Любовь и социальная субординация женщин

Этот текст я написала некоторое время назад и он висел под замком в сообществе. Это своего рода продолжениедеконструкции мифа о добытчике-защитнике, цельный текст которой пока не складывается, потому что — благодаря драгоценному общению с единомышленницами — постоянно возникают новые моменты, нюансы, целые направления мысли.

Любовь как концепция, социализирующая практика и как организатор опыта межполовых отношений представляет собой неотъемлемую часть социальной системы подчинения женщин. Анализ и деконструкция любви необходимы для выявления механизмов установления и осуществления этого подчинения, а в более общем плане — для анализа функционирования всей гендерной системы, равно как и для формулировки предложений по её трансформации.

«Love is the opium of the women, as the religion of the masses. While we loved, men ruled. Kate Millet

Мой (и наш, радикально-феминистский) основной тезис относительно «любви» заключается в том, что «романтическая» любовь (половая любовь, любовь-страсть), как социализирующая практика и как организатор опыта межполовых отношений, представляет собой если не основу, то один из наиболее важных элементов в системе социальной субординации женщин. Когда большинство из внешних ограничений, которое традиционное общество накладывает на женщину, оказывается снятыми (пусть даже формально), — когда женщины завоёвывают и отстаивают право на оплачиваемый труд, возможность свободно распоряжаться личными средствами, возможность контролировать свою репродуктивную способность, конституционно закрепляют своё равенство и равноправие и проч., — мы словно раскапываем под толстым слоем упразднённых внешних запретов некоторые вещи, вид и значение которых очень пугает и смущает нас. Практически всегда приводит в отчаяние. Иногда даёт свободу, — тем, кто осмеливается её взять. Речь идёт о том моменте, когда «отступать некуда», и перед нами встаёт необходимость проанализировать и деконструировать «романтическую любовь», «любовную страсть», «половую любовь» (далее, для краткости, я буду употреблять слово «любовь»). Любовь можно определить на базе четырёх элементов [William Jankowiak]:

1. идеализация другого;
2. эротизация другого;
3. желание интимности;
4. ожидание, надежда на продолжение связи в будущем.

В западной культуре именно эти четыре элемента считаются специфическими для любви. Оговорка о «западной культуре», которой пользуются исследователи для того, чтобы не быть обвинёнными в этноцентризме, довольно вызывающе контрастирует с универсальностью содержаний устной и письменной традиций о любви, с повсеместной стереотипированной репрезентацией половой любви, как высшей формы отношений между женщинами и мужчинами (любовь по умолчанию представляется гетеросексуальной в коллективном сознании), как чего-то аутентично человеческого, стоящего в стороне от каких бы то ни было различий и иерархий, политических и экономических интересов. Я полагаю, что западная культура отличается от остальных только тем, что последние несколько столетий она наиболее интенсивно работала над любовью в контексте новой концептуализации субъекта и субъективности, в контексте новой формулировки неравенства женщин и мужчин. Современный индивид в западной культуре формулируется в терминах любви, привязанности, связи и принадлежности. Любовь также имеет первостепенное значение в современной демаркации сфер общественного и личного, в определении брака: благодаря любви «семья» превратилась в некоторое пространство, насыщенное чувством, чувственностью, а сексуальность «одомашнилась». Укрепление «любовной семьи» — гетеросексуальной пары, сконцентрированной на самой себе — постепенно разрушило остальные социальные связи. Всё это — в контексте обязательной и компульсивной гетеросексуальности, столь характерной для патриархатных обществ. В конце 20 века появились работы [Anne G. Jonasdottir, Wendy Langford, Silvia Federici], обращавшие внимание на то, что существует тесная связь между любовью как организационным принципом в отношениях полов и организацией социальной субординации женщин, — следовательно, необходимо выявить и проанализировать эту связь. Интересно, как организуется сопротивление такому анализу. Женщины выступают с тезисом о том, что анализировать любовь — значит признать собственную несостоятельность в «личной» жизни, лишиться мечты и обречь себя на «безликое» и безрадостное существование. Мужчины отрицают саму возможность определения и анализа любви, возможность сделать любовь предметом исследований, в отличии от, например, власти. В рамках исследования «Любовь, здоровье и неравенство: гендерные идентичности и практики у женщин» было решено задействовать два диаметрально противоположных коллектива женщин: участниц психо-терапевтической группы и женщин, причисляющих самих себя к феминисткам. В первом случае применялись теорико-методологические средства социальной психологии, во втором случае — теорико-методологические средства социальной антропологии. В том, что касается психологического аспекта исследования, рабочая гипотеза состояла в том, что субъективность женщин как таковых определяет семейная группа и отношения со значимыми фигурами; и что в организации социальной субординации женщин решающее значение имеют любовные отношения и отношения привязанности — особенно, отношения с половым партнёром. В социально-антропологическом аспекте ставилась задача показать, как определённые социальные и политические практики формируют у женщин критическое отношение к собственной вовлечённости в культурную практику любви как системы принуждения и подчинения, вызывают сопротивление этой системе.