ОНА СОПРОТИВЛЯЕТСЯ, ЕСЛИ ЕЁ ПЫТАЮТСЯ ОСВОБОДИТЬ

Женщина больше боится тех, кто пытается освободить её, чем агрессора. Женщина, подвергающаяся насилию, видит агрессора как «хорошего», а тех, кто так или иначе противостоит ему, как «плохих». Её злит вмешательство других людей, которые пытаются освободить её. Она критикует и насмехается над феминистками, говоря, что те ненавидят мужчин и завидуют мужскому превосходству над женщинами. В случае длительного пребывания в заложниках и в случаях женщин, подвергающихся насилию, освобождение или отделение от агрессора производят в психике жертвы парадоксальную смесь благодарности и страха. Для жертвы психологически трудно покинуть похитителя. Бывшие заложники посещают похитителей в тюрьме, забирают заявления из полиции и даже оплачивают адвокатскую защиту. Они минимизируют причинённый им вред и отказываются сотрудничать с правосудием». Конец цитаты. Теперь сосредоточимся на теме сексуальной зависимости женщин от мужчин. Спасибо М. за обсуждение, идеи и цитаты. В патриархате основа сексуального влечения женщины к мужчине — это страх. Если женщина совсем не боится мужчину, она его и не хочет. И тут быстро формируется замкнутый круг. Мужчины это чувствуют (да и знают, и даже теоретизируют на эту тему) и начинают вести себя «не как тряпки», то есть, начинают провоцировать, нагнетать, поддерживать в женщине страх, и регулировать по собственному усмотрению его степень. И когда они заставляют женщин быть женственными, инфантильными и очень хрупкими, тонкими (= «красота», «женственность»), это конечно же все очень четко продумано и осмысленно, это именно «ок, детка, я научу тебя любви» — такая классика БДСМ’a: «как сделать из женщины нижнюю». Именно такой страх, малоосознанный, не очень острый, возбуждает большинство женщин, а некоторых — и острый, но те обычно знают про себя, что любят «погорячей и пожестче», типа вот такие они, страстные очень, сильные характером. Такой тип сексуальности имеет чёткое определение — мазохизм, в нашей культуре именно он считается истинной женской сексуальностью и именно он прививается с детства, и наиболее распространен. Конечно же, ничто не появляется просто так. Женский сексуальный мазохизм — это механизм выживания. Как ребенок сюсюкает и жмется к «сильным» родителям или их заменителям, так и «слабые» женщины сюсюкают, жмутся к мужчинам, изображают детей и получают от этого «удовольствие» и возбуждаются (возбуждаться надо, чтобы ему было приятно, чтобы все скользило и вибрировало, иначе убьёт). Идёт это из детства — и механизм логичный: испугался, стань ласковым и любящим, тогда выживешь. Ведь убить возбужденную женщину довольно сложно, она тут же разжигает сексуальное желание в мужчине, даже если тот очень злится на нее, но она такая мягкая, так хочет секса и, конечно, провоцирует эти мысли в мужчине: он думает, блин как же привлекательна, сначала трахну, а потом может и убью, но не убивает пока.., хотя потом, со временем, и этот механизм изнашивается, и тогда уже непривлекательна никак (особенно если родила, стала матерью), а значит, «довела мужика». Тогда убивают, и сексуальный мазохизм женщинам не помогает. Более того, мальчики и молодые мужчины поступают так же. «Плохо пройденный эдип» у гетеросексуальных мужчин в массе формирует латентную гомосексуальность и шок и ужас от собственных догадок о ней. Слишком сильный страх («маленький мальчик перед властным сильным папашей») активирует и в мужчинах мазохистское сексуализованное поведение, на физиологическом уровне — общий тонус и адреналин (возбуждение), на психо-физиологическом уровне — поиски адаптации и бегство в сексуальный транс, на психологическом и идеологическом уровне — ССС, самообъективация и идентификация с агрессором (то, что мы знаем, как мужскую солидарность, круговую поруку, фратрию). Разница в том, что женщинам социально предписывается обязательно «проиграть эдип», то есть, стать объектом власти и принуждения, а мужчинам — «притвориться, что выиграли», то есть, доминировать и принуждать. Просто давайте посмотрим в этом контексте, как реагирует взрослый мужчина на слово «любовь»: самый мягкий из мужчин реагирует с неловкостью, самый жесткий — с брезгливостью. А женщины? Самая жёсткая — с волнением, самая мягкая — с восторгом. Вот и гендер вам, вот и пол. Если слово любовь заменить на то, что за ним стоит — «служение, рабство», — то сразу все станет ясно.

Ещё о «либидо».

У женщин, над которыми издеваются (см. практически любая женщина «в отношениях»), после стадии сопротивления на фазе адаптации очень сильно поднимается «либидо». Так организм пытается компенсировать разрушительный стресс, с одной стороны, и реагирует на ставший хроническим неосознанный панический страх, с другой. То есть разговоры о том, что «никогда, ни до НЕГО, ни после НЕГО такого прекрасного секса у меня не было» — это правда. У многих развивается настоящая эротомания, круглосуточная любрикация и эрекция половых органов, вплоть до перевозбуждения и бессонницы несколько дней (а потом бывает нервный срыв или тяжелая фрустрация). Это мощная завязка, которую многие женщины не в силах преодолеть: «Сволочь, но я ЕГО люблю», «ОН меня возбуждает, я помню острое сексуальное удовольствие, у меня на НЕГО сексуальная фиксация», потому что неправильно атрибуируют своё физиологическое возбуждение. Когда жертва разлучается с насильником, и насильник объективно ей уже не грозит, начинаются вечные разговоры и жалобы, как ее скручивает от сексуального желания, как она принимает холодный душ несколько раз в день, как мастурбирует с утра до ночи, и катается по ковру.., во всём этом сами женщины видят доказательство того, что удовольствие от жизни с НИМ больше, чем все риски и минусы. Но. Женщины всё никак не возьмутся подумать и поговорить начистоту о том, что если бы у них не было интериоризовано Табу на Агрессию в отношении Мужчины, никаких эротоманий и постоянного физиологического возбуждения, повышенного либидо и т.д. не было и в помине. «Симметричный ответ» женщины при первом же признаке агрессии со стороны мужчины — и «либидо» направилось бы автоматически по назначению: на самозащиту. Женщины, конечно же, этого не делают (на то они и женщины). Более того, они прямо-таки с истерическим азартом запрещают это себе и пытаются запретить другим: и у «обычных» женщин, и у «фемениздок» первая забота — защитить мужчин от дур из радфема, обвинить жертву, выгородить и оправдать насильника (тут идёт в ход всё: можно доказывать, что девочки провоцируют педофилов, а сумасшедшие брошенные жёны оговаривают, можно уверять, что «кремляди» подстраивают убийства и расчленёнку жён оппозиционеров). То же самое — о «либидо» у мужчин (из Against Our Will): когда в тюрьмах «опускают» молодых заключённых (подростков и юношей) — делается это неоднократно, жестоко и — что важно — под угрозой смерти (=нет возможности сопротивляться, сопротивление/агрессия/гнев очень сильно табуируются), то эти молодые люди, зачастую не имевшие ранее сексуального опыта, реагируют таким же гиперсексуализованным и пассивным поведением, субъективно они вдруг «понимают», что «на самом деле» они ВСЕГДА были геями/пидорасами, что им нравится, что им необходимо иметь секс с мужчинами. Одновременно, они начинают пытаться извлечь материальную выгоду из своего положения — проституируют (придумывают себе, что могут договариваться со своими мучителями, та же идея «секс в обмен на»). И так же, как женщины, обслуживают и удовлетворяют бытовые нужды «хозяина» (=либидинизированный гнев).

***

Ну вот, собственно, и отрыли Большой Секрет правильных феминисток, тех, кого никогда никто не угнетал, а также тех, кто прошёл через самые ужасные травмы ©, но всё равно (тут произносить с придыханием) любит мужчин.

О роли личности (конспективно)

Attachment is the source of all suffering. The Buddha

Имеются ли индивидуальные различия в реагировании женщины на объективные условия, ведущие к развитию ССС. Как можно — и можно ли — предотвратить развитие ССС? Социальный Стокгольмский Синдром — это не отклонение и не психологическая проблема женщин, а результат их нормальной коллективной и индивидуальной адаптации к тем условиям существования, в которых исторически находится их социальная группа. Нет женщины (и уже в течение многих столетий не было), которая в той или иной степени, в тот или иной момент своей жизни субъективно не проходила бы через более или менее интенсивный ССС. Концепт женской «нетаковости» — просто инфантильная психозащита от невыносимого осознания; я не веду разговоры с «нетакими» принципиально: разговаривать с психозащитами человека не только бесполезно, но и выматывает, это трата ресурса, которую я не могу себе позволить. Однако, то, что существуют индивидуальные различия в реагировании на субъективные переживания, сопровождающие развитие ССС, — это факт. Прежде всего, и чтобы конкретизировать, этими субъективными переживаниями являются:

• Восприятие угрозы собственному физическому и психическому выживанию и уверенность в том, что эти гласные и негласные угрозы будут приведены в исполнение. О том, что женщины панически боятся мужчин на всех уровнях (и прежде всего — на уровне физиологии), уже говорилось, и не только в моем блоге. Я бы даже сказала, что, если задаться целью и провести соответствующие лабораторные исследования, можно будет легко подтвердить чёткий кореллят между степенью патетичности декларирумой «любви» к мужчине/ам и уровнем испытываемого по отношению к нему/ним страха. Первое субъективное переживание, ведущее к развитию ССС, константно в жизни всех женщин.
• Восприятие некоторого благоволения (или его признаков) со стороны абьюзера. Это понятно: женщинам известно, что с помощью определённого поведения можно получить одобрение мужчин. Мужчины же знают, что для успешного манипулирования женщинами, намёки на одобрение должны подаваться с определённой периодичностью. Второе субъективное условие, ведущее к развитию ССС, таким образом, — тоже вполне обычное дело в жизни женщин.
• Отсутствие другой точки зрения события, которая не была бы точкой зрения абьюзера (или его социальной группы). Думаю, в комментариях не нуждается. Права на свободу слова у женщин, как группы, не существует, все СМИ, коллективное сознание и бессознательное, народная мудрость, традиции, обычаи, «здравый смысл» транслируют точку зрения доминантной группы.
• Восприятие собственной неспособности изменить ситуацию или выйти из неё (в том числе, «потому что будет только хуже»). Чего только стоит социализирующая девочек установка «сила женщины — в её слабости», быть умелой, сноровистой, с деловой хваткой и ассертивной для женщины (и особенно, для красивой, женственной женщины) — вообще позор. К 21 году большинство так входит в роль, что ощущение себя «ничем» без мужчины уже вполне органично и исправлению терапией не поддаётся. Поэтому и дальнейший спуск в инферну психологической зависимости от мужчины неизбежен и, увы, заканчивается в большинстве случаев более или менее печально или трагично. К тому же, жизнь женщины протекает в постоянном (само)принуждении к неоправданно высоким вложениям в других (об этом см. ниже), что ведёт к хронической нехватке личных ресурсов.

Я хочу подчеркнуть, что перечисленные субъективные переживания и восприятия здесь не означают область фантазирования или психических отклонений, наоборот. Все вышеназванные субъективные восприятия у женщин очень точно отображают реальное положение дел (и чем оно хуже, тем на бессознательном уровне эти восприятия будут точнее: только это и позволит женщине «оперативно» корректировать своё поведение таким образом, чтобы избежать или задержать, насколько возможно, дальнейшую эскалацию насилия в отношении её или её детей). С другой стороны, специалисты единодушны: избежать развития ССС или минимизировать его уровень может только парадоксальная индивидуальная установка на невыживание. Если женщина стремится выжить в ситуации абьюза, ничто и никто не спасёт её от ССС. Итак, индивидуальной реакцией, блокирующей развитие ССС у женщины, будет парадоксальная индивидуальная установка на невыживание. Она тем более парадоксальна, что относится к области бессознательного, а бессознательное, как таковое, у всех работает на выживание, прежде всего. Однако, действительно ли «установка на невыживание», то есть, на не-адаптацию будет, в случае женщин, парадоксальной? Если вдуматься, то «нормальная» женская адаптация к патриархату представляет собой комбинацию ССС и жесточайшего когнитивного диссонанса (когда человек всеми мыслимыми и немыслимыми средствами, и чаще всего — с помощью прямого насилия над собой, — пытается максимально сократить объём неприятной информации о своём положении или о себе, попадающей в сознание). Какое содержание удаляет женщина из сознания прежде всего? — Таким содержанием является информация о неоправданно высоких затратах, о слишком высоких инвестициях, которые требуются от женщин в рамках гендерной системы:

