Понятие мистической причинности

Особенности связи представлений в пра-логическом мышлении наиболее явно выражаются в понятии мистической причинности, причем первобытное мышление безразлично в отношении естественных причин, оно ищет причины в сфере мистических сил.

Основной принцип, который управляет связями представлений в пра-логическом мышлении, то есть принцип (мистической) причинности, Л. Леви-Брюль называет законом партиципации (сопричастности). Суть его в том, что первобытное мышление «преобразует ”после этого” (post hoc) и ”рядом с этим” (juxta hoc) в некое ”вследствие этого” (propter hoc)»[47]. При этом отношения предметов в пространстве оказываются для первобытного человека важнее, чем отношения во времени: «Смежность в пространстве так же является сопричастностью, как и смежность во времени, и даже больше, поскольку пра-логическое мышление уделяет пространственным определениям больше внимания, чем временным»[48].

Другая форма мистической причинности связана с особенностями отождествления объектов. Сходство объектов (безразлично, объективное либо воображаемое) с уверенностью принимается мифологическим сознанием за их тождество – это происходит вследствие отождествления мистических элементов, присущих оригиналу и изображению. «…Фундаментальную конститутивную черту этого мышления составляет как раз то, что подлинное единство сущности оно находит там, где можем усмотреть в лучшем случае простую аналогию или внешнее сходство. <…> …Сходство никогда не рассматривается здесь как «чистое» отношение, которое берет свое начало якобы лишь в нашем субъективном мышлении, а тотчас истолковывается как реальное тождество: вещи не могли бы являться как схожие, если бы не были едиными в своей сущности»[49].

Единство двух принципов причинности – мистической сопричастности и отождествления на основе сходства – дает принцип тождественности части и целого, которому предстоит играть заметную роль не только в мифологическом мышлении как пра-логическом, но и в логическом (диалектическом) мышлении. «Что однажды вошло в соприкосновение – то навечно срослось в магическом единстве… На этом основополагающем воззрении зиждется и известный принцип магической причинности – ”pars pro toto”, – согласно которому каждая часть целого не только представляет целое, но и действительно, в каузальном смысле, это целое есть»[50].

Одним из проявлений принципа тождественности части и целого служит тождественность микрокосма и макрокосма; этому отводилась очень важная роль, например, в античной философии (впрочем, и далее в истории философии). Кроме того, тождественность микрокосма и макрокосма – это фундаментальная идея астрологии. «Из любого соответствия, которое астрология способна установить между различными кругами объектов, она выводит единство сущностей и сил. Простая возможность соотнести ряд цветов, ряд металлов, ряд элементов, ряд температур и т.д. со звездами дает ей надежное подтверждение того, что именно в этом проявляется ”природа” самих звезд. Это воззрение раскрывается особенно ясно на примере того, какое место в системе астрологии занимает понятие числа… Точность математического мышления здесь соседствует с фантастической и нелепой мистикой»[51].

Миф и магия

На основе представления о причинности человек воздействует на окружающий мир, то есть действует практически; принципы мистической причинности определяют особенности магической практики. В этом смысле – в смысле обнаружения устойчивых оснований для практических действий – не столь уж и парадоксальным выглядит определенное сходство магии и науки. «Фундаментальное допущение магии тождественно… воззрению современной науки: в основе как магии, так и науки лежит твердая вера в порядок и единообразие природных явлений. У магии нет сомнения в том, что одни и те же причины всегда будут порождать одни и те же следствия… <…> В обоих случаях допускается, что последовательность событий совершенно определенная, повторяемая и подчиняется действию неизменных законов, проявление которых можно точно вычислить и предвидеть. Из хода природных процессов изгоняются изменчивость, непостоянство и случайность. Как магия, так и наука открывают перед теми, кто знает причины вещей и может прикоснуться к тайным пружинам, приводящим в движение огромный и сложный механизм природы, перспективы, кажущиеся безграничными. Отсюда та привлекательность, которой обе обладали для человеческого ума, и тот мощный стимул, который они дают накоплению знаний»[52].

Конечно, наука не допускает никаких причин, кроме естественных, а потому практика, основанная на научном понимании причинности, означает чувственно-предметное взаимодействие, не допускающее вмешательства каких-либо «иных» сил. При магических процедурах воздействие осуществляется именно на сверхъестественные, мистические силы. Кстати, именно этим и определяется враждебное отношение к магии со стороны религии: религия предполагает управляющее воздействие со стороны сверхъестественных сил, тогда как в магии, наоборот, человек управляет сверхъестественными силами. «…Религия – поскольку она предполагает, что миром управляют сознательные агенты, которых можно отвратить от их намерений путем убеждения, – фундаментально противоположна магии и науке. <…> Магия часто имеет дело с духами, то есть с личными агентами, что роднит ее с религией. Но магия обращается с ними точно так же, как она обращается с неодушевленными силами, то есть, вместо того, чтобы, подобно религии, умилостивлять и умиротворять их, она их принуждает и заставляет»[53].

Многообразие магии определяется многообразием представлений о мифической (мистической) причинности.

Закон партиципации (сопричастности) составляет основу контагиозной магии. Вещи, которые однажды находились в соприкосновении, пребывают в контакте постоянно, то есть и на расстоянии[54].

