Сентября 1942 (публикуется впервые)

Господин Ван Даан любезнее ко мне в последнее время, что, разумеется,

не вызывает у меня возражений.

Среда 2 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

Господин и госпожа Ван Даан ужасно поссорились. Я до сих пор не видела

ничего подобного, я и представить не могу, что мама с папой смогли бы так

друг на друга кричать. Повод ссоры настолько ничтожен, что и упоминать о нем

нет смысла. Но о других судить трудно.

Жалко Петера: он находится меж двух огней. Но с другой стороны Петера

трудно принимать всерьез, такой он изнеженный и ленивый. Вчера, например,

ужасно беспокоился из-за своего языка, который вдруг приобрел синий цвет.

Загадочный симптом исчез так же стремительно, как появился. Но бедняга

обмотал шею шарфом и жаловался на прострел в спине. К тому же сердце, почки

и легкие у него побаливают... Ну и ипохондрик! (ведь, кажется, так это

называется?).

Отношения мамы и госпожи Ван Даан, скажем прямо, не очень. А причин для

недовольства достаточно, например, госпожа забрала из общего платяного шкафа

почти все свои простыни, оставив лишь три. Она, по-видимому, решила, что

маминого постельного белья вполне хватит для общего пользования. Боюсь, ее

ждет разочарование, поскольку мама теперь последовала ее примеру! Мадам

весьма недовольна тем, что пользуются ее сервизом, а не нашим. Она все

пытается разузнать, где же хранятся наши тарелки. А они гораздо ближе, чем

она думает: на чердаке, в картонных коробках, заваленные рекламными

плакатами Опекты. И останутся там, пока мы здесь живем, что очень разумно!

Ведь я такая неловкая, вот вчера разбила глубокую тарелку из сервиза Ван

Даанов. "О, - воскликнула госпожа, -- нельзя ли поосторожнее, это

единственное, что у меня осталось!"

Должна сообщить тебе, Китти, что наши обе дамы ужасно говорят

по-голландски. О мужчинах высказать свое мнение не решаюсь: боюсь их

оскорбить! Если бы ты услышала женскую перебранку, то умерла бы со смеху.

Они пренебрегают всеми грамматическими правилами, а поправлять их нет

смысла. Но передавая их разговоры, я все-таки не стану копировать их язык, а

буду использовать нормальный голландский.

На прошлой неделе наше монотонное существование было слегка нарушено.

Причина: книга о женщинах и Петер. Дело в том, что Марго и Петер могут

читать все, что приносит нам господин Кляйман, лишь особая книга о каких-то

женских вопросах составила исключение. Разумеется, Петер чуть не лопнул от

любопытства, ломая голову о ее запретном содержании. В итоге он стащил

книжку, пока его мамочка болтала внизу, и скрылся со своей добычей на

чердаке. Два дня прошли спокойно. Госпожа Ван Даан уже давно все знала, но

держала язык за зубами, пока ее супруг, наконец, не раскрыл преступление. Он

рассердился, отнял книгу и решил, что дело на этом закончено. Но недооценил

любопытства своего сынка, которому на гнев отца было наплевать. Петер искал

любую возможность, чтобы дочитать интересную книжку!

Между тем госпожа Ван Даан спросила совета у мамы. Та ответила, что не

считает злополучную книгу подходящей для Марго, но и не видит в ней особого

вреда. "Есть большая разница, -- объяснила она, -- между Марго и Петером.

Во-первых, девочки взрослеют, как правило, быстрее мальчиков. Во-вторых,

Марго уже прочитала много серьезных книг и поэтому запретные темы не так уж

ее привлекают. К тому же Марго девочка развитая и умная благодаря четырем

годам учебы в лицее". Госпожа Ван Даан согласилась с этими доводами, но

осталась при мнении, что нечего детям читать взрослую литературу.

Между тем, Петер уловил благополучный момент. В пол восьмого вечера,

когда вся наша компания слушала внизу радио, он скрылся со своим сокровищем

на чердаке. В пол девятого ему следовало спуститься вниз, но книга так

увлекла его, что он забыл об осторожности и вошел в гостиную одновременно со

своим отцом. Что тут началось... Крики, оплеухи, в итоге книга оказалась на

столе, а Петер снова схоронился на чердаке. Так обстояли дела, когда подошло

время обеда. Петер остался наверху, никто не беспокоился о нем, пусть

ложится спать голодным... Мы сидели за столом, ведя веселую беседу, как

вдруг раздался страшный свист. Все положили вилки и, побледневшие и

испуганные, растерянно уставились друг на друга. Вдруг мы услышали голос

Петера из водосточной трубы: "И не надейтесь, что я спущусь вниз..."

