Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Миф как пра-логическое сознание

Поскольку миф – это повествование, то для понимания его особенностей интересно сопоставить его с повествованиями иного рода, тем более что в ряде случаев не исключено их смешение. Несомненно, что четыре культурных феномена – миф, сказка, священная история, историческое предание – близки друг другу. Вместе с тем это далеко не одно и то же, и несложно установить их различия путем соотнесения с двумя признаками: сказочный (несказочный) и сакральный (несакральный); одновременно это поможет лучше уяснить суть каждого из этих повествований.

 

Основные свойства мифологического сознания

Рассматривая мифологическое сознание в различных отношениях, можно выделить его основные свойства:

ü в отношении содержания миф – это мистическое сознание,

ü в отношении способа выражения миф – это символическое сознание,

ü в отношении способа связи представлений миф – это пра-логическое сознание,

ü в отношении субъекта миф – это коллективное сознание.

Миф как мистическое сознание

Понятие мистической реальности

Для мистического сознания любой объект – будь то неживой предмет либо живое существо – представляется неразложимым целым, однако в этом едином объекте различаются чувственная и «иная» стороны. Для этой «иной» стороны у нас нет других терминов, кроме как сверхъестественный, трансцендентный, мистический. На первый взгляд понятнее было бы назвать эту сторону сверхчувственной, однако под сверхчувственным чаще всего понимают умопостигаемое, тогда как мистическое – это не только сверхчувственное, но и сверхразумное. «…В самом узком смысле термин мистический подходит к вере в силы, влияния, действия, неприметные, неощутимые для чувств, но тем не менее реальные». (Очевидно, что мистические свойства объектов важнее чувственных.) «Собственно физическое действие не мыслится без мистического. Или, вернее, нет физического действия в собственном смысле слова: для первобытного человека существуют только мистические действия»[28]. Чувственное восприятие объекта и представление о его мистической силе едины, видимые существа неотрывны от существ невидимых. Мир (природа, в которую включены и люди) предстает подвижной системой мистических взаимодействий.

Несомненно, здесь проявляется особая интуиция, благодаря которой мир дан человеку в особенном свете. Подобное восприятие действительности, конечно же, не является врожденным свойством сознания первобытного человека. Оно обеспечивается благодаря определяющему воздействию коллективного сознания на сознание индивидуальное. Именно коллективное сознание «диктует» человеку некоторый изначальный способ восприятия объектов – предассоциацию. «Предассоциации, которые имеют не меньше силы, чем наша потребность связывать всякое явление его причинами, устанавливают для первобытного мышления, не оставляя места для колебаний, непосредственный переход от данного чувственного восприятия к данной невидимой силе»[29]. «Чувственный» мир и мир «иной» представляются первобытному человеку изначально нерасчлененной целостностью.

По-другому «видит» мир современное сознание. «Суеверный, а часто также и религиозный человек нашего общества верит в две системы, в два мира реальностей: один – видимый, осязаемый, подчиненный неизбежным законам движения, другой – невидимый, неосязаемый, «духовный». Последний образует как бы мистическую сферу, которая окружает мир физический. Для первобытного мышления не существует двух таких миров, соприкасающихся друг с другом, отличных, но вместе с тем связанных, более или менее проникающих друг в друга. Для первобытного мышления существует только один мир. Всякая действительность мистична, как и всякое действие, следовательно, мистично и всякое восприятие»[30].

Мистичность мифологического сознания проявляется многообразно. Так, уже говорилось о всеобщей персонификации в мифе, когда все то, что действует в мифе, и все те, кто действуют в мифе, наделяются личностными свойствами, которые радикально отличаются от «физических», телесных («чувственных») свойств и имеют, по сути, сверхъестественный характер. В ряде случаев вместо персонификации в качестве фундаментального свойства мифа называют анимизм. Не касаясь подробностей такой дискуссии, заметим лишь, что персонификация и анимизм принципиального не различаются в отношении мистичности сознания. Несколько по-иному выражаются мистические свойства изображений, имен, сновидений – они характеризуют уже не объекты как таковые, а особенности их связи.

