Цели и последствия психической интроекции

Хотя может показаться, что это не так, но в травматической ситуации, самость (self) человека и его способность верить в «хорошие внешние объекты» не исчезают; они перемещаются в мир интроектов. Интроекция положительных аспектов образа родителей-абьюзеров является попыткой ребёнка сохранить положительные части его с ним взаимоотношений, попытка «возвратиться... в состояние счастья, которое существовало до травмы, травмы, которую ребёнок пытается психически аннулировать» (Ференци, 1933). Эти интроекты превращаются в спрятанное в тайном месте сокровище. Однако, интроецируются не только положительные аспекты родительского образа, но и его негативные, абьюзерские аспекты. Интроекция абьюзера позволяет нам продолжать нашу борьбу с ним. В нашем уме, агрессор, (вернее, образ агрессора, интроецированный агрессор) доступен нам; он — наш. В нашей фантазии, часто — в неосознанной фантазии, мы ведём бесконечный бой, который не отваживаемся выдержать в реальности. Травма и унижение, которое в реальности наносит нам необходимость сдаться и подчиниться, может ввергнуть нас в бесконечное внутреннее сражение и сосредочить все наши усилия в последующей жизни на том, что подчинить или завоевать нашего агрессора, будь то в нашем уме или во внешнем мире, где в таком случае, мы спроецируем образ агрессора на его «заместителей», с которыми затем примемся бороться. Мы можем пытаться подчинить себе нашего внутреннего врага с помощью насилия или более искусным методом: с помощью нашего ему подчинения, но он будет продолжать преследовать нас; мы никогда не сможем победить его по-настоящему, потому что он уже поверг нас, по-крайней мере, однажды в нашей жизни. Таким образом, интроекция не только помогает нам преодолеть чувства, связанные с травмой, но и делает опыт травмы вечным. И эта вечная травма представляет собой причину наших постоянных травматических реакций на окружающий мир. Также и идентификация с агрессором, и диссоциация могут стать хроническими и реактивными. Существует различие между тем, что Ференци называет идентификацией с агрессором в момент травмы, и идентификацией с агрессором как стилем жизни. Ференци (1933) писал, что самым вредоносным аспектом идентификации с агрессором является «интроекция ребёнком чувства вины взрослого агрессора». Ребёнок-жертва абьюза обвиняет себя в случившемся и чувствует себя плохим. Этот ребёнок идентифицировал себя со злом, которое есть в агрессоре и, возможно, с восприятием абьюзера, в котором ребёнок представляется как «плохой». Однако, термин Ференци «чувство вины» подразумевает, что все абьюзеры чувствуют вину, а это не так. В этом процессе принятия вины на себя задействован механизм интроекции, так как ребёнок принимает как своё собственное внутреннее зло абьюзера и реорганизует реальные травматические события таким образом, чтобы превратить самого себя в причину абьюза. Это грандиозная иллюзия контроля предпочтительнее, чем чувствовать себя беззащитной жертвой. Например, многие взрослые, особенно женщины, утверждают, что их родители — это «бедные люди», которые «мучились» с настоящим исчадием, то есть, с ребёнком, которая «плохо себя вела». Неудивительно, что родителям так часто приходилось наказывать ребёнка. Женщины особенно любят эту версию оправдания физического абьюза над самими собой в детстве, так как им особенно необходимо чувствовать этот иллюзорный контроль над событиями в своей последующей жизни.

Когда феминистки сражаются с женским «меня никто никогда не...» и «я не жертва», «не нагнетайте», «у нас не всё так плохо», «не тычьте мне вашими изнасилованными девочками», это представляет собой сражение и спор с женской гендерной фантазией собственной грандиозности и контроля над своим существованием, которых, разумеется, в реальности нет.

Идентификация с агрессором и диссоциация тесно переплетены, один процесс опирается на другой и наоборот. В момент травмы, диссоциация опустошает ум: «исчезают» собственный опыт, включая восприятие, мысли, чувства и ощущение уязвимости. Диссоциация также может «стирать» только часть мысленного содержания. Как бы то ни было, диссоциация эмоционального опыта выполняет две задачи: во-первых, она отдаляет нас от невыносимых переживаний боли или страха; во-вторых, помогает нам в процессе адаптации, селективно изолируя только те переживания, которые могли бы стать опасными для нас в травматической ситуации, если бы стали заметны извне.

Патриархат

Патриархат — это система общественно-политических и экономических отношений между полами, которые основываются, поддерживаются и структурируются:

1. на базе определённых институтов: общественных (семья, государство) и частных («любовь»);
2. на базе междуклассовой и внутригендерной солидарности мужчин (фратрия), которые в качестве социальной группы коллективно и индивидуально угнетают женщин (всех коллективно и каждую в отдельности), присваивая себе продуктивную и репродуктивную рабочую силу женщин, их физические тела и всё произведённое ими (производительный труд[1], деторождение, «красота»), с применением в целях принуждения как прямого, открытого, так и косвенного, невидимого насилия.

