О том, как заботиться о своей душе

Я хотел побеседовать сегодня с вами, братья и сестры, о том, как заботиться о своей душе. В наше время существует огромное количество различных учений о так называемом здоровом образе жизни. Можно найти массу книг и статей о том, в чем нуждается организм человека, для того чтобы функционировать полноценно. В них содержатся советы относительно того, чем должно питаться, сколько времени нужно спать, какое время необходимо уделять тем или иным физическим занятиям, и многие другие опытом проверенные вещи, которые действительно помогают человеку быть здоровым, хорошо работать и радовать тех людей, которые находятся с ним рядом.

Гораздо меньше современный человек заботится о своей душе. И, как это ни странно, о ней не печется не только современный человек неверующий, но гораздо меньше, чем необходимо, печется и воцерковленный человек. Почему? Потому, что мы как‑то обычно не воспринимаем свою душу как то, что требует отдельной заботы. Собственно говоря, наша душа, можно сказать, это и есть мы сами. Но, с другой стороны, преподобный Макарий Египетский дает душе такое определение. Он говорит, что душа – это «тварь умная, исполненная лепоты, великая и чудная, прекрасное подобие и образ Божий»[6]. И вот эту «тварь умную» мы обязательно должны держать в тех условиях, которые способствуют ее развитию, которые помогают ей жить и развиваться и ни в коем случае ее не убивают.

Как я уже сказал, первая причина того, что нашей душе бывает плохо, – это то, что мы просто о ней не заботимся, о ней не печемся. Ну а когда бывает плохо нашей душе, разве может быть нам самим хорошо? От этого бываем мы в подавленном состоянии, от этого унываем, от этого испытываем какую‑то страшную неудовлетворенность. И зачастую никто не объясняет нам, что необходимо точно так же, как мы стремимся вести здоровый образ жизни физически, стремиться к здоровому образу жизни и для своей души. В данный момент я говорю о людях верующих – это в первую очередь касается нас с вами.

Мы знаем, из чего состоит церковная жизнь, вроде бы знаем, что есть духовная жизнь, и некоторые из нас даже читали книгу о том, как на эту духовную жизнь настроиться[7]. Но нельзя сказать, что каждый из нас при этом представляет учение о правильной жизни души как некую законченную систему. Об этом я и хотел бы немного поговорить, а в остальном каждый для себя может уже сам эту «систему» доработать и довести до того совершенства, которое позволит ему ею правильно пользоваться.

Прежде всего, если говорить о самых простых вещах, мы часто сталкиваемся с тем, что даже человек уже взрослый, интеллектуально развитый, являющийся профессионалом в той области, в которой он работает, может обладать совершенно неразвитой душой. Что значит «неразвитой»? Дело в том, что когда воспитывается ребенок, очень важно, чтобы родители не только читали ему умные книги и заботились, чтобы он хорошо формировался в интеллектуальном плане, но и учили его состраданию, любви, мужеству, верности и множеству других качеств, без которых полноценная жизнь человека невозможна. Кроме того, начиная с детских лет, мы часто сталкиваемся с проблемой нравственного выбора – выбора как ничто другое формирующего нашу душу. Но в действительности бывает так, что говоришь о чем‑то со сложившимся, пришедшим в храм человеком и понимаешь, что он не знает элементарных вещей. Каких, например? Таких, как обязанность помочь бабушке перейти дорогу или беременной женщине выйти из транспорта! А это как раз и свидетельствует о неразвитости души, потому что один человек в такой ситуации безразлично наблюдает за неуверенными действиями и этой бабушки, и этой женщины: ему невдомек им помочь, а другой тут же бросается им помочь, и для него само собой разумеется, что раз в его помощи нуждаются, – значит, он должен ее оказать.

И это нечто большее, чем пресловутый уровень культуры, и даже нечто от него подчас не зависящее. Мне лично приходилось неоднократно видеть такие примеры, когда человек приезжал, скажем, поступать в семинарию откуда‑то из сельской местности, где, кроме как ухаживать за скотиной и работать по дому, больше ничего не мог. Он ничего не успел в своей жизни прочитать, мог перепутать Ростроповича с Шостаковичем, но при этом у него оказывалась столь удивительно развитая душа и такая богатая душевная жизнь, что людям, которые прочитали сотни книг, за ним было не угнаться.

