Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Самое радикальное лечение психических

Заболеваний

Современные врачи, практикующие психохирургию — лобо-

томию, лейкотомию, цингулотомию, — утверждают, что это

не экспериментальные процедуры; их слова вызывают вопрос: как

следовало бы определить этот термин?Если определить экспериментальную

процедуру как не принятую в лечебных учреждениях,

то психохирургия, несомненно, экспериментальной не является:

ее даже покрывают страховые полисы. Тем не менее, как

будет показано в этой главе, лоботомия и ее потомок — цингу-

лотомия — совершаются столько же на основе догадок, как и на

основе действительного знания; они базируются скорее на мнениях,

чем на фактах, и всегда представляют собой непредсказуемое

путешествие в серую ткань мозга. Долгая история

психохирургии и ее темная репутация наиболее ярко высвечивают,

как ни иронично это звучит, центральный этический

вопрос, поднятый экспериментальной психологией в XX веке,

одновременно закладывая фундамент для будущих раскопок в

доступных скальпелю умах человеческих существ.

Открыть ящик Скиннера 281

Часть первая

Его изображение помещено на португальской марке. Это кажется

весьма подходящим местом для отца лоботомии —

каждый день сотни людей лижут марку, наклеивают ее, и письмо

вверх ногами падает в пещеру почтового ящика, а потом

изображенная на марке голова проходит через механизмы для

сортировки и упаковки, на нее падают горы других писем, и

через несколько дней письмо с маркой, пересеченной линиями

штампа с датой, добирается до места назначения.

Антониу Эгаш Мониш, человек, изображенный на марке,

получивший в 1949 году Нобелевскую премию за открытие психохирургии,

родился в 1874 году в маленькой рыбачьей деревушке

недалеко от Лиссабона. Мало что известно о его матери

и об обстоятельствах его рождения, но можно себе представить,

как сначала показалась головка ребенка, и акушерка, обхватив

руками еще мягкий череп, вытащила младенца, как овощ из

красной почвы. Отец Мониша принадлежал к землевладельческой

аристократии, и дом, в котором рос мальчик, был просторным,

с часовней на втором этаже, где в серебряной лампаде всегда

горел огонёк.

С матерью Мониш не жил, да и с отцом прожил недолго.

Свое детство он провел в близлежащем городке со своим дядей

священником Абадельде. Как ни странно, дядя не воспитал в

мальчике преклонения перед христианскими ценностями —

распятым Христом, кротостью, которая будет править миром.

Абадельде был одержим славным прошлым Португалии, кровью,

пролитой на полях сражений, белыми парусами, как призраки

скользящими по синим морям. Он знакомил племянника

с шедеврами литературы, и тот мог декламировать эпические

поэмы и переводить с латыни еще до того, как пошел в школу;

его ум был острым как клинок, отточенный и отшлифованный

руками дяди.

282 Л о р и н Слейтер

Мониш, конечно, поступил в колледж — это было обязательно

для людей его круга — и по окончании его решил изучать

медицину. В тот год в Лиссабоне стояла суровая зима, даже

павлины в дворцовом парке подохли. Руки Мониша оказались

поражены подагрой, суставы воспалились и покраснели, пальцы

скрючились, как когти. Он никогда полностью не поправился

от этой болезни, и через многие годы, делая лоботомию,

Мониш был вынужден пользоваться помощью: решающие разрезы

делал ассистент, а Мониш смотрел и руководил, и пациент,

находящийся в полном сознании, слышал его слова: «Рассекайте

нервный ствол. Углубитесь в левую долю. Вы ничего

странного не чувствуете, госпожа М.? Сожмите, пожалуйста,

руку. Прекрасно, теперь просверлите отверстие с другой стороны

».

Но все это еще было в будущем. В конце XIX века Мониш

был всего лишь студентом университета в Коимбре с изуродованными

руками и страстным желанием оставить свой след в

неврологии. Когда острый приступ подагры миновал, Мониш

собрал свои вещи и отправился в Париж, где стал учеником

Пьера Мари и Жюля Деджерина, чьим учителем был Шарко.

Мониш много времени проводил в Сальпетриере, где больные

исходили пеной, падали в обморок, дрожали в ознобе; его, должно

быть, поражало, какими странными могут быть люди, как

страдают их души. Для Мониша было несомненно одно: между

разумом и телом нет непреодолимой пропасти. С самого начала

она смотрел на душевные болезни как на органические поражения,

на продукт путаницы в нервных сетях.

