Сюрпризы, которые не всегда бывают приятными

Олег Геннадьевич Синицын

Скалолазка

Скалолазка – 1

Текст предоставлен автором http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=119994

«Скалолазка»: Альфа‑книга; 2007

ISBN 978‑5‑93556‑974‑7

Аннотация

Алена Овчинникова, сотрудница московского архива, переводчица с древних языков и скалолазка, приезжает на археологические раскопки в Турцию, где случайно становится обладателем бронзового перстня, указывающего путь к могущественному артефакту древней цивилизации. Некая таинственная организация, возглавляемая человеком по имени Бейкер, всеми силами пытается заполучить бесценный артефакт. Казалось бы, отобрать перстень у девушки легче легкого. Только враг не учел, что у этой русской хватка как слесарные тиски, стальной характер, а желание добиться правды такое невероятное, что она пойдет хоть на край света – через скалы Турции, небоскребы Франкфурта, лабиринты Средиземноморья. Ну а если кто‑то посмеет тронуть ее близких – тому вообще не сносить головы!..

Олег Синицын

Скалолазка

Часть I

Турецкий капкан

Глава 1

Глава 2

Темной ночью на скале

Я похлопала по карманам блузки. Графитовый грифель и калька остались при мне. Грифель, правда, сломался пополам, но сойдет и такой.

Идея, конечно, паршивая. Жаль – другой нет. Если удастся снять надпись и изъять предмет, о котором вскользь упоминал Гродин, у меня будут мощные козыри, с помощью которых я смогу вернуть вещи и документы. Или хотя бы одни документы!

Я усмехнулась. Не хотела лезть на скалу в темноте со снаряжением – теперь придется «голышом».

– Ну что же ты? – сказала я себе. – Еще не поздно вернуться к милым дяденькам и заявить, что готова отправиться на скалу в обмен на паспорт.

Только похоже, что и достав им надпись, вряд ли я уйду от них живой. Значит, выход один. Лезть тайком! Причем успеть нужно до рассвета.

Нет, точно свалюсь. Ни веревки, ни крючьев, ни скальных туфель! Как буду держаться, когда окажусь на месте и примусь копировать текст? Зубами? Есть на свете такие специалисты, но я не из их числа. Федька Быков один раз показал свой рот. Мрак, да и только! Говорил, что однажды соскользнула нога, и он сорвался. Успел челюстями сжать толстую ветку – клыки и резцы раскрошились, словно творог.

Я двинулась по краю лагеря, не выходя на свет. Шум прибоя немного стих. Первым делом нужно найти скалу. Вот и пригодилась фотография, которую прислал Гродин. Нужно вспомнить, как выглядела вершина. Помню, Майкл и Чарльз стояли на «зубце» и приветливо махали руками. Тогда они еще не знали… Впрочем, хватит сопли распускать. Искать, искать и еще раз искать надо!

Зубцы крепостной стены. Чарльз и Майкл стояли на одном из них. Лагерь находился почти на краю, возможно, над той самой скалой. Вскоре я оказалась возле обрыва. Ничего не видно! Ладно, месяц еще не народился. Но ведь и ни одна звездочка не блестит. Темнотища – хоть глаза выколи.

Освещенный лагерь теперь словно вымер. Почти таким я и нашла его, когда приковыляла сюда с огромными баулами. Но впечатление это было обманчивым. Иногда кто‑то из головорезов вдруг появлялся в поле зрения и пересекал лагерь, побрякивая винтовкой. Другие боевики с неразборчивым ворчанием выбирались из палаток, чтобы облегчиться.

Похожие на зубцы камни я нашла сразу. Лагерь слишком близко к ним. Так близко, что какой‑нибудь турок запросто может случайно наткнуться на меня. Нужно перебираться на скалу. Там я буду в большей безопасности.

Спрятавшись за одним из трех валунов‑зубцов, я глянула вниз. Ничего не видно, но пропасть ощущалась по какому‑то тягостному притяжению. Опытные скалолазы умеют «слышать» скалы, чувствуют опасность. Их интуиция позволяет находить трещины и выбоинки, которые не замечает глаз. Я пока научилась «чувствовать» только пропасть.

Свежий морской воздух омывал лицо, слышался шум прибоя. И все! Пропасть – вот она, но совершенно не видно стены. Гладкая она или выщербленная? И где искать надпись?

С самого начала моя задумка граничила с сумасшествием, теперь это представлялось мне очевидностью.

Я стянула юбку, оставшись в блузке и трусиках. Все равно в темноте меня никто не видит, а ползать по скалам в юбке – небезопасно.

Рядом раздались чьи‑то тяжелые шаги. Я вжалась в камень со скомканной юбкой в руке. Сердце снова заколотилось, вырываясь из груди.