Это то, что касается развития души в общем. Если же говорить о христианском понимании души, то, безусловно, главная ее потребность – это общение с Тем, Чьим образом и подобием она является, потому что ничто другое сделать ее по‑настоящему счастливой не может. Ничто, собственно говоря, не может дать ей жизни как таковой. Все мы, по слову преподобного Иоанна Дамаскина, являемся отражением Божественного совершенства в этом мире. Святитель Игнатий (Брянчанинов) сравнивал это с игрой солнца в капельке росы. Наша душа, если отражается в ней Солнце Божественной Истины, живая, радостная, светлая. Если же наша душа скрывается от этого Солнца, она становится темной и холодной, страдает, мучается, переживает из‑за этого и даже теряет порою способность понимать, откуда эти страдания и переживания.

Что необходимо для того, чтобы наша душа пребывала в состоянии богообщения, которое бы питало ее и давало ей подлинную жизнь, ради которой она создана? В общем‑то, это вещи, которые нам всем хорошо известны. Просто опять‑таки надо чтобы это все у нас в душе, в нашем сознании, уложилось в единую систему. Путь к богообщению – это молитва, чтение слова Божия и творений святых отцов, обязательное посещение храма и участие в богослужении и церковных таинствах, что необходимо, чтобы на основе не только лишь прочитанного или узнанного от кого‑либо, но и на основе собственного опыта прийти к тем духовным открытиям и откровениям, которые станут своеобразными ступеньками на лестнице нашего к Богу восхождения.

Что это за «ступеньки»? Возьмем наши беседы: вы ведь наверняка замечали, что с течением времени мы можем неоднократно возвращаться к одному и тому же духовному предмету – к примеру, потому что приходит новый человек и спрашивает о том же. Это естественно, тут ничего странного нет. Но вот в какой‑то очередной вечер кто‑то из прихожан, кто был и на той беседе, и на другой, и на третьей и вроде бы внимательно слушал и деятельно участвовал, вдруг тоже задает вопрос о давно, казалось бы, рассмотренном предмете. Я не раз удивлялся: почему так бывает? Но потом понял, что задает свой, личный уже вопрос в связи с тем, что его непосредственно, в ходе его духовной жизни коснулось чувство необходимости в том, чтобы узнать ответ. Раньше подобные вопросы и ответы на них его не занимали, и он их легко забывал. А теперь для него это важно, и он «уносит» услышанное с собой, потому что сейчас это для него необходимость. Вообще же, чтобы до этих ответов чаще доходить самим, бывает нужно найти такое время в течение дня, чтобы уже не читать, не молиться, а просто сесть и подумать. Подумать о прочитанном, подумать о том, что мы переживали в молитве или, наоборот, не переживали. И этот мучительный труд размышления порой приводит к совершенно замечательным результатам.

Итак, мы сказали о том, что душе необходимы и молитва, и чтение, и размышление, и богослужение, и участие в церковных таинствах. Но нужно обязательно правильно понять, в каком соотношении все это нашей душе требуется, потому что, если говорить утрированно, это некий комплексный рацион, которым душа должна питаться. Но мы знаем, что человек при этом может любить какие‑то блюда, а какие‑то, наоборот, не любить. А еще может любить то, что ему не очень полезно, и совершенно не желать того, что ему жизненно необходимо. Мы знаем такие случаи, когда человек, у которого, допустим, язва желудка, наевшись чего‑то жареного или острого, попадает на больничную койку или когда другой человек, который решает сесть на диету и начинает очень строго себя ограничивать в пище, на ту же больничную койку попадает просто потому, что лишается сил, необходимых для поддержания организма. Что‑то подобное порой происходит и в духовном плане. Нам известно, что нужно молиться, но порой человек начинает молиться настолько много и настолько усердно, что спустя какое‑то время надрывается и у него не только пропадает желание молиться вообще, но даже появляется некое отвращение к молитве. Это примерно так же, как если бы человек взял и начал есть то, что ему нравится, и ел бы это целый день, а потом неделю, месяц, а потом бы просто раз и навсегда возненавидел это блюдо. К сожалению, нередко можно увидеть, что человек, который в начале своей церковной жизни был не просто ревностным, а чрезмерно ревностным, потом любой интерес к молитве терял. То же самое в отношении богослужения, чтения и всего остального. Потому и говорится в Священном Писании, в книге Екклесиаста, о том, что когда ты нашел вкусный мед, ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться и не изблевать его[8]. Вот то же самое касается пищи духовной, которая и есть тот «мед», о котором здесь в первую очередь идет речь.