Вернувшись в Португалию, Мониш задумался о том, как

можно увидеть мозг. Этот самый важный человеческий орган,

заключенный в броню черепа, был совершенно недоступен.

Если бы удалось увидеть мозг, может быть, удалось бы и рассмотреть

его болезнь. Может быть, там таилась опухоль или

кровоизлияние... Мониш много экспериментировал с окрас-

кон тканей трупов. Еще с XVII века ученые пытались исполь-

Открыть ящик Скиннера 283

зовать красители, чтобы выявить структуру микроскопических

срезов или органов, функция которых была непонятна.

Существовали шафрановые краски, полученные из пестиков

крокусов, нитраты серебра, окрашивающие прожилки листа,

но никому еще не удавалось заглянуть внутрь человеческого

черепа. Прежде чем Мониш взялся за изменение человеческого

мозга, его амбиции ограничивались тем, чтобы

просто его увидеть.

И это ему удалось. Он разработал краситель, который можно

было впрыснуть в кровеносный сосуд на шее, и это вещество

распространялось вверх, позволяя при помощи рентгена

увидеть до сих пор скрытые разветвления сосудов мозга и его

доли. Благодаря этому изобретению Мониша стало возможным

обнаруживать опухоли и поврежденные сосуды; Мониш сумел

сделать видимой болезнь живого человеческого мозга.

Однако успех был достигнут дорогой ценой.

Только подумайте, — пишет Эллиот Валенстайн, автор превосходной

книги о психохирургии, — кому хватило бы дерзости

ввести бромид в сонную артерию живого человека? Кто

посмел бы сделать такое? Я уверен: многие об этом думали,

но только Мониш позволил себе подобный шаг, он и стал тем

человеком, который совершил неслыханное.

Сначала Мониш вводил краситель трупам, потом — живым

пациентам, которых к тому времени у него было много. Он делал

уколы в артерию... и один из пациентов, воспаленный мозг

которого был расцвечен в синий и серебряный цвета, умер.

Мониш говорил, что для него эта смерть оказалась пыткой.

Тем не менее он продолжал свое дело. Разработанную технику

он назвал ангиографией; она получила широкое распространение

и используется до сих пор, хотя и была усовершенствована.

Ангиография — незаменимый диагностический

инструмент. Мониш вторгался в человеческие жизни и брал

то, что ему не предназначалось — поэтому его не очень-то лю-

284 Лорин Слейтер

били, — но он добивался, всегда добивался чего-то полезного.

Вы можете ненавидеть отца психохирургии, но есть шанс, что

он, возможно, оказал помощь вашей голове.

У ребенка сначала развивается зрение, а только потом —

способность хватать: мы должны видеть то, что хотим удержать.

Так же было и с Моиишем. Сначала он научился видеть мозг и

только потом захотел коснуться его своими изуродованными

подагрой руками, захотел изменить. Тогда, в 1920—1930-х годах,

немногие виды лечения были доступны страдающим психическими

заболеваниями, кроме помещения в сумасшедший

дом; некоторые проводили там всю жизнь, впадая в буйство и

пуская слюни. Мониш знал об этом, поскольку почти треть

пациентов его процветающей неврологической клиники обладали

отклонениями психики. Врачи уже пробовали применять

гипогликемическую кому, лечение холодом, удаление зубов и

заражение малярией. Странно. С одной стороны, существовал

Фрейд, становившийся все более знаменитым в Вене; он полагал,

что человеческий ум зависит в первую очередь от собственной

истории, и практически в это же самое время Мониш утверждал,

что единственным методом лечения психических

заболеваний является соматическое лечение. Современные споры

— химия против истории развития, таблетки против слов —

не такие уж современные. Мы просто повторяем все те же старые

доводы, не добавляя к ним особых озарений.

В 1935 году, когда ему был шестьдесят один год, Мониш отправился

в Лондон на конференцию по неврологии. Она проходила

в великолепном зале, украшенном статуями, с мраморным

полом, с потолком в позолоте. Присутствовало много

важных ученых в черных костюмах с костяными пуговицами, с

моноклями на цепочках; все они собрались, чтобы услышать о

новейших экспериментальных исследованиях. Один докладчик

сообщал о выжигании двигательного центра в мозгу собаки;

другой — об удалении части коры, ответственной за слух, у обе-

Открыть ящик Скиннера 285

зьяны. Потом двое исследователей, Карлайл Якобсон и Джои

Фултон, доложили о своей работе с самкой шимпанзе по кличке

Бекки, которая отличалась очень плохим характером. Животное

постоянно визжало, в ярости переворачивало свои миски

с водой и пищей, мочилось на вещи ученых. Наконец

Якобсон и Фултон усыпили обезьяну, спилили ей верхушку

мозга и рассекли волокна, соединяющие фронтальные доли с

лимбической системой; проснувшись, шимпанзе стала совсем

другой. Она была спокойна и послушна; интеллект ее, по-видимому,

не пострадал, поскольку она с тем же успехом выполняла

все тесты, что и раньше. Та система в мозгу, что вызывала хаос,

была разрушена. Это было излечение удалением чего-то, а не исправлением.

Мониш слушал про Бекки, сделавшуюся покладистой,

и думал о своих пациентах, тех самых, которые не могли перестать

трястись; наконец он решился. Он встал и в этом огромном

зале с золочеными медальонами и люстрами на потолке громко

сказал, так что все могли слышать: «Не следует ли лечить тревожность

у человека хирургическими средствами?»

Известно, что все были поражены, если не шокированы, предложением

Мониша. Присутствующие, должно быть, переглядывались

и поворачивались, чтобы увидеть того, кто произнес эти

слова. В зале стояла тишина. Была ли ее причина в том, что в каждой

науке существуют свои табу, границы, за которые нельзя

переступать? Или дело было в том, что большинство присутствующих

уже думали о том же самом и их молчание оказалось

свидетельством не возмущения, а согласия? В конце концов,

эти ученые знали, как знаем и мы, что вся история науки — это

история вторжений на запретную территорию. В наше время

мы знаем об исследователях, стремящихся клонировать человека,

основываясь на уже достигнутых успехах — зачатии in

vitro, искусственном оплодотворении, замене ядра яйцеклетки,

— создании жизни, которое было божественной прерогативой,

в пробирке. Как и клонирование, лоботомия являлась

завершением цепи предыдущих открытий. Вскрытия, когда-то

286 Лорин Слейтер

запрещавшиеся церковью, стали приемлемыми, и внутренние

органы человека сделались доступны взгляду; врач смог взять в

руки человеческое сердце. Все более смелые опыты проводились

на собаках и свиньях, а затем в головах живых людей появились

электроды, заставляя тела дергаться и извиваться. Лечение

было постоянным движением в глубь человеческого тела,

и собравшиеся на конференции знали это. Мы знаем это тоже.

Возможно, Мониш оказался единственным, кто осмелился

громко сказать то, что другие только шептали: «Позвольте мне

войти туда. Позвольте моему ножу удалить часть его больного

мозга». Интуитивно это все понимали даже еще и до доклада

Якобсона и Фултона. Разве страдающие психическими заболеваниями

не стискивают руками головы, не трут виски, словно

стремясь избавиться от пораженных фронтальных долей?

Мониш поездом вернулся в Португалию. Он медленно прошелся

по отделениям клиники, где так часто делал обходы. Пациенты

пускали пузыри и скулили, а когда начинался припадок,

их сажали в деревянные ванны со льдом. Мониш знал об

этих ужасных ваннах, о смирительных рубашках, о ремнях, которыми

привязывали буйных. В 1930-х годах, если вам помещали

в психиатрическую клинику, был велик шанс, что вы проведете

там в среднем семь лет (по сравнению с сегодняшним

днем: если повезет, дело ограничится всего тремя днями). Палаты

были забиты обитателями всех кругов дантовского ада,

людьми, которые молились пришельцам и у которых в животах

спали ангелы. Возможно, пациенты поднимали глаза и видели

проходящего мимо круглолицего Мониша в синем костюме. Он

ведь здесь, чтобы помочь им, не так ли? Больные не знали, что,

прежде чем прийти в клинику, сразу же с вокзала Мониш отправился

в морг и заказал три трупа. С помощью ручки Мониш

попрактиковался, погружая ее в мозг мертвеца до тех пор, пока

не определил правильный угол и глубину. Вот сюда. Вот так.

Первой пациенткой, вошедшей в историю, была госпожа

М. Ей было шестьдесят три года, и она страдала от тяжелой деп-

Открыть ящик Скиннера 287

рессии и тревожности. У нее возникали параноидальные идеи:

она считала, что полицейские пытаются ее отравить. До того,

как госпожа М. попала в клинику, она тайком занималась в своей

квартире проституцией, пока соседи по дому не заставили ее

прекратить. Госпожа М. была глубоко несчастна в трясине своей

меланхолии. Иногда она не могла перестать дрожать. К моменту

операции она провела в клинике уже четыре с половиной

года.

Вечером накануне операции ее остригли и протерли кожу

спиртом. О чем она тогда думала? Как ей объяснили предстоящую

процедуру? Поняла ли она экспериментальный характер

операции? Не было ли это ей безразлично после всех перенесенных

страданий? Той ночью, последней ночью, когда ее мозг

был еще не тронут, она спала на узкой больничной койке, а

Мониш так и не прилег в своем похожем на дворец доме; во

всех окнах был свет, и берег моря казался прочерченной чернилами

линией.

«Накануне первой попытки естественное беспокойство и

опасения были вытеснены надеждой на благоприятный результат,

— вспоминал Мониш. — Если бы нам удалось подавить некоторые

психологические отклонения при помощи рассечения

определенных групп клеток, это было бы огромным шагом вперед,

фундаментальным вкладом в знания об органических основах

психических функций».

Конечно, у Мониша была теория, объясняющая, почему ло-

ботомия должна сработать. Он слышал об успехе, который принесла

операция на Бекки, самке шимпанзе, но этим дело не ограничивалось.

Мониш полагал, что безумие представляет собой

серию мыслей, в буквальном смысле физиологически закрепленных

в нервных клетках. Навязчивые идеи гнездились в волокнах,

соединяющих передний мозг с таламусом, и если их рассечь,

можно было бы избавить пациента от мучительных мыслей

и чувств. Как выяснилось, теоретическая схема Мониша было

чересчур упрощенной, однако она послужила предшественни-

288 Лорин Слейтер

цсй открытий Каидела, который доказал, что память и связанный

с ней аффект обитают в нервных сетях.

— Мониш внес значительный вклад, — говорит Кандел.

Это же можно сказать, конечно, и о госпоже М. — ее вкладом

оказался ее неправильно функционирующий мозг. 11 ноября 1935

года госпожу М. перевели из психиатрической больницы Мани-

ком Бомбарда в неврологическое отделение госпиталя Святой Марии,

где ее уже ждал Мониш.

Первая лоботомия была произведена не с помощью скальпеля;

госпожу М. уложили на стол, обезболили кожу новокаином

и просверлили с двух сторон по крошечному отверстию,

через которые Мониш и его ассистент Лима при помощи шприца

ввели спирт. Мониш полагал, что инъекция спирта будет безопасным

и эффективным способом разрушить нервную ткань.

С этой целью он и нажал на поршень.

Через пять часов после операции Мониш записал следующий

разговор с выздоравливающей пациенткой:

— Где вы живете?

— На Калкада Дестерио.

— Сколько на руке пальцев?

— Пять. — На этот вопрос госпожа М. ответила после некоторого

колебания.

— Сколько вам лет? — На этот раз пауза была долгой. Госпожа

М. не была уверена в ответе.

— Что это за госпиталь? — Этого госпожа М. не знала.

— Что вы предпочитаете: молоко или бульон?

— Молоко.

Ответы госпожи М., безусловно, не говорили о явном улучшении

ее состояния; скорее можно было отметить определенный

умственный регресс, но это Мониша не беспокоило. Он

знал, что период замешательства после операции на мозге —

явление нормальное. Госпожу М. перевели в палату — у нее наблюдалась

легкая лихорадка, — а потом обратно в психиатри-

Открыть ящик Скиннера 289

ческую больницу. Через два месяца один из психиатров сделал

следующую оценку состояния госпожи М.:

Пациентка ведет себя нормально. Она спокойна, тревожность

не проявляется. Мимика все еще несколько чрезмерна.

Хорошо ориентируется. Сознание, интеллект, поведение

не затронуты. Настроение несколько пониженное, что оправдано

в силу беспокойства о будущем. Адекватная оценка прежнего

патологического состояния. Оценка настоящего состояния

соответствует действительности. Не наблюдается

новых патологических идей или иных симптомов; прежние

параноидальные идеи отсутствуют. Следует сказать, что после

лечения тревожность и беспокойство резко снизились

вместе с выраженным ослаблением проявлений паранойи.

Явный успех.

Только... никто не знает, что случилось с госпожой М. потом:

исследования Мониша страдали отсутствием последующих

наблюдений за пациентами. Что происходило в мозгу госпожи

М. после того, как нервные связи были разрушены? Сохранилось

ли улучшение? Не наступил ли рецидив? Как прозвучала

бы эта история в ее изложении? Мы не знаем. Связи были разрушены.

После госпожи М. Мониш нашел других пациентов. Он выбирал

их по принципу доступности, а не диагноза, и подвергся

за это критике. Он использовал людей, как морских свинок, и

обходился без применения двойного слепого метода. Впрочем,

как бы он мог им воспользоваться? Возможности провести одной

группе пациентов фальшивую лоботомию, а другой — настоящую

не существует. Что же касается самих пациентов, то

действительно, они использовались, как морские свинки. Но

нужно учитывать и следующее: многим больным быстро становилось

хуже, они находились в состоянии, когда им угрожала

полная деградация. Это ни в коей мере не означает, что их не

следовало считать людьми, однако соотношение цена — выго-

10 Открыть ящик Скиннера

290 Л о р и н Слейтер

да все-таки меняется. Возможно, Мониш думал: «Операция может

действительно помочь этим людям, которым уже не на что

надеяться, а даже если и нет, хуже им наверняка не станет —

хуже просто некуда».

«Я понял, что мой метод безвреден и может принести пользу

психически больным», — пишет Мониш.

Так что он продолжал оперировать, находя пациентов, где

только мог, просверливая дырочки в черепе, вводя чистый холодный

спирт, — а потом, когда алкоголь выжигал ткань интеллекта,

наблюдая за жизненными показателями. В мозгу оставались

шрамы и пустоши, как при взгляде с самолета на

землю, по которой прошел лесной пожар.

Исходный эксперимент Мониша касался двадцати пациентов;

сначала использовался спирт, а потом — лейкотом, инструмент

с выдвигающимся вбок лезвием, рассекающим нервные

волокна. Мониш наблюдал поразительные вещи. Он

видел, как люди, всю жизнь страдавшие от тревожности, делаются

спокойными; он видел исчезновение навязчивых идей;

пациенты, проведшие многие годы в психиатрической больнице,

возвращались домой, а некоторые из них были даже способны

работать. Мониш сделал лоботомию тридцатишестилетней

женщине, которая во время путешествия в Бельгийское

Конго в приступе депрессии выбросила за борт всю свою одежду

и выпила серную кислоту. После операции члены семьи оценили

ее состояние как превосходное: «Она стала такой же, как

до возникновения психоза». Сама пациентка через несколько

дней после операции говорила: «Все прошло. Я хочу вернуться

и жить со своими дочерьми».

Из первых двадцати пациентов семеро, по сообщению Мониша,

излечились полностью; в семи случаях был достигнут частичный

успех и шести больным помочь не удалось. Получается,

что примерно в семидесяти процентах случаев имела место

выраженная ремиссия у давно страдающих неизлечимыми психическими

заболеваниями людей; при этом не было сообще-

Открыть ящик Скиннера 291

ний о нежелательных побочных эффектах. Ученые, занимающиеся

психохирургией, высказывают сомнения в таких результатах,

подчеркивая, что отсутствие длительного наблюдения

обесценивает эти ранние данные. Они также отмечают,

что утверждение, будто после операции у больных увеличивался

коэффициент интеллекта, значит мало, поскольку тесты

интеллекта нечувствительны к тем нарушениям мозговой

деятельности, которые являются следствием лоботомии.

Эта критика, несомненно, обоснована. Тем не менее нельзя

считать Мониша и его последователей жестокими чудовищами:

ведь среди их пациентов было много таких, чье самочувствие

и поведение резко улучшились; эти результаты требуют,

чтобы мы отнеслись к психохирургии как к полезному методу в

контексте эпохи, когда торазин или прозак еще не появились.

Статью о своем методе Мониш опубликовал в «Америкен

джорнал оф Псайкиэтри» в 1937 году, и путь лоботомии в Соединенные

Штаты был открыт. Двое хирургов, Уолтер Фримен

и Джеймс Уаттс, начали применять ее по эту сторону океана.