Шаги стихли. Я осторожно выдохнула и опять уставилась в непроглядную черноту. Участок скалы не просматривался даже в метре от меня. Как я полезу без страховки?

Все это очень‑очень отрицательно!

Однако делать нечего. И я, словно слепой котенок, вообразивший себя пантерой, начала спускаться вниз, шаря и нащупывая зацепы, карнизы и щели.

Никогда не ползала без скальных туфель. Теперь вот пришлось. Впечатление – отвратительное. Нога не имеет упора и постоянно скользит, в трещине ее не заклинишь. Ужас!

Когда прошла метра четыре, вспомнила еще об одной детали. В сумке остались скалолазные перчатки. У меня нежная кожа, поэтому пальцы быстро стираются до крови. Приходится их перематывать лейкопластырем. Как же больно его потом отдирать! А еще, бывает, нужно в расщелине заклинить ладонь или кулак. В общем, достается рукам. А перчаточки от «Баск»… Долго я вокруг них ходила, облизывалась. Наконец, выкроила сто пятьдесят долларов и купила. Только один раз в них на скале и была. Наслаждение неземное! Мягкие, но прочные – нужно еще постараться, чтобы износить их до дыр. Сделаны из тонкой спецткани – выступы и трещины чувствуются, словно собственной кожей, а рука не потеет и не скользит… И это чудо осталось в сумке! Наверняка какой‑нибудь турок натянет мои перчатки, чтобы рулить пыльным джипом, или раздерет со злости. Обидно до слез.

Вот так без перчаток, в полной темноте, под шум прибоя я спускалась вниз. Скала все‑таки оказалась не очень трудной, но не стоило расслабляться. Риск сорваться в темноте в несколько раз выше, чем днем. Периодически останавливалась, доставала фонарик и освещала стену на пару метров в разные стороны. Не знаю, сколько я прошла, но на текст не было даже намека.

Вскоре мной овладела паника. Нет хуже, когда на вертикали начинаешь паниковать, но представьте себя на моем месте! Сколько еще до основания скалы и где теперь вершина, знает только Господь, да и тот в такой темнотище вряд ли чего видит… Ни одного серьезного выступа, чтобы отдохнуть всем телом. Сначала одну руку освободишь, потом другую… Постоишь немного, давая отдых ногам… И сколько это может продолжаться? Я обычно на технику тренируюсь, а не на выносливость, потому что ползаю днем и вижу путь. А здесь?

На одной из остановок обнаружила, что ступила на длинный карниз. Узкий, он появлялся из темноты и в темноту уходил. Мой крошечный фонарик не позволял видеть куда. Обрадовала мысль, что карниз явно не был естественным скальным образованием, а являлся творением рук человеческих. Покрытый трещинами, в некоторых местах сколотый и обвалившийся, он составлял часть архитектурного рельефа, вырубленного в стене. Под ним виднелась полоса наподобие фриза в древнегреческих храмах. Выделялись едва заметные стебли и лилии. Чисто коринфский стиль!

Глядя на этот карниз, призрачно проступающий в свете фонаря, я напрочь забыла все страхи и сомнения. Любая древность, тем более выполненная искусным мастером, завораживает. Она напоминает утерянное в глубине веков волшебство.

Не представляю, сколько прошло времени. Надеюсь, что наскальный текст где‑то рядом. Пальцы невыносимо ломит, а ступни готовы вспыхнуть и осыпаться пеплом. Путь есть, вот только в какую сторону двигаться?

Решила идти вправо. Почему – и сама не знаю. Решила – и все!

Карниз оказался очень ненадежным. Едва сделала несколько шагов, как он начал рушиться. Я замерла, вцепившись в трещины и повиснув на одних пальцах. Как бы стук падающих камней не привлек внимание головорезов из лагеря. К счастью, ничего не услышала даже я – все перекрывал шум прибоя.

Отфыркиваясь от песка, метра три преодолела на руках – под ногами опоры не было. Дальше карниз был покрепче: хотя его край и осыпался, но остаток составлял ширину в половину ступни и надежно прирос к скале.

Через двадцать шагов под карнизом обозначилась вереница полустертых рисунков. Они‑то мне и нужны!

Я спустилась с карниза, пользуясь трещинами, которые образовались прямо в череде рельефных выступов. Чуть ниже обнаружилась площадка, достаточная по размеру, чтобы встать на нее обеими ногами. Наконец отдохну!

Осторожно проверила надежность площадки и встала на нее, затем расслаблялась несколько минут. Когда дыхание успокоилось, а пальцы на руках удалось распрямить, посветила вниз. Конца стене не видно. Кажется, площадка – это остатки лестницы, которая вела к рисункам от подножия скалы, где находится усыпальница Великого Сказителя. О ней рассказывал Гродин.

Что ж, пора осмотреть рисунки. Я посветила на стену перед собой.