Мистические свойства изображений, имен, сновидений

Мистические свойства изображений (а также тени, которую можно считать разновидностью изображений) связаны с представлением о своеобразной тождественности оригинала и изображения. Своеобразие здесь заключается в том, что, во-первых, не требуется очевидного, видимого их сходства, достаточно лишь знать, что это оригинал и изображение; во-вторых, отождествляются – поскольку речь идет о мистическом сознании – не «чувственные» стороны оригинала и изображения, а «иные», сверхъестественные. Следовательно, воздействие на изображение эквивалентно воздействию на оригинал, коль скоро речь идет о воздействии не на их «чувственные», а на «иные», мистические стороны. «Общеизвестен факт, что первобытные люди… считают пластические изображения существ, писанные красками, гравированные или изваянные, столь же реальными, как и изображаемые существа. <…> Нарисованное или скульптурное изображение, более или менее похожее на свой оригинал, является alter ego (вторым Я) живой реальности, обиталищем души оригинала, больше того, это сама реальность…». «Таким образом, изображение может занять место оригинала и обладать его свойствами»[31].

То же самое касается и имен: имя отождествляется с его носителем. «Реальность изображения – того же порядка, что и реальность оригинала, т. е. она в своей основе мистична; такова и реальность имени. Оба случая сходны между собой, за исключением одного пункта: то, что в первом случае относится к видимому, во втором – к слышимому. В остальном процесс один и тот же. Мистические свойства имен не отделяются от мистических свойств существ»[32]. Именно мистическими свойствами имен объясняются различные запреты, связанные с упоминанием имени.

Примером может служить одна из ветхозаветных заповедей, высеченных на каменных скрижалях: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх. 20, 7). Объясняется это мистической тождественностью личности и ее имени. «Коснуться чьего-либо имени – значит коснуться самого его или существа, которое носит это имя. Иными словами, посягнуть на него, учинить насилие над его личностью, принудить его явиться, что может стать большой опасностью. Вот почему имеются серьезные основания воздерживаться от употребления чьего-либо имени»[33].

Известно из мифологии (и из той художественной литературы, которая основана на мифе), что нередко человеку давали два имени, одно из которых и было его подлинным именем, а потому не предназначалось для «внешнего» употребления и могло быть известно лишь наиболее «доверенному» лицу; при этом, разумеется, следовало всеми способами избегать того, чтобы это имя стало известно врагу. К имени, таким образом, относились с максимальной серьезностью, поскольку имя не менее реально, чем его носитель, и может служить его заместителем. «Имя в мифическом смысле никогда не есть чисто конвенциальный знак вещи, оно – ее реальная часть, причем такая, которая по мифически-магическому принципу ”pars pro toto” не только представляет целое, но и действительно ”есть” целое. Кто завладеет именем, тот тем самым добьется власти над самим предметом, тот будет обладать им в ”действительности” (то есть в магической действенности)»[34].

Мистические свойства сновидений объясняются похожим образом: для первобытного сознания реальность сна не отличается от реальности бодрствования, достоверность сновидения ничуть не меньше, нежели восприятия, полученные наяву. Сновидение, таким образом, – это сама реальность, в которой живет человек. Cновидение, пожалуй, даже важнее, чем реальность бодрствования, ибо оно «служит в глазах первобытных людей предвидением будущего, общением с духами, душами и божествами, способом установления связи с личным ангелом-хранителем и даже обнаружением его. Они целиком уверены в реальности того, что узнают во сне»[35]. При этом может быть использована специальная техника, призванная обеспечить правдивость и полноценность пророческих снов.