Как найти для себя правильную меру той духовной пищи, которая для души необходима? Наверное, во‑первых здесь помогут советы священника, у которого человек исповедуется, потому что для священника этот человек с его душевным устроением уже не первый, а один из многих в каком‑то определенном ряду. И он по своему опыту может более или менее точно определить, что его пасомому уже пора на себя брать, а что ему будет чрезмерно трудно. Если же мы по тем или иным причинам должны в каком‑то духовном упражнении определиться сами, здесь нужно придерживаться общего правила: лучше на первых порах чего‑то «недоделать», чем «переделать».

Святитель Феофан Затворник, например, когда говорит о том, как назначать самому себе количество поклонов, советует сначала сделать некое предельное их количество – сколько человек сможет. Потом посмотреть, какое количество поклонов он может сделать так, чтобы при этом не утомиться чрезмерно. Потом отнять от этого еще некоторое количество поклонов и из этого составить себе правило. И на самом деле это очень правильный и разумный подход, так как то, что человек сделал два‑три раза, он не обязательно сможет делать постоянно: это может потом привести к надрыву. Поэтому здесь лучше двигаться постепенно. И если христианин приходит и говорит священнику, что он хотел бы каждый день полагать сто земных поклонов с молитвой Иисусовой, то совершенно очевидно, что лучше ему начать с десяти. Может, он потом и тысячу будет класть. Но если начнет сразу со ста, то вполне возможно, что через какое‑то время и три не захочет положить. Такое слишком часто бывает.

Помимо употребления всех этих, скажем так, духовных средств, необходимых для питания и для укрепления души, мы к своей душе должны относиться очень бережно. Это еще одна важная составляющая заботы. Святитель Игнатий (Брянчанинов) приводит такое сравнение. Он говорит, что душа монаха, живущего уединенно, вдали от мира, подобна поверхности полированного столика: любая царапина на ней, даже самая незначительная, бывает заметна. И он же говорит о монахе, живущем посреди мира, в том числе и о себе самом, как о том же самом столике, вся крышка которого исцарапана так, что там уже трудно заметить новую рану.

Вот и каждый из нас должен всмотреться: нет ли в его повседневной жизни того, что его душу травмирует, деформирует и делает нечувствительной и не способной различать вредные внешние воздействия? Порой этим травмирующим фактором бывает общение, которое для нас вредно. Верующий человек, конечно, не должен, уверовав, оставлять близких людей и вообще тех, с кем он был дружен прежде. Но если он в то же время видит, что общение с этими людьми постоянно влечет его ко греху, постоянно развращает и расслабляет, это общение нужно сокращать, а иногда даже и вовсе прекращать. Помимо этого, есть еще множество вещей, которые также душу и травмируют, и угнетают, и отягощают безо всякой необходимости. Это и какие‑то фильмы, и телепрограммы, неполезные душе человека, это и различные совершенно пустые, бессодержательные, ни уму ни сердцу ничего не дающие средства массовой информации, из которых человек не получает сведения о том, что происходит в окружающем мире, а напичкивает себя какой‑то, прямо‑таки скажем, ерундой. Это может быть масса самых различных вещей. Каждый должен конкретно для себя, осмотревшись, понять, что его душе вред причиняет, и постараться свести это к минимуму, а лучше и совсем от этого избавиться.

Кроме того, нашей душе бывает необходим отдых. Об этом тоже редко кто задумывается всерьез, а на самом деле это важно. И образ этого отдыха дает нам Сам Господь Иисус Христос: в Евангелии говорится, что Он удалялся от людей, восходил на гору и молился там в уединении [9]. Вот две составляющие отдыха: с одной стороны, молитва, в которой душа восстанавливается, оживает после разнообразного общения и деятельности, а с другой стороны, и прежде этого, – уединение, в котором человек может отдохнуть от внешних впечатлений, чтобы увидеть, что на самом деле в его душе происходит. У большинства из нас нет возможности удалиться в такое уединение на месяцы, недели, даже дни, но в течение дня надо обязательно находить время для того, чтобы побыть даже не наедине с Богом, а для начала – наедине с самими собой, чтобы ничто нас не отвлекало.

Это особенно важно потому, что мы достаточно редко бываем способными видеть себя такими, какие мы есть. Что это значит?

