О рисках «нормативных» подходов к действительности.

Между тем, у нас есть хорошая возможность верифицировать эту точку зрения результатами того раздела исследования, где экспертам предлагалось перечислить достижения и неудачи интеграции в постсоветском пространстве по схеме не «как должно быть», а «как есть». Так вот, в качестве достижений они назвали следующие. Во-первых, сдерживание конфликтности в отношениях новых независимых государств и налаживание общих механизмов поддержания безопасности в огромном регионе. Во-вторых, перерастание формального поначалу желания интегрироваться в конретно-содержательное понимание необходимости интеграции и готовность к участию либо к продолжению участия в интеграционных проектах. В-третьих, появление межгосударственных холдингов, трансрегиональных корпораций, налаживание в интегрирующихся странах большого объема кооперативных и производственно-экономических связей на уровне предприятие – предприятие. В-четвертых, создание зоны свободной торговли. В-пятых, складывание свободного социального пространства стран, участвующих в интеграции. В-шестых, создание условий, обеспечивающих реализацию межгосударственных научных, гуманитарно-культурных и образовательных проектов[7].

Ситуацию, как видим, трудно не назвать парадоксальной: вначале эксперты определяют уровень постсоветской интеграции как «варварско-примитивный», а затем в числе реальных ее завоеваний называют те, которые свидетельствуют, по большому счету, если уж и не о достижении ею уровня «цивилизованной», то о заметном приближении к нему. Произошло это, на наш взгляд, потому, что во втором случае, т.е. когда ситуацию нужно было описывать «как есть», превалировал, понятно, конкретно-проблемный подход, тогда как в первом, скорее - теоретико-нормативный.

А теоретическая нормативность в вопросах интеграции для постсоветских (и не только постсоветских) политиков и экспертов сформировалась к тому времени в преобладающем по «лекалам» евросоюзного плана. И это вполне объяснимо: уже в 1990-е годы ЕС становится референтным для постсоветского пространства и всего остального мира интеграционным объединением.

Именно в период с середины 1990-х по 2005 г. Евросоюз осуществлял самые масштабные и принципиально новые для мировой истории проекты. В частности, это относится к расширению ареала ЕС. Если в 1970-е гг. в него были приняты 3 страны, в 1980-е - еще три, то за десятилетие с 1995-го по 2004 г. к 12-ти имеющимся членам союза должно было прибавиться еще 15! (Правда, реально их оказалось 13, поскольку прием Болгарии и Румынии, ввиду их слишком очевидной неготовности к вступлению, перенесли с 2004 г. на 2007 г.).

Как показатель небывалой финансово-экономической глубины евросоюзной интеграции предстало перед миром введение в два этапа (в 1999-м и 2002-м гг.) единой коллективной валюты – евро. Мощное (но, как оказалось впоследствии, крайне противоречивое) воздействие на сознание и политическое поведение элит и рядовых граждан произвел проект «Конституции для Европы», который предусматривал кардинальную реформу политико-правовой базы ЕС и в случае успеха явился бы огромным шагом вперед на пути к федерализации Союза.

Таким образом, сильнейший демонстрационный эффект, порожденный размахом, глубиной и динамизмом процесса создания Объединенной Европы в конце ХХ – начале ХХI вв., сделал его опыт теоретически-нормативным. Что и обеспечило экстраполяцию последнего как на постсоветскую интеграцию вообще, так и на типологию уровней интеграционного системогенеза в особенности. Очень примечательно, что на эту стратегию понимания и интерпретации, очевидно, не слишком повлияли даже такие грозные симптомы кризиса ЕС, как провал Европейской конституции на референдумах во Франции и Нидерландах, состоявшихся в мае и июне 2005г.

«Каноничность» евросоюзной интеграционной модели для аналитиков, участвовавших в рассматриваемом нами проекте, выразились в выделении ими еще одного уровня системогенеза - «культурного», более высокого, нежели упомянутый выше «цивилизованный». Среди приведенных ими признаков, характеризующих этот уровень, главными по их значению названы, во-первых, не только создание партнерами общих органов управления, имеющих полномочия предписывать министерствам и ведомствам стран – участниц те или иные конкретные действия, но и наделение этих органов управления соответствующими возможностями для осуществления принятых решений. Во-вторых, готовность сторон «подгонять» свое внутреннее устройство и политику под критерии интеграционной целостности. В-третьих, выработка и проведение в жизнь единой стратегии совместного интеграционного развития [7].