Господин Ван Даан вскочил, уронив салфетку, лицо его приобрело багровый

цвет. Он закричал: "Ну, уж это все границы переходит!" Папа схватил его за

руку, опасаясь опасного поворота событий, и оба джентльмена поднялись на

чердак. До нас донеслись повышенные голоса, звуки борьбы. В результате

Петера водворили в его комнату и заперли дверь, а мы продолжили обед.

Госпожа Ван Даан хотела передать своему ненаглядному сыночку бутерброд, но

ее супруг оставался неумолимым: "Если он не попросит прощения, то будет

спать на мансарде!" Мы стали просить за него: ведь Петера уже наказали

голодом. Если он простудится ночью, мы даже не можем вызвать доктора.

Петер прощения не попросил и отправился ночевать на мансарду. После

этого господин Ван Даан оставил сына в покое, однако утром обнаружил, что

Петер все же спал в своей постели. В семь часов он вновь был изгнан наверх,

но позже отец любезно позволил ему спуститься. Три последующие дня мы

наблюдали хмурые лица, напряженное молчание, а потом все пошло по-старому.

Анна

Понедельник, 21 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

Сегодня я сообщу тебе о бытовых мелочах нашей жизни. Над моей

диваном-кроватью установили лампочку, которая включается, если потянуть за

веревочку. Однако сейчас пользоваться ею запрещено, потому что наша форточка

открыта целые сутки.

Мужская часть семейства Ван Даанов смастерила очень удобный шкаф для

хранения продовольственных запасов. Новоявленное произведение искусства до

сих пор находилось в комнате Петера, но теперь его переместили на чердак,

где прохладнее. Теперь о шкафе Петеру напоминает лишь одна жалкая полка. Я

посоветовала ему поставить на то место стол с яркой скатертью, а полку

переместить на противоположную стену. Из комнаты Петера вполне можно было бы

сделать уютный уголок, хотя мне самой не понравилось бы там спать.

Госпожа Ван Даан невыносима. Она постоянно зудит о том, что я слишком

много болтаю. И все изобретает какие-то уловки. Например, ей неохота мыть

кастрюли и сковородки, так что если в них осталось хоть немного, она не

перекладывает остаток в стеклянное блюдо, и еда в результате портится. А

если Марго на следующий день трудится над горой грязных сковородок, мадам

восклицает: "Бедная Марго, у тебя работы невпроворот!"

Господин Кляйман приносит мне каждые две недели несколько книг для

девочек. Я в восторге от серии Йопа тер Хела! И мне очень нравится Цисси Ван

Марксфелд. "Летние забавы" я прочитала уже четыре раза и так хохотала над

смешными местами!

С папой мы сейчас рисуем родословное дерево нашей семьи, и он мне обо

всех что-то рассказывает.

Мы уже начали учиться. Я много занимаюсь французским, и каждый день

выучиваю пять неправильных глаголов. Увы, я многое забыла из того, что учила

в школе. Петер пыхтит над английским.

Некоторые учебники удалось достать только сейчас, а тетради, карандаши,

резинки и прочее мы захватили из дома. Пим (уменьшительное имя папы) хочет

брать у меня уроки голландского. Конечно, я буду давать их ему с

удовольствием, тем более, он мне так помогает по французскому и другим

предметам. Однако ошибки в голландском он делает пресмешные!

Иногда я слушаю нидерландскую подпольную радиостанцию, как раз вчера

выступал принц Бернард. Он сообщил, что в январе он и Юлиана ждут ребенка.

Вот здорово! Правда, здесь никто не понимает моего интереса к королевской

семье.

Несколько дней назад все обсуждали, какая я еще глупая. Так вот, на

следующий день я серьезно взялась за учебу. Не собираюсь же я в четырнадцать

и пятнадцать лет сидеть в том же классе. Другим предметом обсуждения стали

запретные для меня книги. Мама сейчас читает "Господа, женщины и слуги". Мне

это, разумеется, нельзя, а Марго можно! Я, видите ли, должна сначала догнать

свою образованную старшую сестру. Поговорили также о моем полном неведении в

областях философии, психологии и физиологии. Все эти трудные слова я

отыскала в словаре. Действительно, я не имею о них ни малейшего понятия!

Ничего, может, через год я стану мудрее!

К своему ужасу я обнаружила, что на зиму у меня есть лишь одно платье с

длинными рукавами и три кофточки. Папа разрешил мне связать для себя свитер

из белой овечьей шерсти. Шерсть не особо красивая, но теплая, а это самое

главное. Что-то из наших вещей хранится у знакомых, и забрать их мы сможем

только после войны, если они, конечно, уцелеют. Как раз, когда я писала о

госпоже Ван Даан, та подошла ко мне. Я тут же закрыла тетрадку.

