризма, чем можно наблюдать с морфологической точки зрения у людей. Если же эта теория указывает на грядущее наступление времени, когда далее потребность в эмансипации у женщины совершенно исчезнет и будут только настоящие мужчины и настоящие женщины, то явления возврата и периодичность деятельности феминисток напоминают труд данаид и предрекают полную безрезультатность этого труда. Такая безрадостная участь – удел женской эмансипации, если последняя будет ставить себе цель лишь в области социальной и в историческом будущем рода и будет считать врагами своими мужчин и их правовые учреждения. При таком взгляде естественнее сформировать армию амазонок, хотя и такая армия исчезла бы сама собой после некоторого промежутка времени. Хорошим уроком может послужить феминисткам полное исчезновение женского движения в эпоху

Ренессанса. За истинное освобождение духа каждому индивидууму необходимо бороться самому. И бороться придется с препятствиями в собственной душе. Самый большой и единственный враг эмансипации женщин – это сама женщина.

Вторая часть нашей книги ставит себе задачу доказать это положение.

Часть вторая Половые типы

Глава I Мужчина и женщина

Путь для исследования истинной противоположности между полами, благодаря нашей теории о типическом мужчине и типической женщине, теперь свободен. В первой части этой книги нами были с некоторой схематичностью рассмотрены реальные половые формы, то есть промежуточные ступени, причем было подчеркнуто намерение придать этому рассмотрению биологическое значение. Теперь, когда человек еще больше, чем раньше, должен стать предметом наблюдения, а психофизиологические изыскания должны уступить место интроспективному анализу, необходимо ограничение при допущении всеобщего принципа половых промежуточных форм. Случаи гермафродитизма среди растений и животных являются прочно установленным фактом. Но гермафродитизм животных, по большей части, представляет собой совмещение в одном индивидууме мужской и женской зародышевых желез, а не взаимное уравнение двух полов. Это скорее существование обоих крайностей, чем нейтральное явление между ними. И все же с психологической точки зрения относительно человека приходится установить, что он во всякий момент неизбежно является или мужчиной, или женщиной. Подтверждение этого мы видим в том, что всякий индивидуум ищет своего дополнения или в «мужчине» вообще, или в «женщине» вообще[5].

Наиболее важен тот факт, который может служить подтверждением однополости, что в отношениях двух гомосексуалистов один из них психически и физически занимает место мужчины, а другой – женщины, и если связь продолжительна, то первый сохраняет свое мужское имя, тогда как другой занимает место женщины и носит женское имя, которое он дает себе сам или получает от другого. В половых отношениях двух лесбиянок, или двух урнингов, всегда одно лицо выполняет роль женщины, а другое – мужчины, и, конечно же, этот факт, представляющийся чрезвычайно значительным, доказывает момент неизбежности взаимоотношений «М» и «Ж». Таким образом, несмотря на все промежуточные половые формы, человек – или мужчина, или женщина. Такая древняя эмпирическая двойственность заключает в себе глубокую истину, которой нельзя пренебречь.

Это – взгляд большой важности, и последствия его могут в будущем оказаться или роковыми, или благодетельными. Вместе с тем такой взгляд устанавливает уже как будто некоторое бытие. Раскрыть сущность этого бытия является задачей нашей дальнейшей работы.

…Это бытие, обнаруживающееся в каждом моменте психического состояния, представляет собой объект характерологии. Характерология – это необходимое дополнение к эмпирической психологии современности, до сих пор, несмотря на свое наименование, почти исключительно рассматривавшей смену ощущения и пестроту мира и забывающей о богатстве человеческого «я». На всеобщую психологию могла бы оказать полезное влияние характерология как теория в целом, слияние всей сложности объекта со сложностью субъекта.

…Абсолютный скептик и абсолютный догматик, если и отличаются друг от друга, то разве только по имени. Тот, кто догматически становится на точку зрения абсолютного феноменализма и полагает, что последний снимает вообще обязанность приводить доказательства, тот, не задумываясь, отвергнет существование бытия, которое принимает характерология и которое совершенно не совпадает с метафизической сущностью.

Два опасных врага сторожат характерологию. Один из них принимает характер за нечто данное и не допускает наряду с художественной и научной разработки характеров. Другой враг сливает реальность и ощущение воедино, на ощущении строит и мир, и человеческое «я», – и для него не существует характера как такового. Но как быть тогда характерологии – науке о характере? «Индивидуальное не поддается изучению», «индивидуум невыразим» – вот мнение тех, кто держит за основу индивидуума, тогда как другие, ушедшие совершенно в науку, не верующие даже в «искусство как орган жизнепонимания», твердят, что науке чуждо всякое понимание характера. Вот какому перекрестному огню подвержено установление характерологии. Невольно страшит опасение, что и ее постигнет судьба ее сестер и что, как физиономика, гадательное искусство и графология, характерология навсегда останется невыполненным обетом.

Следующие главы попытаются дать ответ на этот вопрос. В них будет заключаться исследование бытия, утверждаемое в характерологии, бытия в его простейшем многообразном значении. Отчего этот вопрос связан с психическими различиями полов – выяснится только в конечных результатах моей работы.