Каждый из вас может провести такой эксперимент: оставшись дома наедине с самим собой, задаться вопросом: «кто я?». В ответ на этот вопрос вы, вероятно, назовете свою профессию, семейное положение… Пройдите дальше и скажите: «Хорошо, я специалист такого‑то профиля, дочь или сын таких‑то родителей, муж или жена, брат или сестра… Допустим, все это так. Но – КТО Я?». И вот когда мы по‑настоящему осознаем, что этот вопрос означает, то поймем, насколько трудно «извлечь» себя из всего по отношению к нам, по сути, внешнего – из того окружения, в котором мы находимся, из тех дел, которыми мы занимаемся. Но, только сделав это, мы обретем возможность предстать пред Богом такими, какие мы есть.

Ведь мы даже в течение одного дня бываем очень разными, мы себя постоянно теряем. И уединение, покой нужны для того, чтобы наш собственный образ начал проявляться перед нашим взором так, словно мы опустили в проявитель фотобумагу, на которой запечатлен некий кадр. Без этого ви́дения себя, хотя бы отчасти, очень сложно молиться. Возникает чувство, что Господь нас в молитве не слышит, тогда как на самом деле мы прежде всего не слышим самих себя.

Человек должен стать настоящим во время молитвы, потому что если он не станет настоящим, то и слова молитвы будут тоже ненастоящими. Почему человек молится по‑настоящему, когда ему больно? Потому, что когда есть боль, отходит абсолютно все внешнее, остается страдание. И это страдание приковывает внимание человека полностью к себе: в этот момент он очень остро и ясно себя ощущает. Когда человек переживает какую‑то скорбь, он опять‑таки возвращается к себе. Почему? Потому, что отсекаются все внешние связи. Обычно человек миром опутан. Но как только он заболел, как только ему стало очень плохо, тут же все разорвалось, потому что в этот момент душа нисходит в ту глубину, где больше никто, кроме нее и Бога, оказаться не может, потому что никто больше не может так почувствовать эту боль, никто больше не может так воспринять его страдание. И так, в общем‑то, человек самого себя и познает. Да, мы познаем себя преимущественно в скорбях, в испытаниях. Тогда нам становится молиться нескучно, как зачастую бывало прежде: молитва наполняет и наше сердце, и нашу жизнь.

Хотелось бы сказать и еще несколько слов о том, как надо трудиться над своей душой и как нужно ее снабжать тем, что необходимо. Я недавно с кем‑то говорил об этом на исповеди, и мне такая мысль пришла в голову: когда человек в жизни занимается какой‑то работой, требующей специальных навыков, ему, может быть, это проще объяснить на примере его профессии. Ну скажем, мы вчера беседовали в храме с женщиной: она художник. И я ей честно признался: если я сейчас возьму в руки карандаш или кисть, то изображенное мной на листе бумаги или на холсте даже ребенку не покажешь, стыдно будет за свои каракули. А почему? Потому, что моя рука не умеет совершать то движение, посредством которого можно и ровную‑то линию провести, не говоря уж о чем‑то более сложном. Но вместе с тем я понимаю, что если бы я, будучи к рисованию от природы совершенно не способным, бросил абсолютно все остальное и проводил по двенадцать часов в день, работая карандашом и кистью, спустя какое‑то время я бы вдруг понял то движение, которое необходимо, чтобы изобразить какой‑то контур или какой‑то изгиб. Может быть, я бы не стал художником, но, по крайней мере, научился бы что‑либо изображать.

И в любом искусстве, любом ремесле есть такой момент, который отделяет то время, когда человек является ничего не понимающим учеником, от того времени, когда он становится похожим на мастера. Небольшой поворот руки, небольшой поворот головы – и вдруг человек делает то, что у него никак не получалось. Для кого‑то необходим десяток повторений для того, чтобы это стало возможным, а для кого‑то до нескольких тысяч повторений. Но когда‑нибудь это все равно происходит: то, что человек делал смешно, жалко, убого, он вдруг начинает делать красиво, совершенно, сильно. Все то же самое относится к нашему душевному, к нашему духовному деланию. Как говорит преподобный авва Дорофей, человек в своей духовной жизни делает и портит, снова делает и снова портит и вдруг в какой‑то момент начинает делать и уже не портит. Это не значит, что человек понимает сразу все. Но он усваивает тем же самым способом – сначала одно, потом другое, потом третье…

