Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Своеобразие бескорыстного познания

 

Г. Д. Гачев пишет: «Обращая внимание на камень, сосну, воду, первобытный человек видит не объективные качества этих вещей, а их полезное или вредное действие по отношению к себе, когда он соприкасается с ними» (51, с. 8). У первобытного человека такое восприятие, вероятно, обнажено вследствие его непосредственной зависимости от окружающей природы и остроты его биологических потребностей. Но, в сущности, это относится и к современному человеку, только связи его с природой несравненно сложнее и многообразнее трансформированы его потребности. Сложность этих связей определяется «биологической двухмерностью информации», отмеченной А. Иваницким и Н. Шубиной: «Как восприятие отдельного раздражителя, так и оценка сложной ситуации основаны на сумме специфической (о физических свойствах) и неспецифической (о биологическом значении раздражений) информации. Вернее, речь идет не о сумме, а о сложном синтезе двух качественно различных оценок, дополняющих, но никак не заменяющих друг друга» (102, с. 99).

Проторенные пути процесса раздражения в материи человеческого мозга, образующие отражение внешнего мира, согласно своему назначению, отражают, следовательно, «двухмерно», но лишь то, что связано с потребностями человека. Значит, отражение это не может быть тождественно отражаемому. В «двухмерности» отражаемое приспособлено к потребностям, ибо им служит, но отражение остается отражением объективным. Может быть, «двухмерность» информации определяет два пути и в ее использовании? Прикладное, обслуживающее потребности средствами, и бескорыстное — «специфическое», — обслуживающее познание как таковое. Далее эта двусторонность знаний дает себя знать на разных этапах познания и в разных вариантах оценки его плодов, но ведет она к единому результату.

Агенты внешнего мира, связанные между собой и действующие одновременно, отражаются как стороны, качества, свойства одного предмета; среди этих сторон, качеств и свойств есть наиболее характеризующие данное явление или предмет — те, которые чаще всего совпадают во времени; а есть стороны, свойства и качества, наиболее значительные для воспринимающего, — те, которые наиболее касаются его потребностей.

Из наиболее характеризующих и наиболее значительных строится субъективное представление об объективной сущности данного явления, предмета, процесса. Но у разных людей совпадают в некоторой степени и потребности, и опыт; поэтому из их субъективных представлений путем отбора постепенно формируются обобщенные представления, все более приближающиеся к тому, что действительно является объективной сущностью отражаемой реальности. Так общественная практика вносит все новые и новые поправки в субъективные представления. В результате, очищаясь от частного и субъективных пристрастий, представления человека делаются все более отвлеченными, абстрактными — далекими и от конкретных потребностей, и от единичных ощущений, с которых началось их образование.

Такие представления теряют прикладной смысл, как если бы к человеческим потребностям они никакого отношения не имели. Повседневная практика легко обходится без них, довольствуясь знаниями прикладными, а там, где прикладных недостаточно, там и абстрактные неприменимы, вследствие их абстрактности — ведь всякая нужда всегда конкретна.

Ф. Энгельс писал: «Как понятие числа, так и понятие фигуры заимствованы исключительно из внешнего мира, а не возникли в голове из чистого мышления. Должны были существовать вещи, имеющие определенную форму, и эти формы должны были подвергнуться сравнению, прежде чем можно было прийти к понятию фигуры <...>. Но чтобы быть в состоянии исследовать эти формы и отношения в чистом виде, необходимо совершенно отделить их от их содержания, оставив это последнее в стороне как нечто безразличное; таким путем мы получаем точки, лишенные измерений, линии, лишенные толщины и ширины, разные а и б, х и у, постоянные и переменные величины» (160, т. 3, с. 37).

Иллюстрирует применимость таких абстракций Д. Данин: «Рыжеволосый мальчик в две секунды выпил три океана, сколько океанов выпьет он за полчаса?» — математик только улыбнется, услышав эту бессмысленную задачу («почему рыжеволосый?»), но тотчас решит ее безошибочно.

«Возможно ли это, — спрашивает Данин, — безошибочно решить бессмыслицу? Возможно, потому что бессмыслица тут физическая, но как раз об этом-то математику и не спрашивают, ее спрашивают лишь о связи количеств, а числам нет дела до того, что стоит за ними. Как рыжеволосый мальчик умудрился выхлебать Атлантику за две трети секунды и зачем это ему понадобилось, математик не знает и знать не обязан! Не его это забота и не для ответов на такие вопросы создавался могучий аппарат его науки» (80, с. 177).

Человеческая потребность в бескорыстном познании выглядит на первый взгляд лишней, как праздными кажутся детское любопытство и назойливая любознательность.

«Греческое слово “схолэ” означает прежде всего досуг, праздность, отдых, но вместе с тем и ученую беседу на досуге, умственный труд, учебные занятия. Схолиями мы по сей день называем толкования, комментарии. От слова “схолэ” произошло и слово “школа”, и адекватные слова в латинском и новых языках (school, schule, ecole)» (107, с. 43).

