Психологические и психиатрические аспекты вменяемости (невменяемости)

Проблема вменяемости - невменяемости - комплексная. Она имеет взаи­мосвязанные психологические, патопсихологические, психиатрические и правовые аспекты. Понятое невменяемости является производным от поня­тия вменяемости.

Вменяемость является предпосылкой вины и вменения в ответствен­ность общественно опасного деяния. Это - способность по своему пси­хическому состоянию осознавать характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими в момент совершения.

Традиционная теоретическая трактовка вменяемости - невменяемо­сти основана на определении их через два критерия: «психиатрический» (медицинский) и «юридический» (психологический). Под этими крите­риями понимаются соответственно наличие болезни или иного болез­ненного расстройства психики и вызванная этим обстоятельством не­способность осознавать фактический характер либо значение своих дей­ствий или руководить ими.

Нередко давая понятийную характеристику вменяемости, отождеств­ляют психологический и юридический подходы, именуя наличие спо­собности осознавать значение и общественную опасность своих дейст­вий и руководить ими психологическим или юридическим критерием. Это неточно: психологический критерий непосредственно основан на психологических закономерностях, профессионально интерпретируе­мых. Юридический же критерий вообще не существует: речь идет о вы­водах органов судопроизводства относительно наличия или отсутствия самой вменяемости.

Неправильно и приравнивание по значимости психологического кри­терия к так называемому медицинскому, то есть в случае вменяемости речь идет о таком состоянии здоровья, которое создает биологические предпосылки волевого управления поведением применительно к кон­кретным уголовно значимым ситуациям.

Основываясь на данных психологии, мы полагаем, что содержатель­ная характеристика вменяемости как сквозного признака субъекта пре­ступления не требует традиционного сочетания психологического и так называемого медицинского критерия. Конечно, способность к осознан­ному управляемому поведению имеет объективную биологическую ос-

нову в виде соответствующего уровня психического здоровья, но для констатации наличия или отсутствия субъекта преступления необходимо и достаточно установление именно самой способности к осознанно-волевому поведению и ее реализации в конкретной ситуации. Здоровье -не единственный фактор, влияющий на наличие этой способности в конкретном случае. Не менее важно наличие некоторых психических состояний, личностных особенностей, их соотношение с ситуацией.

Поэтому в основе понятия «вменяемость» лежит именно психологи­ческий критерий, в свою очередь имеющий интеллектуальный, волевой, эмоциональный аспекты.

Статья 19 УК РФ включила вменяемость в число общих условий уголовной ответственности, однако она не дает содержательной рас­шифровки этого понятия, что представляется определенным пробелом. Для психологически точной характеристики субъекта преступления в законе должно быть отражено, какими признаками определяется его способность к управляемому поведению в уголовно-релевантных ситуа­циях. Давать же общее определение субъекта преступления, опираясь на описание в законе случаев, когда такая способность отсутствует (то есть только на невменяемость), представляется нелогичным.

Понятие невменяемости, как уже указывалось, является производ­ным от понятия вменяемости. Интеллектуальный и волевой элементы невменяемости раскрываются от обратного по отношению к вменяемо­сти - соответственно как неспособность, невозможность осознавать фак­тический характер либо общественную опасность своих действий и не­возможность руководить ими.

Привычная дихотомия вменяемость - невменяемость, если в основу ее содержательной характеристики закладываются два обязательно взаимодействующих критерия (в том числе, медицинский), не охватыва­ет всего круга случаев, когда материалы дела ставят под сомнение пре­зумпцию уголовного закона о способности (как правило) субъекта нести виновную ответственность. Имеются ввиду случаи, когда при отсутст­вии медицинского (психиатрического) критерия невменяемости в точ­ном его смысле решающее влияние на поведение имеет:

‒ значительное отставание несовершеннолетнего в психическом раз­витии, не связанное с психическим расстройством, а являющееся следстви­ем неправильного воспитания, педагогической запущенности и пр.;

‒ отсутствие способности к осознанно-волевому поведению из-за несоответствия индивидуально-психологических возможностей требо­ваниям, предъявляемым экстремальной ситуацией;

‒ отсутствие избирательности осознаваемого поведения из-за ин­тенсивного принуждения извне;

‒ утрата этой способности из-за временных функциональных со­стояний и нервно-психических перегрузок.