Завершая разговор о том, что необходимо давать своей душе, нужно обязательно обратить внимание на то, что в попечениях о потребностях души необходимо такое же постоянство, как и в упражнениях телесных. Мы знаем, что человек может долгие годы правильно питаться, заниматься спортом, вести трезвый образ жизни, но стоит на какое‑то время от этого образа жизни отступить – разрешить себе есть все что угодно, перестать двигаться, начать выпивать в компании, – и все, от него уже ничего не осталось. То же самое и в отношении нашей души. Если мы то попечение, которое о ней прилагаем, перестанем прилагать, спустя какое‑то время мы самих себя уже просто можем не узнать. Мы можем заглянуть в дневник, который когда‑то вели, вспомнить те мысли, которые нас волновали, и те чувства, которые когда‑то испытывали, и даже не поверить, что это было нашим, потому что всего этого уже нет в нас. Чтобы таких страшных открытий относительно самих себя не делать, – конечно, надо быть в своем попечении о душе предельно постоянными и труда «собирания» себя, заботы о своей душе никогда не оставлять.

Вопросы после беседы

– Бывает, что какого‑то человека простила, а обида все равно принесла вред душе. Как не чувствовать обиды?

– Вы знаете, наверное, обида ранит сердце практически любого неравнодушного человека, потому что даже апостол Павел, которого трудно заподозрить в христианском несовершенстве или в страстности греховной, в одном из своих Посланий вспоминает об Александре меднике, который много сделал ему зла[10]. Вспоминает о нем потому, что кого‑то предостерегает, но вместе с тем и потому, что его сердце все‑таки хранит память о боли, которую он претерпел. Совсем «не чувствовать», как Вы говорите, обиды просто невозможно. Весь вопрос в том, как к этой обиде относиться. Скажем, нас всех кусают комары и иногда какие‑то другие насекомые, и мы все знаем такую закономерность: если этот укус оставить в покое, то он через какое‑то время проходит. Но он чешется. И если мы начинаем это место расчесывать, то спустя какое‑то время у нас вместо этой маленькой точечки появляется огромный волдырь, а если еще при этом у нас были грязные руки, то порой начинается даже какое‑то заражение. Вот то же самое происходит с обидой: если мы стараемся простить и забыть ее, то она постепенно из нашего сердца уходит, если же мы сами себя растравляем – порой даже не ненавистью к другому человеку, а просто жалостью к себе, то эта обида становится все сильней и сильней.

Есть очень хороший навык, который дается с трудом и очень легко по невнимательности из нашей жизни уходит. Это навык все в своей жизни предавать Богу. Вот обидел меня кто‑то: можно сказать, что с этим надо разобраться, и так мы чаще всего и поступаем. А можно поступить гораздо мудрее и милосерднее по отношению к самим себе. Можно сказать: да, меня обидели, но с этим Господь разберется. Когда же мы сами пытаемся отплатить за то худое, что нам сделали, то Господь лишает нас Своей помощи, и потом нам еще достается за эту нашу самочинную расплату. А если мы оставим все на Его волю, на Его усмотрение, Он, безусловно, все и устроит Сам – к нашей пользе и нашей радости. У нас для этого не хватает терпения, поэтому мы этого и не видим.

– Говорят, если нас обидели, значит мы кого‑то когда‑то обидели, и потом нам это все вернулось. Вы тоже так думаете?

– Думаю, что зачастую это именно так и есть. И потому для разумного человека, для христианина причиняемая ему обида – это возможность, шанс, который ему дает Господь, чтобы побудить к покаянию и преподать урок на будущее: ведь и мы кого‑то задели, обидели, причинили боль, но не заметили этого, не извинились, не загладили чем‑то этот вольный или невольный грех. И вот теперь нам надо потерпеть обиду или боль, которые кто‑то причинил нам.

– Вот еще один вопрос, отец Нектарий. Вы говорили об общении и о необходимости его сокращать в тех случаях, когда оно травмирует. Как строить взаимоотношения с человеком, если точно знаешь, что он находится под большим влиянием эзотерики, причем будучи крещеным? Если этот человек друг детства, одноклассник, который много читает и не отвергает в целом православных книг. Но вся его лексика носит пока эзотерический характер. Надо ли его в чем‑то убеждать и вообще как‑то неравнодушной быть?

