Последний судия Позора и Обиды.

Где Зевса гром молчит, где дремлет меч Закона,

Свершитель ты проклятий и надежд,

Ты кроешься под сенью трона,

Под блеском праздничных одежд[525].

Важно было то, что к ведомству управления иностранными делами были причислены, помимо неспокойных яицких казаков, также участок местности русского внешнего управления на юге — Бессарабия, правая сторона русско-турецкого противостояния. Именно туда был направлен Пушкин, служивший под началом грека графа Каподистрии, ведавшего восточными делами. Назначение чиновника Коллегии в южные края произошло по указаниям графа. Граф предложил Александру I перевести Пушкина из Петербурга в служебное делопроизводство генерала Инзова, главного председателя Комитета, попечителя над иностранными поселенцами южного края России. Таким образом, молодой чиновник, вроде бы, будет «наказан за сумасбродство», и в то же время выполнит важную работу.

Граф Каподистрия в своём письме к генералу Инзову (подписанном министром иностранных дел Нессельроде и утверждённом Александром I) дал Пушкину самую благожелательную оценку: «Исполненный горестей в продолжение всего своего детства, молодой Пушкин оставил родительский дом, не испытывая сожаления. Лишённый сыновней привязанности, он мог иметь лишь одно чувство — страстное желание независимости. Этот ученик уже ранее проявил гениальность необыкновенную. Его ум вызывал удивление, но нрав его, кажется, ускользнул от взора наставников. Он вступил в свет, сильный пламенным воображением, но слабый полным отсутствием тех внутренних чувств, которые служат заменою основных правил деятельности, пока опыт не успеет дать нам истинного воспитания. Нет той крайности, в которую бы не впадал этот несчастный молодой человек, — как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований... Несколько поэтических пьес, в особенности же Ода на Вольность, обратили на Пушкина внимание правительства... Гг. Карамзин и Жуковский, осведомившись об опасностях, которым подвергся молодой поэт, поспешили предложить ему свои советы, привели его к признанию своих заблуждений и к тому, что он дал торжественное обещание отречься от них навсегда. Г. Пушкин кажется исправившимся, если верить его слезам и обещаниям. Однако эти его покровители полагают, что раскаяние его искренне и, что, удалив его на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятия и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, писателя первой величины... отвечая на их мольбы, царь уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и представить его вам... Судьба его будет зависеть от успеха ваших добрых советов»[526]. Любой недоброжелатель, прочитав такое письмо, мог бы успокоиться на его счёт.

Направляя Александра Пушкина в Кишинёв, Иоанн Каподистрия имел на него виды, как на «прекрасного слугу государства».Он рассчитывал на применение выдающихся способностей своего чиновника для решения важнейшей внешней задачи России: поддержать освободительную борьбу греческого народа против турецкого ига и главное узнать на юге о заговоре против царя.

Естественно, что на юг Александр Сергеевич поехал не в ссылку. А.И. Толстой в письме Вяземскому ещё в 1819 г. сообщал о Пушкине, что тот «не на шутку собирается в Тульчин[527], а оттуда в Грузию и бредит уже войною. Я имею надежду отправить его в чужие края, но он уже и слышать не хочет о мирной службе»[528]. За две недели до принятия решения царём по поводу Пушкина, когда ещё об отъезде чиновника ничего не было известно, в письме П.А. Вяземскому от 21.4.20 г. молодой человек намекал на своё скорое будущее: «Петербург душен для поэта. Я жажду краёв чужих; авось полуденный воздухоживит мою душу. Поэму[529] свою я кончил…»[530], а покровитель стихотворца и друг семьи, директор одного из Ведомств управления иностранными делами Н.И. Тургенев также точно знал всё и писал 23.4.20 г. С.И. Тургеневу: «Пушкина дело кончилось очень хорошо. У него требовали его Оды и стихов. Он написал их в приёмной комнате графа Милорадовича. Как сей последний, так и сам Государь сказали, что это ему не повредит и по службе. Он теперь собирается ехать с молодым Раевским в Киев и в Крым»[531]. И ещё одно письмо Тургенева к брату от 6.5.20 г.: «Пушкин завтра едет к Инзову. Государь велел написать всю его историю, но он будет считаться при Каподистрии»[532].

Вопреки слухам, что стихотворец был «сослан» на юг только за ненадлежащее поведение и порочные стихи, Александр Сергеевич помимо ежемесячного жалования, получил единовременное пособие в размере 1000 руб., что более 750 годовых[533].

Но не объявлять же во всеуслышание, что сотрудник особого ведомства иностранных дел Александр Пушкин отъехал по служебной надобности для выполнения задания относительно «масонства» на Юге, да к тому же, накануне намечающейся войны с Турцией.

Что нам известно о делах Пушкина на юге? По приезде в Екатеринослав 17.5.20 г. он познакомился с генералом Инзовым. Через неделю, после купания в Днепре, он, якобы, «заболел лихорадкой». Именно в это время в Екатеринославе «случайно» появилась семья Раевских, как и ожидал Пушкин. С «разрешения» Инзова Александр Сергеевич отправился на «лечение» вместе с семьёй генерала Н.Н. Раевского на Кавказ. Отправился он в то самое путешествие на Кавказ и в Крым, о котором ещё до выезда Пушкина из Петербурга писал Н.И. Тургенев брату. Не правда ли, удивительное предвидение о болезни, необходимости лечиться на Кавказе с Раевским и отдыха в Крыму? «Если же учесть, что "лечился" Александр Сергеевич целых четыре месяца, при этом ехал по весьма замысловатому пути, и только в конце сентября объявился в Кишинёве, то можно усомниться в том, что причина поездки сотрудника Коллегии иностранных дел по Кавказу и Крыму вызвана простудой. Разве можно взаправду воспринимать рассказ о том, что сосланного царём опального чиновника из-за простуды вдруг отпускают на отдых со случайно проезжающим мимо знакомым генералом? Чтобы больного излечить, требуется просто уложить того в постель, а не тащить сотни вёрст в коляске по ухабам и рытвинам. Да и Кавказ с Крымом лежат в стороне от дороги в Кишинёв — места жительства Пушкина в последующие годы»[534].

Задание, с которым выехал Александр Сергеевич на юг, было известно узкому кругу людей. Так что появление вымысла, связывающего отъезд «ссыльного» с его болезнью, вполне объяснимо. И даже Инзову, чтобы отпустить Пушкина с Раевскими, не требовалось самостоятельно принимать решение, брать на себя ответственность за снисходительное отношение к опальному чиновнику, сосланному за проступки. Согласитесь, непосредственное начальство могло бы не одобрить благожелательность к человеку, вызвавшему неудовольствие самого Александра I, как полагало общество. Поэтому граф Каподистрия в своём письме прямо указалпредписание свыше генералу Инзову: «царь уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и представить его вам»[535].

А ведь нам «Пушкинский Дом» сотню лет вдалбливал в головы, что Пушкина «сослали» на Юг. Но все ныне представленные нами свидетельства, — для доказательства деятельной службы Пушкина на Юге — имели и они. Так что, верить измышлениям и наветам совсем не пушкинского «Пушкинского Дома» мы не намерены впредь. Не зря И.М. Рыбкин предупреждал: «Только остерегайтесь лжи, распущенной Пушкинским Домом о Пушкине»[536].

А.С. Пушкин нарисовал свой лик в 1821 г. на листе с другими ликами, с записью турецких слов и переводом.

На Юге деятельность нашего чиновника шла не только для себя, но и для других. Александр Сергеевич был сведущ в путях управления государством более, нежели кто из его друзей и недругов мог подумать. Выход к людям, пусть даже несколько заблуждающимся, нужен был не только Пушкину, но и всей власти. Власть не видела иного, кроме Пушкина, кто смог бы стать выразителем истины на благо всей Отчизны. Он мог поговорить по душам со многими из своих знакомых и незнакомых военных, имеющих западное миропонимание, не позволяющее им понять цель России в данное время. И… направить их на путь истины.

Но деятельность Пушкина как ревнителя о благе России была прикрыта личиной безконечного гуляки, любовника и дуэлянта. Так он решил. Это его оружие против врагов России и светской «черни». Пусть думают о нём плохо — он тоже был о них невысокого мнения.

Картина «Пушкин у моря» И.Е. Репина и И.К. Айвазовского. 1887 г.

Но вернёмся к сути посылки Пушкина по делам службы на Юг. Что же это за поездка такая странная в Кишинёв через Кавказ и Крым, которая была предписана Пушкину ещё в Петербурге? Даже генералу Н.Н. Раевскому ничего не оставалось делать, коль получил распоряжение, утверждённое Александром I?

