Система законодательного закрепления надзорно-кассационных оснований пересмотра судебных решений

Как уже было сказано выше, определение оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных решений (их критериев) является одним из ключевых инструментов обеспечения в стадиях производства в судах кассационной и надзорной инстанций баланса принципов правовой определенности и права на судебную защиту.

В связи с этим отнюдь не второстепенное значение имеет вопрос о системе[531] закрепления в законе оснований для пересмотра вступивших в законную силу судебных решений. Любая судебная реформа, затрагивающая проверочные судебные стадии, неизменно поднимает этот вопрос.

Примеры из истории уголовного судопроизводства, а также обращение к действующему уголовно-процессуальному законодательству России и зарубежных стран позволяют выделить три системы закрепления оснований пересмотра судебных актов: перечневую, смешанную и дефинитивную.

Перечневая система характеризуется тем, что в уголовно-процессуальном законе исчерпывающе перечисляются все нарушения закона, служащие законными поводами пересмотра судебных решений.

Данная система также именуется французской, поскольку была принята французским Coded’instructioncriminellе 1808 г.: перечень нарушений, при установлении которых кассационный суд отменял приговор и направлял дело для пересмотра, содержался в ст. 429 Кодекса[532].И.Я. Фойницкий критиковал эту систему, считая, что она, несмотря на всю простоту и удобство, «оказалась на деле весьма неправильной… Опытом выяснено, что законодатель не был в состоянии предусмотреть все нарушения, которые могли иметь существенное значение для дела. Пробелы в законе очень часты, и французская практика принуждена был расширять закон, допуская отмену приговоров и при нарушении таких обрядов, которые по закону отмены не допускают»[533].

Смешанная система состоит в том, что одни основания определены с точностью самим законом, а другие охарактеризованы законом не точно, а только в самых общих чертах, причем закон предоставляет самому кассационному суду решение вопроса, следует ли признать данное несоблюдение предписаний закона основанием к отмене данного обжалованного приговора или нет[534].

Другими словами, смешанная система определения оснований пересмотра окончательных судебных решений характеризуется тем, что наряду с дефиницией, раскрывающей ключевые признаки нарушения закона, являющегося основанием пересмотра судебного решения, в законе также содержится перечень нарушений, соответствие которых данным признакам презюмируется самим законом.

При такой системе возрастает роль судейского усмотрения, ведь опираясь на дефиницию, суд вправе признать основанием пересмотра судебного акта и такое нарушение, которое в предложенном законодателем перечне не указано.

В законодательствах XIX столетия смешанная система определения оснований отмены судебных решений была представлена в германском законодательстве. Немецкий законодатель, учитывая недостатки французской системы, первым ввел в закон понятие существенного нарушения закона как кассационного повода. «Французская система, – писал Миттермайер, – не могла быть признана удовлетворительною, потому что число случаев кассации было в ней слишком ограничено, а потому в законах Германии избран другой путь: дозволять кассацию по причине всякого нарушения существенных законных форм или означать в самом законе множество случаев, в которых кассация должна последовать, или установлять законные формы под угрозою кассации за неисполнение их»[535].

Правда, смешанная система возникла не сразу. Она стала соединением законодательного опыта различных немецких княжеств, в одних из которых вводилось общее правило, согласно которому поводами для кассации объявлялись существенные нарушения форм судопроизводства, а в других использовалась французская перечневая система.

В общегерманском процессуальном законодательстве эти две системы были соединены, в результате чего и возникла смешанная, или, как ее еще называют, германская система.