– Мне кажется, что любое общение надо строить в зависимости от того, какой плод оно приносит. Если от этого общения есть какая‑то польза для вашего друга и нет большого вреда для вас, то это общение надо продолжать. Если же вы чувствуете вред, а пользы принести не можете, то, наверное, его надо сводить к минимуму. Что касается того, надо ли полемизировать и надо ли вообще в чем‑то убеждать, опять‑таки, мне кажется, нужно следовать тому же принципу: если эта полемика и это убеждение приводят к какому‑то доброму результату, то да. А если нет, тогда это бессмысленно. Есть ли смысл толкать стену? Стену толкать смысла нет, потому что она с места не сдвинется. А дверь, даже если она закрыта, есть смысл потолкать, потому что, может быть, замок щелкнет и она откроется. Если вы убеждаетесь, что это «стена», тогда перестаете толкать, если же ощущаете, что это «дверь», тогда продолжаете.

– Батюшка, вот я когда устою против какого‑то греха, то в душе появляется тщеславие: какая я молодец, устояла…

– А вы заведите себе записную книжку и записывайте в ней: «Вот сегодня я поборола такой‑то грех, и меня по этому поводу переполняет тщеславие. Что‑то мне подсказывает, что завтра я его уже не поборю». На следующий день вы его действительно уже не поборете, причем не просто не поборете, а сотворите еще что‑то худшее. Тогда вы записываете дальше: «Так оно и есть. Из‑за того, что я тогда потщеславилась, теперь я подобного искушения побороть уже не смогла». А потом можно сесть и записать вывод: «В следующий раз, если мне удастся что‑то плохое в себе побороть, я не буду тщеславиться: иначе лучше даже не бороться, потому что все опять плохо кончится». Я совершенно серьезно говорю, такого рода записи надо делать – либо памятью в сердце, либо вот так в тетрадке, потому что это очень помогает. Читаешь раз за разом то, что написал, и думаешь: либо я душевнобольной, либо совершенно не пробиваемый ничем человек. Становится стыдно и берешься‑таки за ум.

О вхождении в церковную жизнь

Я хотел бы поделиться с вами некоторыми своими наблюдениями за нашей церковной действительностью, которые имеют отношение как к жизни Церкви в целом, так и к жизни каждого из нас лично.

Вы знаете, что и в Священном Писании, и в богослужебных текстах люди, верующие во Христа, очень часто именуются святыми. Возглас, который мы слышим каждый раз перед преломлением Агнца на Божественной литургии – «Святая святым», – подразумевает, что те люди, которые находятся в храме, называются святыми; апостол Павел в своих Посланиях также многократно именует общину верующих во Христа общиною святых[11]. С одной стороны, это, конечно, некая форма – выражение, которое напоминает, какими должны быть люди, решившиеся стать учениками Христовыми. С другой стороны, это конкретное указание на то, к чему каждый христианин должен стремиться, поскольку искомый результат жизни в Церкви – это та самая святость, о которой идет речь. Но очень редко можно увидеть, что человек, пришедший в Церковь и начавший жить церковной жизнью, правильно понимает, в чем эта жизнь заключается и к чему она должна привести.

Жизнь – это такой процесс, в котором человек всегда движется в одном из двух направлений: либо вперед, либо назад. И соответственно, если он не находится в состоянии развития, он обязательно будет находиться в состоянии регресса – в состоянии какого‑то самораспада, иногда быстрого, иногда медленного, но тем не менее происходящего. Какого‑то среднего состояния в жизни практически не бывает. То же самое, и в еще большей степени, относится к жизни духовной. Невозможно «просто» прийти в храм, «просто» жить церковной жизнью и при этом никаким образом не меняться. Мы можем вспомнить в этой связи пример из Апокалипсиса: Господь обращается к Ангелу одной из Церквей и говорит: Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв[12]. И для каждого из нас всегда есть риск, считая себя духовно живым человеком, на самом деле оказаться мертвым, то есть лишенным той духовной жизни, которая обязательно должна в нас присутствовать.

Каким образом понять, живешь ты или же находишься на пути к духовному умиранию, когда ты уже пребываешь в Церкви? Преподобный авва Дорофей – если вы читали его, то наверняка обращали внимание на эти слова – говорит о том, что человеку необходимо постоянно останавливаться на том пути, по которому он идет: смотреть, сколько верст пройдено, считать поприща и, если он идет в какой‑то город, определять, далеко ли он от этого города или уже остановился в его предместье. Таким образом преподобный указывает на то, что человек должен постоянно себя испытывать: смотреть, как сегодня действуют в нем те страсти, которые вчера действовали более сильно или же, наоборот, более слабо, а также определять, удалось ли ему стяжать какие‑то добродетели, к которым он стремился, или же нет. Если такое испытание регулярно не производить, если так свою душу регулярно не исследовать, то невозможно понять, в какой духовной мере мы находимся.

Наверное, каждому человеку, который пришел когда‑то в Церковь, знакомо чувство радости от вдруг открывшейся иной жизни; той жизни, в которой само пребывание в Церкви уже воспринимается как чудо. Господь наполняет сердце человека, только‑только пришедшего в храм, той радостью, которая, наверное, была знакома нам до этого только в детстве, – радостью внутренней чистоты, радостью надежды на лучшее, радостью оттого, что мы чувствуем Божественную любовь. И наверное, самая большая радость, которую человек может испытывать в жизни, – это радость, рожденная откликом нашего сердца на Божественную любовь.

Ведь, в сущности, что ищет любой человек? В первую очередь, он ищет того, чтобы любить и быть любимым, – любовь, которую он чувствует в ком‑то по отношению к себе, может быть только тогда по‑настоящему воспринята, когда он на нее своей любовью откликается, то есть когда любовь взаимна. Но редко бывает так, чтобы люди находили такое подлинное счастье в любви друг к другу: как правило, человеческая любовь все‑таки оказывается довольно непостоянной, и практически каждый может об этом сказать, основываясь на собственном опыте. А вот любовь Божественная есть самое постоянное среди всего, что существует, и поэтому она воспринимается как подлинное счастье.

Получается, что человек, только‑только войдя в новую для него церковную жизнь, начинает узнавать, как жить так, чтобы быть счастливым. Вся наука этой счастливой жизни изложена в Евангелии. И когда новоначальный христианин начинает учиться исполнять евангельские заповеди, он узнает, как хорошо душе человека, когда он живет так, как заповедовал жить Господь. Но человек, как мы уже сказали, существо непостоянное, и по прошествии какого‑то времени этот первый импульс ревности по Богу, который на самом деле является даром Божественной благодати, постепенно начинает угасать. Господь как бы говорит человеку: «Вот, Я дал тебе вначале вкусить, насколько Я благ и насколько счастливой может быть жизнь со Мной. А теперь покажи, что ты на самом деле хочешь – хочешь ли ты этой жизни или ты хочешь той жизни, которая у тебя была прежде», потому что только тогда узнается наше произволение, когда благодать Божественная хотя бы на время от нас отступает.

И вот оказывается, что нужно трудиться самим и этот жар ревности нужно в себе возгревать. Его можно возгревать самыми разными способами: чтением, молитвой, размышлением о жизни вечной и о том воздаянии, которого мы можем в ней сподобиться. Но выясняется, что все это гораздо труднее, чем получать даром. И здесь уже происходит некоторое разделение. Кто‑то уже на этом этапе отпадает и уходит из Церкви, а кто‑то просто говорит себе: «Достаточно и того, что я уже здесь. Достаточно того, что я не совершаю тяжких, страшных грехов и моя жизнь вошла в новую колею». Ну а кто‑то все‑таки понимает, что жизнь в Церкви – это постоянное развитие, что нужно над собой трудиться, и начинает узнавать, каковы главные принципы этого развития и этих трудов. В первую очередь об этом можно узнать из Священного Писания, а во вторую – из творений святых отцов, которые сами достигли высокой степени духовного совершенства и в своих трудах оставили для нас наставления о том, каким образом к этому совершенству стремиться и каким образом этого совершенства ступень за ступенью достигать.

Но даже те люди, которые на себя этот труд берут, спустя какое‑то время обязательно переживают некий период кризиса. С одной стороны, это связано с тем, что у каждого человека своя мера мужества, своя мера упорства, своя мера терпения. И кто‑то, видя, как раз за разом он падает и буквально каждый день, а может быть, и несколько раз в день приходится все начинать заново и вновь строить то, что сам разорил посредством падения, находит в себе мужество каждый раз к этому труду приступать; а кто‑то в конце концов просто в этом изнемогает, у него опускаются руки, и он задается таким вопросом: если я падал десять раз, и сто раз, и тысячу раз, наверное, я всегда буду падать и ничего нельзя изменить? И тогда человек начинает удерживаться только лишь от каких‑то тяжких грехов, которые пугают еще его душу, но уже перестает бороться с теми «мелочами», из которых на самом деле жизнь духовная и складывается.