Хотя участники проекта и не говорили об этом прямо, но интеграцию «культурную» они фактически отождествляли с «евросоюзной». Ведь за исключением «отдельных замечаний» некоторых опрашиваемых относительно того, что элементы «культурной» интеграции можно усмотреть в проекте создания Союзного государства Беларуси и России, в целом эксперты констатировали нехарактерность таких устремлений «для всего постсоветского пространства» и поэтому говорить о появлении в нем признаков «культурной (читай: евросоюзной – О.Б.) интеграции… - нельзя»[7].

В сложном и противоречивом контексте постсоветской интеграции особое место принадлежит вопросу об оптимальных и реально возможных ее темпах, о вероятной временной протяженности интеграционных процессов. Как отмечено в отчете, мнения экспертов «по целесообразным темпам интеграционного развития разделились». Небольшая часть опрошенных («немногочисленная группа») высказалась в пользу ускоренного создания дееспособного объединения – «интеграционного рывка» продолжительностью в 10-15 лет [7]. Их резон: осуществления такого рывка от новых независимых государств требует ускорение темпов глобализации мировой экономики. В условиях, когда у этих стран имеются интеграционные заделы и когда соответствующие механизмы, хотя и вышли на стадию функционирования, но остаются еще достаточно подвижными, «глубоко, не закостенели», их гораздо легче подогнать друг к другу, настроить на эффективную работу, адаптируя к задачам интеграции и не допуская разрушения ранее сделанного. В противном же случае, т.е. если плохо настроенные механизмы успеют набрать инерцию, «прорастут сами в себя», сдвинуть их в сторону реальной интеграции будет гораздо тяжелее[7].

Однако большинство опрошенных специалистов высказалось в пользу варианта «постепенной и осторожной» интеграции, на которую уйдет «до 50 лет»[7]. Обосновывая его «как наиболее комфортный», эксперты прямо апеллировали к опыту создания Евросоюза, а также указывали на такие факторы, препятствующие более быстрой интеграции, как сохраняющееся недоверие постсоветских стран друг к другу, боязнь их элит потерять власть, и «незавершенность формирования внутренних механизмов» [7]. Некоторые из приведенных аргументов вызывают недоумение: неужели, к примеру, на «формирование внутренних механизмов» должно уйти целых полвека? Другие – удивление. Почему, в частности, для интеграции потребуется именно «до 50», а не до 40 или 60-ти лет? Не потому ли, что приближавшийся 50-летний юбилей ЕС делал цифру «50» как бы «само собой разумеющейся» и для сроков осуществления прочих интеграционных проектов? Причем настолько «само собой разумеющейся», что аналитики по необъяснимой причине даже не пояснили, включают они или не включают в эти «50 лет» уже имевшиеся к тому времени 14 лет постсоветской интеграции?!

Евросоюз в «каскаде» кризисов.

А Евросоюз тем временем входил в новую полосу своей истории. Но если в ХХI век он, как уже говорилось, вступил триумфатором, то свой 50-летний юбилей в 2007 г. встречал уже далеко не как триумфатор. Мало того, в считанные несколько лет ЕС, из мирового эталона успешной интеграции последовательно превращается в символ завышенной самооценки своих возможностей, близорукости в прогнозировании последствий принимаемых решений, неадекватности действий в условиях острейшего кризиса.

Точнее будет сказать, не «кризиса», а «кризисов». Ведь получилось так, что именно Евросоюз, демонстрировавший на пороге ХХI столетия завидное самочувствие, ныне занимает самые видные места в «реестре» кризисов современного мира. Этот парадокс имеет первостепенное значение для понимания нынешнего состояния и перспектив интеграции не только в самом ЕС, но, по изложенным выше причинам, и в постсоветском пространстве.

