Политические мифы и их влияние на историю неоязычества

В период между первой и второй мировыми войнами, считает Э. Кассирер, западная цивилизация не просто прошла через тяжелый кризис в политической и социальной жизни, но встала перед лицом совершенно новых теоретических проблем. Был произведен своеобразный эксперимент по радикальной ломке некоторых форм политической мысли. Самой важной и вызывающей беспокойство чертой современного политического мышления стало появление новой власти: власти мифического мышления. «В критических ситуациях человек всегда обращается к отчаянным средствам. Наши сегодняшние политические мифы как раз и являются такими отчаянными средствами. Когда разум не оправдывает наших ожиданий, то всегда остается в качестве utilio ratio власть сверхъестественного и мистического», – пишет Э. Кассирер[18].

Актуализацию мифологической составляющей в массовом сознании можно объяснить особенностями кризисного сознания, которое, утратив рациональную основу, стремится к опоре на иррациональные силы. В переломные моменты истории в массовом сознании особенно усиливается тенденция к персонификации бессознательных страхов, надежд и ожиданий. Потребность в мифе выражает необходимость компенсации в быстро меняющемся, «стереоскопическом» мире, который при всем своем разнообразии утрачивает глубину и подлинность. Во всяком случае, кризисное сознание переживает его как мир односторонностей и фрагментарности. Символичность и статичность мифа гарантируют, с одной стороны, ясность и покой, означающие приостановку социальной динамики, отдых от информационного перенапряжения, а с другой, возвращают миру его глубину. Мифологическая символика направлена на то, чтобы через каждое частное явление дать целостный и несомненный образ мира, именно поэтому многозначность символа перестает быть пугающей[19]. Политический миф определяется как стойкое душевное образование с искусственно созданным пониманием реальных социально-политических феноменов, специально или не специально украшенным разными умозаключительными выводами, выдумками, фантазией. Политический миф является элементом мифологического сознания, «эмоционально усиленный чувственным пониманием политической реальности, которое вытесняет и замещает реальное понимание ее, и ее настоящее знание». В политической мифологии изменяется отношение между рациональным и иррациональным. В отличие от архаичного мифа, политический миф начинается не с нерациональной идеи, которая позже рационализуется, а с рационального задума, который позже осмысленно наполняется нерациональной сущностью, хоть и рационален по форме (успехи, достижения, обещания, демонстрация мощи). Но эта рациональность обычно получает иррациональный вид через соответствующие культы, ритуалы, символы действительности. Даже эмоциональность получает рациональные импульсы и восславляет реальных героев, действительно позитивные идеи, а сам миф включает реальные ценности: справедливость, свобода, разум, политическая мощь.

Основные отличия политического мифа от архаического: 1) в традиционных мифах объектом мифологизации являются боги, культурные герои или предки; в мифах ХХ века – реальные люди и события современного и недавнего прошлого; 2) Политические мифы не наследуются из глубины веков, а создаются отдельными людьми или группами людей. Они опираются на научные теории своего времени, которые стремятся дать политическим мифам правдоподобный и научноподобный вид. Со временем начинают существовать независимо от своих творцов, против которых даже могут быть направлены; 3) Политические мифы, в отличие от мифов архаичных, распространяются не на словах, или в виде текстов, а главным образом через средства массовой информации[20].

Идеи неоязычества первоначально возникли в Европе и США, причём их развитие прошло два этапа. Первый начался в Европе в эпоху неоромантизма на рубеже XIX и XX вв. Возникает он на почве кризиса позитивистского взгляда на мир и сомнений в безусловном благе цивилизации. Начинает вызывать сомнения и незыблемый авторитет главного двигателя прогресса – науки. Неоромантизм же противопоставил просвещенческой объективности и рациональности пафос субъективности и эмоциональности. В то время это ещё соприкасалось с христианскими настроениями, но позже христианство также стало восприниматься как часть буржуазной цивилизации. Начались поиски альтернативных религиозных и мировоззренческих систем, которыми зачастую становились оккультизм, восточные религии и неоязычество[21]. Также к концу XIX века усилились настроения, которые принято называть мистицизмом природы, связанные с уже тогда возникающей проблемой урбанизации. Эти настроения часто становились причиной появления пантеистических взглядов, которые затем прочно вошли в фундамент зарождающегося неоязычества. Между тем всё сильнее проявлялись проблемы, связанные с размытием национальной идентичности и наступлением космополитической цивилизации. В Германии это выросло в дискурс о народной душе [Volkseele], что привело к появлению т.н. volkish-групп (движение, схожее со славянофилами в России), которые позже оформились в общественные организации в 1920-30-х гг. Как в Германии, так и в Латвии и Армении их появление было связано с проявлениями национализма и стремлением к национальной независимости[22]. Выросшие на ариософских и теософских идеях и на исследованиях в области народных преданий и сказок, они влились в единую концепцию Третьего Рейха об индоарийском языческом прошлом Германии. В России эти идеи поддерживались рядом русских теософов, в особенности у четы Рерихов, где идеи о едином индийско-славянском прошлом воплотились в обширный мифологический синтез, но окончательно это произошло уже за пределами отечества. Впрочем, выводы, сделанные по поводу этого единства, кардинально отличались от арийского мифа немцев. Оно должно было стать зародышем единства всемирного. Роль общего знаменателя вновь отводилась культуре. Тем не менее, возникновения неоязычества в начале XX века в России не произошло – мешало наследие славянофилов, которые опирались на православие. Те же, кто искал альтернативной религиозности, больше обращали внимание на русские мистические секты[23].

Под влиянием «философии жизни» в обществе возникают идеи ретроутопии, в которой воплощаются идеи «вечного возвращения». Однако, первыми носителями этой идеи стали достаточно образованные люди, поэтому первое время неоязычество существует скорее как культурное явление. Только в Германии религиозное народничество, «рационализировавшись» в нацизм, органично слилось с этатистской идеей Третьего рейха, с поражением которого в 1945 г. прекращает свое существование в активной форме и неоязычество. Так заканчивается первый этап.

Вторая волна неоязычества появляется в конце 1960-х – начале 1970-х гг. как явление молодежной контркультуры, противостоящей христианской, урбанизированной, милитаризированной поликультурной и другим составляющим установившейся довлеющей культуры[24]. При этом некоторые группы ФРГ продолжили прерванные неоязыческие традиции Второй Мировой войны. В 1954 году в Великобритании Джеральд Гарднер выпустил в свет книгу «Колдовство сегодня», которая стала библией самой известной неоязыческой религии англоговорящих стран – Викки. По словам Гарднера, он получил посвящение от последних живых представительниц этого древнего ремесла. Ученые, проанализировав его труды, пришли к выводу, что они представляют собой синтез сведений, почерпнутых Гарднером из книги египтолога Маргарет Мюррей «Колдовской культ в Западной Европе»[1921] и ряда других книг на эту тему, а также его собственных наблюдений над магическими обрядами в Юго-Восточной Азии[25].

Синтез Гарднера по мотивациям немного отличается от неоязыческих реконструкций начала века. Во главе угла вновь потребность освободиться от репрессивных механизмов культуры и соединиться с природой [ритуалы совершаются обнаженными участниками в священной роще]. Однако имеются и новые элементы, такие как добавление к мистериальным мотивам магических приемов, причем не только реконструированных, но и заимствованных из реальной магической практики Азии, где она сохранилась гораздо лучше, чем в Европе.

Одним из отличий второй волны неоязычества от первой стала следующая особенность: основным врагом поколения контркультуры стала не просто техническая цивилизация, которая напугала их дедов, а технократия, понимаемая как власть технических специалистов.

В трудах теоретиков контркультуры эта власть приобретает характер зловещего заговора науки и техники против современного человечества. Теодор Роззак вводит термин «технократический тоталитаризм». Это почти совершенный механизм отчуждения человека от мира, и неоязыческий миф становится чуть ли не главным орудием антитоталитарной борьбы. При этом, под влиянием интереса к шаманизму, возникшего в середине XX века под влиянием трудов различных учёных, от М. Элиаде (монографии «Шаманизм. Архаические техники экстаза»), до К. Кастанеды, чьи книги совершили настоящий переворот в молодёжной контркультуре, экстаз шамана начал пониматься, как единственно адекватное восприятие мира, населённого духами, с которым возможно живое общение – в определённых кругах такой подход казался единственной альтернативой рационалистической технократии современной цивилизации. Подобный подход предполагал наличие определённых культовых практик, методы проведения которых стали искать в историческом прошлом собственного народа.

Начинающийся экологический кризис, встретившись с пантеистическим восприятием мира, также породил одну из главных особенностей неоязычества – экологизм. Неоязычество изначально призывало к освобождению и сакрализации природы. По мнению неоязычников, основной вред технической цивилизации как раз и заключался в том, что она «расколдовала» и подавила природу, лишив ее высшего смысла. Уже тогда по этому поводу высказывались и некоторые претензии христианству, как религии, объявляющей человека «венцом творения» и царём природы. В контркультурные времена они были подхвачены историком Линном Уайтом, который опубликовал во влиятельном журнале «Сайенс» [март 1967 года] статью «Исторические корни нашего экологического кризиса»[26].

Разочарование в идее коммунизма, нараставшее с 1960-х годов, заставило советского человека обратиться к прошлому. Кульминацией таких настроений стал нашумевший роман В. Чивилихина «Память» (1982), по выходе которого многие принялись изучать свою генеалогию. Идея счастливого будущего быстро сменилась страстным желанием вернуться к корням, что стало поворотным моментом в умонастроениях советского человека и обозначило его сдвиг к постсоветской модели. Это же, вкупе с поддерживаемым советской властью отрицательным отношением к православию и одновременной поддержкой народной обрядности, как неотъемлемой части народной самобытной культуры[27], послужило важным рубежом в становлении славянского неоязычества современного типа. В то же время происходит осознание кризиса, связанного с постепенной утратой и забыванием русской традиционной деревенской культуры – возникает т.н. «русский вопрос»[28], который особенно остро встал в период распада Советского Союза. После отделения южных республик некоторая часть русской интеллигенции быстро осознала одномоментное превращение русских в северный народ, две трети территории которого приходились теперь на зону вечной мерзлоты, и северная система координат стала важным компонентом новой русской идентичности, поиски которой сделали модным широкое использование в этом дискурсе данных археологии, этнологии и исторической лингвистики. Былая монополия специалистов на интерпретацию этих данных рухнула, и к ним стали обращаться политики разного ранга, журналисты, писатели, инженеры и биофизики. Чаще всего такие публикации посвящены древнейшим этапам истории, а также происхождению славян или их отдельных групп (русской и украинской). В отличие от научных публикаций, выходящих малыми тиражами и написанных трудным языком, данная литература, среди специалистов обозначаемая термином «фолк-хистори» представлена сериалами (типа «Великие тайны», «Тайны земли русской» или «Подлинная история русского народа»), издающимися в большом количестве экземпляров. Некоторые из этих идеологов пытаются мобилизовать на защиту русских интересов примордиалистские мифы о далеком прошлом и обвиняют российских ученых в намеренной фальсификации истории. Поэтому они объявляют, что вопрос древней истории – это первостепенный вопрос государственной стратегии». Со своей стороны они рисуют Евразию исконной родиной «славяно-русов», где они жили якобы в течение тысячелетий, закладывая здание будущей человеческой цивилизации. Подхватывая мессианский советский миф о «светлом будущем», эта концепция опрокидывает его в отдаленное прошлое и изображает доисторических предков богатым и щедрым народом, отважными воинами и неутомимыми завоевателями, благородными культуртрегерами и создателями едва ли не всех древнейших цивилизаций. Кроме того, именно благодаря этой литературе русское и украинское национальное сознание получает историческую глубину и обретает желанных предков, которыми чаще всего оказываются «арийцы»[29]. В итоге кризис идентичности преодолевается созданием мифа об утраченном величии славянского народа, который является очередной инкарнацией «арийского мифа» (подробнее о нём будет сказано ниже).

Большую роль в формировании современного русского мифа о древнейших предках также сыграли работы бывшего директора Института археологии АН СССР академика Б. А. Рыбакова (1908–2001), в которых, во-первых, делалась попытка реконструкции и систематизации славянских дохристианских представлений и ритуалов как в древнейшую эпоху, так и во времена Киевской Руси, а во-вторых, рисовалась многотысячелетняя история первобытных славян, начиная по меньшей мере с бронзового века. Обобщая разнообразные археологические, фольклорные и исторические материалы, Рыбаков, наряду с рядом верных замечаний, позволял себе немало неточных или явно фантастических рассуждений, выдававшихся за научные гипотезы, а в некоторых местах совершал очевидные методические просчёты. В частности, он излишне полагался на фольклорные данные, веря в то, что они в неискаженном виде доносят до нас факты далекого прошлого[30].

Таким образом, предпосылками возникновения славянского неоязычества в России стали:

а) урбанизация и экологические проблемы в обществе;

б) политический и экономический кризис;

в) кризис идеологии, связанный с изменением политической системы в стране;

г) публикация большого количества литературы по язычеству;

д) рост национального самосознания и антисемитизма в России с распадом СССР.

Позитивные качества современного язычества усматриваются адептами именно в отсутствии системы посвящений жрецов и передачи знаний от учителя к ученику, в отличие от большинства мировых религий. Язычество, по мнению его сторонников, – живая вера, но не в абстрактного Творца, бесконечно далёкого от творения, и не в жившего в стародавние времена пророка, а в силу самой жизни, природы, окружающего мира, которые, персонифицируясь, обожествляются. В этих богов и верит язычник, считая себя не рабом их, но потомком – «Мы внуки Даждьбожьи». Поэтому язычнику незачем иметь историческую преемственность своей веры – для этого ему достаточно жить на своей земле и говорить на своём языке. Точно так же отсутствует в язычестве и священное писание – некоторые сохранившиеся памятники это, как правило, исторические хроники, учебники по магии, или прикладные бытовые инструкции[31].

В. Шнирельман считает славянское неоязычество примером ревитализационного движения – пытающегося противостоять кризисным явлениям в обществе посредством возврата к древнейшим пластам местной культуры. При этом зачастую восстановление «традиций предков» производится людьми, которые зачастую оторваны от традиционного образа жизни, а также осложнено не только отсутствием прямой передачи данных традиций, но и малым количеством источников, по которым её можно было бы восстановить. Поэтому вместо «возрождения» происходит «изобретение» новой синкретической традиции с привлечением понятий господствующей в данном обществе религии и современной мифологии[32]. В случае славянского неоязычества главным из таких мифов является «арийский миф». отождествляющий славян с арийцами и целенаправленно ведущий поиски их предков в самой глубокой древности. Следует сказать, что ариями или индоариями специалисты называют ту часть индоиранских племен, которая во второй половине II тыс. до н. э. пришла в Индию с севера. Предполагается, что ранее индоиранцы обитали в причерноморско-прикаспийских степях, где после ухода индоариев остались ираноязычные степные скотоводы, наиболее известными из которых были скифы и сарматы. В свою очередь, индоиранцы входили в более широкую лингвистическую общность, которую в XIX в. в германских странах было принято называть индогерманцами, а в англосаксонских – индоевропейцами. Одновременно в качестве синонима для нее тогда широко, хотя и ошибочно, использовался термин «арийцы». В первой половине нашего столетия «арийская теория» взята на вооружение и предельно политизирована германским национал-социалистическим движением с известными последующими последствиями. После Второй мировой войны дискредитированный германскими расистами термин «арийцы» вышел из употребления. Вместо него специалисты используют термины «индоевропейцы» (для обозначения всей языковой семьи) или «арии/индоарии» (для той ее подгруппы, которая переместилась в Индию). В 1990-е годы русским неоязычникам в особенности полюбилась славянизированная форма германского «арийского мифа» представляет русских древнейшим племенем, которое вначале обитало якобы в Арктике, где в те далекие времена существовали едва ли не тропические условия. Именно там русские выработали древнейшую систему ведических знаний и даже, по некоторым версиям, изобрели первую письменность. Затем из-за резкого похолодания им пришлось отправиться на юг, где на своей второй родине (некоторые помещают ее на Южном Урале) они создали высокую цивилизацию. Оттуда их отдельные группы расселялись по всей Евразии, неся местным народам культуру, письменность и ведические знания[33]. По этому мифу, русские оказываются культуртрегерами, создателями едва ли не всех древних цивилизаций и родоначальниками многих народов мира. Миф приписывает русским «нордические ценности», связанные с высокими нравственными качествами.

Идея арктической прародины, которую также часто называют Гипербореей (поэтому и сама теория часто называется «гиперборейской») восходит ещё к наследию Блаватской и трудам основателя «Анненербе» Г. Вирта. Вирт «обнаружил» некую никогда не существовавшую древнейшую «атланто-нордическую» культуру, якобы созданную «атланто-нордической расой» и распространявшуюся из Арктики. Завороженный своими «открытиями», Вирт обличал буржуазный образ жизни и призывал вернуться к ценностям древнейшей первобытной культуры.

С «арийским» мифом тесно связана известная «Велесова книга» (также встречаются варианты «Влесова книга» и «Книга Велеса», далее – «ВК»), поскольку именно с её публикацией связан мощный толчок развития славянского неоязычества. «ВК» признаётся практически всеми неоязычниками за ценнейший мифологический, исторический и этический источник, ее значение, по их мнению, для истории славян огромно: она «уникальный источник сведений о языке, культуре, вере предков всех славянских народов, составленный предположительно жрецами славянского бога Велеса в IX веке»[34]. Название «ВК» дано рассматриваемому памятнику одним из энтузиастов его изучения и публикации – С. Лесным (Парамоновым), им же алфавит, которым написана книга, назван «влесовицей».

С. Лесной опубликовал несколько дилетантских книг об истории Руси и «Слове о полку Игореве». История находки памятника изложена им же в сочинении «Велесова книга» и приписывается полковнику белой армии А. Ф. Изенбеку, который в 1919 г. якобы обнаружил в разоренной помещичьей усадьбе деревянные дощечки с письменами на них и забрал с собой. В 1925 г. А. Ф. Изенбек, проживавший в Брюсселе, познакомился с Ю. П. Миролюбовым, который заинтересовался дощечками. Миролюбов в течение пятнадцати лет занимается переписыванием текста с дощечек и их реставрацией. Какую часть текста «ВК» Миролюбов переписал, С. Лесной установить не смог. В 1941 г. Изенбек умирает, и дальнейшая судьба дощечек неизвестна. В ноябре 1953 г. в журнале «Жар-птица», издававшемся русскими эмигрантами в Сан-Франциско, появляется заметка о сенсационной находке древней докириллической рукописи. В январе 1955 г. была опубликована единственная фотокопия – десять строк с дощечки под №16, которые воспроизводит в своей книге С. Лесной; этот же снимок был прислан на экспертизу в Академию наук СССР и помещен в статье Л. П. Жуковской в журнале «Вопросы языкознания»[35]. В этой же статье Жуковская доказала поддельность текста, отображенного на данном снимке, и, следовательно, самого памятника[36]. В полемике о происхождении «ВК» нередко упоминается имя A. И. Сулакадзева – археографа-любителя начала XIX в., прославившегося своими фальсификациями исторических источников, а ныне, в работах А. И. Асова, предстающего невинно оболганным любителем отечественных древностей[37].

Несмотря на возражения учёных, сторонники «ВК» пытаются найти иные доказательства подлинности документа, объясняя особенности выдуманного языка «ВК» копированием памятника в XVI-XVII веках (текст «ВК» сторонники датируют IX в.), неточностями при восстановлении дощечек Миролюбовым и другими причинами[38], однако все подобные объяснения не выдерживают научной критики.

В 1990-х гг. популярность «ВК» вырастает до невероятных размеров. Появляется большое количество переводов, наиболее известными из которых являются переводы А. И. Асова (Барашкова)[39]. Неоязыческие общины 90-х годов сделали ВК своего рода «библией неоязычества», отрицая аргументы учёных о поддельности памятника либо руководствуясь вышеуказанными объяснениями лингвистических несообразностей, либо напрямую обвиняя их в «заговоре против русского народа» и «сокрытии древней истории Руси». Однако некоторые неоязыческие лидеры (М. Сперанский (Велемир), община «Коляда Вятичей»; И. Черкасов (Велеслав), община «Родолюбие») соглашаются с поддельностью ВК, но при этом считают, что книга является ценным этическим и религиозным источником, поскольку создана Миролюбовым в пылу мистического озарения[40]

Сама «ВК» якобы написана в IX в. н. э. новгородскими жрецами и представляет собой историософское сочинение, содержащее предания, молитвы, легенды и рассказы о древней славянской истории. В рамках данного исследования особую ценность представляет версия славянской мифологии, изложенная в «ВК», а также некоторые особенности её историософии.

Также большое распространение получили современные мифы, связанные с христианством, так как нелюбовь к христианству является едва ли не самым сильным чувством, испытываемым неоязычниками (что, впрочем, критикуется некоторыми языческими идеологами). Существует ряд причин, по которым это происходит. Во-первых, понимая «русский народ» расширительно (включая в него украинцев и белорусов), славянские неоязычники обеспокоены тем, что разные христианские конфессии по сути разорвали его на части и мешают сплочению. Путь к последнему неоязычники видят в формировании единого «русского» самосознания на основе славянского язычества, которое они ошибочно представляют как целостную непротиворечивую систему. Во-вторых, неоязычники отвергают антропоцентризм христианства, его сознательное стремление возвысить человека над окружающим природным миром, пренебрежение радостями жизни на Земле и установку на посмертное воздаяние. В этом неоязычники видят корни бездумного хищнического отношения современного человека к природе, способного ее окончательно погубить и тем самым поставить точку в истории человечества. В-третьих, неоязычники активно не приемлют христианское смирение, подозревая в этой установке заговор внешних сил с целью поработить славян. Христианство представляется им чужеродной идеологией, занесенной извне и не соответствующей «русскому духу». Многие неоязычники видят в христианстве разрушительную идеологию, специально созданную евреями для установления мирового господства. Вот почему антихристианство русских неоязычников фактически означает юдофобию и ведет к созданию «образа врага»[41].

Таким образом, мы обнаруживаем влияние на идеологию современных язычников концепций различных научных и общественных деятелей XX века, которые активно используются, по нашему мнению, в современном неоязыческом мифотворчестве. Для того, чтобы выяснить истинность данного предположения, необходим сравнительно-исторический анализ современной неоязыческой мифологии с имеющимися сведениями по мифологии древних славян, что и будет дальнейшей темой данного исследования.