В Уголовном Кодексе 1996г. значительная часть этих случаев уже предусмотрена в качестве влекущих освобождение от уголовной ответ­ственности (ст.ст.20, 28, 40 и др.), но без прямого соотнесения с поняти­ем вменяемости. Представляется, что во всех этих случаях эксперты-психологи могут установить наличие психологического критерия не­вменяемости при отсутствии медицинского: для реализации принципа виновной ответственности необходимо знать, способен ли был субъект сознавать значение своих действий и руководить ими.

В литературе и практике в течение ряда лет господствовала позиция, в соответствии с которой в данной сфере рассматривается компетенция лишь психиатров и юристов. Значение же и формы использования про­фессиональных психологических познаний вообще не обсуждаются, хотя делаются ссылки на закономерности психической деятельности, относящиеся к предмету психологии. Медицинский диагноз при знании закономерностей развития заболевания чаще всего считается достаточ­ным для вывода о невменяемости, исходя из того, что выраженные пси­хические расстройства приводят к невозможности регулировать свои действия, правильно отражать действительность, либо контролировать поведение. Соответствует такому подходу и описание некоторыми авто­рами психического состояния лиц с различными видами психических расстройств, как будто бы однозначно исключающих возможность управления своим поведением. При этом речь идет о категорических формулировках, не предусматривающих случаев, когда больной может тем не менее управлять своим поведением в конкретной ситуации.

Отсюда - традиционное решение вопроса о вменяемости психопа­тов. Анализ поведения психопатов приводит к выводу, что они не в со­стоянии намечать цель действия, программу поведения, планировать его, сдерживать себя при появлении ситуационно-импульсивных моти­вов (Гульдан В.В.). Для этих лиц, характерна неспособность учитывать прошлый опыт, прогнозировать будущее, оценивать последствия своих действии. Однако, преобладающее число психопатических личностей и других лиц с психическими аномалиями признается вменяемыми на ос­нове «обобщения клинического экспертного опыта».

Указанный подход привел к тому, что из двух критериев невменяемости - медицинского и психологического - решающая роль отводится первому, реализация же второго сводится к использованию психологической терми-

нологии при характеристике степени тяжести психической болезни или ино­го болезненного расстройства психики. При этом считается, что невменяе­мость, как уголовно-правовое понятие и как обстоятельство, устанавливае­мое экспертизой, имеет одно и то же содержание.

Монопольное положение судебных психиатров в решении вопросов вменяемости - невменяемости не соответствует принципу виновной от­ветственности. Представляется очевидным его несоответствие и тексту процессуального и материального закона (как и концепции использова­ния специальных познаний при установлении фактов и решении вопро­сов, имеющих уголовно-правовое значение).

Уголовно-процессуальный закон (ст.79 УПК) предусматривает обя­зательность экспертизы для определения психического состояния обви­няемого или подозреваемого, если возникают сомнения по поводу их вменяемости, но не говорит о том, что это - предмет применения психи­атрических специальных познаний, а тем более только их. Формулиров­ки закона о понимании содержания и значения действий и руководстве ими со стороны субъекта имеют в виду оценку психологического меха­низма этих действий, способности осуществлять избирательные акты поведения, с учетом их последствий (соотнося с социальными нормами, в том числе подчиняя импульсы сознательному контролю).

На практике при решении вопроса о невменяемости, эксперту с од­ной стороны, следователю и суду - с другой предлагается решить один и тот же вопрос. В результате на основании лишь медицинского критерия - диагноза и принятия во внимание типичных вариантов развития болез­ни (расстройства) - следует, фактически минуя рассмотрение психоло­гического критерия, как самостоятельного этапа исследования, вывод, который предопределяет вменение или невменение в вину деяния. Диаг­ностика психического расстройства фактически заменяет анализ влия­ния патологии на интеллект и волю в рамках конкретного поведенческо­го акта. И не может не заменить, так как этот анализ требует использо­вания психологических и патопсихологических познаний, которые не сводимы к психиатрическим.

Схема «диагноз - вывод о вменяемости - невменяемости» освобожда­ет экспертов от оценки психологического механизма поведения в ситуа­ции конкретного деяния. Но тем самым существенно сужаются возмож­ности для адекватного вывода. Психологический критерий невменяемо­сти в актах психиатрической экспертизы не привязывается к анализу конкретного поведенческого акта, его содержание сводится к немотиви­рованному в психологическом плане утверждению о том, что степень

болезненных расстройств достаточно (недостаточно) значительна для того, чтобы исключить вменяемость.

Критикуемый подход, закрепленный в Инструкции о производстве судебно-пснхиатрической экспертизы и учебно-методической литерату­ре, сформировал позицию экспертной, следственной и судебной практи­ки применительно к установлению вменяемости-невменяемости. Можно определить следующие ее основные черты, сохраняющиеся в течение десятилетий:

‒ следователи и судьи не оценивают критически заключения экспертов о вменяемости-невменяемости, т.к. считают это повторным решением вопро­са, требующего специальных познаний. В частности, не анализируется ком­петентность суждений экспертов о состоянии интеллектуальных и волевых качеств субъекта. Экспертов не обязывают рассматривать управляемость поведения в конкретной ситуации и использовать для этого достаточныйобъем данных;

‒ в экспертной среде получили значительное распространение облег­ченное понимание задач, подмена комплексного исследования состоя­ния психической деятельности субъекта в период совершения общест­венно опасного деяния перечислением элементарных характеристик памяти, интеллекта и пр., причем на момент обследования;

‒ распространилось некритическое отношение к действительному со­стоянию экспертной практики, причинам ошибок, связанных с самой концепцией экспертизы вменяемости-невменяемости.

Подавляющее большинство заключений судебно-психиатрической экспертизы строится по следующей схеме: обследуемый болен психиче­ской болезнью - следовательно, он невменяем, а это значит, что в основу вывода ложится один медицинский критерий: после постановки диагно­за и констатации состояния подэкспертного на момент обследования, эксперты переходят к заключительному выводу, минуя главный этап. Заключения не содержат достаточного анализа того, обладал ли испытуе­мый психической способностью отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими на момент совершения деяния, который основывался бы на понятиях и закономерностях психологической науки.

Эксперты-психиатры фактически изучают психическое состояние субъекта на период проведения экспертизы. Конечно, прошлое непо­средственно не наблюдаемо. Однако, например, при судебно-психологической (или комплексной психолого-психиатрической) экс­пертизе аффекта методические рекомендации ориентируют на ретро­спективное изучение психического состояния и поведения субъекта в момент совершения им деяния. Если судить по материалам судебно-

психиатрических экспертиз, то подобный подход при решении вопроса о вменяемости - невменяемости не практикуется. А ведь надо иметь ввиду не только то, что диагностика состояния психической деятельно­сти при проведении экспертизы требует ретроспективного изучения и проекции на обстоятельства деяния, но и то, что эта проекция не носит линейного характера. Ведь состояние психической деятельности субъекта на момент экспертизы далеко не всегда целиком соответствует ее состоянию на момент деяния, в т.ч. за счет переживаний по поводу содеянного, воздей­ствия обстановки в следственном изоляторе, медицинском учреждении и т.д. В силу различных причин может измениться интенсивность и динамика болезненных проявлений (ремиссия и пр.). Поэтому выявленной медицин^ ской симптоматики на момент экспертизы недостаточно, чтобы судить о вменяемости - невменяемости на момент деяния.