Однако не только в первобытную эпоху, но и на протяжении всей истории, вплоть до современного человека, толкование сновидений считалось важным делом. Однако разница заключается в том, что первобытному человеку, по сути, не требовалось толкования сновидения, поскольку его смысл был дан непосредственно. Необходимость толкования сновидения (что в общем случае оказывается непростым делом) определяется той все более непроходимой «стеной», которой современное сознание отделяет себя от бессознательного. Для первобытной культуры характерна погруженность сознания в природу, невыделенность сознания из бессознательного. «Мифология образовывалась на заре человеческого сознания, когда дух был погружен в природу, когда природный мир не был еще таким затверделым и границы двух миров не были ясно намечены. <…> Наш язык, наши идеи носят печать этого первичного мифологического сознания. Существо человека было еще погружено в бессознательное и подсознательное, и мифотворческий процесс проистекал из его недр»[36].

Миф как символическое сознание

Мифологическое сознание, рассмотренное в отношении способа выражения представлений, – это сознание символическое. Изначальное греческое определение символа – «быть разделением единого и единением двойственности»; «разделяя, связывать»[37]. Символ «больше говорит, чем не говорит», «одновременно и прячет, и показывает, выражает и скрывает». П. Рикёр определяет символ «через способность к двойному смыслу: символ… устроен так, что он передает смысл посредством смысла, в нем первичный, буквальный, земной, часто физический смысл отсылает к фигуральному, духовному, часто экзистенциальному, онтологическому смыслу, который никак не может быть дан вне этого косвенного обозначения»[38]. Символ – это синтез внутреннего и внешнего, нерасчлененное и нерасчленяемое единство двух планов бытия. Этот «синтез «внутреннего» и «внешнего» – сила, заставляющая «внутреннее» проявляться, а внешнее – тянуть в глубину «внутреннего»»[39].

Фундаментальная роль символа для понимания человека и всего многообразия культурных форм выразилась в представлении о человеке как о «символическом животном» – animal symbolicum. Такое понимание человека в настоящее время становится все более привычным, «вытесняя» идею homo sapiens, или animal rationale, по мере того, как развивается представление о человеке как культурном существе.

Единство чувственного и сверхчувственного в символе – это не что иное, как выражение «личностности», субъективности, то есть переход от жизни животной к жизни человеческой, возвысившейся до духа, и одновременно переход от жизни в природной среде к жизни в собственно человеческом мире, отличном от «физической реальности», а именно в символическом мире культуры.

«Человек живет отныне не только в физическом, но и в символическом универсуме. Язык, миф, искусство, религия – части этого универсума, те разные нити, из которых сплетается символическая сеть, запутанная ткань человеческого опыта. <…> Человек уже не противостоит реальности непосредственно, он не сталкивается с ней, так сказать, лицом к лицу. <…> Вместо того чтобы обратиться к самим вещам, человек постоянно обращен на самого себя. Он настолько погружен в лингвистические формы, художественные образы, мифические символы или религиозные ритуалы, что не может ничего видеть и знать без вмешательства этого искусственного посредника»[40].

Символы, демонстрируя внутреннее значение человеческой жизни, оказываются наиболее плодотворным материалом для постижения самих основ человеческого существования. Символы являются «средством, условием, медиумом, благодаря которым существующий человек стремится спроектировать себя, понять себя»[41].

Роль символов в культуре конструктивна: человек окружает себя миром символов, чтобы постичь и построить мир объектов. «Язык символов – это такой язык, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых событий внешнего мира. <…> Это единственный универсальный язык, изобретенный человечеством, единый для всех культур во всей истории»[42]. Символы выступают в роли априорных форм, конституирующих человеческую реальность. «Несомненно, символическое мышление и поведение – самые характерные черты человеческой жизни, на которых зиждется весь прогресс человеческой культуры»[43].