- Что ж, Анна, я и взглянуть не могу?

- Нет.

- Ну, только последнюю страничку?

- И ее нет.

Я, конечно, страшно перепугалась. Ведь именно на этой странице я писала

о ней - не особенно лестно!

Так каждый день что-то у нас происходит, но я слишком ленивая и

усталая, чтобы все подробно описывать.

Анна

Пятница, 25 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

У папы есть один старый знакомый, господин Дрейер, которому уже за

семьдесят. Он плохо слышит и вообще болен и беден, на шее у него жена,

моложе на двадцать семь лет, тоже без гроша за душой, но зато на руках и

ногах у нее всевозможные -- настоящие и поддельные - браслеты и кольца,

сохранившиеся с лучших времен. Этот господин Дрейер доставил папе множество

неприятностей, я каждый раз удивлялась папочкиному терпению, когда он

объяснялся по телефону с тем несчастным нытиком. Мама тогда советовала

поставить перед телефоном граммофон с заранее записанными вариантами

ответов: "Да, господин Дрейер" и "Нет, господин Дрейер", ведь старик все

равно не понимал папиных объяснений!

Сегодня этот субъект позвонил в контору и попросил Куглера к нему

зайти. Тот был занят по горло, поэтому передал дело Мип. Но и Мип неохота

было с этим возиться. Госпожа Дрейер звонила потом три раза, но Мип, якобы

отсутствующая, подделывала по телефону голос Беп. Все ужасно хохотали.

Каждый раз, когда звонил телефон, Беп провозглашала: "Это господин Дрейер!"

Мип не могла сдержать смеха, и хихикая, снимала трубку к удивлению ничего не

понимающих клиентов. Вот такое у нас заведение, разумеется, не единственное

в мире, где начальство так веселится вместе с младшим персоналом!

По вечерам я иногда захожу к Ван Даанам поболтать. Они угощают меня

"нафталиновым печеньем" (оно хранилось в бельевом шкафу, где был насыпан

нафталин против моли). Как-то разговор зашел о Петере. Я рассказала, что тот

иногда треплет меня по щеке, что мне совсем не нравится. Тогда они спросили

меня в типично устаревшей манере, могла бы я полюбить Петера, который,

оказывается, очень меня любит! Я подумала: "Ого!", а ответила: "О, нет!".

Ничего себе... Еще я сказала, что Петер немножко неловкий, наверно,

стесняется, как все мальчики, которые редко общались с девочками.

Должна признать, что комиссия по секретным делам (мужская часть нашего

убежища) весьма изобретательна! Не поверишь, что они придумали, чтобы

послать весточку представителю фирмы Опекта и подпольному хранителю многих

наших вещей господину Броксу! Они отправили одному торговцу, нашему клиенту

в провинции Зееланд, деловое письмо и приложили к нему конверт для ответа с

адресом конторы. А когда ответ придет, то послание клиента заменят письмом,

написанным рукой папы. Таким образом, Брокс сможет получить от нас весточку,

не имея понятия о нашем местоположении. Зееланд выбрали, потому что эта

область примыкает к Бельгии и, значит, письмо вполне могло быть нелегально

переправлено туда из-за границы.

Папа разыграл вчера вечером очередную комедию. Он страшно устал и

буквально повалился на кровать. Поскольку он обычно мерзнет, я надела на

него мои ночные носки, однако через пять минут они оказались на полу. Чтобы

скрыться от света, папа влез с головой под одеяло, а когда мы выключили

лампу, его голова медленно вылезла наружу. Вот забавно! Тут мы заговорили о

том, почему это Петер называет Марго "тетушкой". Вдруг раздался загробный

голос папы, проговоривший: "Кофейная тетушка!"

Муши, кот Ван Даанов, с каждым днем все милее и ласковее ко мне, но я

его все еще побаиваюсь.

Анна

Воскресенье, 27 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

Сегодня состоялась так называемая "дискуссия" с мамой. При этом я

ничего не могу поделать с собой и каждый раз начинаю плакать. Вот, папа

всегда добр ко мне и понимает меня намного лучше. Ах, я просто не могу

вынести маму в подобные моменты, да и для нее я совершенно чужая. Ведь она

понятия не имеет о том, что я думаю - даже о самых простых вещах!