1. Неоправданно высокие эмоциональные инвестиции: мы столько плачем, так стараемся, столько переживаем, что чувствуем свою обязанность «идти в женственности до конца».
2. Неоправданно высокие социальные инвестиции: мы стараемся не быть осмеянной, маргинализованной и маркированной как «неженщина».
3. Неоправданно высокие инвестиции в семью (дети): с появлением детей у женщины, как правило, просто не остаётся средств, даже если она продолжает работать.
4. Материальная зависимость (следствие п.3).
5. Страх потерять статус (следствие п. 2, 3 и 4).
6. Неоправданно высокие инвестиции в интимную и сексуальную сферу: нам приходится приноравливаться к сексуальным преференциям мужчин (а это часто означает наше эмоциональное разрушение).

Получается, что «нормальная» адаптация к женской гендерной роли — это гонка за собственным истощением, нечто противоположное установке на выживание, как таковой (см. медицинский факт о том, что до 98% женщин страдают анемией). Истощение и умирание как бы растягиваются во времени, точь-в-точь как у военнопленных и заложников. Но так как приоритет — избежание мгновенной насильственной смерти, на выходе получается, что да, ССС — это адаптативная стратегия выживания. Получается вполне порочный круг, разорвать который может, по-видимому, только «парадоксальное» дезадаптативное поведение, которое может быть «разовым» действием, например, деятельность женщины по выходу из «отношений», или может представлять собой структуру характера. Интересно отметить, что в системе энеаграммы характера дезадаптативными стратегиями пользуются преимущественно характеры верхней «триады инстинкта» или «триады гнева» (8 — похоть, 9 — ленность, 1 — гнев). Спектр дезадаптативных стратегий: от прямой конфронтации (8), через избегание и саботаж (9) к так называемому «непротивлению злу насилием» (потому что в этом энеатипе императив — оставаться «хорошим» и «безгрешным» в собственных глазах), которое часто приводит к более глобальным переворотам, чем открытое насилие (см. Ганди как наиболее яркий пример энеатипа гнева). Возможно, это не случайно, и действительно существует конституционная предрасположенность к реагированию на ситуации насилия и угнетения по дезадаптативному типу (установка на физический риск). Тут я не возьмусь утверждать, хотя думаю, что да, существует. В любом случае, для возникновения спонтанной дезадаптативной реакции, на мой взгляд необходимо, чтобы в психизме женщины присутствовали

• сильная контридентификация. Контридентификация — это «ползай задом наперёд, делай всё наоборот». Действие от противного. Это процесс, противоположный идентификации, когда человек А полностью убежден в том, что он изначально и радикально отличается от человека Б, который при этом является парадигмой социально приемлемого (или желаемого) поведения.
• развитая контрсуггестия. Контрсуггестия — это способность противостоять прямому внушению и заражению чужими чувствами и мыслями (в особенности, теми, которые передаются вербально, посредством устной и письменной речи), критически оценивая те и другие ©.

Контридентификация не может возникнуть без способности к контрсуггестии. Она возникает на основе контрсуггестии. Контридентифицированный человек обязательно будет «контрсуггестором» («термин» мой). Контридентифицированный человек, прежде всего, — НЕОБУЧАЕМ в том, что касается социальных ролей (это не значит, что он (особенно, если это — она) не может убедительно их изображать). Как кошка. Или как психопат. Различие между функциональным вариантом контридентифицированного и психопатом по сути радикальна, но внешне, формально — практически незаметна. Я считаю, что таким различием (между контрсуггестором и психопатом) является каруна-дана — деятельное сострадание-щедрость. Внутренняя «свобода от норм» у психопата сопровождается скукой, потому что он глуп, у контрсуггестора — состраданием к другим, потому что он умён.