Однако плодовитым был древний покойник! Эллины запечатлели на стене сразу несколько его легенд. Я насчитала восемь рельефных рисунков, которые располагались над площадкой полукругом. Каждый отражал эпизод отдельной легенды. Едва заметные строчки вписаны в свободные места рельефов – где‑то в основание изображенной горы, где‑то в искусно выдолбленные небеса. На одном рисунке текст приютился на борту парусника.

Вот тебе и на! Тут на месяц работы, чтобы скопировать все. А у меня времени – только до рассвета. Да и кусок кальки не так велик. Хватит лишь на одно изображение с текстом… Какая же из легенд интересует мистера Лопоухого?

В тусклом свете фонаря я попыталась прочитать некоторые строки и ничего не поняла. Мешали тени; к тому же многие буквы стерли влага, ветер и время. Читать такой текст нужно без спешки, в уютном кабинете, при хорошем освещении, кропотливо восстанавливая букву за буквой, слово за словом – по морфологии, по смыслу.

Так какая же из легенд? Господи, неужели все напрасно! Этот трудный путь, проделанный по темной скале, сбитые в кровь пальцы… Неизвестно еще, как я выберусь отсюда…

Нужно определить легенду по рисункам. Но они такие разные!

– Хочу домой! – простонала я.

Вот бы все это оказалось кошмарным сном! И скала, и бандиты там, наверху… А может, я уснула в самолете? Сейчас открою глаза, улыбнусь бортпроводнице, трясущей меня за плечо, заберу сумки, а у выхода меня встретит Чарльз…

Вот фантазерка! Я прикоснулась губами к сбитой костяшке на указательном пальце. Сладковатый привкус крови вернул к реальности. Не хватало еще забыться и свалиться вниз. Страховки‑то нет.

Помечтала и хватит. Теперь нужно сконцентрироваться и сосредоточиться. Так которая из легенд? Вот рисунок великой битвы. Множество солдат, мечи вскинуты вверх, стрелы перепахивают небо… Вот рисунок какого‑то путешествия. Бородатый до невозможности герой, стоящий на носу парусной галеры, устремил взор в далекий горизонт… Другие рисунки… Мой взгляд приковал самый верхний, прямо над головой. Он был самым простым из всех, но почему‑то приглянулся мне.

Множество людей стоят на площади. Их головы повернуты в одну сторону. Непонятно, куда они смотрят. Смотреть они должны бы вверх.

Там, над их головами, раскинув в стороны руки, парит юноша. У него странное, вытянутое лицо. Большие, пронзительные глаза…

Почему я обратила внимание именно на этот рельеф? Сама не знаю… Великие битвы и дальние походы не тронули мое сердце, а тот простой рисунок отчего‑то взволновал. Можете назвать меня мечтательницей. Любая женщина страдает такой слабостью. Вот я и решила, что этот древнегреческий Питер Пен и понадобился господину Бейкеру…

Времени на размышления не оставалось. Вся надежда на чутье. Зажав в зубах фонарик, я достала хрустящую кальку, приложила к стене и стала затушевывать поверхность обломком графитового стержня. Рельефный рисунок и остатки текста негативом переносились на нее. Эх, сделать бы еще парочку снимков, но мой «Олимпус» тоже в сумке. Достанется какому‑нибудь вороватому турку, как и остальные вещи. А ведь фотоаппарат‑то казенный. Он на мне записан, в случае утери платить за него придется. А это несколько месячных зарплат! Ну и втянул меня Гродин в историю! Впрочем, ему сейчас тяжелее, чем мне. Я хоть на свободе, а он… Даже думать не хочется.

Я замерла.

Ведь Лопоухий сделает все, лишь бы получить эту кальку. Значит, я могу потребовать с него и мои вещи, и фотоаппарат, и освобождение Гродина с Чарльзом! Только как бы это устроить? Спрятать кальку, потом явиться в лагерь и потребовать выполнения моих условий?

Ерунда!

Меня схватят, будут пытать, и под пыткой я расскажу, где спрятала копию… Дурной план. К тому же бандиты сами утром спустятся и снимут надпись… Но на это необходимо время, которого у мистера Лопоухого нет. А я – тут как тут. Хотите быстро – верните вещи и освободите археологов. Вот!

Грифель неожиданно разорвал кальку и провалился в какую‑то полость. Ну вот, испортила копию! Ее, конечно, не в музей и не на выставку, но все‑таки…

Пришлось отнять листок от скалы. В середине рельефа я с удивлением обнаружила открывшуюся полость. Словно толпа людей на нем расступилась. На самом деле изображение пары человек провалилось куда‑то вглубь, открыв щель.

Интересно, это что – тайник? Когда я водила грифелем по рисунку, то случайно нажала потайную кнопку, и тайник открылся? Удивительно…

Я сунула в щель пальцы и нащупала там какой‑то предмет. Поддела его и вытащила на свет.