Мы говорили о служанках, которых в последнее время принято называть

"помощницами в домашнем хозяйстве" и что, наверно, после войны слово

"служанка" забудут вовсе. Я сказала, что не совсем с этим согласна, и тут

вдруг мама взорвалась. Я, если ее послушать, слишком часто говорю о будущем

и воображаю себя взрослой дамой! На самом деле, она не права! Что ж я не

имею права строить воздушные замки? Тем более, я не жду от других серьезного

к ним отношения. К счастью, папочка поддерживает меня. Нет, без него я бы

просто не выдержала!

С Марго мы тоже плохо понимаем друг друга. Хотя в нашей семье не

ругаются так ужасно, как наверху у Ван Даанов, мне здесь совсем не легко.

Натуры, подобные маме и Марго, так далеки от меня! Собственно, подруги

всегда были ближе мне, чем собственная мать, и ничего с этим не поделаешь.

Госпожа Ван Даан снова не в духе и то и дело прячет под замок свои

личные вещи, предназначенные в наших условиях для общего пользования. Жалко,

что мама не следует ее примеру.

Некоторые люди непременно хотят воспитывать не только собственных

детей, но и чужих. И к таковым относятся Ван Дааны! Правда, Марго

воспитывать не нужно, ведь она такая добрая, милая и красивая, а вот я во

многом весьма неблагопристойна! За столом частенько раздаются замечания, на

которые я даю довольно беспардонные ответы. Папа и мама всегда заступаются

за меня, без них я бы совсем пропала. Сколько они меня не наставляют, что

надо меньше болтать, не вмешиваться и вести себя скромнее, мне это плохо

удается. Если бы не папино терпение, то я бы потеряла надежду хоть в чем-то

порадовать своих родителей. А ведь это не так уж трудно.

Если у нас на обед какие-то нелюбимые мной овощи, то я стараюсь есть их

как можно меньше и больше картошки. Но Ван Дааны, особенно мадам, не могут

смириться с такой избалованностью. Следует неизбежное: "Анна, возьми еще

овощей". "Нет, госпожа, - отвечаю я, -- мне вполне достаточно картошки". "Но

овощи очень полезные, твоя мама тоже так считает, так что не отказывайся!"

-- продолжает она бубнить, пока, наконец, не вмешивается папа. Однако мадам

не остановить: "Вам следовало бы пожить у нас в доме, где детей воспитывают

по правилам. А это можно назвать воспитанием? Анна избалована до крайности,

я бы такого никогда не допустила. Если бы Анна была моей дочерью...". Этим

всегда начинается и кончается подобное словоизлияние. "Если бы Анна была

моей дочерью..." Какое счастье, что это не так!

Но вернемся к теме воспитания. Вчера после очередного выступления

госпожи Ван Даан воцарилась тишина, и тут папа сказал: "Я считаю, что Анна

очень хорошо воспитана, во всяком случае, достаточно, чтобы не отвечать на

ваши длинные наставления. Что же касается овощей, то мой ответ: "vice versa"

(4). Мадам явно потерпела поражение и заслуженно! На "vice versa" ей нечего

возразить, ведь она сама никогда не ест по вечерам бобы и капусту, потому

что "мучается из-за них газами". И я могла сослаться на эту причину! Полное

идиотство.

Забавно было видеть, как госпожа Ван Даан покраснела. Я же не краснею

почти никогда, и это злит ее ужасно!

Анна

Понедельник, 28 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

Мое вчерашнее письмо мне так и не удалось закончить. Кажется, что я

буду писать тебе бесконечно, так много еще надо рассказать. Но сначала скажу

следующее: совершенно не могу понять, почему взрослые из всего, даже

незначительных мелочей, создают проблемы! До сих пор я думала, что ссоры

из-за пустяков -- это детская привычка, которая проходит с годами. Конечно,

бывают причины для настоящих ссор, но наши перебранки здесь так

бессмысленны! Увы, я должна к ним привыкнуть: они стали неотъемлемой частью

нашей жизни. Но как привыкнуть, если я сама являюсь темой почти каждой

"дискуссии". Здесь ссоры называют "дискуссиями" на немецкий манер --

глупость ужасная... Меня беспощадно обсуждают и критикуют со всех сторон:

привычки, характер, манеру держаться. Я должна впервые в жизни терпеть крики

и грубые слова, да еще смиренно молчать при этом. Нет, я так не могу! Не

собираюсь выслушивать дальше их оскорбления! Покажу им на что я способна,

так что они в итоге заткнутся и посмотрят на меня совсем другими глазами...

Додумаются, наконец, что должны заняться не моим, а собственным воспитанием.