Командир соединения полков, как высокопоставленный чиновник, вместе со своими «детьми» совершил «служебную» поездку по Кавказу и Крыму, чтобы «отдохнуть». Если поверить этому, то странно выглядит оторванность главнокомандующего южными войсками, двух его военных сыновей и чиновника ведомства иностранных дел от службы на целых четыре месяца. Даже проезд их был обставлен строго и делово. Многочисленный круг путешествующих генерала Раевского охранял отряд в 60 казаков с пушкой. Всюду их встречали, зная заблаговременно о приезде.Путь лежал от Ставрополя до Тамани через десятки военных редутов и крепостей. Это разве отдых и лечение? Эта поездка больше похожа на проверку боеготовности приграничных войск и верности власти, но отнюдь не на оздоровительную прогулку. Тем более, что молодого чиновника тоже не оставляли без внимания. Так 18.8.20 г. А.И. Тургенев писал князю Вяземскому в Варшаву: «...получил от одного из моих чиновников известие с Кавказа о Пушкине. Он там с Раевским[537]».

Картина «Пушкин в Бахчисарайском дворце» работы Г.Г. и Н.Г. Чернецовых. 1837 г.

Но вот, наконец, перебрались в Крым, далее — из Керчи в Феодосию и оттуда на военном судне в Гурзуф. Там можно было передохнуть. Из Гурзуфа вместе с молодым Николаем Раевским Пушкин верхом налошадях путешествовал до Артека, Мисхора, Алупки, Алушты, дер. Никиты, Ялты, Севастопольской бухты Балаклавы и мыса Феолент, посетив Георгиевский монастырь. Это путешествие оставило в его душе сильное впечатление.

О хозяине — старшем Н.Н. Раевском, герое 1812 г. он писал брату: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нём героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина.Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильными свойствами духа и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества»[538].

В Кишинёв Александр Сергеевич ехал с младшим Н.Н. Раевским, которого очень уважал и ценил. В дороге они останавливались в Ялте, Кикенеизе, Бахчисараеи Симферополе.

Удивительно, что в своём письме брату Льву из Кишинёва от 24.09.20 г. Александр Сергеевич обмолвился: «Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских казаков — теперь тебе не скажу об них ни слова»[539]. И действительно, в пути Пушкин написал о прошлом казаков и их быте. Это исследование нужно было властям для определения своих союзников в борьбе с разрушительной силой «масонства». Вопреки всему, сохранился строгий научный труд, который не признаётся — по известным причинам — нерусским «Пушкинским» Домом в Петербурге. Сообщение о казаках было напечатано в составе «Кратких известий об образовании в Европе войск и об успехах огнестрельного искусства, собранных А. Пушкиным, Действительным Членом Высочайше Утверждённого Санкт-Петербургского Вольного Общества Любителей Российской Словесности» — на 8 страницах (в золотом сечении), как бы спрятанных внутри[540].

Отрывок же из бытописания дел и жизни казачества, приведённого в книге, и исследованный мной в полном объёме на соответствие Законам кругооборотов всего сущего во Вселенной (включая зеркальное отражение описываемых образов от середины произведения), подтверждает способ написания самого Пушкина. Обратите внимание во всем отрывке известный краткий, ясный и образный слог писателя: «В царствование же Иоанна Грозного в 1547 году был построен в Москве литейный пушечный двор, где и отливались различные орудия: и склады Иоанновы были всегда наполнены оружием, о коих цесарской посол Кобенцель, бывший в России 1575 года, говорит, что в оных было не менее 2000 осадных и полевых орудий. Переписка сего государя с Карлом V и Фердинандом I доказывает попечение его об устройстве сей части; ибо он между разными выписываемыми учёными людьми требовал из Германии искусных зодчих, работников для построения укреплений против Татар, литейщиков, пороховщиков и разных оружейников, из коих 123 человека готовилось в Любеке сесть на суда и ехать в Россию; но, по проискам Ливонцев и отчасти Любчан, с завистью взиравших на успехи её просвещения, они были отозваны в Вену цесарем.