Парциальная магия основана на представлении о том, что часть тождественна целому. «То, что происходит с отделившейся, обособившейся частью, происходит и с целым: не только тот, кто завладеет отдельной частью человеческого тела, но и тот, кому удастся захватить любую, хотя бы и ”неорганическую” его часть, например, ногти или волосы, будет иметь волшебную силу над личностью, которой эти части принадлежат»[55].

В основе гомеопатической, или имитативной, магии лежит восприятие подобия вещей как их идентичности. «В силу мистической связи между изображением и оригиналом… изображение одновременно и оригинал… Значит, от изображения можно получить то же, что и от оригинала, на оригинал можно действовать через изображение»[56]. Этот принцип используется в белой магии – например, магии врачевания, трудовой магии, но чаще – в черной магии, то есть магии нанесения вреда. «Вероятно, наиболее привычным применением принципа ”подобное производит подобное” являются предпринимавшиеся многими народами в разные эпохи попытки нанести вред врагу или уничтожить его путем нанесения увечий его изображению или уничтожения последнего в полной уверенности, что человек, против которого направлены эти магические действия, испытает при этом те же страдания или умрет»[57].

На этом же принципе – действие над имитацией (изображением) какого-либо существа или явления мистически тождественно действию над самим имитируемым существом или явлением (оригиналом) – основана вся мистическая драматизация. Дело в том, что участие в обряде (имеющем магический смысл) переживается как чувство сопричастности мистической реальности. Правильнее поэтому было бы называть первобытное драматическое действие не обрядом, а таинством.

Важность такого рода мифически-драматических действий трудно переоценить. «Миф всегда синтетически жизнен и состоит из живых личностей, судьба которых освещена эмоционально и интимно ощутительно»[58]. Что такое «интимно-ощутительно» как не другое обозначение сопричастности?

Эта мистическая сопричастность объекту не похожа на субъектно-объектное отношение, свойственное современному человеку, когда объект полагается как не-Я. «Сущность сопричастности заключается как раз в том, что всякая двойственность в ней стирается, сглаживается, что, вопреки принципу противоречия, субъект является одновременно самим собой и существом, которому он сопричастен»[59]. Мистическая сопричастность – это единосущность. Подобные описания встречаются у мистиков как Востока, так и Запада, начиная с описания экстаза Плотина. Мистическая сопричастность – это «сфера подлинно жизненного взаимообщения субъекта и объекта»[60].

Миф как коллективное сознание

«Представления, называемые коллективными,… могут распознаваться по следующим признакам, присущим всем членам данной социальной группы: они передаются в ней из поколения в поколение, они навязываются в ней отдельным личностям, пробуждая в них, сообразно обстоятельствам, чувства уважения, страха, поклонения и т. д. в отношении своих объектов. Они не зависят в своем бытии от отдельной личности. Это происходит не потому, что представления предполагают некий коллективный субъект, отличный от индивидов, составляющих социальную группу, а потому, что они проявляют черты, которые невозможно осмыслить и понять путем одного только рассмотрения индивида как такового»[61]. Таким образом, основной смысл характеристики мифологического сознания как коллективного – в ответе на вопрос о степени самостоятельности сознания. Этот вопрос интересен не только относительно первобытного сознания; он касается и сознания современного. Иначе говоря, это вопрос о традиционности сознания.

Можно говорить о явном преобладании коллективных представлений в первобытном сознании. Это связано прежде всего с тем, что индивидуальное сознание дифференцируется из коллективного более или менее медленно. «…Очень трудно, если не сказать невозможно, провести четкую разграничительную линию между индивидуальными и коллективными представлениями. В самом деле, что может быть более индивидуально, чем чувственное восприятие? И тем не менее мы обнаружили, до какой степени чувственное восприятие первобытных людей окутано мистическими элементами, которые нельзя от него отделить и которые, несомненно, имеют коллективную природу»[62].

Что же касается современного мифологического сознания, то его коллективность, несмотря на пройденный сознанием вообще эволюционный путь, также не вызывает сомнений. По-прежнему можно сказать, что в массовом сознании, мифологичном по природе, реализуется принцип тождественности части и целого, сознания индивида и общности.

Эти традиционные коллективные представления - как первобытные, так и современные – отличаются преобладанием эмоционального над рациональным. Их аффективность может выступать как своего рода игра с реальностью, когда в зависимости от характера эмоции меняется облик мира. «Для мифа каждый момент мира может обернуться другим лицом, поскольку именно аффект определяет это лицо. В любви и ненависти, в надежде и страхе, в радости и ужасе меняются черты действительности»[63].

Ранее уже шла речь о своеобразных априорных формах отношениям мифологического сознания к миру - о предассоциациях. Труднее всего при этом понять, что не только логические, но и чувственно-эмоциональные элементы восприятий могут быть предопределены. «Институты первобытного общества, так сказать, наперед закрепляют – ne varietur (в неизменном виде) – реально возможные комбинации коллективных представлений. <…> …Коллективные представления обычно образуют часть мистического комплекса, в котором эмоциональные и аффективные элементы совершенно не позволяют мысли быть и владеть собой. <…> …Причем сам характер эмоции в свою очередь предопределен традициями»[64].