Конструктивная роль символа – это самое главное проявление его сущностной двойственности. Символ больше, чем знак: символ, в отличие от знака, несет в себе некую иную реальность, причем эта заключенная в символе реальность имеет особое – жизненно важное – значение для человека. «Итак, символ не только указывает, но и представляет, выступая заместителем. Но замещать означает осуществлять наличие того, что отсутствует. Так, символ замещает, репрезентируя, что означает, что он непосредственно позволяет чему-то быть в наличии. Только потому, что символ таким образом представляет наличие того, что им замещается, ему самому воздаются почести, подобающие символизируемому им. Такие символы, как религиозные, знамя, мундир, в такой сильной степени замещают чествуемое, что оно просто в них присутствует»[44].

Символы, будучи включены в человеческую деятельность, чувства, волю, наделены реальной силой, то есть символические действия совершенно реалистичны, а вовсе не аллегоричны. Дело в том, что вследствие основного онтологического свойства символа – быть тем, что он символизирует (то есть в отличие от «просто» знака символ не замещает какую-то иную реальность, а представляет ее, несет в себе), в символическом действии происходит определенный акт превращения. Так, например, в религиозном символическом действии человек преобразуется в бога или демона, а потому религиозный культ оказывается не чем иным, как «орудием» преобразования мира, то есть формой жизни человека.

Разрушение же символов (символы могут не только рождаться, но и умирать) оборачивается потерей жизненных ориентаций личности. «Жизнь, которая не воплощает в какой-то мере ритуал, жест и установку, не имеет никакой ментальной опоры… Она лишена той структуры интеллекта и чувств, которую мы называем ”личностью”»[45].

Говоря о мифе как символическом сознании, имеют в виду не только способ выражения. Известная сложность постижения символического текста, связанная с необходимостью толкования символов, легко преодолевается мифом в силу того, что миф – это «развернутый» символ (или символ – это «свернутый» миф). Иначе говоря, многослойность мифологического смысла – это не что иное, как многослойность смыслов, которые нужно обнаружить при толковании символа. Это и обусловливает уже упомянутую «концентрированную» формулу мифа: миф есть развернутое магическое имя (А. Ф. Лосев).

Характеристика мифологического сознания как пра-логического подразумевает его принципиальное отличие от сознания современного, в значительной мере руководствующегося формальной логикой. Пра-логическое в данном случае означает до-логическое, еще не развившееся до формально-логического. Впрочем, отсюда не следует, что у пра-логического мышления нет правил, то есть некоторой собственной «логики», и что оно проще логического. Скорее, наоборот, – оно сложнее; и если пытаться сопоставлять его с современным, то по своему характеру пра-логическое мышление ближе диалектическому, чем формально-логическому, прежде всего в том смысле, что мифологическое мышление – это мышление живое. (В определенном смысле до-логическое, формально-логическое и диалектическое мышление можно, пожалуй, соотнести как тезис, антитезис и синтез.)

Примат синтеза над анализом

Характеристика первобытного сознания как преимущественно синтетического исходит из противопоставления логического и интуитивного, понятийного и образного, аналитического и синтетического, научного и художественного отношения к миру, присущих современному развитому сознанию. Однако на начальных этапах становления сознания (как в филогенезе, так и в онтогенезе) эти противоположности не сбалансированы. Сознание не сразу «дорастает» до анализа; действительность первоначально дана в форме своего рода эстетических синтезов, то есть непосредственного «схватывания» целостностей. «Пра-логическое мышление – синтетическое по своей сущности: я хочу сказать, что синтезы, из которых оно состоит, не предполагают, как те синтезы, которыми оперирует логическое мышление, предварительного анализа, результат которого фиксируется в понятиях. <…> Синтезы в первобытном мышлении являются в первую очередь и оказываются почти всегда… неразложенными и неразложимыми»[46].

Кроме того, что это сознание преимущественно образное, еще не прибегающее к сложному абстрагированию, оно всегда содержит наглядные представления. Наглядные образы первобытного сознания нередко поражают современного человека парадоксальностью ассоциаций и отсутствием какого-либо сомнения при самом «смелом» совмещении противоположностей.

Последнее изменение этой страницы: 2016-07-22

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...