Да как они смеют! Просто нахалы. До сих пор поражаюсь их невозможным

манерам, а прежде всего глупостям госпожи Ван Даан. Еще немного, и я

наберусь решительности, и отвечу им... Тогда они заговорят иначе! Да что ж,

неужели я в самом деле такая невоспитанная, упрямая, своевольная, ленивая, и

так далее, как утверждают наши верхние? Конечно же нет, хотя у меня есть

недостатки, но так преувеличивать... Ах Китти, если б ты знала, как все во

мне кипит во время наших перебранок! Кажется, еще немного, и я просто

взорвусь.

Но хватит об этом, представляю, как тебе надоели наши ссоры... Тем не

менее, не могу не рассказать о недавней интересной дискуссию за столом. Мы

перескакивали с одной темы на другую и заговорили об исключительной

скромности Пима. Эта его черта -- неоспоримый факт, ее замечают все, даже

круглые дураки. Так вдруг госпожа Ван Даан, которая всегда переводит

разговор на себя, заявила: "Ах, а я такая скромная, не сравнить с моим

мужем!". Подумать только! И как она продемонстрировала свою скромность

именно этим заявлением... Господин Ван Даан счел необходимым уточнить

сравнение с "моим мужем" и проговорил очень спокойно: "А я никогда не

стремился быть скромным. Достаточно видел в жизни подтверждений, что наглецы

добиваются гораздо большего". И обратился ко мне: "Так вот, не скромничай,

Анна, и тогда далеко пойдешь!" С этой точкой зрения полностью согласилась

мама. Но госпожа Ван Даан не унималась, тем более, разговор перешел на ее

любимую тему: воспитание. Правда, в этот раз она обратилась не ко мне, а к

моим родителям: "Однако, оригинальные у вас взгляды! Не могу себе

представить, чтобы в моей юности... Да и сейчас такое недопустимо, разве что

в вашей ультрасовременной семье!"

Она явно намекала на мамину систему воспитания, о которой здесь часто

спорят. Госпожа вся раскраснелась от возбуждения. А тот, кто краснеет в пылу

спора, обычно проигрывает. Мама, сохранившая как спокойствие, так и цвет

лица, хотела закончить разговор как можно скорее. Не долго думая, она

ответила: "Госпожа Ван Даан, я действительно придерживаюсь мнения, что

излишняя скромность вредит. Мой муж, Марго и Петер -- слишком скромны. А

вашего мужа, вас, Анну и меня хоть наглыми не назовешь, но постоять за себя

мы умеем!" Госпожа Ван Даан: "Ах, я вас совсем не понимаю! Как вы могли

назвать меня нескромной? Ведь мне это совершенно не свойственно..."

Мама: "Вы, конечно, не нахалка, но скромницей вас никто не считает".

Госпожа Ван Даан: "Хотелось бы знать, что вы имеете в виду. Если бы я

здесь сама не заботилась о себе, то умерла бы с голоду, и никому не было бы

до этого дела... Я не менее скромная, чем ваш муж".

Маме ничего не оставалось, как посмеяться над этой нелепой самозащитой.

Раздражение госпожи Ван Даан от этого усилилось, и она продолжала выступать

на смеси немецкого и голландского. Наконец наша мастерица по красноречию

запуталась в собственных словах, встала и собралась выйти из комнаты, но тут

ее взгляд упал на меня. О, надо было видеть ее лицо! Как назло, в тот

момент, когда мадам стояла ко мне спиной, я сочувственно-иронически покачала

головой, скорее невольно, чем намеренно. Мадам вернулась и начала орать

по-немецки: грубо, по-хамски, ни дать ни взять -- разгневанная рыночная

торговка! Ну, и зрелище! Если бы я умела рисовать, то так и изобразила бы ее

- смешное, маленькое и тупое ничтожество. Теперь я знаю наверняка одну вещь:

человека узнаешь только после настоящей ссоры. Лишь тогда он показывает свой

истинный характер!

Анна

Вторник, 29 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

Нам, здесь в Убежище, приходится сталкиваться с самыми неожиданными

трудностями. Подумай только, ванной у нас нет, есть лишь корыто, а горячая

вода подается только внизу, в конторе. Вот и приходится нам семерым купаться

по очереди. А люди мы, конечно, разные и стесняемся в разной степени,

поэтому каждый выбрал себе особое местечко для мытья. Для Петера -- это

кухня, хотя двери там стеклянные. Петер заранее лично подходит к каждому из

нас и просит в ближайшие полчаса не заходить на кухню. Эту меру

предосторожности он считает вполне достаточной. Господин Ван Даан моется

наверху. Он предпочитает делать это в собственной комнате и не ленится

носить туда тяжелые ведра с горячей водой. Его супруга еще не разу не

купалась: никак не может решить, какое место для нее самое удобное. Папа

моется в директорском кабинете, мама -- в кухне, за камином. А мы с Марго

присмотрели себе местечко в зале конторы. По субботам днем закрываем

занавески и приступаем к делу. Пока одна из нас моется, другая смотрит через

щелочку в окно и рассказывает забавные вещи о прохожих.

