Компетентность как вооруженность

Потребности и возможности

В грубой схематической основе структурная схема исходных человеческих потребностей представляется простой. Но распознавание их в конкретных проявлениях затруднено рядом обстоятельств. Потребность можно видеть, констатировать факт ее существования, пока и поскольку она действует, а действует она трансформируясь, и чем дальше производная от исходной, тем менее она узнаваема. Так же трудно разглядеть спицы вращающегося колеса: чем дальше от оси, тем быстрее их мелькание и тем труднее они различимы.

Распознавание и различение этих мелькающих спиц (производных потребностей) и их причудливых трансформаций осложнено, кроме того, давлением и вмешательством противоборствующих сил, рассмотренных выше. Одна из них — суеверия, нужда в норме; другая — любовь во всех ее градациях от отрицательного полюса (слепящей ненависти) до полюса положительного (столь же ослепляющей страсти). Если суеверия, в качестве норм, сдерживают стремительность трансформаций, то любовь, наоборот, — стимулирует и торопит их возникновение. Вмешиваясь в трансформации, любовь нарушает их логическую стройность, целесообразный, объективно обоснованный порядок. В стихотворении Н. С. Гумилева «Душа и тело» душа говорит:

Ах, я возненавидела любовь,

Болезнь, которой все у вас подвластны,

Которая туманит вновь и вновь

Мир мне чужой, но стройный и прекрасный.

Помимо этих двух сил существуют и еще силы, влияющие на трансформации потребностей и затрудняющие распознавание исходной под поверхностью производных. Это потребности вспомогательные: потребность в вооруженности и воля.

На трансформации потребностей всегда сказывается наличная вооруженность субъекта средствами удовлетворения своих потребностей. Одна и та же потребность у более вооруженного трансформируется не так, как у менее вооруженного. Этого мы уже касались в обзоре исходных потребностей. Сама же вооруженность каждого человека определяется множеством причин, а в их числе — одной из важнейших — биологической потребностью в экономии сил, которой мы также касались выше. Она противостоит потребности в вооруженности, как, впрочем, и всем другим, но на во­оруженности сказывается, может быть, больше, чем на других.

Состав наличных — конкретных и осознаваемых — потребностей человека определяется не только исходными нуждами, сдерживающими нормами и стимулирующими влечениями, но и его возможностями — доступностью для него того, что его привлекает или в чем он ощущает нужду. В магазине человек выбирает нужное или привлекательное, сообразуясь с тем, сколько у него денег, и помня другие предстоящие траты и поступления. Бас не возьмется петь теноровую партию; молодой человек располагает возможностями, которых лишен пожилой, а тот может располагать отсутствующими у молодого и т. д. И во многом здесь сказывается экономия сил и ее динамика.

Многие человеческие потребности не могут быть удовлетворены без «орудий удовлетворения»; орудия эти должны, следовательно, отвечать свойствам как субъекта, так и того объекта, который может удовлетворить данную его потребность. Значит, таких орудий может существовать множество, они видоизменяются, и человек бывает вооружен больше или меньше, а сама вооруженность может быть самой разнообразной и в количественном, и в качественном отношениях.

Вооруженность средствами (орудиями) удовлетворения потребностей начинается со способности двигаться и с нужды тренировать эту способность — нужды, свойственной всем млекопитающим, вопреки потребности в экономии сил, вопреки лени у человека. У людей эту врожденную вспомогательную потребность в мускульном движении обнаружил А. И. Мещеряков в работе со слепоглухими детьми. Он воспользовался ею с поразительными результатами: развивая ее, он открывал возможность роста и развития всех других человеческих потребностей у существ, казалось бы, обреченных на растительно-животное существование из-за отсутствия контактов с внешней средой через зрение и слух.

Он пришел к выводу о наличии у ребенка с самого начала его появления на свет нужды в движениях, поскольку, родившись, ребенок с первого же дня двигает ручками и ножками (167, с. 122). Эта «нужда в движениях» есть, видимо, зародыш тех потребностей, которые в дальнейшем вырастают в значительную и обширную группу «вспомогательных» потребностей в вооруженности. Их возникновение у человека, вероятно, подобно тому, как «рефлекс свободы» превращается в волю, а «ориентировочный рефлекс» — в потребность познания и в потребности идеальные.

Врожденная, исходная потребность в движении, в тренировке своей мускулатуры потом трансформируется и обнаруживается как потребность в игре и потребность в подражании, казалось бы, практически в каждом отдельном случае совершенно бесполезных. Не случайно эти потребности присущи всегда и всем детям. Ребенок не может не играть, а в играх не подражать взрослым, животным. Но это — только первые шаги в постепенном приобретении, накоплении и хранении вооруженности.

Накопление идет дальше в направлениях: к освоению все большего числа разных средств и способов, какие могут пригодиться, и к все более совершенному владению каждым. Среди них возникают универсальные: деньги и власть. Потребность в том и другом трансформируется и конкретизируется самым причудливым образом, в зависимости от обстоятельств, в которых в каждом данном случае можно то или другое приобрести.

Обе эти потребности чрезвычайно распространены, часто занимают значительное место в структуре потребностей человека, но едва ли их можно считать «здоровыми» трансформациями исходной, нормальной потребности в вооруженности. Деньги и власть вооружают для принуждения, для подчинения — «для себя». Таково их назначение и происхождение, хотя они могут быть использованы и «для других».

Нормальными, «здоровыми» трансформациями потребности в вооруженности можно считать потребности в приобретении деловой квалификации — в умениях, нужных для выполнения таких дел, осуществление которых служит удовлетворению любых потребностей — не только «для себя», но и «для других». Вооруженность такими знаниями и умениями обеспечивает человеку «место в обществе». То самое, или подобное тому, которое дают, без достаточных на то оснований, деньги или власть. Такие контрастные источники общественного уважения свидетельствуют о многообразии трансформаций исходной потребности в вооруженности.

Чтобы разобраться во всем этом многообразии, вооруженность каждого человека можно характеризовать по трем измерениям (направлениям, осям).

Первое. По происхождению вооруженность может быть врожденной: сюда входят природные физические данные, умственные и всякие иные способности; унаследованной — полученной без труда — и приобретенной.

Так как всякий живущий человек чем-то и как-то вооружен, то степень вооруженности каждого определяется сравнительно с вооруженностью окружающих.

Поэтому вторым измерением может служить сравнение: вооруженность может быть близкой к средней вооруженности других, выше и ниже ее, и это может касаться вооруженности врожденной, унаследованной и приобретенной. При таком сравнении обычно обнаруживается третье измерение — конкретный состав возможностей: для удовлетворения каких именно потребностей данный человек более вооружен и для каких менее, сравнительно с вооруженностью окружающих, в пределах своих собственных возможностей, во врожденном, унаследованном и приобретенном? По этому измерению вооруженность можно различать соответственно трем исходным потребностям с дальнейшей специализацией. Начинается такое различение с того, что для овладения пространством физическим, для завоевания места в умах людей и для познания мира нужны принципиально разные виды оружия.

В общей, итоговой вооруженности каждого человека качество его оружия, степень вооруженности и происхождение вооруженности выступают в разных отношениях и взаимосвязях; в одних условиях то больше, то меньше проявляется одно, в других — другое.

Врожденное

Л. Н. Толстой записал в дневнике: «Способности всем животным даны сообразно с потребностями, которые они должны удовлетворять. Ни больше, ни меньше. Для чего же дана человеку способность достигать: причину, вечность, бесконечность, всемогущество?» (251, т. 46, с. 139). Толстой этой способностью обосновывает существование Бога.

Если к такой экстраполяции не прибегать, то отмеченная им способность есть способность к теоретическому мышлению, на которую указывал и И. М. Сеченов («вторая сигнальная система» — по И. П. Павлову). Эта способность действительно существует вместе и в соответствии со специфически человеческими потребностями — социальными (в справедливости) и идеальными (в познании) — в их человеческих качествах.

В состав врожденной вооруженности человека входят потенциальные возможности обслуживания этих потребностей. Такие возможности бывают весьма разнообразны по степени и по содержанию, а в общей вооруженности человека они играют значительную роль. Недостаток врожденных и первоначально скрытых способно­стей к абстрактному мышлению не компенсируется очевидной физической вооруженностью, приспособленной для удовлетворения биологических потребностей. Если кто глуп, то от рождения, и ни мускульной силой, ни идеальным сложением глупость не возмещается.