Итак, спустя год после приёма в 2004 г. в свои ряды 10-ти новых членов, ЕС, вопреки всем ожиданиям, буквально проваливается в кризис, которому специалисты дали позже определение «институциональный» [8. С.32-37]. Он грянул, когда избиратели Франции и Голландии отвергли последовательно на референдумах в мае и июне 2005 г. «Конституцию для Европы», создававшую, в случае её принятия, политико-юридическую основу для создания на месте Евросоюза «Европейской Федерации». Шокированное этим провалом, руководство стран ЕС на саммите в июне того же 2005г. приняло решение «взять паузу для размышлений», которая растянулась на целых два года. Но и подготовленный взамен этой Конституции весьма урезанный её вариант в виде Лиссабонского договора – также был отвергнут, на сей раз избирателями Ирландии на референдуме 12 июня 2008г. После этого президенты Польши и Чехии объявили, что они подпишут договор только в случае его ратификации Ирландией. В данной ситуации ЕС вынужден был пойти на беспрецедентные льготы для последней, после чего её правительство согласилось на повторный референдум. Он был проведён 2 октября 2009 г. и на нём, наконец, принявшие участие в голосовании ирландцы сказали Лиссабонскому договору «да», после чего 1 декабря 2009 он вступил в силу.

Таким образом, отмечают авторитетные специалисты по евроинтеграции, провальные результаты референдумов 2005 г. во Франции и Голландии, «закреплённые» ирландским «нет» 2008 г. по Лиссабонскому договору, заставили евросоюзных политиков забыть свой амбициозный «суперпроект» создания Европейской Федерации «если не навсегда» то «надолго» [8. С. 45]. Испытывая своего рода «головокружение от успехов» интеграции в предшествующий период, евроэлиты оказались не в состоянии почувствовать углубляющийся разрыв между их амбициозными планами и массовыми настроениями населения своих стран. В результате, Евросоюз неожиданным для себя образом оказался в глубоком институциональном и политическом кризисе, «который может перерасти в стагнацию интеграционных процессов в Европе (выделено мною. – О. Б.)» [8. С. 46].

Почему сотрясается Еврозона?

Судьбоносными негативными последствиями пролонгированного действия для развития интеграционных процессов в современном мире обернулись и беспрецедентные финансово-экономические неудачи Евросоюза. Трудно назвать иначе как парадоксальным то, что введя в начале нового столетия единую коллективную валюту и осуществив в 2004 – 2007г.г. приём в свои ряды 12-ти новых членов, ЕС, находившийся тогда как бы в апогее своих возможностей, уже буквально через 3 года оказался в труднейшем за всю свою более чем полувековую историю положении.

Так, в разгар начавшегося в 2007 г. экономического кризиса, конца которому пока совершенно не видно, внезапно (совсем как айсберг перед «Титаником») возникает угроза развала еврозоны. Об этом в последние полтора года говорит всё большее число аналитиков. Причём от месяца к месяцу такие прогнозы звучат всё более настойчиво и категорично. Нередкими теперь стали даже предсказания распада самого Евросоюза.

А оснований для таких «эсхатологических» прогнозов – куда как достаточно. Ведь уже применительно к 2009 – началу 2010 г. состояние экономики 9 государств союза (т.е. трети от общего числа стран-членов) специалисты определяли в таких терминах как «отчаянное», «критическое», «опасное» и «серьёзное», а для 6-ти (Греции, Латвии, Румынии, Венгрии, Португалии, Ирландии) – реальной уже несколько лет остаётся перспектива государственного дефолта [2.С. 474 – 476; 1. С. 56]. Нельзя не подчеркнуть в связи с последним, что указанные 6 стран представляют более пятой части от общего числа членов ЕС!

Кроме того, указанный список критически проблемных государств за 2010 – 2011 г.г. пополнился ещё двумя странами. Причём какими! В острейшую фазу долгового кризиса вступили Испания и Италия, соответственно 4-я и 3-я по объёму экономики еврозоны. О весьма вероятном государственном дефолте в обеих этих странах, в случае, если таковой не удастся предотвратить в Греции, Португалии и Ирландии, в последние месяцы всё чаще говорят уже не только экономические обозреватели, но также видные финансисты и политики. Тем более, что ведущие рейтинговые агентства последовательно и дружно понижают в последнее время суверенные кредитные рейтинги Испании и Италии.