Справка от мужа, debilitas sexualis или "Лаврентия Палыча забыли?"

В течение последних дней мне несколько раз писали, что женщины не видят «ничего такого» в предложении Драганова стребовать с замужних справку от мужа о его согласии на аборт. Мыслится это как своеобразное «включение мужчины в процесс» родительства, а как же: у него есть право на эмбрион, нельзя не учитывать его мнение. Русские женщины в массе своей всё еще имеют силы лгать себе и питать надежды на то, что статус матери и жены автоматически обеспечит им заботу их супругов. С целью обретения заботы они готовы даже добровольно отдать совсем недавно завоеванные право самостоятельно принимать решения относительно собственного тела и родительское право в отношении своих детей. Я еще со школы (а это конец 80-х) слышу разговоры о том, как русские женщины «устали быть сильными» и срочно нуждаются в протекции: с этой целью наши женщины стали с еще большим рвением осваивать техники прогиба под потенциальных защитников-добытчиков, но только вот количество горящих изб и скачущих коней не только не уменьшилось, но и увеличилось в геометрической прогрессии. Но надежда умирает последней, и когда приходят Мизулина с Драгановым и предлагают восстановить институт опеки (справка от мужа) над взрослыми дееспособными гражданками, последние не видят в этом «ничего такого», а что? — А то, дорогие мои, что данный институт существовал с незапамятных времен и постепенно пошел на убыль только лет 50 назад. И за какие-то полвека вы забыли, каково это — быть недееспособной в течение всей жизни, иметь статус слабоумной по половому признаку (debilitas sexualis) и жить под опекой. Лаврентия Палыча вы забыли. А вот он о вас помнит и заботой не оставляет. Хочу напомнить общеизвестные, но почему-то забытые, факты из истории, касающиеся того, как жилось женщинам и детям под опекой мужчин на отдельно взятой европейской части суши. В Древней Греции, где общественное устройство было полностью патриархальным, образ матери-супруги был лишен какой-либо идеализации. Рожать и растить детей не считалось моральным долгом женщины: сама женщина и материнство воспринимались как нераздельный физиологический процесс. Женский организм вынашивал и выкармливал потомство, но родительство принадлежало мужчине. Считалось, что в природе существует единый пол — мужской, а женский организм — это результат девиантного внутриутробного развития, «ошибка природы» (на этот счет были разработаны такие теории, как недостаточно теплая среда, в которой развивается эмбрион — от этого он становится недоразвитым и рождается девочка, а также происхождение «женских» эмбрионов из некачественного мужского семени). Поэтому зачатие и производство потомства считалось мужской преррогативой (эмбрионы появляются из мужского семени), а женщина исполняла роль инкубатора и кормилицы. Потомство принадлежало исключительно отцу, мать не имела родительских прав (и вообще прав, так как не имела статус совершеннолетней/дееспособной) и не могла решать, будет ли ее ребенок жить или нет; в случае развода она покидала дом мужа одна. Необходимость «терпеть и содержать» женщин воспринималась мужским коллективным сознанием как постыдная зависимость, платой за возможность продолжения рода, своего рода фатальностью, постоянно порождающей разного рода ограничения и опасности для мужчины (трагедия Еврипида «Медея» как раз расписывает главную опасность: что женщина — «другая» / «чужая» — могла покуситься на отцовское право и распорядиться жизнью детей мужчины без его ведома, даже когда эти дети были ему не нужны). В Древнем Риме дети усыновлялись/удочерялись мужчинами, то есть, отец новорожденного должен был официально дать согласие считать его своим сыном/дочерью, что означало позволить кормить новорожденного и содержать его в отцовском доме. Если такого согласия не было, новорожденного оставляли в специальном месте (columna Lactaria), где их мог подобрать (или не подбирать) любой, кто захочет взять на себя траты по выкармливанию. Обычно таких детей подбирали с целью последующей продажи или использования в качестве рабов. С другой стороны, отец семейства (pater familiae) мог официально объявлять своими детьми рожденных вне брака или детей родственников/знакомых/друзей. Власть отца семейства была абсолютной, дети были подвластны ему на протяжении всей жизни, если отец не давал согласие на их эмансипацию. В Римском праве женщина в принципе не могла достигнуть совершеннолетия (по причине слабоумия, присущего «от природы» женскому полу — debilitas sexualis), поэтому над ней назначалось пожизненное опекунство (отца, родственника мужского пола, мужа). Даже если женщина наследовала, например, в случае вдовства, она должна была иметь опекуна, который и давал право располагать унаследованным. Женщины не уделяли много времени ни заботе о детях, ни даже их кормлению. Единственным выдающимся аспектом отношений между матерью и ребенком было стремление женщин приобрести влияние на сыновей, через которых они пытались оказывать влияние на мужа/опекуна; в свою очередь мужчины пытались противостоять этому влиянию физическим отделением детей мужского пола от матери. В римских домах (как и в греческих) пространство делилось на «мужское» и «женское». Для Рима характерно также отсутствие имён собственных для женщин, девочек называли по имени отца (если в семье были сёстры, то все имели одно и то же имя, к которому прибавляли «старшая», «младшая»). По закону, отец семейства не был обязан признавать более одной дочери (из-за необходимости обеспечить ее приданым), традиция оставлять непризнанных детей в лактариях была особенно распространена в семьях патрициев и относилась в основном к девочкам. Брак представлял собой экономическое соглашение между отцом и будущим супругом, по которому опекунство над женщиной переходило от одного к другому. Платой за согласие на легальное опекунство было приданое. На эти средства и на доход от них будущий муж и должен был содержать женщину; в случае развода или вдовства приданое служило женщине для того, чтобы найти себе нового опекуна. Замужество никак не соотносилось с материнством: это был способ установления политических и экономических союзов между мужчинами. В Риме одна и та же женщина могла иметь столько мужей, сколько её отец или родственники полагали нужным, особенно если принять во внимание, что не всегда замужество предполагало передачу опекунства от отца к мужу: богатые отцы семейств часто оставляли за собой опекунство над замужней дочерью — таким образом, в случае разрыва политического или экономического союза с мужем, отец семейства забирал дочь и отдавал ее новому потенциальному союзнику (считалось, что женщины обязательно должны быть замужем с 12 лет — как крайний срок считался возраст в 14 лет, с этого момента отец мог отказаться от содержания дочери). В Риме, в отличие от Древней Греции, иметь детей считалось обязательным, как для мужчин, так и для женщин: это было долгом по отношению к обществу. Все эти законы касались только свободных граждан и не распространялись на рабов. Как женщины, так и дети были приравнены к единицам обмена, являлись товарным и денежным эквивалентом (товарный обмен — процесс обращения объектов собственности посредством возмездных договоров — женщин и детей сохраняется до сих пор). Концепции детства не существовало (браки были разрешены с 7 лет в случае девочек). Не существовало особого интереса в том, чтобы обеспечить выживание новорожденных и маленьких детей, инфантицид и оставление детей беспризорными были узаконены (особенно как способ уладить экономические трудности семей), так же как публичные детские жертвоприношения. Также хорошо известно, что использование детей в качестве сексуальных объектов не было ни незаконным, ни социально осуждаемым. Считалось нормальным участие детей (мальчиков) в вооруженных конфликтах. В общих чертах такая ситуация сохраняется в Европе не только в Средневековье, но и до середины XVIII века. Детский и женский труд был реальностью, хотя и редко отражался в письменных источниках: известно, что женщины и дети работали в шахтах, во всех отраслях ремесленничества, в сельском хозяйстве, в мануфактурном производстве и, разумеется, в домашнем хозяйстве. Этот труд был или бесплатным (за содержание), или низкооплачиваемым и плату получал муж/отец/опекун. Концепции материнства в смысле заботы, воспитания и социализации детей не существовало: первое упоминание слова maternitas (лат. «материнство») относится к XII веку и означает протекцию, которую оказывала Церковь прихожанам. Oxford English Dictionary включает впервые слово motherhood в качестве термина, означающего заботу о ребенке, в отличие от maternity — деторождение, в 1597 году. Материнство приобретает значение только тогда, когда формируется и развивается концепция детства, как особого периода в жизни человека, от которого в решающей степени зависит его дальнейшая судьба, когда дети начинают рассматриваться как нечто большее, чем их экономическая ценность. Именно поэтому «детство» появляется одновременно с «материнским инстинктом» — в середине XVIII века, когда произошел переход от одного общественно-экономического строя и к другому, сформировались новые классы и была установлена новая форма контроля и опеки над женщинами. До этого времени осуществление заботы о потомстве было минимальным (не было времени, надо было работать): обычно младенцев отдавали кормилицам, в церковные приюты, в крестьянские семьи (договор на услуги кормилицы/няньки заключал муж женщины, и он решал, скольких детей она должна будет выкормить. Если у женщины были свои дети, она часто должна была отдавать их в еще более бедные семьи). Не было ничего достойного в грудном вскармливании, в гигиене детей, в заботе о них: детей воспринимали как символ грехопадения, как существ, которые не способны управлять своими импульсами в соответствии с моральными предписаниями или с рациональностью, поэтому в слове educare заложено значение «исправления», «выпрямления» — воспитание предполагало использование методов принуждения для коррекции «нечистой» детской природы. В контексте высокой детской смертности факт рождения не предполагал того, что ребенок выживет и станет взрослым. Взаимоотношения между женщиной и ребенком были иными, так как чувства (в том числе, любовь), являясь социальным и культурным конструктом, зависят в своих формах и содержании от культурных императивов. Деторождение воспринималось не только как доказательство низкой, животной женской природы, но и как наказание, наложенное на женщину свыше за греховность и прямую причастность к несчастьям человечества; соответственное восприятие распространялось и на детей. До середины XVIII века не существовало безусловной, инстинктивной и самоотверженной материнской любви, постоянно выражаемой в каждом действии и жесте женщины-матери. Период в 200 лет — с 1750 по 1950 гг., обрамленный двумя историческими событиями: Французской Революцией и концом Второй Мировой Войны, и характеризуемый медленным, но неуклонным спадом рождаемости в Европе, считается периодом матернализации женщины. Матернализация основывается на:

• натурализации материнства (внедрение в коллективное сознание идеи о том, что материнство означает женственность и наоборот, имеет природный характер и выражается в материнском инстинкте, присущем только женщинам и не имеющем аналога у мужчин);
• индивидуализации осуществления заботы о новорожденных (считается, что только биологическая мать способна адекватно заботиться о собственном потомстве, главным образом и в первую очередь это относилось к обязательности грудного вскармливания детей исключительно биологической матерью);
• эксклюзивности материнства (женщина должна посвятить себя детям полностью, материнство не может быть почасовым занятием, не может адекватно осуществляться наряду с другими видами деятельности);
• морализаторстве по поводу методов воспитания;
• полном исключении женщин из общественной сферы (особенно оплачиваемого труда).

Как всегда, очередная нормализация репродуктивной сферы происходила через нормализацию, кодификацию (=установление норм и правил) концепции женственности, через определение места женщин в обществе: институт опекунства со стороны отца/мужа сохранялся в полной силе и был законодательно закреплен в новой форме в наполеоновском гражданском кодексе, который послужил образцом для гражданских кодексов остальных европейских стран. Такие кодексы просуществовали в Европе в некоторых странах вплоть до конца 70-х годов ХХ века, поэтому я говорила выше, что институт опеки над женщинами начал сдавать позиции в среднем около 50 лет тому назад. Теперь его стараются вернуть, не только в России: в Европе и Америке настоящим бичом матерей и их детей стала «совместная опека», когда суды в случае развода обязывают женщин и их детей сохранять отношения с отцом детей (дети обязаны жить с отцом половину времени до своего совершеннолетия), несмотря на обстоятельства, приведшие к разводу (домашнее насилие, абьюз, пьянство отца или его антисоциальный образ жизни), на невыполнение обязательств по материальному содержанию детей со стороны отца и на открытые прямые угрозы расправиться с бывшей семьей (а также их приведение в исполнение). В связи с этим меня не удивляют предложения Мизулиной и Драганова, они ничего нового не предлагают, они пытаются вновь насадить хорошо известное старое (ибо доходно). Меня потрясает ответное оловянноглазое молчание или (не знаю, что хуже) мычание о «праве на эмбрион»: разрешите лизнуть сапожок, одним словом.

Этапы принятия феминизма