Но многие и существенные недостатки этого вида врожденной вооруженности восполняются — иногда с лихвой — другим видом опять-таки врожденной вооруженности: талантом, одаренностью в определенном, том или ином роде практической деятельности.

Б. Сарнов приводит суждение Л. Н. Толстого о природе таланта: «После до можно взять фа, но для того, чтобы настроить до и настроить фа на скрипке, надо поворотить колышек чуть-чуть, еще чуть-чуть, еще чуточку, чтобы это было совершенно фа и до, которые суть математические точки в пространстве звуков. Талант тем и отличается от не таланта, что он сразу берет одно единственно верное из бесчисленности не совсем верных фа и тянет его ровно одну четверть секунды, ни на одну тысячную не больше и не меньше, и усиливает и уменьшает звук ровно, в каждую одну сотую секунды, по одной десятитысячной силы звука. Достигнуть этой точности человеку невозможно. Ее достигают только Бог и талант. И затем выдумано такое, кажущееся странным и неточным, название таланта» (251, т. 13, с. 241–242).

О существовании способностей, дарования, таланта нет оснований судить, если они ни в чем не проявляются. Значит, они — не только потенциальная возможность, но и некоторая действующая сила, причем сила, не совпадающая со способностью к абстрактному мышлению. А. Маслоу связывает ее непосредственно с потребностями. «Я полагаю, — пишет он, — что любой талант, любая способность является также мотивацией, потребностью, импульсом» (11, с. 175).

Если это так, то под врожденными способностями человека можно понимать соответствие его органических свойств его потребностям. В состав врожденной вооруженности входит тогда степень этого соответствия, а степени эти могут быть самыми разными.

К числу органических свойств таланта нужно, видимо, отнести соответствие вообще творческой деятельности как таковой, если речь идет об искусстве или о науке. А соответствие это требует прежде всего достаточной силы сверхсознания, которое, как об этом было сказано выше, служит индикатором доминанты. В специфическую вооруженность, причем врожденную, входят, значит, не только мыслительные способности — гибкость и подвижность сознания — но и качества неосознаваемые: та самая точность, не поддающаяся расчету, о которой пишет Л. Н. Толстой.

Но природная вооруженность интуицией есть, в сущности, вооруженность творческой логикой и потому не противоречит разуму в обычном смысле. Профессор Г. Айзенк утверждал, что «коэффициент интеллектуальности» играет большую роль в работе людей искусства: музыкантов, художников, артистов. Оказалось, чем выше КИ, тем большего успеха добивается человек: у всех исследованных им в 70-х гг. XX в. известных деятелей искусства «коэффициент интеллектуальности» был выше среднего (хотя, как подчеркивал профессор, и не такой высокий, как у известных ученых, для которых решение интеллектуальных проблем является самой сутью их профессии).

От врожденных задатков — органической вооруженности «внешней» и «внутренней» — можно отличать возможности социально унаследованные. Практически они играют значительную роль в ходе удовлетворения потребностей человека, а значит — в их трансформации. Например — в выборе профессии.

Унаследованное и приобретенное

К социально унаследованной вооруженности можно отнести: деньги, разного рода имущество, родственные связи, принадлежность к определенному общественному рангу с вытекающим отсюда воспитанием и образованием. Такая унаследованная вооруженность может весьма значительно и резко отличать одного человека от другого в их потенциальных возможностях.

Но полученное по наследству достается даром и потому часто не ценится по до­стоинству наследником. Кроме того, вооруженность эта может не соответствовать его интересам — конкретным производным потребностям. Связи в чиновном мире, например, могут оказаться даже помехой художнику или ученому; связи артистиче­ские — бесполезны военному. В вооруженности каждый ценит ее соответствие своим потребностям, а так как сами трансформации потребностей едва ли наследуются, то в унаследованной вооруженности наиболее ценным воспринимается оружие самое универсальное — то, которое может служить удовлетворению различных потребно­стей.