А тем временем сомнений в том, что греческий дефолт приближается, и что он вызовет «эффект домино» в других проблемных странах, остаётся всё меньше. В частности, когда 16 сентября 2011 г. во время диалога на «РБК» между С. Алексашенко и председателем правления «Дойче Банка» в России Й. Борнгатцем первый оценил вероятность грядущего дефолта Греции в 95%, то второй столь высокую оценку риска как бы «принял к сведению» и оспаривать её обоснованность отнюдь не пытался. Через 3 дня, 19 сентября, на том же канале «РБК» ещё более категорично о неизбежности греческого дефолта заявил также известный французский экономист Ж.Сапир. А после дефолта Греции, по его мнению, наступит черёд Португалии, Испании и Италии и в результате – выход всех 4-х стран из еврозоны..

Конечно, то, что доля стран-кандидатов на государственный дефолт достигла в 2011 г. уже почти 30% – уже само по себе наносит сильнейший удар и по самооценке Евросоюза, и по его имиджу интеграционного эталона. Но даже это – не главное. Самое плохое и в том, и в другом отношении для ЕС, что в проблемной группе количественно преобладают отнюдь не «новобранцы», вступившие в него либо непосредственно накануне институционального и мирового финансово-экономического кризисов (Венгрия, Латвия), либо уже в ходе их, как Румыния.

В том-то и дело, что большинство в проблемной группе составляют как раз страны – «ветераны» евроинтеграции: даже самый маленький стаж участия в ней – у Португалии и Испании – и то насчитывает ни мало, ни много четверть века. Греция находится в ЕС 30 лет, Ирландия – почти 40, а Италия же – за 54 года пребывания в Союзе, наряду с бесспорными успехами в экономическом развитии, сумела, увы, «накопить» и колоссальный госдолг размером без малого в 2 триллиона евро, что делает перспективы её успешного выхода из острейшего долгового кризиса более чем сомнительными.

Следовательно, «щадящее» Евросоюз объяснение, что именно его новички стали первой добычей кризиса – совершенно не проходит. Однако, ещё труднее от безотрадного вывода о скрытых пороках практики евросоюзной интеграции будет удержаться в том случае, если мы «привяжем» группу проблемных стран к стадиям расширения ЕС. Так вот, оказывается, что только расширение 1995 г. не «делегировало» ни одной страны в проблемную группу. Все же остальные – делегировали: 1957 г. (начало функционирования ЕЭС) – Италию, 1972 г. – Ирландию, 1981 г. – Грецию, 1986 г. – Португалию и Испанию, 2004 г. – Венгрию и Латвию, 2007г. – Румынию. Причём все эти страны, за исключением Венгрии, Латвии и Румынии, входят в еврозону. Безусловно, всё это уже нанесло, и в дальнейшем ещё будет наносить серьезный ущерб имиджу евросоюзного интеграционного эталона.

В этой связи специалисты задаются вопросом, почему же в рамках самого амбициозного интеграционного объединения современности вообще оказался возможным столь впечатляющий «пузырь» псевдоэффективности евросоюзного проекта? На их взгляд, возможным это стало, во-первых, благодаря лукавству официальной статистики ЕС, систематически завышавшей в предыдущий период степень конвергенции экономик проблемных стран с более развитыми членами союза. Но, как стало теперь отчётливо ясно, суть конвергенции состоит в сближении не усреднённых количественных показателей, а качества экономики – её технологического уровня, культуры труда и менеджмента, профессиональных качеств специалистов и рабочих, практического опыта экономической и социальной политики государства. И вот качественные изменения в экономике происходят как раз значительно «медленнее, чем сближаются показатели ВВП на душу населения, что и показал нынешний экономический кризис» [1. С.54].

Во-вторых, образование и последовательное расширение группы «предрасположенных к дефолту» стран произошло ещё по одной причине. В условиях отсутствия должного аудита со стороны центральных евросоюзных служб, национальные государственные ведомства имели достаточные возможности безнаказанно «дорисовывать» в нужном ключе, а то и просто фальсифицировать финансово-экономическую статистику. Это продолжалось из года в год, но только кризис сделал тайное явным, теперь пришло, образно говоря, время прослезиться…

8. Иммиграция в условиях депопуляции: