Колхозные семечки – с поля в закрома Родины

Очищаем початки кукурузы от «одёжек».

Я – второй справа.

Солнце, воздух и …без воды. Море-то поблизости, но не добраться до него. Для постоянно прожаренных на солнце новоявленных «колхозников» нет рядом рек, водоёмов. В трудах повседневья до них не дотянуться. Хотя …бывало (см. фото ниже).

Случался отдых и такой. Справа – Толя Арутин.

Наряды на трудовой «подвиг» получали разные, но было у насглавное дело.Мы оба раза убирали могучий урожай кукурузы, точнее, её початки, начинённые отменным золотистым зерном.

Представим себе кукурузное поле. Необъятное в своём пространстве. И мы на нём трудимся. А на небе – ни тучки. И так день за днём. Солнце южное, печёт адски.

Степь Юга Украины. Бесконечная, ровная, безлесная. Прятаться негде.

Каждому из новоявленных «крестьян» – «наряд» в виде километровой длины рядка. Собрал с него урожай с добротнейшим зерном – получай в работу новый участок в виде бесконечной ленты высокорослых, «упитанных» растений. Мы каждый раз вступали в «лес» из этих гигантов, что широко и сильно разрослись на обильных

«харчах», получаемых ими в период роста в виде удобрений, различных подкормок, необходимого полива.

И в этом сплошняке стоящих почти стенкой растений мы крутимся, яростно обрабатывая каждый ствол такого впечатляющего «дерева». Продираемся в междурядьях. Мгновенная, технологическая остановка. И рывком до очередной кукурузной стати. Этакое «рваное» движение - рывок, топтание на малюсеньком пятачке у очередной кукурузины, опять рывок, снова рабочая пауза и т.д. и т.п. Почти как у спортсмена на дорожке стадиона – бег с препятствиями. Почти не задерживаясь - вперёд и вперёд.

Так день за днём – целый месяц. Все – и парни, и девчата в пляжном одеянии: загораем (или сгораем?!). К концу «срока» - чернючие-чернючие. Вроде как из тропиков!

Обед – в самую жару: три часа отдыха (можно и ноги к верху!). Это тут же, в поле. Точнее, рядом, на свободном от растений пространстве. Сюда привозят обильную еду; ассортимент – что надо и более того. Холят нас и лелеют. Вроде как готовят на убой. Наедаемся до отвала. Тем более, что на «закусь» доставляют великолепнейшие арбузы в несметном количестве: ешь, потом опять же ешь, а потом подумай, утрамбуй свой желудок – и снова займись красным-красным, сочным-сочным, сладким-пресладким подарком хозяев.

Отлежимся с предельно набитыми животами положенное для отдыха время и вновь на «боевую» позицию – уже до вечера. Иногда из-за невиданной в нашей жизни обжираловки и лежать невозможно: пища из перегруженного желудка под имеющимся там давлением прёт через пищевод обратно. Приходится свой отдых проводить стоя или прохаживаться вокруг да около. Подумать только: так все внутренности набиты едой, что даже сидеть дискомфортно.

Надо сказать, что нас не зря так кормили. Работали мы как застоявшиеся в стойле хорошо ухоженные лошади.

Постоянно проявлялась жажда тратить избыточную энергию в виде спонтанно возникающего соперничества - кто первым одолеет очередной рядок. И, обращу ваше внимание, при этом чистота пройденных рядков была в фокусе внимания. За этим особо пристально следили сами «спортсмены». Словом, успех оценивался и количеством, и качеством трудовой отдачи.

Бесконечная череда схваток – и сегодня, и завтра, и послезавтра … Каждый день впереди – такой же.

Не надоедало ли? Да вроде нет. Судя по архиву памяти, нас ничто не расхолаживало. Азарт в этом деле был всепоглощающий.

Для меня это было необыкновенное удовольствие. Хлебом не корми, а дай посостязаться. Очень нравилось мышцы поднапрячь, да косточки подразмять. Ну а главное – утолить своё чрезмерное самолюбие. Сопоставившись с другими, доказать, что я самый-самый!

Колхозное поле очень даже это позволяло. В длительной многочасовой гонке, что устраивали ежедневно, оказывался как минимум в группе лидеров. Но в большинстве случаев на финише рядка (или рядков за день) был первым!

Практику «победы» довёл (отшлифовал!) почти до филигранного автоматизма. Тут требовалось с десяток различных движений рук и в целом тела. Каждое из них необходимо было выполнять мгновенно и с высочайшей точностью. И с минимумом затрат физических сил. Поле «брани», ведь, колоссальной длины, но тебя должно «хватать» до финиша, т.е. до конца сначала первого, потом – второго, а там, смотришь, - и третьего рядка.

Азбуку своего торжества в этих состязаниях, всякие необходимые для успеха детали поведения, т.е. собственно говоря – элементы технологии своей работы среди могучих стволов кукурузных растений (высотой выше тебя и поднятых твоих рук) помню до сих пор в мельчайших подробностях. Уж так оно всё было мне по душе!

Ну до чего же с меня выхлёстывали амбиции! Били через край. Порой – до неприличия. А может быть, если сказать более внятно, до непринятия общественностью.

Эта всепоглощающая страсть быть первым раздражала окружающих. Правда, внешне это никак не проявлялось. Такое восприятие моего поведения стало понятно мне лишь через много-много лет.

И дело не в какой-то зависти. Просто при этом отходила на задний план, «затемнялась» необходимость помогать отстающим. Тем, кто старателен, но физически не выдерживает такого длительного напряжения гонки за далеко убежавшими «коллегами», почти не видимыми впереди, в этой несусветной дали кукурузного поля.

Нет, конечно, я не был законченным эгоистом, назову это так. Временами, закончив свой рядок, помогал кому-нибудь из отстающих. Как правило, в такой помощи нуждались наши девушки. Им было не угнаться за парнями-жеребцами. Всё бы было хорошо, если бы такая поддержка оказывалась всегда. Но, увы …

Это я в данном случае вякую о себе «любимом».

Если же взглянуть на наши полевые битвы с высоты птичьего полёта, то обнаружится, что в более широком плане такой трудовой порыв всей группы давал заметный, ощутимый результат. С нашей «делянки» достаточно мощной рекой плыла в колхозные закрома кукурузная крупа.

И понятно, что руководство данным хозяйством было нами очень довольно. И в свою очередь проявляло по отношению к нам основательную, хорошо ощущаемую заботу. Она была понятной. Но в чём-то поражала нас, не привыкших к такому трогательному расположению к нам в повседневной жизни ранее, в доколхозные времена.

Опекали по всему спектру нашего проживания здесь. Но из всей совокупности отмечу лишь одну сторону их внимания. Мы ежедневно получали допинг, не успев ещё толком проснуться. Нас, только что продравших глаза, сразу же обеспечивали отменными завтраками. После этого обилия и последующей транспортной утряски его на пути в поле (доставка телегами) мы рвались в «бой» с «лесной» чащобой.

Даёшь нам рядки!

А получив их, быстро-быстро снимаем урожай. Но на это уходят много часов.

Так, в азартной работе и день кончился. Усталые, но довольные своим очередным результатом, возвращаемся на «базу» - в дом, к хозяйке, где мы на постое.

И начинается ужин. Как бы описать вам это необыкновенное занятие? Это что-то бесподобное. Необычайнейшая вкуснятина! А ассортимент? А количество блюд и того, что положено на них? Не нажраться этим богатством не было сил.

Беспредельное издевательство над желудками. Всякое сопротивление этому нашествию на организм, доводы разума подавлялись в корне. Мозги терпели поражение. И нельзя было с этим что-то сделать.

А в довершение сего разбоя, этого кулинарного разврата следовало дальнейшее физиологическое разложение. Казалось бы, что ещё «хуже» можно придумать? О – было б желание!

А оно как раз и было. Представьте себе - все пространства под койками забиты , что называется, под завязку такими же, как и в поле, отменными арбузами. Мы наедаемся, как мы сами это называли, до «усрачки». И всю ночь - на ногах. Гоняют нас эти «растреклятые» соблазнители до утра в туалет. Ну, тот, что во дворе. Непрерывно туда гуськом движется наш народ.

А возвращаясь в дом, к своей постели, не можем просто так лечь и заснуть хоть немного. Тут же, по наводке вредителя-сатаны, подкрепляемся очередной порцией сочной, пахучей, аппетитнейшей мякотью подкоечного десерта.

И так бегут сутки за сутками, складываясь в недели. Среди совокупности прожитых там ночей исключений в подобном образе жизни мне не припомнится.

Какое-то наваждение!

Конечно, это безмерное пищепотребление, немыслемое ранее обжорство не было единственным нашим развлечением. Вне удивительной трапезы были и иные элементы досуга.

Село Явкино, где всё это необычно удивительное и происходило, очень большое. Что типично для сельской местности Украины. Думаю, что, по крайней мере, в нём проживало за тысячу человек.

Большой Дом культуры. Ежедневно – танцы. И часто - кинофильмы. Студенты, столь «достойно» насытившись, двигались туда на зов каждодневных там сборищ. Вживались в среду сельской молодёжи.

Конечно, участие наших студентов на подобной толкучке знакомств в половозрастном плане было не одинаковым. Посещаемость этих примечательных мероприятий нашими девушками была невысокой. Лишь временами они там появлялись. Ну а мужская часть ИУ-10 подобные встречи не игнорировала. Парни проверяли, что называется, на вкус местных девушек. А кто-то – и на их доступность. Может быть.

Я на эти посиделки, познакомки не ходил.

В общем-то понятно почему, если помнить все мои трепыхания по поводу лицевой болезни. Конечно, фантастический загар , что приобретал на колхозном поле, облегчал моё положение. Но … длительная жизнь в институте по другим лекалам с характерной запрятанностью в своей скорлупе, своеобразным «табу» на знакомства с женским полом отражалась в поступках и здесь.

Ведь сформировался устойчивый алгоритм поведения. И за считанные дни его было не сломать. Понадобились годы и годы на нужные перемены, о чём я уже писал ранее.

Правда, не было абсолютной самоизоляции. Вот, скажем, хозяйская дочь.

Девица нашего возраста. Вполне приятная и статью, и характером. Демонстрировала некое расположение ко мне. Я ощущал её желание на более близкие отношения, чем они были у неё с остальными студентами.

Ну и …? С моей стороны особой инициативы я не проявил. Да, наши отношения потеплели, но не более того. На том всё и закончилось.

Но вот колхозный этап жизни подошёл к концу. Руководство группы ИУ-10 (в лице треугольника – старосты, комсорга, профорга) и данного сельхозпредприятия подвели итоги работы. Дали очень лестную оценку студенческого вклада в выполнение планов хозяйства.

Были и персональные благодарности, похвальные грамоты, премии. Но, пожалуй, особо значимым стало приглашение нас приехать поработать и в следующем году.

Очень уж мы понравились. Блеснули и на трудовом фронте. И высоко было оценено мирное сосуществование с колхозными парнями. Обошлось без каких-либо конфликтов, враждебной конфронтации.

Флиртую с хозяйской дочкой

На этих торжественных проводах я получил «увесистую оплеуху». Был выведен, что называется, за скобки награждённых. Организаторы сей церемонии не сочли нужным отметить меня в группе особо отличившихся. Это, признаюсь, чрезвычайно обескуражило меня. И испытанное тогда чувство раздосадованности, какого-то неприятного удивления я пронёс через десятилетия.

Когда через много лет был в Подмосковьи в гостях у Оли Гуняги, я спросил у неё об этом эпизоде. Она была, как я уже писал, в нашей группе бессменным комсоргом, а следовательно, от неё в том вопросе очень много что значило. Но на свой вопрос я ничего вразумительного не получил. Она свой ответ, как это говорится, «замылила». Ушла в нём в сторону, уклонилась от разговора по существу.

Думаю, что тогдашнее решение связано было не столько с ней, а сколько с другим углом треугольника. А именно - со старостой группы. Он был из старослуживых. Много лет отдал армии: воевал и нёс ещё немало лет армейскую службу после войны, пока дождался демобилизации. Лет на 10 оказался старше основного состава группы. И в значительной мере влиял на повседневную жизнь доверенных ему администрацией студентов, формировал её нравы. Иногда удачно, а порой нет.

Какое-то основание для такого предположения было. Ведь в последующий период, уже в ВУЗЕ, его «особое» отношение ко мне вновь себя проявит. Об этом я ещё расскажу в дальнейшем применительно к другим событиям.

Шли десятилетия. Временами я возвращался к той истории, пытаясь вновь и вновь разрулить «то» недоумение.

Подумать только, как меня задело тогдашнее умолчание о моих успехах на кукурузных грядках. Чуть ли не всю жизнь не мог успокоиться.

Это ж какое у человека было непомерное самолюбие! Плеваться хочется.

Самое удивительное произошло теперь, когда я обратился к этим своим воспоминаниям. В них сквозь призму всей своей жизни анализирую прошедшее. И это позволило, вдруг и совсем неожиданно, понять мотивы действий организаторов тогдашней колхозной церемонии награждения.

Их расположение было на стороне, условно говоря, «коллективистов». Обнародованные решения отмечали тех студентов, кто делил свой успех с теми, кому требовалась помощь. Даже если их результат был поскромнее, но зато выигрывал своей целесообразностью, благожелательным рационализмом. Впереди всего у них был групповой интерес, общая солидарность.

И одновременно начисто отвергался индивидуализм.

И вот теперь, оценивая то прошлое, глядя, быть может впервые, не на меня самого, а на нашу команду в целом, и исходя из её коллективной выгоды, я полностью согласился с разумностью и справедливостью тех решений в отношении меня и других «фигурантов» дела.

Не только принял к благоразумному сведению происшедшее, но в своей метаморфозе пошёл далее. Я понял, насколько своевременно и мудро поступила руководящая тройка нашей группы ИУ-10, поставив на место проявившийся эгоизм своего товарища.

Учёба жёсткая, но необходимая и своевременная.

Выше я упомянул, что нас пригласили и в будущем приехать в данный колхоз помогать в уборке урожая. Так оно и произошло.

Политехнический институт и на следующий год вновь нас послал сюда же. И всё повторилось. Как и ранее мы демонстрировали трудовую доблесть. А по окончании очередного сентября, что отмечен был тем же рабочим энтузиазмом, местная администрация опять пожелала увидеть у себя и в будущую осень так понравившийся студенческий коллектив.

Но, увы …

Распорядок жизни студентов на 4 и 5 курсах не предусматривал колхозную эпопею. Институт на этом этапе решал ответственную задачу финальной доводки студентов до нужной кондиции. До статуса инженера. И поэтому нельзя было отвлекаться на другие дела.

Производственная практика.

Я уже отметил выше по другому поводу о местах таких практик – Киев, Ленинград и Краснодар. В столице Украины – завод «Точэлектроприбор». В северной Пальмире – предприятие по выпуску высокоточных механических измерителей. На юге – «Завод измерительных приборов» (ЗИП).

Чем они запомнились и какие представления о производстве я в результате получил? А кроме того, и отнюдь не в последнюю очередь, культурная программа в эти периоды?

Я позволю себе обойти вопрос об учебной результативности, углублению инженерных знаний от окунания в реальную жизнь известных в стране заводов.

Безусловно, полученный тогда опыт был весьма ценен. Ведь мы там отработали на различных участках производства точных механических и электрических приборов и устройств. Но разговор об этом интересен лишь для узких специалистов. Вот почему я продолжу воспоминания далее несколько о другом.

Мы не только приобщались к знаниям прикладным, техническим. Важны были получаемые нами знания, представления о самых общих вопросах функционирования советского народнохозяйственного комплекса, с которыми там сталкивались.

Умеющий глаза да видит!

Киевский завод «Точэлектроприбор». Видное, знаковое предприятие – флагман в своей отрасли.

Согласно учебного плана и договора между институтом и заводом наша практика началась в первых числах июля 1955г. и продолжалась один месяц. За это время мы поработали на всех основных участках производственной цепочки. Получили первые представления о «рождении» высокоточных приборов.

В конце концов логика заводского конвейера привела нас в сборочный цех. Нежданно-негаданно мы оказались на гребне бьющей через край жизни данного коллектива. Его важность в заводской иерархии довелось оценивать, так сказать, собственным хребтом.

Степень выполнения плана всего предприятия, в конечном итоге, определялась здесь. Результирующий параметр работы цеха – количество соответсвующего ГОСТам его продукта (всяких приборов, аппаратов, измерительных систем и т.п.) в требуемом ассортименте, выпущенных отсюда и принятых ОТК (отделом технического контроля) завода.

Есть в этой ситуации один очень важный момент, который в нашем разговоре далее надо учитывать.

Я задам один вопрос и сам же на него отвечу. За какой период подсчитывалась выходящая из сборочного цеха и принятая ОТК продукция? - За календарный месяц, начиная с первой минуты 1-го числа и заканчивая тридцатыми (тридцать первыми) сутками в конце каждого месяца, т.е. в момент, когда на часах пробьёт 24.00.

А от выполнения плана сборочным цехом зависело материальное и финансовое положение всего коллектива «Точэлектроприбора», всякие виды поощрений его работников. И как говорится, не дай бог не выполнить директивные показатели, что спускает ему ежегодно родное Министерство.

План – закон! Переступить через него, значит, поставить себя под всякие санкции Москвы. Это вещь недопустимая – «табу».

Пока всё сказанное лишь присказка. Главное – впереди!

Итак, в последней декаде июля нашим рабочим местом стал сборочный цех. ЭТИ ДНИ НЕЗАБЫВАЕМЫ! То, что мы увидели, прочувствовали, испытали – это не в сказке сказать, ни пером описать. Моя попытка изложить на данных страницах суть происходящего в те дни в цехе – лишь бледное отражение тогдашней реальности.

Мы были ошарашены трудовым процессом (уж простите за эту высокопарность), в который были вброшены волей обстоятельств. Сполна ощутили сами, что такое план любой ценой!

…?

Ещё в начале упомянутой десятидневки, завершающей месяц, здесь была нормальная обстановка. Обычный распорядок труда и отдыха. Начало и конец работы, время обеда – всё по графику. Как и «разбежалки» работяг по домам.

Цех вполне справлялся без какой-либо особой натуги с ежедневным планом сборки. Планомерно пропускал свою продукцию через ОТК. Тот, т.е. отдел контроля, в свою очередь, достаточно придирчиво проверял её. Хладнокровно браковал изделия, если таковые обнаруживал. И тут же возвращал их обратно в цех – для доработки.

Поток такой «обратки» нарастал пока с терпимой скоростью. Но всё же отмечу, что из подбрасываемого «брачка» начала расти в углу цеха целая горка. Как ни странно, её наличие в этом пространстве становилось явлением почти виртуальным. Она и есть (вот, рядом!), но её и нет! Трудяги-профи этого угла напрочь не замечают.

Пока жизнь цеха, при всех этих издержках, вполне приличная, допустимая.

И вдруг …!?

Где-то за дней семь-шесть до конца месяца обстановка начинает круто меняться. Всё в цехе становится неузнаваемым. Вроде те же люди, то же помещение, да и работа как бы того же профиля. Но … стремительно всё становится другим.

Вчерашняя знакомая, почти благостная картина привычного, вполне размеренного труда коллектива сборочного цеха изменилась радикально. Она безжалостно рушилась врывающимся вихрем новых обстоятельств. И через какой-то день-два от былой нормальности остались лишь одни пепелища.

О чём это я толкую? Нельзя ли яснее пояснить?

Попробую.

Стремительно нарастает вал поступающих сюда изделий из других цехов для их дальнейшей функциональной доработки. И для превращения их, ещё «сырьё», в товарную продукцию.

Коллектив начинает «захлёбываться». В утробу уже родного для практикантов пространства вливается неудержимо масштабирующий на глазах поток, скажем так, почти фабриката от смежных заводских подразделений. Но почти – не означает полностью сработанный, готовый товарный продукт. Доводят его до высшей кондиции готовности в сборочном цехе.

Думаю понятно, как это отражается здесь на атмосфере. Здешние работяги всё более лихорадочно, раздражаясь и нервничая, делают свою работу. Любая мелочь их выводит из себя. В воздухе – злые крики, мат. А ведь это мастера высочайшего, филигранного профессионализма, приобретаемого долгими годами труда в тончайшем деле доводки до нужного сборочного состояния и точности высококлассных приборов и аппаратов.

Улавливаете, чем «пахнет» эта новая ситуация для качества заводских изделий?

Поток направляемого в ОТК цехового продукта зашкаливает. Усилия работников, спонтанно возникающие теперь у них заботы концентрируются на продвижении в контроль всё нового и нового количества вроде бы безупречно выполненных приборов.

Но так ли это? – Нет, ведь изменилась психология работников. Вопрос качества куда-то задвинулся в тень. Из первостепенного параметра в другие дни месяца он для них превратился сейчас в малозначимый элемент сборочных манипуляций.

А тем временем темп судорожной сборки приобретает патологические формы. Фактически скрупулёзнейшая работа по отладке, настройке, окончательной сборке этих столь точных и весьма нужных народному хозяйству приборов теперь сводится к предельно краткому прикасанию к ним рук мастера. Цеховые профи слегка «потокуют» вокруг да около над изделиями, совершат минимум сборочных операций – и в ОТК!

Какое там качество? Вы это о чём?

В сложившейся ситуации всё сводится к одному – как можно большее количество своей продукции протолкнуть через заводскую приёмку, его отдел контроля. Во чтобы-то ни стало нарастить статистику её выпуска из цеха.

Теперь пришла очередь и той «горки» забракованных ранее приборов. О них вспомнили не для того, чтобы отладить, устранить выявленные огрехи. Их просто напросто без какой-либо доработки двинули в ОТК.

И о чудо! Теперь у техконтроля не до брака, ранее выявленного. Сейчас другое время. И другие приоритеты. В новых условиях эти же самые изделия пошли что те пирожки, которые нарасхват. Их принимали без замечаний. Вполне удовлетворяясь получаемой цифровой эквилибристикой.

Что вы хотите? И сборочный цех и контрольный отдел находятся под мощным прессом у дирекции завода. Все в одной связке. У всех на уме и в практических действиях – план любой ценой!

В последние пару-тройку суток наступает что-то вроде апокалипсиса!

Цех переходит на круглосуточную работу. Кто не выдерживает этой сумасшедшей беспрерывной работы, сваливается от усталости тут же, в каком-либо углу цеха, проваливаясь на час-два в тяжёлый сон. А потом - опять эта бешеная гонка.

В этот фантастический бедлам включены и мы. Переходим также на круглосуточное «бдение». Всем хватает работы по горло. Судорожный поток несёт и нас. Ощущение такое, что как-будто трудовой конвейер сходит с рельс, работает на грани какой-то катастрофы, краха.

Всё написано на лицах и виднеется в глазах. В этом природном «зеркале» читается невероятная усталость и некая бессмысленность или тоска, что-ли. А может быть, просто тупое самоощущение.

А разве может быть иная реакция организма? Если работа на износ – и физическая, и нервная. И заведомо уму ясная – халтура!

Ведь над всем разумным – ПЛАН. Любой ценой.

Так я постигал азы советского производства. Пригодилось позже, когда стал работать в народном хозяйстве (на заводе в Сибири, в НИИ на Украине). Моя психика не трепыхалась. Всё «такое» воспринималось как обыденность. Вроде нормы в инженерном деле. Принимал как должное. Обычная рутина. Другого, мол, не дано.

Но это лишь ремарка к нашему рассказу. Вернёмся на завод.

Последние плановые сутки на исходе. Время неумолимо приближает нас к особому рубежу. Для кого-то – заветному, а кому-то – как вилы в бок. И вот уже пошла 1-я минута первого числа следующего месяца.

Этот бредовый «конвейер» как-бы нехотя стал останавливаться. Слишком велика всё же была инерция производственного безумия. Наступала некая неприкаенность, ненужность каждого из участников только что пережитого всеобщего безрассудства.

Интересно, а что было далее?

О-о-о …!

Потрясающие дни пошли вслед за всем, что осталось позади!

Глумление над здравым смыслом.

Первая неделя наступившего месяца – полный штиль. Абсолютное безделье. Люди в цехе не знают, куда себя приткнуть. Тыняются из угла в угол. Собираются кучками – травят анекдоты, сплетничают, обсуждают футбольные дела, обкуривают друг друга, пошловато обсуждают девиц, язвят над собой, сотоварищами - по поводу и без повода и т.п.

А что прикажете делать? На вход сборки – никаких поступлений продукции. В эти дни лишь еле-еле начинали шевелиться подготовительные цеха. Примерно только во второй декаде месяца на заводе начинал (постепенно!) складываться нормальный рабочий ритм.

В чём причина? Почему «заморозка» в работе?

Потому что так работал весь наш могучий Союз.

У «Точэлектроприбора» были сотни прямых производственных связей с предприятиями народнохозяйственного комплекса страны. Одни из них слали свою продукцию сюда, на завод. Тем самым, давали ему работу. Другие в свою очередь от него получали выпускаемую им номенклатуру. Все производства этой цепи, связанные договорами по логике ГОСПЛАНА СССР и отраслевых министерств, являлись заложниками друг у друга.

«Се ля ви» - говорят французы. Такова, мол, жизнь.

«Спасибо» за эту сентенцию. Вроде как она оправдывает неизбежность такого положения дел в Советском Союзе. Мол, что вы хотите, это всё происходит по воле неких сверхестественных сил. Или, наоборот, по воле объективных обстоятельств, глубинного расклада всяких факторов производства.

Ну, а если посерьёзному, то не берусь судить, когда и как сложилась такая практика в нашей стране. И было ли это явление всеобщим в государстве? Я лишь делюсь конкретными впечатлениями того периода.

А вот практика в Ленинграде (после первого семестра пятого курса) запомнилась совершенно иным – самим городом и его жителями. Я был «пленён» таково рода впечатлениями.

Надо ли говорить, что испытывал студент, глядя на бесподобную, уникальную архитектуру этой бывшей столицы Российской империи, посещая многочисленные его дворцы, музеи. Я там буквально пропадал, весь очарованный обозреваемым богатством экспонатов, глядя на всё это и млея под воздействием, напором наблюдаемого. Только в Зимний, то бишь в Эрмитаж я тогда сходил раз 10.

А жители Ленинграда меня просто потрясли. Высочайшей культурой. Чтобы оценить это, не надо было иметь и семь пядей во лбу. Как говорится, это было видно невооружённым взглядом, чувствовалось всем естеством. Они брали в «плен» своим поведением на улицах, в магазинах, общением между собой. Удивляли контакты с ними. Они покоряли своей деликатностью, открытостью, дружелюбием.

Это было так необычно. Несравнимо с человеческой атмосферой, отношениями между людьми в массе в разных городах Советского Союза, с чем привык иметь дело до сих пор.

Городской транспорт. Привыкшему в Киеве и там, где жил и бывал ранее, к силовому проникновению в него, а в часы пик – просто к штурму его, я с трудом приобщался в этом плане к обычаям и нравам ленинградцев.

Везде и всегда проходили эти люди в троллейбус, трамвай или автобус, как будто они были с другой планеты - только в порядке очереди. И никакого значения не имело всё внешнее: пик ли был в этот момент, дождь или ливень, пурга, мороз, леденящий ветер – они терпеливо стояли в очереди. Порой - в длиннейшей. Правда, для точности скажу, что городской транспорт ходил почти без каких-либо сбоев. Что, кстати, тоже поражало.

С трудом воспринималось видимое глазами чудо как реальность.

Подобные картины ярко запомнились своей необычной сутью на всю жизнь. Тем более, что теперь – уже в двухтысячные годы, многолетне живя в этом городе, я с сожалением констатирую прискорбную ситуацию, что город за почти полвека после тех моих наблюдений очень многое потерял, вроде как бы подурнел, поплошал. И этот процесс коснулся и его жителей. Меньше стало в них культуры, зримо выпирает индивидуализм, неприкрытый эгоизм, какая-то взаимная неприязнь.

А что касается очередей при посадке в городской транспорт … Это о чём автор «глаголет»? Неужели это когда-то было?

Что же ты хочешь – круто изменилась вся страна! И немало чего хорошего на этом изломе она потеряла.

Я не исследователь глубинных причин происходящих перемен в России. Лишь фиксирую видимое. И рассказываю о своих чувствах, переживаниях при этом. Обидно же, горько за былое чудо. За единственный в стране европейский город, столь заметно потерявший многие его достоинства, характерные детали уникальной самобытности.

И всё же, думаю, несмотря на значительные потери используемый бренд – «Культурная столица России» и сегодня оправдан. Очень многое даёт право занимать этот пьедестал и ныне.

А теперь о Краснодаре. Я уже кое-что писал о производственной практике там. Она состоялась на «ЗИПе», после 3-го курса, летом 1956г. Тогда касался одной стороны пребывания в городе – о женском вопросе в моей жизни там. А сейчас – о другой стороне. Речь здесь опять же пойдёт не об инженерной учёбе, т.е. не о непосредственной практике на конкретном производстве измерительных приборов. Поговорим о самых общих впечатлениях касательно завода, города и прочего.

Представьте себе гигантский цех, где трудятся около 300 работниц за несколькими конвейерами. Сплошь и рядом молодые девушки, девчушки. Зал чистый, светлый – белоснежный. Весь рабочий персонал - в белых халатах и соответствующих косыночках.

Очень дружелюбный, открытый на разговор большой женский коллектив. А в нём лишь один мужчина – начальник цеха!

Ритм в работе задают конвейеры. Каждая работница вносит свою лепту в отладку и сборочную процедуру, «колдуя» над очередным прибором, поданным к ней движущейся лентой от предшествующей работницы. Всё это напоминает чем-то сборку часов. Правда, механизмы здесь покрупнее, хотя кое-кому из персонала приходиться работать с лупой.

На выходе конвейеров – готовая продукция.

В этот белоснежный улей, кишащий молодой женской порослью, мы с удовольствием ходили все дни практики – целый месяц.

Но было ещё одно место, особо нас притягивающее. Главная улица города. Её название – Красная. Безмашинная, пешеходная. Широкая, красивая и чрезвычайно многолюдная. Подиум! Выход в люди! И опять же – женское половодье. При том – молодняк! Стайками туда-сюда. На несколько девчат в фланирующей группе – один-два парня. Это в лучшем случае. Если повезло девам.

Зрелище потрясающее. И как магнитом нас туда тянуло.

Я уже выше писал, что в нашей группе ИУ-10 была парочка половых пиратов. Вот уж кому было фантастическое раздолье в женском местном безбрежьи! И они не терялись. «Трудились», надо сказать, с полной самоотдачей. Очень многие их связи стремительно закладывались на наших глазах.

А кроме того, стремясь, видимо, поднять ещё выше свой самцовский авторитет среди студентов из группы, они ставили своеобразные эксперименты, стараясь вовлечь в них остальных ребят. Вот один из них.

Идём мы как-то группкой в 6-7 парней по этой самой Красной улице. Любуемся женским морем, обсуждаем отдельные девичьи фигурки, кое-какие интересующие нас детали на их телесах. Всякие, что притягивают мужской глаз.

Тематикаобсуждений нами (своеобразными зрителями) инополовых «артистов» уличной сцены была весьма многообразна. Сейчас, в ХХI веке, для характеристики подобного поведения используется новая терминология. Думаю, в нашем описываемом случае подходит слово «прикол».

Глядя на множество гуляющих женщин, молодых и среднего возраста, рождались самые разные «оценочки» – от доброжелательно лёгких замечаний до пошловато-грубоватых, безжалостно язвительных. Шёл некий разбор, скажу так - «подетальный», наблюдаемых фигур. Часто с виртуальным раздеванием и предполагаемым их видом и поведением в постельных сценах.

И всё это сопровождалось взрывами хохота. В отдельных случаях, при очень удачных приколах, мы корчились в конвульсиях от душившего нас смеха. И лишь только заметив, что на нас обращают внимание и отнюдь не доброжелательное, мы приводили себя в более приличное состояние.

Идём, саморазвлекаемся таким образом. И вдруг наш «пират», наконец открою его имя – Женя, Женя Казанцев, «цыкает» на нас: мол, замрите. Оказывается, в его фокус внимания попала группа из четырёх девушек. Он их «прощупал» своим цепким, опытным, профессиональным взглядом и … неожиданно для нас предлагает.

Так и так, мол, девчата – то, что надо. Я сейчас подкачусь к ним, расположу к нам, договорюсь с ними о трёх из вас и о дальнейшем проведении времени, вплоть до конечного интима. Последнее он сказал другими словами, более понятными ребятам. Но уж «то» получите, добавил он, если не будете теряться.

Трое из вас, продолжил он, готовьтесь присоединиться к девчатам. Сказал и двинул к избранницам.

Что было потом?

Всё развивалось по сценарию Жени. К нему по его знаку вскоре присоединились трое «жаждущих» из нашей группы. Как потом оказалось, было и постельное продолжение. Правда, у одного нашего парня произошёл сбой – то ли по его нерасторопности, то ли из-за моральной устойчивости его дамы. Он лишь облизнулся от столь близкой аппетитной «процедуры».

Скажу откровенно, нас Женя этим эпизодом просто потряс. Своей столь неотразимо пробойной силой. Самцовским эффектом.

Правда, для нас, юнцов, он был по возрасту «дядя» - лет на 10 старше нас. И поэтому опыта житейского и в женском вопросе ему было не занимать. К тому же симпатичен. А разговор его по тональности какой-то бархатный, очень располагающий к себе, душевный. О содержании того, что он при этом произносит, использование слов, проникающих в самое сердце, я уж молчу. Всем этим приятным комплексом качеств незаметно пеленает собеседницу, берёт в плен её душу, стелет для её тела постельку.

Мастерство его в вопросах вовлечения женщин в половой плен было просто фантастически эффективным. Овладевал он ими быстро (порой – стремительно!). Это он не раз демонстрировал нам – «салагам».

У меня к нему особое отношение. Это практически он содействовал моему превращению в мужчину. Из юноши, что наконец-то познал женщину. Но это уже случилось после окончания института. Тогда мы с Женей в силу разных обстоятельств оказались оба в одно и тоже время в командировках в Ленинграде. Он прибыл из Киева, я – из Красноярска, и мы случайно встретились на Невском проспекте.

Что было тогда далее, я опишу во второй книге цикла.

В Краснодаре, в тот месяц учебной практики, мы не проходили мимо и других злачных на развлечение мест. Об одной, элитной, танцплощадке я уже как-то писал. Сейчас я поведу вас, читатель, ещё на одну танцевальную массовку. Огромнейшая площадка, вмещающая несколько сот танцующих, с достаточно приличным музыкальным оркестром и почти до неприличия заполненная (на 80-90%) только противоположным полом. Запомнился один наш визит в это женское половодье.

Нас несколько человек. И конечно среди нас – Женя. Как же без него?

Только что мы, как иногда говорится, явились – не запылились. Стоим кучкой, присматриваемся.

Заиграли дамский танец, т.е. приглашают дамы. И что называется с ходу одна девица уволокла нашего Женю в гущу танцующих. Ещё пара-тройка из нас была также захвачена и уведена в огромный массив стремительно двигающихся пар (в основном - женских)на этой огромной площадке.

Не успел и завершится музыкальный мотив, как снова объявляют, что следующий танец опять дамский. Женю его партнёрша не отпускает. С третьего танца он почти сбегает.