Они разработали технику, получившую название трансорбитальной

лоботомии: острый инструмент вводился над глазным

яблоком и рассекал тонкую кость глазницы. Основное различие

между этой процедурой и той, которую применял Мониш,

заключалось в методе проникновения в мозг. Мониш сверлил

отверстия в лобной кости, а Фримен и Уаттс предпочитали более

легкий доступ, вводя скальпель над или под открытыми глазами

пациента.

Как бы ужасно ни звучало описание такой операции, Фримен

и Уаттс получали результаты, сходные с результатами Мониша,

если ограничивались пациентами, страдавшими от тревожности

и депрессии. Фримен сообщает о женщине из Топеки,

Канзас, пребывавшей в состоянии постоянного возбуждения и

сделавшей выбор в пользу операции, чтобы не оказаться в психиатрической

клинике. Как и в случае с госпожой М., ее нака-

292 Л о р и н Слейтер

нуне остригли, хоть она и оплакивала свои кудри, а утром привезли

в операционную с головой гладкой и розовой, как попка

младенца. Фримен и Уаттс провели лоботомию, зашили кожу,

и женщина, еще лежа на столе, с благоговением сообщила, что

все мучившие ее страхи исчезли.

Ф р и м е н . Вы счастливы?

П а ц и е н т к а . Да.

Ф р и м е н . Вы помните, какой возбужденной были, когда

попали сюда?

П а ц и е н т к а . Да, ужасно возбужденной, не так ли?

Ф р и м е н . О чем вы тревожились?

П а ц и е н т к а . Не знаю. Похоже, я забыла. Теперь это

не кажется важным.

Фримен писал, что были получены необыкновенные результаты:

«Здравый смысл и умение оценивать ситуацию явно

не уменьшились, а способность получать удовольствие от внешних

обстоятельств, несомненно, увеличилась». За последующие

шесть недель двое хирургов провели еще пять операций и

обнаружили, что все пациенты, страдавшие от беспокойства,

плохих предчувствий, бессонницы, нервного напряжения, избавились

от тревожности.

Конечно, имелись и отрицательные последствия. Припадки.

Смерти. Кровоизлияния. Лезвие, оставшееся в мозгу. Послеоперационные

инфекции. Рецидивы. Неустойчивые результаты.

Мониш описывал женщину, которая через четыре дня

после операции начала выкрикивать непристойности и петь.

Другие пациенты впадали в детство — прижимали к себе плюшевых

мишек и послушно выполняли распоряжения. Фримен

писал: «Из перенесших лоботомию пациентов получаются хорошие

граждане»; от этих слов веет холодом, но по сути они не

отличаются от того, что вызывает критику современных психотропных

препаратов. Среди множества важнейших вопросов

был и такой: не ведет ли лоботомия к утрате «жизненной ис-

Открыть ящик Скиннера 293

кры»? Большинство подвергшихся операции не цеплялись за игрушки

и не выкрикивали непристойностей или по крайней мере

делали это недолго, однако наблюдались и непреходящие последствия:

многие из них становились менее яркими, как будто они

перестали быть самими собой, превратившись в черно-белые ксерокопии,

не способные воспроизвести оттенки их личностей.

Впрочем, можно кое-что сказать и в пользу утраты яркости:

искра, если она горит чересчур горячо, может обжечь. Один

из подвергшихся лоботомии психиатров смог открыть собственную

психиатрическую клинику. Другой пациент создал чрезвычайно

прибыльный бизнес и управлял собственным самолетом.

Так кто может вынести окончательный вердикт? Значение

лоботомии не в том, чего с ее помощью удавалось или не удавалось

достичь, а в привлечении внимания к медицинской этике:

что собой представляет информированное согласие? Этично ли

заменять одну форму органической дисфункции мозга на другую?

Оправдано ли вмешательство, при котором разрушается

здоровая ткань человеческого тела? Не следует ли уважать внутреннюю

святость мозга? Не превратятся ли хирурги (и не случилось

ли это уже) в длинную руку закона? Есть какая-то ирония

в том, что опасения по поводу операции, которая могла

лишить человека души, погасить искру, приводят нас в горнило

сомнений о том, чего мы готовы лишиться и на насколько

сложное лечение будем согласны.