Но неделю назад мне это место разонравилось, и я занялась поисками

чего-то более комфортного. Петер дал мне хороший совет: использовать туалет

директорского кабинета. И верно, там я могу мыться за закрытой дверью, сидя,

при свете и сама без чужой помощи выливать грязную воду. В воскресенье я

впервые помылась на новом месте и должна сказать, что нашла его самым

удобным.

В среду приходил водопроводчик, чтобы переместить трубы из туалета

конторы в коридор, иначе они могли бы замерзнуть в зимние холода. Но для нас

этот визит был мало приятным! Не только нельзя было в течение дня включать

краны с водой, но и посещать туалет! Не очень прилично рассказывать тебе,

как мы выпутались из положения. Но я и не ханжа, чтобы молчать о таких

вещах. Еще в первые дни нашего пребывания здесь мы с папой запаслись ночным

горшком, точнее заменяющей его большой стеклянной емкостью. Вот его мы и

поставили в комнате и использовали по назначению. На мой взгляд, неудобство

терпимое, а вот целый день тихо сидеть и молчать -- это ужасно! Особенно для

такой болтушки, как я. И в обычные-то дни мы должны говорить шепотом, а не

двигаться и при этом еще не говорить совсем - это в десять раз хуже. Моя

попка за три дня совсем задеревенела и болит. К счастью, вечерняя гимнастика

помогла.

Анна

Четверг, 1 октября 1942 г.

Дорогая Китти!

Вчера я страшно перепугалась. Позвонили в дверь, неожиданно и очень

громко. Я подумала: не иначе как за нами пришли! Представляешь себе? Но все

были уверены, что это почтальон или просто какой-то озорник, и я

успокоилась.

Последние дни у нас очень тихо. Левинсон, маленький еврейский аптекарь

и химик, работает внизу на кухне, по заданию господина Куглера. Он хорошо

знаком с нашим домом, поэтому мы все боимся, что ему придет в голову

заглянуть в бывшую лабораторию. Вот мы и тихи, как мышата. Кто мог подумать

еще три месяца назад, что трещотка Анна сможет молчать часами?

Двадцать девятого у госпожи Ван Даан был день рождения. Хотя мы здесь

больших праздников не устраиваем, ей подарили цветы, лакомства и другие

мелочи. Оказывается, дарить красные гвоздики -- семейная традиция ее

достопочтенного супруга.

Если я уж заговорила о госпоже Ван Даан, то не могу не упомянуть о том,

что снова злюсь на нее. И знаешь почему? Она кокетничает с папой! То и дело

треплет его по щеке, гладит по голове, приподнимает свою юбку, острит (как

кажется ей самой). В общем, старается привлечь всевозможными способами

внимание Пима. К счастью, самому Пиму это не нравится, так что мадам

старается напрасно. Но как ты знаешь, я довольно ревнива и не перестаю

злиться. Ведь мама же не пристает к ее мужу! Я так прямо и заявила госпоже

Ван Даан.

Петер иногда придумывает что-то смешное. У нас с ним одно общее

увлечение: мы, к удовольствию остальных, обожаем переодевания! И вот он

вырядился в одно очень обтягивающее платье своей мамы, я же обрядилась в его

костюм, и так мы предстали перед всеми, он в шляпе, а я в кепке. Взрослые

под стол валились от смеха, и мы вместе с ними.

Мип купила мне и Марго в Бейенкорфе (5) новые юбки. Ткань ужасная,

похожа на рогожу, из которой раньше изготовляли мешки для картофеля. А стоят

7,75 за штуку. А вот хорошая новость: Беп записала меня, Марго и Петера на

заочные курсы стенографии. Вот увидишь, какими замечательными

стенографистами мы станем через год! Мне кажется очень увлекательным выучить

настоящий тайный шрифт.

Почему-то сильно разболелся указательный палец на левой руке. Теперь я

не могу гладить, чему очень рада!

Господин Ван Даан предпочитает, чтобы за столом я сидела рядом с ним,

потому что Марго, по его мнению, ест недостаточно. Я не возражаю. Теперь

Марго сидит рядом с мамой, и ей придется выслушивать ее замечания, впрочем,

как раз и не придется, ведь Марго -- идеальный ребенок! Иногда я маму этим

дразню, что всегда вызывает ее неудовольствие. Что ж, возможно и ей неплохо

чему-то поучиться!

В сад в последнее время часто заходит маленькая черная кошечка. Она так

напоминает Морши, моего милого Морши!

Пока! Анна

Суббота, 3 октября 1942 г.

Дорогая Китти!

Вчера все дразнили меня, потому что я лежала на кровати рядом с

господином Ван Дааном. Все изощрялись в комментариях: "Так рано, неслыханный

скандал!", и тому подобное. Вот глупо. Никогда бы не стала спать с

господином Ван Дааном, в определенном смысле, конечно.

Вчера очередная размолвка вылилась во что-то ужасное. Мама стала

рассказывать папе обо всех моих прегрешениях и при этом ужасно расплакалась.

Я, конечно, тоже, а у меня и без того уже сильно болела голова. Наконец, я

рассказала папе, что люблю его гораздо больше мамы. Тот ответил, что со

временем это пройдет, но я ему не верю. Я ведь сейчас просто вынести не могу

мамино присутствие и еле сдерживаюсь, чтобы не огрызаться на любую ее

реплику. Да я бы просто дала ей пощечину! Сама не знаю, почему она вызывает

у меня такое сильное отторжение. Папа посоветовал мне предлагать маме

помощь, выражать сочувствие, когда у нее болит голова или просто плохое

самочувствие. Но это невозможно: я не люблю ее и не в состоянии жалеть. Я

могу, например, спокойно думать о том, что мама когда-то умрет. Но то, что

это произойдет с папой, мне страшно и невыносимо представить. Да, низко с

моей стороны, но ничего не могу поделать: я так чувствую. Надеюсь, что мама

никогда не прочитает этих строчек.

В последнее время мне чаще разрешают читать взрослые книжки. Сейчас я

читаю "Юность Евы" Нико Ван Сухелен. Не вижу большого отличия от романов для

девочек. Ева думала, что дети, как яблоки, растут на деревьях, а когда они

созревают, их срывает аист и приносит мамам. Но тут кошка Евиной подружки

родила котят, и она увидела, как это происходит. Тогда она решила, что кошки

подобно курицам кладут яйца, а потом их высиживают. И что так же у людей. А

когда ребеночек рождается, мама еще длительное время слабая: ведь она долго

сидела на корточках, высиживая яйца. Вот Ева и решила снести яйцо: все

напрягалась, даже слегка кудахтала, но все без толку. В результате вместо

яичка она произвела нечто другое. Стыдно ей было ужасно. Забавно все это! В

"Юности Евы" упоминаются женщины, продающие себя на улице за деньги. Как мне

было бы неловко перед мужчинами на их месте! Также рассказывается, что у Евы

начались месячные. Скорей бы и у меня, тогда я, наконец, стану взрослой.

Папа ворчит и грозится, что отнимет у меня дневник, от чего я страшно

пугаюсь. Пожалуй, буду прятать его для надежности.

Анна Франк

Среда, 7 октября 1942 г.

Сейчас я себе представляю... Я живу в Швейцарии. Я сплю в одной комнате

с папой, а учебная комната мальчиков (6) полностью в моем распоряжении, и

там я принимаю гостей. А в качестве сюрприза мне эту комнату полностью

обставили: чайный столик, письменный стол, диван и кресла. Просто мечта! А

папа еще дал мне 150 гульденов, в швейцарских деньгах, конечно, но для

удобства я буду говорить "гульдены". На них я могу купить все, что хочу.

(Потом он будет выдавать мне по гульдену в неделю). Мы с Берндом идем в

магазины, и я покупаю:

3 летние блузки по 0,50 = 1,50

3 пары шортов по 0,50 = 1,50

3 зимние блузки по 0,75 = 2,25

3 пары зимних брюк по 0,75 = 2,25

2 комбинации по 0,50 = 1,00

2 лифчика (маленький размер) по 0,50 = 1,00

5 пижам по 1,00 = 5,00

1 летний халат по 2,50 = 2,50

1 зимний халат по 3,00 = 3,00

2 домашние кофточки по 0,75 = 1,50

1 подушечка по 1,00 = 1,00

1 пара летних тапочек по 1,00 = 1,00

1 пара зимних тапочек по 1,00 = 1,00

1 пара летних туфель (для школы) по 1,50 = 1,50

1 пара летних туфель (нарядных) по 2,00 = 2,00

1 пара зимних туфель (для школы) по 2,50 = 2,50

1 пара зимних туфель (нарядных) по 3,00 = 3,00

2 фартука по 0,50 = 1,00

25 носовых платков по 0,05 = 1,25

4 пары шелковых чулок по 0,75 = 3,00

4 пары шелковых гольфов по 0,50 = 2,00

4 пары носок по 0,25 = 1,00

2 пары теплых чулок по 1,00 = 2,00

3 мотка белой шерсти (рейтузы, шапка) = 1,50

3 мотка синей шерсти (свитер, юбка) = 1,50

3 мотка пестрой шерсти (шапка, шарф) = 1,50

шарфики, пояса, воротнички, пуговицы = 1,25

А также 2 летних школьных платья, 2 зимних школьных платья, 2 летних

нарядных платья, 2 зимних нарядных платья, летняя юбка, нарядная зимняя

юбка, школьная зимняя юбка, плащ, весеннее пальто, зимнее пальто, две шляпы

и две шапки.