Так, в § 376 Устава уголовного судопроизводства для Германской империи, введенном в действие в 1877 г., было предусмотрено, что ревизия может опираться только на то, что приговор основывается на нарушении закона. И далее указывалось, что закон нарушен, если какая-либо правовая норма не была применена, или была применена неправильно. В данном положении, таким образом, формулировались общие признаки основания отмены судебного решения. А в § 377 содержался перечень случаев, когда приговор признавался (презюмировался) основанным на нарушении закона: 1) если решающий суд, или скамья присяжных, не были законно составлены; 2) если в приговоре участвовал судья, присяжный или шеффен, который в силу закона устранялся от судейских обязанностей; 3) если в приговоре участвовал судья или шеффен, после того как он из опасения пристрастия был отведен и отвод был объявлен основательным, или же неправильно был отвергнут; 4) если суд признал неправильно свою компетенцию; 5) если главное следствие происходило в отсутствие прокуратуры или такого лица, присутствие которого предписывается законом; 6) если приговор последовал на основании устного следствия при котором были нарушены правила гласности производства; 7) если приговор не содержал мотивов; 8) если защита в существенном для решения пункте определением суда была недопустимо ограничена[536].

Достоинством немецкой системы считалось то, что «она дает твердые начала для оценки допущенных судом нарушений, но не связывает кассационный суд казуистическим перечислением поводов кассации»[537].

Дефинитивная[538]система характеризуется тем, что в уголовно-процессуальном законе даются лишь признаки (дефиниция) основания для пересмотра судебного решения, выраженные в общих указаниях на характер нарушения закона, а на суд возлагается обязанность определения существенности нарушения закона и решения вопроса о его признании основанием для пересмотра судебного решения.

Очевидный недостаток дефинитивной системы – чрезвычайно широкая сфера усмотрения кассационного суда при решении вопроса о том, какие нарушения закона должны служить основанием для пересмотра судебного акта. При этом следует иметь в виду, что обходиться в судебной практике совсем без перечня конкретных нарушений закона, выступающих в качестве кассационных поводов, весьма затруднительно. А потому при дефинитивной системе законодатель фактически уступает право разработки этого перечня судебной практике. Но такой порядок сопряжен с серьезной опасностью: разработанный судебной системой перечень будет отражать интересы судебной системы, которые не всегда совпадают с интересами, отстаиваемыми законодателем. Как следствие, направление развития кассационной практики может заметно разойтись с замыслами законодателя.

Тем не менее, именно дефинитивная система была принята Судебными уставами 1864 г. Законодатель, не указывая конкретных нарушений закона, влекущих пересмотр окончательного судебного акта, ограничился указанием в ст. 912 Устава уголовного судопроизводства случаев, когда допускалось принесение жалоб и протестов на окончательные приговоры: 1) в случае явного нарушения прямого смысла закона и неправильного толкования его при определении преступления и рода наказания; 2) в случае нарушения обрядов и форм столь существенных, что без соблюдения их невозможно признать приговор в силе судебного решения; 3) в случае нарушения пределов ведомства или власти законом предоставленной судебному установлению. В основе этой нормы лежало более общее положение, закрепленное в ст. 104 Основных положений уголовного судопроизводства 1862 г.[539]

Изначально российский законодатель, следуя французскому образцу, также намеревался использовать в Уставе уголовного судопроизводства перечневый тип определения кассационных поводов. Этой системе в теории уголовного судопроизводства отдавалось предпочтение даже спустя полвека после Судебной реформы. Так, П.П. Пусторослев в 1909 г. писал: «В самом деле, при основательном знании науки уголовно-судебного права и надлежащем изучении уголовно-судебной практики, законодатель культурного государства имеет полную возможность заранее определить и перечислить в законе все те категории несоблюдений закона, при каждой из которых обжалованный уголовно-судебный приговор является в огромном большинстве случаев действительно в более или менее сильной степени неправомерным… А между тем достаточно полная перечневая система сильно уменьшает в сфере кассационного уголовно-судебного производства как судейский произвол, так и отклонение уголовного правосудия кассационными судами, под влиянием министра юстиции, в угоду правительству, от права и правды»[540].

Однако, в период разработки проектов Судебных уставов выработать и закрепить в законе исчерпывающий перечень кассационных поводов не представилось возможным из-за невозможности обобщения судебной практики, которая к этому времени еще не сформировалась.

По этому поводу в объяснительной записке к проекту Устава уголовного судопроизводства говорилось следующее: «Полное и точное исчисление всех форм судопроизводства, ограждающих право судебной защиты, невозможно, а неполное и неточное поведет к развитию формализма в одних случаях на счет других и даст полную возможность прикрыть формую всякую неправду. Поэтому, в статье 147-й, равным образом как и в статье 912-й сего устава, удержаны лишь общие выражения закона о случаях кассации решений, что самое дает нашей практике возможность разработать этот вопрос согласно с потребностями и условиями русского юридического быта»[541].

Таким образом, российский законодатель ограничился изложением общего правила, объемлющего все роды дел и предоставляющего кассационному суду определить, посредством судебной доктрины, какие формы и обряды в каждом роде дел надлежит признать более или менее существенными[542].

В советском уголовном процессе практически сразу была принята смешанная система. Традиционным стало введение в закон наряду с общей дефиницией существенного нарушения (форм судопроизводства, уголовно-процессуального закона) также перечня так называемых «безусловных» оснований отмены приговора.

УПК РСФСР 1923 г. среди оснований отмены приговоров в кассационном порядке называл существенное нарушение форм судопроизводства (п. 2 ст. 413 УПК РСФСР). В ч. 1 ст. 415 УПК РСФСР давалось определение существенных нарушений форм судопроизводства, которыми признавались «нарушения статей Уголовно-процессуального кодекса, которые путем лишения или стеснения гарантированных законом прав сторон, при рассмотрении дела или иным путем, помешали суду всесторонне разобрать дело и повлияли или могли повлиять на вынесение правильного приговора», а в ч. 2 той же статьи приводился перечень нарушений закона, при которых приговор «во всяком случае» подлежал отмене: 1) при неправильном составе суда; 2) в случае непрекращения дела судом при наличии условий, обязательно влекущих прекращение; 3) при рассмотрении дела в отсутствие подсудимого, когда такое рассмотрение по закону не допускается; 4) в случае рассмотрения без участия защитника дела, в котором участие защитника является обязательным[543]. До этого аналогичная норма была закреплена в ст. 361 УПК РСФСР 1922 г.[544]

Не отказался советский законодатель от смешанной системы и в УПК РСФСР 1960 г. Применительно к таким основаниям отмены приговоров, определений и постановлений суда, как односторонность или неполнота дознания, предварительного или судебного следствия (ст. 343 УПК РСФСР), а также существенное нарушение уголовно-процессуального закона (ст. 345 УПК РСФСР) законодатель наряду с общей дефиницией давал перечни нарушений, служащих «безусловными» основаниями отмены или изменения приговора. Что же касается несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела (ст. 344 УПК РСФСР), неправильного применения уголовного закона (ст. 346 УПК РСФСР) и несоответствия назначенного судом наказания тяжести преступления и личности осужденного (ст. 347 УПК РСФСР), то для их раскрытия законодатель использовал перечневую систему. Как отмечалось в советской юридической литературе, перечень «безусловных» оснований отмены приговоров положительно влияет на правосознание лиц, осуществляющих судопроизводство, поскольку они заранее знают, что отрицательная реакция вышестоящих судов на указанные в перечне нарушения неизбежна. Это помогает судьям осознать ценность правовых норм, соблюдение которых столь строго охраняется законом[545].

В несколько измененном виде та же система определения оснований отмены и изменения судебных решений была закреплена в ст. 379-383 УПК РФ 2001 г. При этом законодатель отказался от такой характеристики нарушений уголовно-процессуального закона, как существенность. В ч. 1 ст. 381 УПК РФ было закреплено: «Основаниями отмены или изменения судебного решения… являются такие нарушения уголовно-процессуального закона, которые путем лишения или ограничения гарантированных настоящим Кодексом прав участников уголовного судопроизводства, несоблюдения процедуры судопроизводства или иным путем повлияли или могли повлиять на постановление законного, обоснованного и справедливого приговора». В ч. 2 ст. 381 УПК РФ содержался перечень нарушений закона, служивших «безусловными» основаниями отмены или изменения судебного решения.

Некоторое изменение подхода к определению оснований пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда произошло в связи с принятием Конституционным Судом РФ Постановления от 11 мая 2005 г. № 5-П[546]. Введя в юридический оборот понятие «фундаментальное нарушение» как основание пересмотра вступившего в законную силу судебного решения, Конституционных Суд РФ сделал важный вывод о том, что «исходя из критерия, установленного пунктом 2 статьи 4 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (в редакции Протокола № 11), круг оснований такого пересмотра – в силу его исключительного характера – должен быть ýже предусмотренных для обжалования в порядке апелляционного и кассационного производства судебных решений, не вступивших в законную силу».

Данное Постановление Конституционного Суда РФ имело значимые последствия как для теории уголовного процесса, так и для уголовно-процессуального законодательства. В юридической науке активизировалась выработка предложений относительно того, каким должен быть новый перечень нарушений, отвечающих определенным Конституционным Судом РФ критериям фундаментального нарушения[547], а законодатель принял Федеральный закон от 14 марта 2009 г. № 39-ФЗ[548], которым была изменена редакция ст. 405 УПК РФ[549].

Суть произошедших в законодательстве изменений свелась к отказу от смешанной системы определения оснований пересмотра судебных актов. Основное содержание новой редакции ст. 405 УПК РФ составляло определение фундаментальных нарушений, которые законодатель определил как «нарушения уголовно-процессуального закона, которые… лишили участников уголовного судопроизводства возможности осуществления прав, гарантированных настоящим Кодексом, на справедливое судебное разбирательство на основе принципа состязательности и равноправия сторон либо существенно ограничили эти права, если такие лишения или ограничения повлияли на законность приговора, определения или постановления суда». Перечня конкретных нарушений закона в ч. 3 ст. 405 УПК РФ не было, имелось лишь указание, позволяющее безусловно относить к фундаментальным нарушения закона, выражающиеся в незаконности состава суда или коллегии присяжных заседателей.Таким образом, на смену смешанной системе определения оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных актов пришла система, явно тяготеющая к дефинитивному типу.

В таком подходе, конечно, отразилась позиция Конституционного Суда РФ, который в Постановлении от 5 февраля 2007 г. № 2-П обратил внимание на то, что использование федеральным законодателем для обозначения основания отмены или изменения вступивших в законную силу судебных решений такой оценочной характеристики, как существенность нарушения, обусловлено тем, что разнообразие обстоятельств, подтверждающих наличие соответствующих оснований, делает невозможным установление их перечня в законе. В этом решении Конституционного Суда РФ отмечается, что предоставление судам некоторой свободы усмотрения при решении вопроса о наличии или отсутствии оснований для отмены или изменения судебных решений – при условии единообразного толкования указанной нормы в процессе правоприменения – не противоречит принципу доступности правосудия и отвечает роли, месту и полномочиям суда как независимого органа правосудия[550].

По сути, обеспечение субъектам правоприменения определенной меры свободы в толковании правовой нормы посредством возможности наполнения оценочного термина собственным содержанием в зависимости от фактической ситуации и является целью использования в законе оценочных понятий. Как пишет Н.А. Власенко, нормоустановитель использует оценочные понятия вполне сознательно, с тем чтобы юридическими предписаниями, их диапазоном наиболее полно и последовательно охватить те или иные общественные отношения и учесть динамику их развития[551].

В данном случае неопределенность в праве – не дефект, а положительное явление – сознательно избранный законодателем способ правового регулирования, позволяющий учитывать динамику, изменения общественных отношений в будущем[552].

Конституционный Суд РФ ориентировал судебную практику на использование неспецифических для российского уголовного судопроизводства (но от того ничуть не уступающих по эффективности отечественным) форм аргументации принимаемых решений. Суд, пересматривающий вступившие в законную силу приговор, определение или постановление суда, должен в своем решении раскрывать значение допущенного нарушения, убеждать в том, что неисправление судебной ошибки неизбежно исказит саму суть правосудия, разрушит баланс конституционно защищаемых ценностей. Наконец, суд должен показать, что допущенное нарушение является настолько значимым, что ради его устранения можно (или, точнее, необходимо) пожертвовать стабильностью судебного решения.

Позиция Конституционного Суда РФ о невозможности установления в законе исчерпывающего перечня существенных нарушений норм права в силу многообразия возникающих в процессе правоприменения обстоятельств нашла некоторую поддержку среди ряда ученых[553].

Однако в основной своей массе представители юридической науки и практики восприняли переход к дефинитивной системе определения оснований пересмотра судебных решений в порядке надзора крайне негативно. Это вполне объяснимо, учитывая склонность отечественной уголовно-процессуальной традиции к формализации судопроизводства и закреплению в правовых нормах четких инструкций по большинству процедурных вопросов. В подобных предпочтениях проявляется, с одной стороны, сформировавшаяся на протяжении десятилетий привычность к конкретности правовых предписаний, а с другой, стремление к установлению гарантий против произвола, в который может перерасти любая свобода усмотрения в судебном правоприменении.

Неоднократно в юридической литературе высказывалось мнение о том, что в уголовно-процессуальном законе должен быть закреплен хотя бы примерный перечень оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных решений[554].

Что же касается вопроса о том, каким должно быть содержание данного перечня, то здесь мнения исследователей существенно расходятся.

Одни авторы предлагали взять за основу перечень нарушений, содержащийся в ст. 379 УПК РФ[555].

Другие ориентировались на перечень существенных нарушений, содержащийся в ст. 381 УПК РФ[556].

Третьи полагали, что к числу фундаментальных должны относиться не все, а лишь некоторые из нарушений закона, предусмотренных в ч. 2 ст. 381 УПК РФ[557].

В ходе реформы проверочных стадий в уголовном процессе (Федеральный закон от 29 декабря 2010 г. № 433-ФЗ), регламентация оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных актов вновь существенно изменилась.

Законодатель сформулировал общую дефиницию оснований отмены или изменения судебного решения при рассмотрении уголовного дела в кассационном порядке и в порядке надзора, признав таковыми «существенные нарушения уголовного и (или) уголовно-процессуального закона (-ов), повлиявшие на исход дела» (ч. 1 ст. 401.15 и ч. 1 ст. 412.9 УПК РФ). Тем же способом определены и основания пересмотра вступившего в законную силу судебного решения в худшую для защиты сторону, под которыми закон понимает «повлиявшие на исход дела нарушения закона, искажающие саму суть правосудия и смысл судебного решения как акта правосудия» (ст. 401.6 УПК РФ).

Однако ныне действующая система уже не является дефинитивной. Указывая в ч. 3 ст. 401.15 УПК РФ, что приговор, определение, постановление суда и все последующие судебные решения отменяются с возвращением уголовного дела прокурору, если при рассмотрении уголовного дела в кассационном порядке будут выявлены обстоятельства, указанные в ч. 1 и п. 1 ч. 1.2 ст. 237 УПК РФ, законодатель фактически приводит перечень «безусловных» оснований отмены вступивших в законную силу судебных решений. Аналогичное положение содержится и в п. 6 ч. 1 ст. 412.11 УПК РФ.

Внес свою лепту в выработку перечня оснований пересмотра вступивших в законную силу решений суда и Пленум Верховного Суда РФ, который в п. 21 постановления от 28 января 2014 г. № 2 указал: «К числу нарушений уголовно-процессуального закона, искажающих саму суть правосудия и смысл судебного решения как акта правосудия, могут быть отнесены, в частности, нарушения, указанные в пунктах 2, 8, 10, 11 части 2 статьи 389.17, в статье 389.25 УПК РФ, а также иные нарушения, которые лишили участников уголовного судопроизводства возможности осуществления гарантированных законом прав на справедливое судебное разбирательство на основе принципа состязательности и равноправия сторон либо существенно ограничили эти права, если такое лишение либо такие ограничения повлияли на законность приговора, определения или постановления суда».Тем самым Пленум Верховного Суда РФ отчасти восполнил законодательные пробелы в регламентации оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных решений.

Суды кассационной инстанции, следуя приведенному разъяснению, ссылаются в своих постановлениях на перечень, приведенный в ст. 389.17 УПК РФ.

Так, осуждённым С. к кассационной жалобе приложена копия обжалуемого приговораВолжского городского суда Волгоградской области от 3 апреля 2013 г., которая, согласно имеющейся в материалах уголовного дела расписке, вручена осуждённому в день провозглашения приговора. Согласно указанной копии приговора С. за совершение преступлений назначено наказание с учётом положений ч. 1 ст. 62 УК РФ. Аналогичная копия обжалуемого приговора истребована и получена судом кассационной инстанции из личного дела осуждённого поместу отбывания С. наказания.

Из материалов уголовного дела установлено, что, в отличие от представленных осуждённым и администрацией исправительного учреждения копий приговора Волжского городского суда Волгоградской области от 3 апреля 2013 г. в отношении С., в подлиннике приговора наказание за совершённые преступления назначено без учёта положений ч. 1 ст. 62 УК РФ.

Данное обстоятельство, порождающее неустранимые сомнения о внесении в приговор после его провозглашения изменений не предусмотренным законом способом, расценено президиумом как существенное нарушение уголовно-процессуального закона, предусмотренное п. 8 ч. 2 ст. 389.17 УПК РФ, повлекшее отмену приговора и состоявшегося впоследствии апелляционного определения, которым обжалуемый приговор оставлен без изменения[558].

Смешанная система законодательногозакрепления оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных решений является наиболее соответствующей традициям российского уголовного процесса и адекватной современным условиям осуществления правосудия[559]. Отсутствие в законе перечня нарушений, допущенных в ходе судебного производства и служащих основанием для пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, объясняется, по нашему мнению, тем, что в распоряжении законодателя не было достаточной судебной практики.Как верно отмечает А.С. Александров, право – все в тексте закона, и одновременно вне него: оно в смысле, рожденном интерпретацией от этого закона. Интерпретация закона ведет не к выявлению воли законодателя или «истинного смысла», который законодатель заботливо вложил в текст так, что нам остается только деловито подставлять свои уши, чтобы «оказаться осведомленными о праве». Интерпретация – это самостоятельная область порождения собственных смыслов, которые обратным ходом приписываются тексту закона. Так новый смысл прописывается в законе[560].

В ходе проведенного в рамках настоящего исследования анкетирования перед практическими работниками был поставлен вопрос о наиболее приемлемом варианте регламентации оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных решений. За закрепление в УПК РФ перечня «безусловных» оснований отмены или изменения судебного решения при рассмотрении уголовного дела в кассационном порядке и в порядке надзора высказались 79,6% из 1288 судей и сотрудников прокуратуры. Мнение о том, что такой перечень должен содержаться в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ высказали 11,2% респондентов. Вообще не нужным такой перечень считают 7,7% респондентов. Другое мнение на этот счет высказали 1,5% респондентов.

Изложенное приводит к следующему выводу. По мере накопления судебной надзорно-кассационной практики сформируется перечень конкретных нарушений закона (случаев неправильного применения закона), признаваемых судами существенными (фундаментальными). Этот перечень необходимо закрепить в УПК РФ. При этом такой перечень должен оставаться открытым, так как в условиях смешанной системы закрепления надзорно-кассационных оснований судебная практика будет подводить под закрепленную в законе дефиницию фундаментального нарушения все новые и новые случаи нарушений (неправильного применения) закона. Обобщение этой практики позволит Пленуму Верховного Суда РФ периодически давать разъяснения, конкретизирующие и расширяющие нормативно закрепленный перечень надзорно-кассационных оснований пересмотра вступивших в законную силу судебных решений[561]. Тем самым системе надзорно-кассационных оснований будет придана необходимая для эффективного правоприменения гибкость.