Так не только логика, теория познания, но и история, в частности история слова, подтверждают существование бескорыстного познания в человеческой практике. Обнаженная у детей, потребность в нем столь же присуща человеку и характеризует его, как и потребности социальные. Правда, эта общечеловеческая потребность в большинстве случаев, в отличие от потребностей социальных, не занимает главенству­ющего положения, проявляясь по-разному у разных людей в разное время, как более или менее сильная и в большинстве случаев трансформированная.

Артист и режиссер С. М. Михоэлс писал: «Страсть познания самая сильная; ибо даже любовь есть, собственно говоря, разновидность этой страсти познания. И когда ты видишь вопиющее нарушение элементарной справедливости, видишь страшные преступления, совершающиеся в мире, ты должен объяснить, познать, занять позицию в отношении всего этого» (169, с. 72). Категоричность этого утверждения свидетельствует и о существовании «страсти познания», и о присутствии ее в самых различных сложных потребностях человека, и о том, что разным людям она присуща в различных степенях.

Потребность эта действительно отличается особо причудливыми трансформациями, которые и дают основание все ее разновидности называть потребностями идеальными, чтобы отличать их от познания прикладного и охватить в то же время те ее производные трансформации, которые на познание не похожи и, происходя от него, с ним, в сущности, расстаются.

Трансформации идеальных потребностей начинаются с внутренних противоречий, присущих бескорыстному познанию. Пока познание — средство, границы его ясны: достаточно, удовлетворительно, верно то, что практически продуктивно, что приложимо к делу с очевидными и ощутимыми положительными результатами; неудовлетворительно, ложно то, что достижению цели не помогает, что поэтому не нужно.

В бескорыстном познании эти критерии отпадают. Остается другой: истинность — соответствие субъективных представлений, возникающих у познающего, объективной действительности. Но что такое это «соответствие»? Критерием истинности остается практика, но теперь она выступает в другой роли — не как приспосабливание природы к нуждам человека, а наоборот — как приспосабливание человеком своего сознания, своих субъективных представлений к независимой от него природе — к тому, что она такое объективно.

Действительность безгранична, и бескорыстное познание обращается прежде всего к многообразию окружающего мира — ко всему новому. Это то самое детское любопытство, которое родственно стремлению животных искать новое, знакомиться с ним и движению растений к свету — по Павлову. Но человек поверхностным знакомством — знанием непосредственно ощутимого, наличного — не ограничивается. У детей за вопросами «что это?» следуют вопросы: «почему?» и «зачем?» Человек ищет понимания — уяснения скрытых и все более далеких причинных связей существу­ющего. Прикладное знание довольствуется тем, что проверено практическими нуждами; бескорыстное познание устремлено к новому как таковому — и в составе явлений, и в связях между ними — к тому, что может быть проверено только специально поставленным экспериментом.

Воспринимаемые явления, с одной стороны, и причинно-следственные связи между ними, с другой стороны, находятся в противоречии: воспринимаемое явление налицо — о нем свидетельствует ощущение; причинные связи и зависимости ощущению не даны: они устанавливаются в представлениях человека памятью и логикой, которая оперирует прошлым опытом — используется и применяется приобретенное ранее. Но критерий практики никогда не может подтвердить или отвергнуть полно­стью какого бы то ни было человеческого представления.

Так образуется разрыв между тем, что дано ощущению и потому бесспорно, налично, и тем, что ощущению не дано, что лишь угадываемо, что касается связей. Но именно в связях — сущность человеческого познания. Противоречие это известно в гносеологии. В. И. Ленин, выражая свое согласие, подчеркнул у Лейбница: «В чем же в таком случае заключается различие между разумом и чувствами, или способностью к ощущению? Чувственное восприятие дает предмет, разум — название для него. В разуме нет того, чего бы не было в чувственном восприятии, но то, что в чувственном восприятии находится фактически, то в разуме находится лишь номинально, по названию. Разум есть высшее существо, правитель мира; но лишь по названию, а не в действительности» (135, с. 384–385). Читая Гегеля, он конспектирует: «Закон берет спокойное — и потому закон, всякий закон, узок, неполон, приблизителен» (135, с. 140). И в другом месте: «Чувства показывают реальность; мысль и слово — общее» (135, с. 269).

Потребность бескорыстного познания заключается в стремлении преодолеть это противоречие, в стремлении к полной достоверности и к выяснению единого порядка в многообразии явлений. По этому признаку оно одновременно и родственно, и противонаправленно прикладному познанию. По определению М. Планка, «закон природы выражается тем проще, чем более общим он является» (197, с. 142). Искомое представление о простоте и всеобщности лежит, вероятно, в основе всякого познания.

 

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-29

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...