Все вместе будет стоить 108 гульденов.

2 сумки, костюм для коньков. Коньки с ботиночками, косметический набор

(пудра, питательный крем, крем под пудру, очищающий крем, мазь для защиты от

солнца, вата, бинты, тушь, помада, карандаш для бровей, соль для ванны,

пудра для тела, духи, мыло, пуховка)

Еще 3 кофточки за 1,50, 4 блузки, книги и всякая мелочь за 10,00 и

подарки за 4,50.

Пятница, 9 октября 1942 г.

Дорогая Китти!

Сегодня у меня только печальные известия. Наших еврейских знакомых

арестовывают целыми группами. В гестапо с ними обращаются буквально не

по-человечески: загоняют в вагоны для скота, чтобы увезти в Вестерборк,

еврейский лагерь в Дренте. Мип говорила с человеком, которому удалось бежать

оттуда. Он рассказал ужасные вещи! Заключенным почти не дают еды и питья.

Воду из кранов подают всего на час в день, и на несколько тысяч людей там

всего один умывальник и туалет. Спят все на полу вповалку: мужчины,

женщины... Женщин и детей нередко обривают наголо. Бежать оттуда практически

невозможно: заключенных узнают по обритым головам и еврейской внешности.

Если в Голландии евреев держат в таких невыносимых условиях, то как же

им приходиться в тех местах, куда их отсылают? Мы думаем, что большинство

просто уничтожают. Английское радио говорит о газовых камерах, возможно, это

самый быстрый способов умерщвления.

Я в шоке. Мип рассказывает все так подробно и взволнованно, она

переживает не меньше нас. Совсем недавно на ступеньки ее дома присела старая

хромая еврейка, она ждала машину гестапо. Старушка ужасно боялась воздушных

налетов. Но Мип не решилась впустить ее в дом, да и никто бы не решился.

Немцы наказывают за подобную помощь очень сурово.

Беп последнее время грустная: ее друга, возможно, отправят в Германию.

Еще она боится, что бомба упадет на дом ее Бертуса. Говорят, что бывают

бомбы весом в миллион килограмм. До чего глупа распространенная шутка:

"Миллиона-то он не получит, но одной бомбы вполне достаточно". Бертус -

далеко не единственный: ежедневно поезда увозят молодых мужчин на работы в

Германию. Когда поезд останавливается, то некоторым - очень немногим --

удается бежать и потом скрыться в надежном убежище.

Я еще на закончила мой грустный отчет. Знаешь, что такое "брать в

заложники"? Сейчас это стало новым наказанием за саботаж. Невинных, ничего

не подозревающих граждан сажают в тюрьму, где они сидят в ожидании смерти.

Если обнаруживают саботаж и виновника не находят, то гестапо расстреливает

пять заложников. Часто их фотографии помещают в газете. Это ужасное

преступление называют "вынужденной мерой".

Что ж, замечательный народ, немцы, и я принадлежу к нему... Хотя нет,

Гитлер уже давно лишил нас гражданства. И нет большей вражды в мире, чем

между немцами и евреями!

Анна

Среда, 14 октября 1942 г.

Дорогая Китти!

Я ужасно занята. Вчера утром перевела главу из "Прекрасной нивернезки"

и выписала незнакомые слова. Потом заставила себя решить задачку по

математике, а после этого еще перевела три страницы упражнений по

французской грамматике. Сегодня снова французский и история. Ненавижу

математику! Папа разделяет мои чувства. Я даже лучше справляюсь с задачками,

чем он, но, в сущности, мы оба бездари, и почти всегда вынуждены звать на

помощь Марго. Я также усиленно и с огромным удовольствием изучаю

стенографию. Из нас троих я впереди.

Прочитала "Бури". Неплохо, но не сравнить с "Йоп тер Хел". Хоть и часто

попадаются похожие выражения, но это совершенно разные книжки одной и той же

писательницы! Вот Цисси Марксфелдт, действительно, пишет великолепно. Мои

дети должны будут непременно прочитать ее книги.

Кроме этого я прочитала несколько пьес Корнера, и они мне очень

понравились. Среди пр<