Пресса, никогда особенно не задумывавшаяся о сложностях,

подхватила новость и стала рекламировать лоботомию. В

1948 году «Нью-Йорк тайме» писала:

Хирургия для душевнобольных: сообщается об излечении

от навязчивых идей. По отзывам, новая техника помогла

65% страдающих психическими заболеваниями, к которым

она была применена в качестве последнего средства, однако

некоторые ведущие специалисты в области неврологии

высказывают большие сомнения.

294 Л о р и н Слейтер

«Харперс» в 1941 году называл лоботомию революционной

техникой. К нему присоединялась «Сэтеди ивнинг пост». Стали

появляться свидетельства пациентов, похожие на те, что мы

читаем и сегодня: наполовину реклама, наполовину размышления.

Один из таких пациентов, Гарри Даннекер, в 1945 году

написал статью «Меня излечила психохирургия» для «Коронет

мэгэзин». Он описывал свое состояние до операции как безнадежное

стремление к самоубийству, когда у него не осталось

ничего, ради чего стоило бы жить; после лоботомии он покинул

«ужасную темницу больного разума». Гарри Даннекер с гордо

поднятой головой окунулся в автомеханический бизнес, где,

по его словам, достиг значительных успехов. В своей статье он

пишет: «Моя цель проста: воодушевить и придать мужества тем

читателям, кто страдает теми же нарушениями, что были у меня,

или чьих друзей преследуют мучительные навязчивые идеи».

Почему же тогда мы продолжаем считать лоботомию чистым

злом? Ее пороки очевидны: судорожные припадки возникали

почти в 30% случаев, а ее американский апостол Фримен,

знаменитый ковбой-хирург с высоко поднятым скальпелем,

даже не заботился о том, чтобы стерилизовать инструменты или

накрывать пациента простыней перед десятиминутной операцией

по рассечению нервных волокон. Фримен много сделал

для того, чтобы скомпрометировать лоботомию: подобно современным

врачам, назначающим антидепрессанты как средство

от любого заболевания, он оперировал всех пациентов подряд,

хотя потом и проявлял к ним определенное внимание —

посылал рождественские поздравления и навещал, путешествуя

в грузовике по всей стране.

Несмотря на сообщения о неудачных исходах, несмотря

на близорукий подход Фримена, видевшего в скальпеле универсальное

лекарство, не приходится сомневаться, что психохирургия

помогла многим людям. Образованная в 1970 году

комиссия конгресса, имевшая целью законодательно запре-

Открыть ящик Скиннера 295

тить лоботомию, обнаружила, к собственному удивлению,

что психохирургия — вполне узаконенная процедура, имеющая

«значительную терапевтическую ценность для лечения

определенных заболеваний или для облегчения определенных

симптомов». Комиссия пошла даже дальше и заявила,

что психохирургия — «потенциально благотворный метод

лечения». Эллиот Валенстайн, один из самых убежденных

критиков лоботомии, пишет: «После лоботомии многие из

страдающих тревожностью пациентов испытали выраженное

облегчение, избавившись от наиболее мучительных симптомов.

В самых лучших случаях наступала нормализация поведения

».

Почему же все-таки лоботомия попала в мусорную корзину

истории, осталась долгой страшной фазой в развитии соматических

методов лечения, опасным отклонением? Может быть,

мы так смотрим на лоботомию из-за своего мозга. Может быть,

мы запрограммированы на то, чтобы предпочитать черно-белую

схему серой. Может быть, мы никогда не преодолеем наивную

веру в то, что если один объект плох, то другой обязательно

окажется хорош. Мы находим удовольствие в поляризации,

в том, чтобы вещи на противоположных концах оси непременно

были ясными и, казалось бы, окончательно определенными.

Поэтому ради признания общей благотворности современных

психиатрических методов лечения мы подчеркиваем

варварство того, чем они когда-то были. Тьма и свет. Тогда мы

не знали, что делаем, но теперь-то знаем. Мы говорим так, глотая

таблетки прозака, глотая таблетки риталина, играя с гормонами

и надеясь, что эстроген сделает нас счастливыми. Однако

действительно ли наши современные лекарства так уж

отличаются от своих прежних собратьев? Лоботомию особенно

критиковали за отсутствие специфичности. Хирурги сверлили

отверстия, совали в них острые инструменты и рассекали

неподатливую ткань сновидений и мысли, не зная, что рассекают.