Феминистские теории происхождения патриархата и описания его различных исторических/национальных форм позволяют утверждать, что он является историческим и социальным конструктом, а значит, можно предположить, что существует способ/способы его замены другой экономической и политической моделью, более эгалитарной и справедливой. Буквально «патриархат» означает «правление отцов», исторически этим словом было принято обозначать тип общественной организации, при котором власть принадлежит мужчине-главе семьи и собственнику личного имущества, в состав которого входят дети, жена, рабы и неодушевлённая собственность, движимая и недвижимая. Основой такого общества, разумеется, является семья. Патриархат является антропологическим инвариантом. В ХХ веке дискуссии о патриархате возобновились в шестидесятых годах в контексте феминистского движения, пытавшегося найти объяснение ситуации угнетения и подчинения женщин, а также возможный выход из этой ситуации. Герда Лернер определила патриархат как «проявление и институционализацию мужского господства в отношении женщин и детей в семье и распространение этих отношений господства на всё общество. Патриархатное господство мужчин выражалось в абсолютной власти мужчин относительно детей, власти над женой и конкубинате». Двумя важнейшими институтами, управляющими жизнью женщин в патриархате, являются обязательная гетеросексуальность и так называемый «сексуальный договор». Обязательная гетеросексуальность необходима для последовательного воспроизводства патриархата, так как обеспечивает императив сожительства женщин с мужчинами (сожительство может быть организовано в виде брака, в виде конкубината или в виде проституирования женщин) и поддерживает численное соотношение между полами в необходимой пропорции (мужчины должны численно превосходить женщин). Отношения между социальными группами «мужчины» и «женщины» — это отношения власти, которые распространяются на все остальные виды общественных отношений (класс, раса). Определение патриархата как правления отцов сохраняется вплоть до современной эпохи, когда новый мужской класс-протагонист — буржуазия начинает нуждаться в новом концептуальном обосновании своей власти, адаптированном к изменившимся историческим условиям. Этим новым концептуальным обоснованием патриархата стала концепция общественного договора. Символически «власть отцов» была заменена на идеал «свободы, равенства и братства», который относит нас к фратрии, союзу братьев: в современную эпоху для осуществления патриархатной власти мужчины заключают между собой внутригендерный межклассовый пакт/договор на основании символического братства. Фратрия — это клятвенный групповой союз, который формируется в условиях внешней угрозы[2], и в рамках которого его члены воспринимают этот союз как средство поддержания собственной идентичности, достижения специфических целей и защиты специфических интересов группы (С. Аморос). В процессе формирования современных государств власть над жизнью и смертью детей и женщин перешла от мужчины-главы семьи к Государству, которое продолжало гарантировать подчинение женщин и их «прикрепление» к мужчинам (отцу и мужу) законодательно и экономически, препятствуя формированию женской гражданской и политической субъектности. Радикальный феминизм, начиная с Соланас и Миллет, выдвинул теорию о политическом характере сексуальных (половых) отношений, сами эти отношения понимаются как средство, с помощью которого мужчины доминируют над женщинами. Целью этого доминирования Миллет полагает управление и извлечение прибыли из женской сексуальности. Файерстоун указывала в этом смысле на репродуктивную способность женщин. Анна Йонасдоттир полагает базовой проблемой патриархата и его смысловым ключом «любовь»: специфическую социо-сексуальную борьбу за власть, борьбу за право и возможность определять политические условия половой любви. Йонасдоттир развивает идеи Миллет и Файерстоун, концентрируя свои исследования на вопросах сексуальности и «любви» и ставя под вопрос современную гетеросексуальность, контролируемую мужчинами. Контроль над воспроизводством формирует в обществе систему классов, основанную на отчуждении женских тел и женской репродуктивной способности и существующую параллельно системе экономических классов, основанной на производственных отношениях. Женщины представляют собой общественный и экономический класс, мужчины отцы-мужья контролируют физические тела женщин и присваивают себе их продуктивный и репродуктивный труд. Кристин Дельфи утверждает, что производительные отношения между мужем и женой в современной нуклеарной семье представляют собой отношения начальника, труд которого интегрирован в общественную систему рынка и поэтому монетизирован, учтён и видим, и подчинённой, труд которой не интегрирован в рыночные отношения и поэтому становится невидимым, что в свою очередь открывает неограничные возможности эксплуатации и извлечения прибыли из женщин в рамках семьи. Хейди Хартманн указывала, что патриархат является дуальной системой, в которой отношения между мужчинами являются, с одной стороны, иерархическими, но с другой стороны — солидарными, взаимозависимыми и взаимоподдерживающими в целях осуществления господства над женщинами и детьми. Не только «система», но и мужчины как таковые угнетают женщин, маскулинность является индивидуальным инструментом, позволяющим осуществлять это угнетение. Мужчины контролируют рабочую силу женщин с помощью гетеросексуального брака и ограничений женской сексуальности, которые осуществляются не только в рамках брака/семьи, но и со стороны всего общества. Женщины подвергаются различным степеням и типам патриархатного угнетения, одни из которых являются всеобщими, а другие — специфическими (Одри Лорд).

1. принцип «женщины не должны ничего иметь» является одним из основополагающих мандатов маскулинности, поэтому труд женщин либо не признаётся таковым и не оплачивается («работа по дому», «уход за детьми»), либо является запрещённой для женщин деятельностью, либо оплачивается по ставками, значительно меньшим, чем «мужские». Разрыв в заработной плате между мужчинами и женщинами, «стеклянный потолок», профессиональные гетто для женщин («запрещённые профессии», «женские профессии») — ни одна из этих проблем не будет решена, так как это означало бы покуситься на идентичность мужчин, для удовлетворительного функционирования которой необходима женская бедность/нищета.
2. страх узурпаторов потерять власть и привилегии