Здесь возникает еще одна интересная проблема, суть которой проил­люстрируем материалами уголовного дела К. Он обвинялся в том, что на протяжении 10 лет совершил убийства 16 детей и пожилых женщин. Хотя формулировка вопросов экспертам ясно ориентировала на необхо­димость оценить психическое состояние К. в отношении каждого из инкриминируемых деяний, эксперты этого не сделали. Между тем оче­видно, что в течение такого длительного периода времени характер и интенсивность «признаков психопатии с синдромом сексуальных из­вращений» (диагноз, поставленный экспертами) могли существенно ме­няться, включая степень расстройства влечений применительно к тем или иным эпизодам. Могло оказаться, что по одним эпизодам К. дейст­вовал в состоянии вменяемости, по другим был ограниченно способен к избирательным решениям или даже невменяем.

//'); //]]> Для этих суждений имеются и некоторые основания в материалах дела. В одних случаях его жертвами становились первые попавшиеся лица (что согласуется с утверждениями К., что извращенное влечение нередко возни­кало у него спонтанно и он не мог его регулировать). В других - имели место тщательно спланированные действия. Прослеживание преступлений К. как определенной системы явно демонстрирует динамику отягощения характера и последствий содеянного. Перед экспертной комиссией вопрос о таком подходе, судя по содержанию акта, не вставал.

Таким образом, по делам о насильственных серийных преступлениях при проведении психиатрической экспертизы способность к избирательному поведению экспертами-психиатрами оценивается не применительно к каж­дому эпизоду, а суммарно. Между тем, психическое состояние, определяю­щее наличие и пределы осознания поступков и руководства ими могло быть

различным применительно к каждому из деяний, особенно, если они совер­шались на протяжении длительного времени.

За последние годы сократились возможности достоверного просле­живания динамики психической болезни (расстройства). Ужесточение оснований постановки на учет в психиатрических учреждениях привели: а) к сокращению числа случаев, когда в распоряжении экспертов име­ются документальные данные о наблюдении подэкспертных психиатра­ми в прошлом. По приблизительным оценкам уже сейчас из числа обви­няемых (данные о развитии личности которых делают необходимой экспертизу вменяемости-невменяемости) лишь каждый третий состоял ранее на учете; б) последовавшее за изменениями в правовом регулиро­вании психиатрической помощи массовое снятие с учета (по некоторым данным за 1988-91 гг. - более 1 млн. человек) еще более ограничивает возможности получения документальных данных.

Содержание профессиональной подготовки и ориентации экспертов-психиатров затрудняет исследование ими психологического критерия вменяемости-невменяемости.

Используемые в рамках судебно-психиатрической экспертизы мето­дики рассчитаны на выявление способности или неспособности пре­имущественно к элементарным интеллектуальным операциям на момент обследования («исключение предметов», «классификация предметов», «пиктограмма» и др.). Все сведено к исследованию мышления и памяти, что может оказать определенную помощь в диагностике психического расстройства. Особенности выполнения указанных задач для этого дос­таточно информативны. Но для оценки возможности отдавать отчет в своих действиях и руководить ими в сложной уголовно значимой ситуа­ции, способность субъекта к этим операциям имеет вспомогательное значение. Так же не исследуется, как правило, способность к волевому регулированию. Не применяются психологические методы исследова­ния личности как целостности и ее мотивации: это выходит за рамки дифференциальной диагностики заболевания, и требует профессиональ­ных психологических познаний. Поэтому правильные констатации в пособиях для экспертов-психиатров решающей значимости анализа не отдельных интеллектуальных операций, а целенаправленности поведе­ния, критичности, способности к адекватной самооценке и т.д. нередко остаются лишь благими пожеланиями.

Как уже указывалось, все заключения судебно-психиатрической экс­пертизы о вменяемости-невменяемости построены по единой схеме, что демонстрирует наличие отработанной методики таких экспертиз. Но

содержательный анализ показывает ее уязвимость с точки зрения соот­ветствия пределов и содержания исследования поставленной задаче.

Типичная схема заключения включает в себя анамнез, неврологиче­ский и психический статус подэкспертного, перечень некоторых черт его характера, оценку уровня интеллекта, исходя преимущественно из наблюдений при контакте. О распространенности подхода, при котором основное внимание в заключениях уделяется диагностике психического заболевания, а не оценке способности сознавать фактическую сторону (и социальную значимость) своих действий и руководить ими в конкретной ситуации свидетельствует стандартная заключительная формулировка большинства судебно-психиатрических экспертиз «... как недушевно­больного ... признать вменяемым». Нетрудно заметить, что она одно­значно исходит только из наличия или отсутствия психического заболе­вания, опуская исследование главного - способности управлять своим поведением в конкретной ситуации.

В заключениях отсутствует указание на использованные методы ис­следования и их обоснование. В результате проверить сделанные выво­ды невозможно даже специалисту (помимо проведения самостоятельной экспертизы), не говоря уже о следователе, судье.

Чтобы не быть голословными, приведем типичные примеры.

1. По уголовному делу К. заключение содержит достаточно под­робный анамнез, указания на черты характера и особенности сексу­альной жизни, но без соотнесения этих данных с предметом эксперти­зы. Подробно дается неврологический статус (рост, тоны сердца, цианоз кожи и пр.). Далее, буквально двумя строчками упоминается: «заключение консультанта-сексопатолога: испытуемый обнаружива­ет признаки синдрома сексуальных извращений...» (обоснование этого вывода не приводится; надо отметить, что и статус консультанта не соответствует процессуальной форме заключения эксперта).

Затем, опять-таки без раскрытия методов обследования и кон­кретных результатов, констатируется в общей форме, что «при экс­периментально-психологическом и клиническом психиатрическом об­следованиях нарушений мышления не обнаружено». О волевых качест­вах ничего не сказано. Не анализируется заключение эксперта-психолога, имеющееся в деле, в котором делается попытка опроверг­нуть показания К. по конкретным эпизодам о непреодолимости спон­танно возникающего у него сексуального влечения. Между тем, анализ этих показаний в сопоставлении с анализом поведения перед и в мо­мент совершения соответствующих деяний, несомненно является од­ним из ключевых для предмета экспертизы.

Не вторгаясь в оценку выводов экспертизы по существу, можно од­нако констатировать не аргументированность вывода об отсутствии психологического критерия невменяемости. Соответствующие об­стоятельства не отражены в заключении ни в целом, ни применитель­но к конкретным эпизодам. Упоминается о патологии при родах, эну­резе, черепно-мозговых травмах, патохарактерологических чертах, включая сексуальную расторможенность, садизм, а затем констати­руется, что «отмеченные особенности психики испытуемого выраже­ны не столь значительно и не лишали его возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими в период совершения право­нарушения». Что такое «не столь значительно» и почему наличие этих особенностей совместимо с выводом о способности в полной мере ру­ководить своими действиями при совершении деяний, в заключении не сказано.

2. По уголовному делу другого сексуального маньяка-убийцы М, как и по делу К., буквально на поверхности лежал вопрос о наличии и ха­рактере расстройства сексуального влечения. Инкриминировалось 7 эпизодов изнасилований и убийств, сопровождавшихся жестокими и извращенными действиями (ранее М. был судим за аналогичные пре­ступления). Причем давая показания, М. ссылался на болезненное влече­ние к девочкам и на то, что «главный смысл жизни для него» - удовле­творение сексуальной потребности с использованием извращенных форм. Обвиняемый настойчиво ходатайствовал об экспертном иссле­довании этих свойств его личности.

Однако, три проведенные по делу судебно-психиатрические экспер­тизы не использовали психологические познания на профессиональном уровне. Вывод об отсутствии специфических отклонений строился главным образом на анамнезе (на учете у психиатра не состоял; рос и развивался соответственно возрасту; отбывая наказание за предыду­щее преступление, характеризовался как спокойный, выдержанный, вежливый, опрятный и т.д.). А также на констатациях «естествен­ности мимики, развитости речи, соответствии знаний и представле­ний образованию и образу жизни», (между тем М. остался на второй год, после 7 класса не учился, длительное время вел образ жизни бродя­ги. При этих условиях возникает необходимость не в констатации со­ответствия знаний образу жизни, а в аргументировании достаточно­сти развития М. для оценки своего поведения с точки зрения социаль­ной значимости), сохранности памяти, нормальной концентрации внимания и т.п.

Заключения не анализируют способность М. действовать осознан­но, руководить своим поведением применительно к конкретным эпизо­дам, не опровергают достаточно обоснованно и его утверждения о «непреодолимости болезненного влечения». Тем не менее, эксперты сочли возможным охарактеризовать действия М. как «сексуальную распущенность».

После вступления приговора в законную силу, изучении нами дела по­зволило придти к выводу, что М. характеризовался фиксацией внима­ния и концентрацией всех интересов на немедленном удовлетворении сексуальных потребностей. Его представления о нормах морали и от­ветственности крайне неразвиты, господствовали плохо контроли­руемые побуждения. Конечно эти данные были бы важны для оценки вменяемости.

3. Обратимся, наконец, к еще одному известному уголовному делу: об убийстве И. прокурора одного из районов г. Москвы и работника милиции; о причинении тяжких телесных повреждений жене и женщи­не, пытавшейся помешать его общественно опасным действиям.

Эксперты института им. В.П. Сербского дали заключение о том, что испытуемый страдает злокачественной шизофренией и в момент совершения деяний был невменяем. После допросов экспертов, Мосгор­суд согласился с их выводом, отклонив ходатайство представителей потерпевших о повторной экспертизе для более глубокого исследования обстоятельств, относящихся к психологическому критерию невменяе­мости. И в данном случае мы не собираемся вмешиваться в сферу пси­хиатрии; в частности нет оснований оспаривать диагноз «шизофре­ния». Но переход от этого диагноза к выводу о невменяемости пред­ставляется недостаточно мотивированным.

Эксперты установили, что И. осознанно наметил цель убийства прокурора и истязания жены, планомерно реализовал ее, сознавал, что наносил удары ножом и стрелял в жизненно важные органы. Его дей­ствия в отношении других жертв носили избирательный характер: он стремился завладеть оружием и устранить препятствия, мешающие реализации его замысла. При этих обстоятельствах необходимо было доказать наличие или отсутствие психологического критерия невме­няемости. Констатация того, что у него присутствовал болезненный мотив мстить тем, кто причинил ему зло, данный вопрос не решает. Речь шла не об ирреальной идее мстить неким врагам, а о конкретных людях, с которыми имелись реальные конфликты. Высокая социальная адаптированность И., сохранность его интеллекта еще более подчер­кивают недостаточную аргументированность выводов экспертов.

Приведенные примеры, а их типичность подчеркивается высокой квалификацией экспертов, наглядно подтверждают тезис о профессио­нальной ориентированности экспертов-психиатров на решающее значе­ние медицинского критерия при установлении невменяемости.

Таким образом, приходится констатировать недооценку практиче­ской необходимости использования профессиональных психологиче­ских познаний при установлении вменяемости-невменяемости.

Необходимость в этих познаниях связана и со случаями, когда во­прос о вменяемости-невменяемости вытекает из данных не о психиче­ской болезни, а о наличии временных болезненных расстройств психики или ее изменениях, обусловленных, например, тяжелыми физическими недостатками, мешающими восприятию информации, обобщению и пр. Ведь в этих случаях отсутствует опора на привычные для психиатрии симптомы болезни, данные о наблюдении, лечении и др.

Дореволюционные русские авторы при рассмотрении проблемы вме­няемости-невменяемости особо выделяли специфические состояния психи­ки, связанные с глухонемотой, дряхлостью, просоночным состоянием, а также с «умоисступлением», «совершенным беспамятством» психически здоровых людей под влиянием, например, беременности, аффектов разного рода, достигших высшей степени.

Названные случаи охватываются формулировкой статьи 21 УК о вре­менном расстройстве психической деятельности. Здесь возникают дополни­тельные сложности для обоснования конечного вывода в рамках психиатри­ческой экспертизы.

Невменяемость при глухонемоте может быть связана не с болезнен­ным расстройством, а с неполучением через особо приспособленное для глухонемых воспитание или общение надлежащего представления об обязанностях и законе. По-видимому здесь можно говорить о патологии психологического, а не психиатрического характера.

На практике приходится сталкиваться с особенностями психической дея­тельности, психическими состояниями, в которых норма и патология «пере­плетены», и поэтому необходимо применение знаний, относящихся как к психиатрии, так и психологии; в этих случаях целесообразно применение методов, сложившихся в обеих науках, сопоставление данных психологиче­ских и психиатрических исследований.

Содержательная характеристика понятий вменяемость-невменяемость однозначно основана на таких базовых понятиях психологии, как интеллект и воля. Иначе говоря, речь идет об осознанно-волевом поведении (эта тер­минология, как представляется, была бы оптимальной для соответствующих норм уголовного закона) на всех этапах поведенческого акта, регулируемого

правом - от постановки цели и выбора способа действий до прогноза и оцен­ки возможных последствий. Не медицинская дихотомия - норма-патология, а психологическая - способность - неспособность к осознанно-волевому по­ведению в конкретном случае играет решающую роль в содержательной характеристике вменяемости - невменяемости.

Способность к волевой регуляции поведения непосредственно связа­на с потребностно-мотивационной сферой человека. Бедность потребно­стей, «слабость» мотивов приводят к снижению волевой активности, неспособности к волевым усилиям при необходимости принятия реше­ний для выхода из сложных ситуаций. Для регуляции произвольного поведения важное значение имеет общее развитие личности.

Невменяемость, как уголовно-релевантное обстоятельство, может быть описана именно в терминах и понятиях психологии: это психиче­ское состояние, выраженное в контексте оценки способности к осознан­но-волевому поведению в конкретном случае. Что же касается заболева­ния или иного болезненного состояния психики, то оно является, во-первых, сигналом для постановки вопроса о вменяемости-невменяемости субъекта относительно инкриминируемого деяния, а во-вторых, источником, базой информации, используемой, наряду и во взаимодействии с данными из дру­гих источников, для вывода о наличии способности (ее отсутствии) к осоз­нанно-волевому поведению в момент деяния.

Окончательное решение о вменяемости-невменяемости выносит суд, рассматривая заключение экспертизы как одно из доказательств. При этом оптимальна следующая схема использования медицинской и пси­хологической информации (во взаимодействии) при исследовании пси­хического состояния лица в момент совершения преступления. Получение органом уголовного судопроизводства сведений о воз­можном наличии болезненной аномалии психики субъекта, значимой для оценки вменяемости. Назначение экспертизы.

При очевидности характера и развития заболевания, исключающего при ретроспективной оценке на момент деяния осознанно-волевое пове­дение, из диагноза непосредственно следует вывод о невменяемости;

При отсутствии такой очевидности, т.е. в подавляющем большинстве случаев, осуществляется исследование способности к осознанно-волевому поведению относительно инкриминируемого деяния на основе собирания и оценки комплекса данных, относящихся, к анамнезу, диагнозу, информации об обстоятельствах деяния и результатов обследования.

При этом возможно взаимодействие специалистов в области психо­логии, психиатрии, сексопатологии и пр. Задача многократно усложня­ется при длящемся или повторяющемся характере общественно опасных

действий: весь объем исследований необходимо провести по отноше­нию к каждому из эпизодов.

Психологическое обследование личности подэкспертного и исследо­вание его психического состояния на момент инкриминируемого деяния предполагает выяснение способности к мыслительной и волевой дея­тельности того же уровня сложности, который требовался для осознан­но-волевого совершения деяния. И затем использования полученных данных путем наложения их на обстоятельства именно конкретного слу­чая. При обследовании необходимо учитывать возможное влияние на психическое состояние подэкспертного обстановки в следственном изо­ляторе или психиатрическом учреждении, переживаний, связанных с содеянным и пр.

Требует критической оценки и сложившаяся практика определения процессуальной формы привлечения психолога к участию в судебно-психиатрической экспертизе. Многие психиатры предпочитают дать своего рода «процессуальное поручение» психологу, который произ­вольно или следуя поручению определяет предмет и метод исследова­ния, предоставляя «справку» о проделанной работе.

С точки зрения допустимости доказательств при этом происходит нарушение процессуального порядка назначения и использования ре­зультатов экспертизы, которое влечет в соответствии со ст.50 Конститу­ции РФ («не допускается использование доказательств, полученных с нарушением Федерального Закона») невозможность использования за­ключения психиатрической экспертизы в доказывании. Нарушение со­стоит в том, что УПК не предусматривает такой формы производства экспертизы как «инициативное подключение» одним экспертом другого (на таких же началах нередко приглашаются к участию сексологи и др. специалисты). Необходимость привлечения того или иного специалиста, круг вопросов, который он должен решать вправе определять только орган, ведущий судопроизводство. В данном случае судебно-психологическая экспертиза может быть назначена как самостоятельная или эксперт-психолог должен быть включен в производство комплексной психолого-пснхиатрической экспертизы. Но в обоих случаях должна быть со­блюдена вся процедура назначения эксперта и формулирования ему задания. Привычная терминология, используемая в психиатрических экспертных учреждениях, когда говорится о психиатрической экспертизе с «участием психолога» игнорирует прямое требование закона.

В заключение отметим, что роль психиатра в исследовании вменяе­мости-невменяемости, безусловно важна, поскольку лишь он компетен­тен диагностировать наличие или отсутствие психического заболевания

или иного болезненного расстройства психики, т.е. установить наличие или отсутствие медицинского критерия невменяемости. Но нередко это лишь промежуточный этап в решении поставленного вопроса. Оконча­тельный же этап - установление наличия или отсутствия психологиче­ского критерия невменяемости требует обязательного использования профессиональных психологических знаний. Именно для решения во­проса о способности в конкретный момент времени к осознанно-волевому поведению. При этом используются и клинико-диагностические данные, связанные с медицинским критерием невме­няемости, но не только и не столько они.

Проведение экспертизы вменяемости-невменяемости и решение во­проса о наличии или отсутствии обоих критериев невменяемости только специалистами с психиатрическим образованием требует их специаль­ной психологической подготовки.

Не зависимо от форм и сочетания психологических и психиатриче­ских познаний должна быть обеспечена ориентация на:

а) обязательность аргументированного вывода о психическом со­стоянии субъекта не на момент обследования, а в ретроспективе, т.е. на момент деяния;

б) раздельную оценку психического состояния по каждому эпизоду, инкриминируемому подэкспертному при неоднократности, а особенно при серийности преступлений;

в) оценку в необходимых случаях возможности изменения психиче­ского состояния по мере развертывания поведенческого акта.

Таким образом, назрела необходимость изменения самой концеп­ции, традиционно лежащей в основе института невменяемости или точнее экспертной практики по его применению.

§2.Психолого-психиатрическая экспертиза лиц с психиче­скими расстройствами в рамках вменяемости

Статья 22 УК впервые в Российском законодательстве закрепляет норму о совершении преступления лицом с психическим расстройством, не исключающим вменяемости.

Введение этой нормы способствует противодействию сложившейся некорректной практике: прежде нередко эксперты-психиатры в ходе проведения экспертизы устанавливали некий психиатрический диагноз (например, психопатические черты характера, психопатию, посттравма­тические поражения и др.), но приходили к выводу о том, что испытуе­мый вменяем; при этом отмеченные психические расстройства никак и

никем не учитывались ни при дальнейшем расследовании, ни при выне­сении решения по делу. Как правило, даже психологические экспертизы, проводимые вслед за психиатрическими, ориентировались лишь на вывод о вменяемости субъекта, исходили из его психического здоровья и не рассмат­ривали вопрос о влиянии установленной психической аномалии на противо­правное поведение.

Д<