Кольцо. Я сдула с него пыль.

Это был бронзовый перстень, покрытый узорами. Его украшал некрупный кусок стекла. Скорее всего – недрагоценный камень, потому как не искрился на свету; впрочем, я в камнях не разбираюсь. Мой бывший супруг, еще когда мы жили вместе, подарил мне на юбилей кольцо с бриллиантом. В четверть карата, что ли. Я «тот брилик» через лупу разглядывала. Интересно… Все‑таки настоящий бриллиант – пусть и маленький. Так вот, он искрился, а этот – нет.

В отверстие перстня пролезали сразу два моих пальца. Какой же гигант его надевал?

Перстень я прицепила к цепочке на шее, вместе с серебряным крестиком, который носил еще мой прадед. Александр Баль до революции был в Санкт‑Петербурге известным естествоиспытателем. Позже наша семья перебралась в Москву. Впрочем, сейчас не до разбора семейных преданий…

Я вернула кальку на рельеф. Осталось скопировать около четверти текста. Грифель слишком мягкий, сильно затушевывает. Как бы не испортить всю работу. Нужно было взять третий номер, а я выбрала второй.

– Если не нравится, беги за третьим номером, – посоветовала я себе.

– Ага. Побежала! – ответила себе же не без сарказма.

Единственный способ избавиться от одиночества – разговаривать с собой. Правда, увлекаться этим нельзя, так и до шизофрении договориться можно.

Сверху раздался тихий скрежет, и мне на голову посыпались мелкие камушки.

– Ну что еще! – занятая работой, недовольно пробурчала я.

Господи! Совсем забыла, что наверху целый лагерь, набитый жгучими брюнетами!

Я подняла голову. В глаза ударил мощный луч прожектора. Рот мой раскрылся от неожиданности, и фонарик, зажатый в зубах, полетел вниз. Прощай, мой верный друг.

– Вон она! – раздался сверху крик.

Незадача! Видимо, копировку придется остановить. Я сложила кальку и спрятала в кармашек перепачканной блузки. И сделала это вовремя, потому как рядом просвистела пуля.

– Хватит стрелять! – с вызовом закричала я.

– Ты чего там делаешь, мартышка? – Голос Лопоухого. Мистера Бейкера недолгожданного.

Как они нашли‑то меня? Я вела себя, словно мышка Спускалась очень осторожно. Ни звука, ни шороха. Откуда они узнали, что я здесь?

Черт!

Я же им указатель оставила. Почти плакат: «Я полезла снимать текст. Найдете меня на скале».

Эх, полжизни за… юбку! Которая там, возле камня брошена… Вот и попалась… крошка.

– Я скопировала текст! – громко выкрикнула вверх.

Лопоухий некоторое время молчал. Потом прорычал:

– Поднимайся!

– Нет! – Ничего не видно из‑за проклятого прожектора, свет которого бьет по глазам. – Мне обратно не влезть!

Я не лгала. На самом деле не знала, смогу ли подняться. Сбитые пальцы жгло, словно кипятком, мышцы одеревенели, а сама я порядком окоченела.

– Мы тебе сейчас скинем веревку!

– Нет! – ответила я. – Спущусь вниз!

– Дождись веревки!

Как будто не расслышав, я начала слезать с площадки.

– Стой, мартышка! – заорал Лопоухий. – Не смей сходить с места!

Но я уже с него сошла и нащупывала пальцами ног уступы под собой. Сколько до земли? Шум моря раздавался где‑то рядом.

Раздался выстрел.

Еще один.

И еще.

Пули взвизгивали, ударяясь о камни, и рикошетили в темноту. Что‑то горячее обожгло щеку. Вдруг показалось, что как будто кусок свинца разворотил мне половину челюсти (как же теперь щеки пудрить!), но это был лишь раскаленный осколок камня, выбитый пулей.

Страшно, аж жуть! А еще и грохнуться в пропасть можно от испуга!

Наконец спряталась под площадку – какое‑никакое, а все же укрытие.

Выстрелы прекратились. Закончились патроны? Это было бы весьма кстати!

Прожектор продолжал поливать скалу желтоватым светом. Наверху притихли. Интересно, чего они затаились?

И тут я поняла.

Гродин говорил, что древнегреческий Великий Сказитель захоронен у подножия скалы. Если лагерь расположен наверху, то вниз должен вести какой‑то спуск… Иначе как бы Гродин проводил раскопки?

Я покрылась холодным потом.

Мистер Бейкер и его банда сейчас спустятся, и я окажусь в западне!

– Ох!

Нужно как можно скорее что‑то предпринять, пока эти нелюди не опередили меня.

И я полезла. Вернее, заскользила вниз так проворно, что на чемпионатах мира могла бы поспорить с француженками, которые частенько занимают там первые места. Еще бы! Они борются за ступеньку с циферкой один и за железки, собирающие потом пыль в шкафу, а у меня на кону собственная жизнь!

И откуда только силы взялись? Пальцы обрели гибкость и уверенность, как у профессионального пианиста, сама я себя чувствовала свеженькой, словно спала целые сутки и потом приняла душ. Вот что с человеком адреналин делает!

Ноги уперлись в твердую поверхность настолько неожиданно, что я потеряла равновесие и свалилась на спину.

Ух ты! Я внизу! Не могу поверить!

Нельзя медлить. Попыталась вскочить, но ноги, надежно державшие меня на скале, вдруг сделались деревянными.

Принялась лихорадочно растирать эти две глупые, бессовестные коряги! Я, Алена Овчинникова‑Баль, преодолела метров сто по отвесной скале без страховки, и вдруг такое недоразумение, когда почти все трудности позади!

Легкий озноб тронул ступни, тысячи иголок пронзили икры и бедра. Я даже вскрикнула, почувствовав боль. Кажется, онемение прошло. Я двинула ногой, и она подчинилась.

Бежать!

Вокруг темнели какие‑то развалины. Когда я из них выбралась, то поняла, что это и есть гробница Великого Сказителя, которую раскапывал профессор Гродин. Я бы задержалась, чтобы осмотреть все. Но, пожалуй, лучше в другой раз…

Соскочила с последней плиты, ноги окутал песок. Какое блаженство! До сих пор мои бедные ноженьки ступали только по камням и щебню, застревали в щелях и трещинах!… Песочек… Интересно, какого он цвета? Говорят, здесь белый песок. А впрочем, все равно!

И я понеслась по пляжу прочь от места упокоения древнегреческого сказочника.

Глава 3

Любительница археологии

Бежала до тех пор, пока совсем не запыхалась. Тогда только остановилась и прислушалась.

Не слышно ни криков, ни рева двигателей. Только шум прибоя. Спустились ли турки со скалы? Наверное, ищут‑рыщут меня. Погоня, если она и была, отстала. По следам на песке меня, может, и найдут, но только когда светать начнет. К тому времени надеюсь быть отсюда далеко.

Впрочем… Я же собиралась обменять скопированный текст на пленных археологов и свои вещи. Правда, текст неполный. Зато у меня имеется перстень! Уверена, что он безумно дорог мистеру Бейкеру, лопоухому черту.

Вернуться к лагерю? Чтобы сделать это, нужно обратно подняться на сотню метров.

Я задрала голову. Черный массив прибрежных скал выделялся на фоне темного неба. Нет, скалолазанием заниматься мне сейчас не хочется. Пальцы зверски болят… Вот если бы найти тропинку, которая ведет наверх!

Пройдусь‑ка, пожалуй, по пляжу.

Когда начало светать, выяснилось, что скалы стали более пологими. Краешек солнца появился над морем, и я наконец наткнулась на дорожку между скал.

Тропинка извивалась в россыпях валунов, и вскоре море исчезло за ними. Я надеялась выйти к скалистому обрыву, как возле Гюзельнака, но протоптанная дорожка уводила все дальше и дальше. Если свернуть с нее, то придется прыгать по этим валунам, а я и так еле ноги волочу. Ладно, куда‑нибудь все равно выйду.

Так я и заблудилась. Поняла это, когда скалистые россыпи закончились, а горизонт закрыли горы и горные отроги. Даже не могла понять, в какой стороне осталось море. Кругом – холмистые луга, редкие сосны, возделанные поля…

Осмотрев себя, устыдилась своего внешнего вида. Все‑таки разгуливать без юбки не очень прилично. А современные женские трусики и не трусики вовсе, а так – видимость одна. Ночью еще куда ни шло, но днем… Надо бы чем‑то прикрыть бедра. Неожиданное решение созрело на капустном поле.

Минут пять я стояла, задумчиво глядя на пугало, точнее, на его драные шаровары. Затем, вздохнув, стащила их.

Натягивая огромные, пахнущие псиной штаны, я ощущала угрызения совести. Впервые в жизни взяла чужую вещь. Мой дедушка учил, что, начав с малого, в дальнейшем воровская жизнь засасывает как водоворот. Я представила себя в камере, где девки‑уголовницы делятся историями: «Ты с чего начала, а ты с чего?» Я опущу ресницы, всхлипну и тихо отвечу, что начала с ограбления огородного пугала…

Чтобы штаны не так бросались в глаза, я выправила наружу бывшую когда‑то белой блузку. Смешно, конечно, каждый поймет, что я за птица, только глянув на мои босые ноги.

Я отчаянно пыталась выбраться к морю, чтобы найти лагерь. Но вместо этого около шести утра набрела на селение.

На пологом склоне в окружении невысоких сосен и тополей выстроились рядами несколько десятков глинобитных домиков. Дорога, на которую я вышла, была проселочной. Вряд ли здесь благополучно процветает цивилизация. Хотя… откуда‑то с гор к селению тянулись нити проводов.

Планы меняются. Все равно мне не найти лагерь. Быть может, в селении отыщется телефон, чтобы вызвать полицию?

А нет ли полиции прямо тут, на месте?

Я еще раз оглядела жалкие домики на горном склоне и пришла к выводу, что вряд ли сюда поставят полицейский пост.

Шла, стараясь не выходить на середину улицы. Пряталась в тени высоких кипарисовых кустов. Вдруг тут живут исламские радикалы? Увидят женщину без паранджи и засекут розгами до смерти. Я не очень похожа на турчанку – пусть волосы и черные – да кто будет разбираться?

Где же найти телефон?

За перекрестком увидела здание из серого камня. У дверей висела табличка, но слишком далеко – надпись не разобрать. Я пересекла дорогу, на которой отпечатались в пыли следы копыт и колесной повозки. Вот такая здесь цивилизация, значит. Полиции уж точно нет. Но телефон должен быть. Раз есть провода.

Турецкий я знаю плохо, однако разобрала на табличке слово: «Музей…» Громко постучала в дверь, и от моих ударов она распахнулась. Оказывается, была не заперта. Хорошо люди живут, ничего не боятся. Завидую такому быту. Вот выйду на пенсию и уеду из душной Москвы. Поселюсь в захолустье. Буду пасти коз, выращивать огурцы в парниках. И двери на ночь не стану запирать…

Я вошла внутрь.

– А ну пошла прочь, оборванка! – раздался откуда‑то низкий женский голос.

Наверное, эта женщина – сторож. А может быть, смотрительница музея, которая здесь живет?

В комнате было темно, но я разглядела стеллажи и склеенную доисторическую керамику на них. Повернув голову, увидела свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа.

Представляете меня, да? Чумазая, черноволосая девчонка. Штаны – словно колокола, на колене заплата. Из‑под штанов выглядывают босые побитые ноги. Самая настоящая бродяжка.

– Ты слышала меня? – грозно воскликнула женщина. – Иди прочь!

– Меня… ограбили… – с трудом произнесла я. Губы пересохли и, кажется, раздулись. Последний раз я утоляла жажду великолепным красным «Шардоне» из запасов Гродина, но это было семь часов назад! – Помогите мне… пожалуйста…

Вот беда! Больше ничего не могу вспомнить. Турецкий… Я его не изучала специально. Так, нахваталась слов на улице. Он образовался из смеси наречий тюркских племен, обитавших в Анатолии, а старотюркский язык я не знаю. У нас Верочка Шаброва по нему специалист.

– Иди вон! Придумай что‑нибудь получше, оборванка! У меня нет для тебя милостыни!

От безысходности я заговорила на английском. А что делать, если тебя не понимают?!

– Простите, со мной произошло несчастье! Я – гражданка России. Я ученый, специалист по древним языкам. Меня ограбили. Лишили денег и паспорта… – Тут я взмолилась чуть не до слез: – Помогите, пожалуйста!

Женщина напряженно молчала. Я видела половину ее лица из‑за шкафа. Пожилая, в платке, с суровой складкой губ. И взгляд… слишком недоверчивый, чтобы она вняла моим мольбам.

Я заговорила на французском. Потом по‑немецки. Когда собралась перейти на иврит, она оборвала меня:

– Ты в самом деле специалист по языкам? – спросила женщина на ломаном английском.

– Да! – Я радостно закивала.

– Это можно проверить.

– Проверить? – удивилась я.

Постоять полчаса под душем, а потом завалиться на первый же топчан и выспаться – вот что занимало мои мысли. Но о том, чтобы переводить, скажем, со скифского – я думала меньше всего.

Женщина вышла из‑за шкафа. На голове повязан светлый платок, украшенный рисунком оливковой ветви. Темное платье с неброским национальным узором. Лицо суровое, неприветливое. Женщина напомнила мою школьную учительницу математики, которую мальчишки прозвали «Иван Грозный».

Она поманила меня согнутым пальцем, и я двинулась следом за ней. Свет в комнатах не горел, экспонаты на стеллажах озарялись солнечными лучами, робко пробивающимися сквозь небольшие окна. Здесь находились и фрагменты лидийских статуэток, и греческие амфоры, заботливо склеенные из осколков, и обломки изъеденного ржавчиной персидского оружия…

Женщина подвела меня к столу и зажгла лампаду, от которой потянуло едким масляным запахом. Интересно, зачем столько проводов идет к селению, если электричества все равно нет?

На столе лежала глиняная табличка с клинописным текстом. Я наклонилась очень низко. Близорукость со студенческих лет – мне нелегко давались знания. Мои очки остались в баулах. Как и перчатки «Баск», как и помада «Хелена Рубинштейн» с духами «Нивея»…

Пятый или шестой век до нашей эры. Текст на древнеперсидском. Я его знаю, но словарь бы не помешал.

– «…покрытые дивной зеленью горы, – начала я. – Его реки кристальны, а леса полны зверя и птицы. Море…» Тут двоякое прочтение. Либо «встречает ласково», либо «встречает бережно… войско царя царей, владыки всех людей от восхода до заката…»

Я подняла глаза на женщину и увидела, что она записывает мои слова.

– Что вы делаете?

– Пятнадцать лет эта находка оставалась непереведенной, – ответила женщина. – Говорили, что в Измире, в музее истории есть специалист по древним языкам, но до Измира мне не добраться…

Я отошла от стола, нерешительно глядя на женщину. А она продолжала:

– Этот текст описывает наш край. Таким его увидел персидский царь Дарий, когда пришел покорять греческие владения. Он был поражен красотой этих мест и оставил свои помыслы.

– Вы содержите музей?

– Это история нашего селения. Я собирала ее по крупицам в каменоломнях и скалах, подбирала экспонаты на свалках. Знаете, иногда люди думают, что выбрасывают рухлядь. А ведь она оказывается исключительно древней.

– Какой вы заканчивали университет?

– О нет, – скупо улыбнулась женщина. – Крестьянам это не дано.

– Значит, вы – археолог‑самоучка?

– Наверное, любитель. Мне стоило огромных трудов собрать эту коллекцию. Жаль только, что туристы к нам почти не забредают… Спасибо вам за перевод.

– Я действительно лингвист.

– Я верю, – ответила женщина. – С вами случилась беда?

– Мне нужен телефон. У вас в селении найдется телефон?

– Он есть. Только не работает вот уже неделю – где‑то случился обрыв. Нужно сообщить на станцию, но никто в город не ездил последние дни.

– Как все отрицательно! – сказала я и закусила ноготь. Наверное, отгрызла бы, но у меня, как у медсестры, ногти короткие. На склоне длинные ногти обломаются после первых десяти метров прохода.

– А имеется у вас какая‑нибудь служба правопорядка?

– Имеется, – ответила женщина, и я облегченно вздохнула. – Хасан Айнул. Скоро будет сорок пять лет, как он наш единственный полицейский. А еще он пчеловод. Его мед самый лучший в округе.

Сорок пять лет на службе! Даже не хочу думать, каков возраст этого знатного пчеловода. Вряд ли старикан справится с бандой головорезов Бейкера.

К дому‑музею примыкал сарай, в котором и жила женщина. Она обработала йодом мои пальцы и вскипятила воду для мытья. В тесной кадке с горячей водой я незаметно уснула. Проснулась оттого, что женщина трясла меня за плечо.

– На улице появились какие‑то люди с оружием, – сообщила она.

Я тут же вскочила. Нельзя было задерживаться у доброй турчанки. Наступило утро, и люди Бейкера двинулись по следам моих босых ступней. Естественно, следы привели в селение. Вот дурная голова! Кто? Я, конечно.

– Я долго спала?

– Минут десять.

Чувствовалось, что недолго. Меня шатало, в ногах гирями перекатывалась усталость, голова тупая – мысли двигались с изяществом бульдозера. Чашечка крепкого кофе, может быть, привела бы меня в порядок, но нет времени на это.

Женщина сунула мне в руки темный халат с цветочками, свой платок с оливковой ветвью и простенькие туфли. Я быстро оделась, глянула на себя в зеркало. Ну, турчанка, ей‑богу! Сфотографироваться бы на память, да некогда и фотоаппарата нет.

В дверь дома‑музея внезапно забарабанили так, что сердце подпрыгнуло в груди. Хорошо, что мы находились в пристройке, которую не заметно с улицы. Я спешно надела на шею цепочку с тяжелым перстнем, сунула в платок кальку.

– Пойдем быстрее! – сказала женщина.

Мы незаметно покинули сарай и скрылись в зелени кустов. Краем глаза я заметила яркий оранжевый джип с открытым верхом, остановившийся посредине дороги. На его борту красовались нарисованные языки пламени. Лопоухий мерзавец сидел на месте водителя, скрывая глаза за черными круглыми очками, как у слепого.

Пригнувшись, мы побежали к деревьям на заднем дворе. За вереницей низких густых сосен, иголки которых были размером с палец, нас ожидал ишак. Привязанный к дереву, он грустно посмотрел на меня.

– Садитесь! – сказала турчанка, водружая на спину животного пару сумок, связанных за ручки. – Он знает путь. Горная тропинка ведет через перевал. За ним – дорога к городу Секе. Эти мордовороты – не местные. Им неведомы потайные тропы.