Что может помочь нам устоять в такие моменты? Нужно понять, что человек, восходя к Богу, должен меняться постепенно. Господь не требует от нас, чтобы мы тотчас же стали другими, Он не требует от нас ни каких‑то сверхъестественных подвигов, ни немедленного расточения всего своего имущества. Господь ведет нас шаг за шагом – так же, как разумные родители ведут и учат своих детей. И если мы, входя в церковную жизнь, осознаем, что нужно отказаться от каких‑то тяжких, смертных грехов, несовместимых с этой жизнью, и отходим от них, а потом понимаем, что нужно избавиться от грехов, также явных и грубых, но все‑таки менее тяжких, то дальше Господь постепенно помещает нас в такие условия и в такие ситуации, что мы уясняем, что нужно постепенно избавляться в целом от того, что в нашей жизни Богу не угодно.

Если человек к себе внимателен, то он в своей повседневной жизни ощущает, что вот сейчас Господь его поставил перед каким‑то очередным выбором. И он может выбрать для себя либо поступок по воле Божией, либо поступок по воле своего греховного, развращенного сердца. Зачастую по малодушию человек все‑таки выбирает свою собственную волю. Выбирает то, что ему ближе, оправдывая себя тем, что в этом, в общем‑то, страшного ничего нет. И, по большому счету, он в этом прав: никто от этого не погибает, ничья жизнь от этого не зависит, никаких бедствий не случается. Но с течением времени человек начинает видеть, что из его жизни ушло что‑то очень важное. Ушло то напряжение, то наполнение, которое было первоначально, и все стало каким‑то серым и скучным, а самое главное, ушло то чувство радости от присутствия в сердце Божественной благодати и ничто уже так не утешает. И тогда жизнь церковная, вначале такая интересная и такая радостная, начинает превращаться в какую‑то невзрачную повседневность, в рутину. Все то, что вначале делалось с благим чувством, начинает делаться просто по долгу или по необходимости. Человек начинает молиться просто потому, что пришла пора прочитать вечерние или утренние молитвы, то же самое происходит с участием в богослужении, исповедью и даже Причащением Святых Христовых Тайн, – он как бы все время ест не вкусное, полноценное блюдо, а черствый, заплесневелый хлеб, ест просто для того, чтобы не умереть с голоду. И постепенно такая церковная жизнь не то чтобы совсем утрачивает смысл, но становится для человека просто одной из сторон его земного бытия – не главной, не центральной, а всего лишь одной из многих. И вот это угасание христианской жизни в одном человеке, в другом, в третьем, в четвертом приводит к тому, что мы в Церкви начинаем представлять собой общество не святых или стремящихся к святости людей, а людей, первоначально собравшихся здесь во имя Христово, но в теперешнем состоянии выглядящих довольно печально, чтобы не сказать жалко. Людей с погасшими глазами, с погасшими сердцами, которые и сами не могут воспламениться, и никого воспламенить не могут. И вот это, наверное, самое страшное, потому что мы и сами прозябаем, и миру являем очень плачевный пример.

Кризис, о котором я говорю, переживает в Церкви практически любой человек: вряд ли среди вас есть кто‑то, кому незнакомы эти переживания и ощущения. Если посмотреть в историю древней Церкви, то можно увидеть ряд святых, шествие которых к Богу было иным, не замедляющимся – это можно увидеть, в частности, в жизни некоторых мучеников. Но, как правило, общий путь все же такой, какой мы сейчас рассматриваем. И есть, на мой взгляд, только один способ выхода из этого состояния кризиса. Святые отцы говорят о том, что человек возвращается в благодатное состояние тем же путем, которым он удалился от него. И надо вернуться в ту самую точку, где мы в первый раз пошли на какой‑то компромисс со своей совестью и где мы попытались заключить невозможный компромисс с Богом. Нужно шаг за шагом начать возвращение к этому моменту.

Каким образом его начинать? Присмотревшись, мы можем увидеть в своей жизни то, от чего Господь совершенно явным образом нас хочет побудить отказаться. Не потому, что Ему это зачем‑то нужно, а потому, что это является барьером между нами и Им. А мы, в свою очередь, готовы отказаться от чего угодно, только не от этого. Бывает, например, так: нужно простить какого‑то человека, а это очень трудно. И мы себе говорим, что будем поститься, будем молиться, ходить в храм, исповедоваться, причащаться и творить дела милосердия, но прощать этого человека не будем. И вот при таком подходе будто включается какой‑то тормоз и наша духовная жизнь ост<