Смутные идеи у них, конечно, были — кое-что насчет

296 Л о р и н Слейтер

таламуса и передних долей, эмоций и интеллекта, но они не

представляли себе, какой подлесок в мозгу на самом деле выкорчевывают.

Вот, например, если взять современный прозак... Его хвалят

за предполагаемую специфичность, и нам это нравится. У

нас возникает чувство, будто мы знаем, что делаем, направляем

снаряды в ясно определенную мишень в мозгу — это ведь не

то, что примитивный разрез скальпелем. Однако правда заключается

в том, что никто на самом деле не знает, как прозак

влияет на мозг, никто не знает механизма его действия.

— Фармакологическая специфичность, — говорит исследователь

Гарольд Сакхейм, — это миф.

Как и в случае лоботомии, никто не знает в точности, почему

прозак помогает. Это примерно такой же тупой инструмент,

как и те, что использовал Мониш. Когда врачи прописывают

прозак, они действуют так же, как действовал Мониш, — слепо,

но с глубокой верой, с искренним желанием помочь... и опираясь

скорее на свои желания, чем на факты.

Лоботомию также критикуют за то, что она не дает возможности

вернуться к тому, что было. Впрочем, кто может сказать,

не причиняют ли современные таблетки тяжелого и неустранимого

вреда, о котором нам только еще предстоит узнать? Психиатр

Джозеф Гленмаллен предупреждает, что использование

прозака может вызывать появление в мозгу бляшек Альцгей-

мера; может быть, именно поэтому многие из тех, кто принимает

прозак, жалуются на память — они не могут вспомнить не

.только то, куда положили ключи от машины, но и где машина

припаркована. Возможно также, что длительное применение

новейших средств приведет к необратимым дискинезиям, так

что через двадцать лет положившаяся на прозак нация будет

ковылять сквозь беспамятство. Мы все равно принимаем их,

эти таблетки, потому что нам плохо, потому что другого выхода

нет— но точно так же поступали пациенты, ложившиеся под

нож для лоботомии. Теряли ли они после операции свою жиз-

Открыть ящик Скиннера 297

ненную искру? Именно это и вызывало самые серьезные возражения

общественности: вторгаясь во фронтальные доли, ту

часть мозга, которая более всего развита у человека и делается

все меньше при движении вниз по филогенетической линии,

врачи вторгались в сердцевину души и делали ее пустой.

Так это или нет, представляет для нас меньший интерес,

чем то обстоятельство, что те же самые опасения и возражения

приложимы и к современным методам лечения. На протяжении

всей истории, как только нам предлагали возможность достичь

психического благоденствия, мы немедленно начинали

опасаться потери дивидендов, которые дает темнота. Рильке не

желал прибегнуть к психоанализу из страха перед тем, что выздоровеет

и не сможет больше писать стихи. Герой пьесы

«Equus», для которого любовь к лошадям — смысл жизни, соглашается

на психотерапию и обнаруживает, что оказался лишен

своей страсти. Современные романисты, спортсмены, матери,

деловые люди жалуются, что маленькие таблеточки делают

их «менее интенсивными», «менее креативными».

Стоит обратить внимание на постоянство жалоб на любой

вид психиатрического лечения, начинаешь думать о том, что

дело не во вмешательстве как таковом, а в нашем сложном отношении

к страданию, которое мы ненавидим и одновременно

считаем очеловечивающим нас. Уничтожала или нет лобо-

томия жизненную искру, возможно, те меры, которые мы

принимаем сегодня, чтобы лучше себя чувствовать, совершают

то же самое. О том, необходима ли жизненная искра для кашей

принадлежности к роду человеческому, лучше спросить Гарри

Даннекера или госпожу М. Думаю, что они, страдавшие такими

тяжелыми заболеваниями, ответили бы: «Кому нужна эта

жизненная искра? Главное, избавьте меня от этих мучительных

симптомов >.

Невыносимое страдание гасит искру... или делает ее несущественной.

- Мы хотим быть избавленными от мучений.

298 Л о р и н Слейтер

* * *

В 1949 году, когда Мониш был награжден Нобелевской

премией за изобретение лоботомии, она стала настолько популярной,

что только в Соединенных Штатах было проведено

двадцать тысяч операций; «Нейшн» писала о том, что возникновение

конгломератов <

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-29

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...