– Даже не знаю, как вас благодарить.

– Все в порядке. Переведя текст, вы очень помогли мне.

– А как же ишак?

– Когда вы слезете с него, вернется обратно. Он старенький, но очень умный.

– Спасибо вам! – Я произнесла это от всего сердца. – Спасибо огромное!

– Торопитесь!

* * *

Никогда не ездила на ишаке. Кто не знает – это такое животное, раза в два меньше кобылы. Когда сидишь на нем, ноги волочатся по земле. Мои, по крайней мере, волочились.

Скоро мы скрылись в скалах. Ишак медленно взбирался в гору по знакомой только ему тропинке, и я доверилась бессловесному животному. В Святом Писании обычно говорят – «тварь», что‑то вроде «каждой твари по паре», но у меня язык не поворачивался так назвать моего проводника.

Селение сначала виднелось за валунами, а потом пропало, оставшись внизу. Некоторое время я смотрела на тропинку, голова раскачивалась из стороны в сторону. Потом вспомнила о сумках, сунула в одну из них руку и вытащила на свет холодную лепешку и пару апельсинов. Со стоном я вгрызлась в апельсин, сладкий сок брызнул в стороны.

Насытившись до приятной тяжести в животе, я некоторое время смотрела на тропу. Потом от мерного покачивания меня сморило. Сон накатился, обхватил, закружил…

Когда я очнулась, то обнаружила перед собой огромное око с серым выцветшим зрачком. Око моргнуло, и я едва не взвизгнула. Но потом обнаружила, что лежу на осле, преданно обхватив его щетинистую шею руками, словно шею любимого.

Осел не двигался. Я удивленно подняла голову.

Мы стояли на пустынной дороге, петляющей по склонам. Вдалеке виднелся город. Позади высилась гора, с которой мы, по‑видимому, спустились. Тропинка закончилась, и ишак терпеливо ждал, когда я соизволю проснуться.

Я слезла с животного и с трудом разогнула поясницу. Над головой сияло жаркое солнце. Неужели полдень? Сколько же я проспала? Часа три, не меньше.

Ишак вопросительно смотрел на меня.

– Ну все, иди! – сказала я ему, махнув рукой. – До города доберусь сама.

Ишак не двигался.

– Что же ты? Давай, иди назад. Тебя хозяйка ждет.

Ишак продолжал стоять на месте, проявляя истинно ослиное упрямство и полностью игнорируя мои слова! Ах да – на нем осталась пара сумок с продуктами. Я пожала плечами и сняла их. Как только спина освободилась, ишак развернулся и, цокая копытами, направился к едва заметной тропинке, ведущей в гору.

Я усмехнулась и водрузила сумки на плечо. Тяжело, но и не такое таскала. Например, рюкзак со снаряжением, когда шла на скалу. Или те же баулы вчерашние, в которых остались все мои вещи…

Через тридцать минут я прошла мимо таблички «Секе» и вскоре оказалась в городе. В общем, не такой большой, как Измир, хотя я и Измир толком не видела. А этот – совсем маленький городишко. Дома низкие, в основном не больше двух этажей. На фоне гор возвышались острые пики минаретов, а на здании под ними пламенела реклама «Мальборо» и «Кока‑колы». И что американцы делают с миром!

На улицах гомонили люди, гудели автомобили, иногда раздавался резкий рев ишаков. На меня никто не обращал внимания. Возле лавки, торгующей пряностями, я заметила полицейского. Своим огромным брюхом он едва не смахнул с прилавка чашечки с корицей. А лицо у него – ну, типичный азербайджанец! Такой же надменный и важный.

– Простите, мистер… – Я сразу заговорила на английском: – …со мной случилось несчастье. Я – гражданка России, меня ограбили.

Он повернулся ко мне недовольно, в руках дымилась чашка чая.

– Зачем по‑чюжёму говоришь, раз из России? – писклявым голосом откликнулся он по‑русски. – Ну, что у тебя слючилось, что?

Я смотрела на него дикими глазами. Ожидала чего угодно в этой стране, но только не полицейского, который разговаривает, словно продавец абрикосов с рынка возле моего дома в Москве.

– Ну, чего уставилась? – продолжил он, всем видом показывая, что я ему мешаю. – Из Азербайджана я. Ну что, что тебе нюжно?

– Меня зовут Алена Овчинникова. Я из лагеря археологов на побережье. Хочу сообщить, что его захватили бандиты. Мне удалось бежать, но в заложниках остались двое граждан Великобритании.

По мере того как я говорила, глаза бывшего соотечественника округлялись. Удивительно, что моя история так его поразила!

Мой собеседник вернул чай на прилавок, продолжая пожирать меня глазами.

– Не знаю, там ли еще бандиты, но лучше поспешить. – Я перевела дух. Говори<