Это как раз и относится к имущественному и общественному положению. То, что одним надо приобретать ценой значительных усилий, другому достаточно сохранить, не растерять, не растратить.

Степенью вооруженности человека в значительной степени определяется его место в обществе, независимо от того, прилагал ли он специальные усилия и какие именно, чтобы этой вооруженностью обладать и это место занять. В этом сказывается значение вооруженности, а далее — и потребность в нем. Потребность в вооруженности превращается таким путем в одну из самых распространенных и ярких трансформаций социальных потребностей человека. Люди тратят много усилий и времени, чтобы «вооружиться» и тем самым утвердить себя в обществе.

Так деньги, власть, знания (квалификация) превращаются из средства удовле­творения потребностей — из вооруженности, искомой для их удовлетворения, — в цель, продиктованную социальными потребностями. Вооруженность как таковая выступает трансформацией социальных потребностей.

Высококвалифицированный специалист в любой области (врач, учитель, инженер, портной...), приобретая известность как знаток своего дела, тем самым завоевывает и место в человеческом обществе, и в умах тех, кто в этом деле нуждается. Причем, чем значительнее такое дело, чем чаще возникает нужда в нем, тем значительнее и место, им обеспечиваемое. Врач, например, может понадобиться любому; учитель — только тому, у кого есть дети; портной — немногим, но только состоятельным, а значит влиятельным.

Деньги нужны практически всем, поэтому богатство обеспечивает общественное положение в самом широком кругу. Но «место», предоставляемое им, страдает недостатком. Деньги — сила, которая может быть употреблена не только с пользой для социального окружения, но и во вред ему. Богатство выступает силой принуждения, поэтому соприкосновения с ней люди часто предпочитают избегать. Богатого боятся, но боятся и доверять ему. Его «место» обеспечено не уважением, не любовью, привязанностью или благодарностью, а больше — нуждой, опасениями, заботами и расчетами. К тому же владение деньгами бывает связано со скупостью, с жадностью и это влечет к враждебным отношениям с окружающими. В Евангелии сказано, что «легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царство небесное».

Все это относится к богатству, когда и поскольку именно оно обеспечивает «ме­стом» в человеческом обществе.

Власть — «вооружение» еще более универсальное, чем деньги. Но она проявляется, в сущности, только как возможность принуждения. Многое из того, что относится к богатству, относится и к ней — она обеспечивает «местом», может быть, даже более привлекательным, но менее прочным и опять уязвимым. Власти боятся, ее уважают, но ей завидуют и носителя ее редко любят. (А. С. Пушкин: «Живая власть для черни ненавистна...») Место его делается привлекательным для окружающих, когда власть, как и богатство, изменяет своей собственной природе: когда богатый жертвует деньги, когда обладающий властью уступает ее, отказываясь от принуждения.

Отсюда могут быть сделаны некоторые выводы.

Знания, умения являются вооруженностью (средством) для удовлетворения разных потребностей, в том числе социальных: «для себя» и «для других». Но вооруженность эта не наследуется. Она приобретается только собственным трудом с использованием вооруженности врожденной.

Знания влекут к себе как цель и в трансформациях потребностей идеальных.

Деньги, как и власть, могут являться вооруженностью (средством) для удовлетворения любых потребностей, но они же выступают и в качестве целей, продиктованных социальными потребностями «для себя». В этом случае цель — искомое место «в умах» — односторонне, «однобоко», даже обманчиво. Когда оно только вещественно-материально, то лишь формально обозначает достигнутое социальное положение.

Может быть, именно поэтому власть и богатство, каких бы размеров ни достигали, не дают подлинного удовольствия и чистой радости, а лишь некоторое удовле­творение, относительное и скорее «предвкушаемое». Погоня за тем и другим поэтому бесконечна. А радость богачу и властолюбцу дают те мгновения, когда тот и другой отказываются от пользования этим оружием, уступая справедливости.

Тем не менее разнообразные трансформации погони за властью и особенно за деньгами чрезвычайно распространены. Потребности эти самым причудливым образом переплетаются с другими так, что далеко не всегда можно определить: подчинена ли в данном случае данная цель потребности в средствах, в вооруженности, или она — «самоцель». Тогда деньги или власть отождествлены в ней с «местом в обществе».

Любопытным примером взаимосвязи разных родов вооруженности и разнообразия в использовании ее может служить биография Г. Шлимана. Он начал, казалось бы, с полной беспомощности. Изучив русский язык, он получил возможность заняться коммерческой деятельностью; способности к ней дали ему миллионное состояние. После этого он приступил к изучению археологии. Здесь нашла полное применение его вооруженность интуицией, и в итоге он совершил свои знаменитые открытия. Шлиман умело пользовался и «оружием» денег, и «оружием» знания, применяя то и другое по назначению, творчески и с равным успехом. Так проявилась его разносторонняя одаренность. Какова же была его главенствующая потребность — социальная (место в обществе) или идеальная (наука)? Его биограф Г. Штоль ясного ответа на этот вопрос не дает.

О Бальзаке С. Цвейг пишет: «Но человеку не дано ускользнуть от собственной природы. Думать о деньгах для Бальзака — настоятельная потребность. Точно так же как у композитора все чувства и настроения изливаются в музыке, так у Бальзака каждое впечатление находит выражение в подсчетах. Он остается неисправимым коммерсантом» (274, с. 451).

По Цвейгу, главенствующей потребностью О. Бальзака была потребность социальная — занять видное место в обществе — и деньги, как прямой к этому путь. Но он не располагал соответствующей вооруженностью. Его идеальные потребности не занимали командного положения (хотя, вероятно, были выше среднего уровня), но в этой области он обладал исключительной врожденной вооруженностью, а упорная тренировка эти его возможности умножила. Может быть, Бальзак был «вооружен» односторонне? В отличие от Шлимана и, скажем, русского поэта Некрасова, которые по-разному, но оба были «вооружены» разносторонне?

М. Зощенко значительный раздел «Голубой книги» посвятил деньгам. Точнее — уродствам, к которым ведет погоня за ними. Вот несколько примеров:

«Римский консул Марк Антоний после убийства Юлия Цезаря предназначил к смерти триста сенаторов и две тысячи всадников. И, идя по стопам господина Суллы, объявил, что будет платить высокую плату с тем, чтобы объявленных в списках уничтожили в короткий срок. Цена за голову, действительно, назначена была поразительно высокая — двадцать пять тысяч динариев. Рабам же, чтоб понимали свое низкое положение при убийстве господ, полагалось меньше — тысяча динариев.

Тут страшно представить, что произошло. История говорит, что сыновья убивали своих отцов. Жены отрубали головы спящим мужьям. Должники ловили и убивали на улице своих кредиторов. Рабы подкарауливали своих хозяев. И все улицы были буквально залиты кровью.

Цена, действительно, была слишком уж высокая».

«Однако история знает еще более высокую цену. Так, например, за голову знаменитого Цицерона, величайшего из римских ораторов, было назначено пятьдесят тысяч динариев. Эта отрубленная голова была торжественно поставлена на стол. <…> Но самая высокая цена была назначена однажды за голову английского короля Карла I <...>. И Шотландия, куда бежал Карл, выдала его Англии, поступившись своими христианскими взглядами за четыре миллиона. Наполеон за голову знаменитого тирольца Гофера, поднявшего народное восстание за независимость страны, посулил заплатить всего что-то около двух тысяч. Тем не менее Гофер, укрывшийся в горах, уже через два дня был пойман своими же тирольцами. Он был выдан французам и ими расстрелян» (101, с. 34–35).

На примерах этих видна и значительность денег как «вооружения», и погоня за ними, и сложность вопроса о цели и средствах как у покупателей голов, так и у тех, кто ради денег нарушал все нормы нравственности.

Поскольку высокая вооруженность обеспечивает «местом» в социальном окружении, сама причастность к тому, кто обладает им, приближает к значительному положению. А. Крон называет его «самоутверждением через сопричастность». «Всякий раз, когда мы создаем себе идола, мы самоутверждаемся. Мы как бы входим в долю и становимся пайщиком его славы и авторитета, будучи профанами, мы приобретаем право судить да рядить о вещах, нам ранее недоступных» (126, с. 60).

Но значение вооруженности проявляется и в другом. Вооруженность обеспечивает «местом» потому, что расширяет возможности, дает свободу. В частности — от обязанностей подчиняться нормам и экономить силы. Поэтому демонстрация свободы, щедрость, размах в расходах и пренебрежение к нормам в затратах — все это способы самоутверждения и использования вооруженности. Так, страсть Пушкина к игре хорошо объяснил его приятель по Кишиневу В. П. Горчаков: «Игру Пушкин любил как удальство, заключая в ней что-то особенно привлекательное и тем самым как бы оправдывая полноту свойств русского, для которого удальство вообще есть лучший элемент существования» (см. 278, с. 298–299).

Яркой иллюстрацией силы — как вооруженности с негативной ее стороны, как пренебрежения к нормам и как отрицания их — может служить Николай Ставрогин в «Бесах» Достоевского. Сила отрицания и вооруженность презрением в итоге должны были привести его — и привели — к самоубийству. Вооруженность презрением к силе в комическом варианте изображена И. А. Крыловым в басне «Слон и Моська»: «Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона!». В сущности, это — вооруженность нахальством, которое, следовательно, бывает «оружием».

Специализация

Потребности в той или иной конкретной вооруженности производны, а сила их зависит и от силы исходной потребности в вооруженности, и от наличных обстоятельств момента. Нет нужды продавать чужую голову, если за нее не платят и если не нужны деньги. Но в любых данных обстоятельствах решающую роль играет сила исходной потребности и давлений на нее, усиливающих и сдерживающих ее. Любой из двенадцати апостолов мог предать Христа, а предал его за тридцать сребреников один Иуда.

Сила потребности в вооруженности (как и всякой другой) определяется размерами усилий, прилагаемых для ее удовлетворения, и жертв, ей приносимых. Значит, по жертвам и затратам усилий можно различать потребности в «вооружении» средней, наиболее распространенной силы, силы повышенной и пониженной в сравнении с ней. А сила потребности в вооруженности каждого данного человека в значительной степени характеризует его. Во-первых, и главным образом, она выражает — сколь реальной, конкретной представляется ему отдаленная перспектива его будущей деятельно­сти; в какой мере он озабочен ее успехом: предполагает ли он вести борьбу, сколь трудную и какими средствами? Во-вторых, следовательно, — потребность в том или дру­гом, определенном, «вооружении» говорит о структуре его потребностей в данное время.

Разумеется, такая характеристика ориентировочна и схематична. Она может быть повернута и со стороны негативной: человек, не интересующийся приобретением знаний, не ждет от них пользы для себя; человек, интересующийся главным образом связями и знакомствами, не верит в другие пути к успеху; пренебрегающий возможностью «хорошо заработать», не ощущает нужды в этом «оружии» и т. д.

В ориентации на средний уровень вооруженности, может быть, ярче всего проявляется мода. Это — вооруженность декоративная и декларативная. В следовании моде «оружие» приобретается (иногда с большими усилиями и затратами) для употребления его напоказ — чтобы быть «не хуже других». В том, что должно бы быть вооруженностью, средством борьбы, ценится соответствие норме и только. Нужно не оно само, а доказательства принадлежности к рангу людей, так именно «вооруженных». Значит, повышенный интерес к моде говорит о структуре потребностей, близкой к среднему уровню и по составу своему и по силе.

Пониженная (против средней нормы) потребность в вооруженности какого-то определенного рода чаще всего говорит о повышенной потребности в экономии сил (лени) или в вооруженности другого рода. Так, скажем, человек, постоянно боле­ющий, теряет иногда интерес ко всему, что прежде занимало его, вследствие повышенного интереса к способам поддержания своего здоровья — он бережет силы и ищет «оружие» для борьбы с болезнью.

Потребность в вооруженности играет значительную роль в жизни каждого человека, и с ее общего ослабления, может быть, начинается угасание человеческих потребностей. Именно поэтому потребность эта первоначально совершенно не осознается. Она начинается с желания не отставать от сверстников и побеждать их во всякого рода соревнованиях; потом выступает обычно как круг тех или других специальных интересов; вначале он бывает широк и поверхностен; потом — сужается и углубляется; это ведет к профессионализации и к потребности повышать свою квалификацию, расширять и углублять ее.

В начале жизненного пути потребность в «вооружении» возрастает, вопреки экономии сил, а силы растут; но на каком-то этапе жизни потребность в «вооружении» обычно начинает постепенно ослабевать. Человек, экономя силы, делается все менее склонен расходовать их на приобретение или обновление своего «оружия», ему все чаще представляется достаточным то, каким он уже владеет. Это — консерватизм, удовлетворенность нормой, чаще всего устаревшей или устаревающей. В следовании моде и отставании от нее консерватизм этот особенно заметен, потому что нормы моды меняются чаще других и поспевание за ней требует расторопности.

А. А. Ухтомский выписал слова Л. Н. Толстого: «Человек всегда недоволен своим положением и всегда очень доволен своим умом и пониманием» (261, с. 259). Это те распространенные случаи, когда недовольство своим положением (потребность занимать место в обществе) не столько велико, чтобы расходовать усилия на совершенствование вооруженности для улучшения этого положения, когда представляется достаточной вооруженность, приобретенная ранее.

Возможности минимально вооруженных людей (например, детей) уравнивают их. Высокий уровень вооруженности подчеркивает качественные отличия одного от другого: скрипач и генерал, ученый и мастер спорта — каждый «вооружен» хорошо в своей области. На уровнях относительно высокой вооруженности проявляется, между прочим, и то, что разные потребности требуют разного «оружия», и чем выше квалификация и уже специализация, тем строже и дифференциация в «вооружении». И. Забелин писал: «В наш век, когда знания множатся буквально на глазах, ничем не ограниченный процесс узнавания может повести лишь к творческому бесплодию ученого, к “эрудиции”, за которой не сыщешь и грана самостоятельности в мышлении. Истина эта не нова. Более двух тысячелетий назад великий философ древности Гераклит говорил, что “многознание не научает уму”, и противопоставлял многознанию — познание, проникновение в скрытую суть вещей, то есть активное творчество» (96, с. 159).

Специализация в вооруженности приводит к различным последствиям. Так, борющиеся и вооруженные по-разному стремятся использовать эту разность. Петр I говорил на военном совете перед Полтавской битвой: «Шведы очень стремительны, хорошо дисциплинированы, хорошо обучены и ловки; наши войска достаточно тверды, но у них нет этих преимуществ; поэтому следует постараться сделать ненужными для шведов эти их преимущества» (245, с. 422).

В «вооружение» Наполеона входило, между прочим, уменье пользоваться различной вооруженностью своих подчиненных. С. Цвейг пишет: «Ни одному художнику не придумать более разительных противоположностей, чем это сделала история, поставив эти две фигуры — ленивого и гениального импровизатора Талейрана и тысячеглазого, бдительного калькулятора Фуше — рядом с Наполеоном, совершенный гений которого соединял в себе дарования обоих: широкий кругозор и кропотливый анализ, страсть и трудолюбие, знание и пропорциональность» (275, т. 2, с. 252–253).

Таковы вершины вооруженности. Здесь «врожденное» и «приобретенное» достигает наибольших размеров, дарования и знания сливаются в одно, а в универсальности «вооружения» (средств) стираются и грани специализации.

На уровнях, близких к среднему, отчетливо видны и степень вооруженности и степень специализации в «вооружении». Так, средством для удовлетворения биологических потребностей варианта эгоистического, индивидуального служит уменье использовать моду (значит — знание ее) в одежде, в косметике, прическе, приемах поведения врожденных, унаследованных и самостоятельно выработанных. Но этот арсенал средств не пригоден для удовлетворения биологических потребностей варианта семейного и родового. Тут «оружием» служат разнообразные умения домоводства, знания и умения, поддерживающие семейные, родовые и национальные традиции — быта, языка, культуры, морали, верований. Это «вооружение» находит применение и для удовлетворения потребностей социальных, поскольку они проникают в сферу биологических.

Но главное средство удовлетворения социальных потребностей — деловая квалификация и деньги ее возмещающие, на них можно купить труд того, кто надлежащей квалификацией обладает. А квалификация состоит из знаний и умений.

Универсальное «оружие»

Удовлетворению социальных потребностей в варианте «для других» может служить квалификация только в делах, полезных этим другим. В варианте противоположном — «для себя» — квалификация — в любом деле, но она должна быть тем выше, чем яснее дело, выполняемое «для себя», противонаправлено интересам других. Вор может занять самое почетное положение в обществе, только будучи вором высококвалифицированным; деспот должен обладать высоким уменьем подавлять всякое инакомыслие, чтобы удерживать свою власть и не быть свергнутым конкурентом.

Уменье угождать сильному, не стесняясь средствами, не боясь жертв и унижений, — «оружие» эффективное, а потому и распространенное в борьбе за «места» «для себя». Высокая квалификация в этом деле при деспотическом общественном строе восполняет отсутствие квалификации в любых других делах. Она ведет к власти. А власть, как и богатство, дает возможность присваивать (как деньги — покупать) чуть ли не любую квалификацию в любом деле. («Все возьму, сказал булат...»)

Власть, подобно деньгам, — средство универсальное. Поэтому она привлекательна не менее денег. Средство это может служить удовлетворению даже такой потребности, как, например, потребность в том, чтобы определенным образом происходила трансформация потребностей других людей; властью они могут быть окружены такими обстоятельствами, при которых желательная власти трансформация должна произойти — и во многих случаях она таким путем действительно происходит. Так осуществляется всякого рода «оболванивание» масс. Но оно все же удается не вполне, не всегда и не в отношении всех.

Причина в том, что единственное недоступное власти и деньгам — это ликвидировать существующие у человека исходные потребности или создать новую исходную потребность. Всякого рода деспоты такие попытки все же предпринимают, но они по сути своей не отличаются от попыток сконструировать вечный двигатель. Можно задушить человека, но нельзя уничтожить его потребность в кислороде; можно уморить голодом, но нельзя уничтожить потребность в пище.

Ограниченность возможностей власти и денег обнаруживается в том, что, хотя они и могут успешно содействовать или противодействовать удовлетворению идеальных потребностей людей, но они не в состоянии создавать науку и искусство; они не могут сделать господствующей ту человеческую потребность, которая вынуждает человека заниматься бескорыстным познанием. Их область — потребности социальные. Но через посредство этих потребностей, их давлением, власть и деньги влияют на трансформации, а значит — и на ход удовлетворения потребностей биологических и идеальных.

Это универсальное «оружие» может с успехом применяться, пока и поскольку речь идет о «ширпотребе» в науке и искусстве — о господствующих нормах в том и другом. Но как только дело касается создания нового, так власть может быть эффективно применена только отказом от ее прямого назначения — предоставлением свободы от пут сознания для раскрепощения сверхсознания.

«Вооружением» в науке служит все, что необходимо для расширения, умножения знаний — в первую очередь знание того, что уже познано в данной, определенной отрасли знания в данное время; в искусстве — все, что совершенствует возможность обозначить достигнутую достоверность знания. В каждом конкретном роде искусства — это владение присущей этому роду в данное время знаковой системой («материалом», «языком») и инструментами пользования ее знаками. Чтоб преодолеть нормы, нужно знать их.

Так как в основе идеальных потребностей любого варианта лежит субъективная убежденность (вера) в существовании истины, в ее достижимости для познания и в ее независимости от человеческих потребностей, бескорыстному познанию не может служить вооруженность, пригодная для удовлетворения других потребностей человека. Сама же вооруженность в науке и искусстве — знаниями как таковыми и умениями как таковыми — выглядит поэтому вооруженностью совершенно своеобразной; с точки зрения других потребностей она представляется полной безоружностью.

Свобода — своеобразная вооруженность идеальных потребностей. Но само понятие «свободы» толкуется по-разному и часто — противоречиво.

М. Горький излагает мысли Л. Н. Толстого: «Мы все ищем свободы от обязанностей к ближнему, тогда как чувствование именно этих обязанностей делает нас людьми, и не будь этих чувствований — жили бы мы как звери». И дальше: «Свобода — это когда все и все согласны со мной, но тогда я не существую, потому что все мы ощущаем себя только в столкновениях, противоречиях» (68, с. 99–100). Так абстракт­но-статическая свобода выглядит злом.

П<