В царствование Иоанна могущество России возрастало приобретением новых вещественных сил: усмирённые народы казанские давали нам ратников, князья черкесские приезжали служить царю с многолюдными конными дружинами, и воинские силы увеличились присоединением в 1549 году донских казаков, кои составляли воинственное народовластие, говоря языком нашим и, исповедуя веру нашу, были …защитою для России между Азовским и Каспийским морями.

Утверждают, что название казаков в летописях сделалось известным в XIII веке и водворение их на Дону полагают чрез два столетия после сего. Главным городком у них были Раздоры, называемые в современных бумагах донецкими.

Феодор 1593 года опальною грамотою своею угрожал разорить у них сей город, если они воспротивятся заключить мир с Азовцами: и из всех исторических известий полагать должно, что, кроме сего места, подобно запорожской сече, где жил войсковой атаман, никаких постоянных жилищ не было.

Казаки служили из платы для препровождения и встречи московских послов и купцов, путешествовавших в Царьград[541]; большею частью занимались разбоями и обезпокоивали набегами Украину; составляли неутомимых людей в ратном деле, природных наездников, иногда упрямых, своевольных, хищных, но подвигами и усердием изгладивших потом свои вины» и так далее.

Итак, «путешествие» закончилось и Александр Сергеевич 21.9.20 г. прибыл в Кишинёв. И сразу попал в новое окружение. Кто же те люди, с которыми Александра Пушкина в Кишинёве связали узы товарищества? В основном это военные местной дивизии[542], среди которых были из Генерального управления, присланные для описания местности предполагаемых военных действий с отражением планов на бумаге дорог, городов и пр.

Таким образом, изменения в распределении и размещении русских войск, усиление разведывательной деятельности и съёмка местности на юго-западе дают основание предположить о готовящейся деятельности России в этой местности. К тому же Турция не выполнила ряд международных договоров.

Это усиление деятельности было выгодно греческому освободительному движению, ярчайший представитель которого граф Каподистрия стоял во главе российского внешнего ведомства. Александр Сергеевич Пушкин, служивший под его началом, безусловно, оказался втянутым в гущу событий. В Кишинёве Александр Сергеевич сделал запись перевода турецких слов — они относятся не к крымско-татарскому, и не к гагаузскому языкам, а к южно-турецкой, османской цепочке наречий...

В части делопроизводства наместника Бессарабской области генерала Инзова стихотворец числился сверх состава сотрудников, оставаясь в подчинении у Каподистрии. Инзов поселил Пушкина в своём доме, поил, кормил, давал взаймы денег. Ему же он давал поручения по службе и делал выговоры за ссоры с людьми.

Новыми знакомыми Пушкина стали командир 16-го пехотного соединения М.Ф. Орлов и его подчинённые. Особенно сошёлся Александр Сергеевич с военными Генерального управления В.П. Горчаковым и А.Ф. Вельтманом. Пушкин познакомился также с начальником учреждения по съёмке плана местности полковником А.О. Корниловичем, военными Ф.Н. Лугининым, А.Н. Зубовым, В.Т. Кеком, А.П. Полторацким. С ними Александр Сергеевич был в самых близких отношениях. Но особенно он выделил среди них Вельтмана, сочинителя стихов и рассказов.

Самым любопытным из новых знакомых, с кем особенно сдружился Пушкин, стал подполковник Генерального управления И.П. Липранди. Даже через многие годы после смерти Липранди посчитали преждевременным открывать всю правду о настоящей деятельности Липранди. Она была открыта позже. Оказалось, что он был «военным историком и подполковником разведки»[543]. В 1828 году (накануне войны с Турцией) его назначили начальником вновь учреждённой высшей заграничной охраны для наведения правопорядка. Назначение последовало по личному указанию Николая I. Получить столь высокую и ответственную должность мог только человек опытный, в преданности которого престолу не могло быть и капли сомнений, несмотря на связь с виднейшими из декабристов. Много неизвестных сведений унёс с собой Иван Петрович Липранди, но в хранилищах старых рукописей хранятся его труды о способах скрытной деятельности сотрудников спецслужб. Ведь на его счету немало успешных дел, в том числе и разоблачение петрашевцев... Таким был один из самых близких Кишинёвских товарищей Пушкина.

В начале 1821 года поднялось народное восстание в Валахии (область на юге Румынии между Карпатами и Дунаем), которое поднял Тудор Владимиреску. Восставшие объявили своей целью освобождение народа от ига местных бояр. Одновременно с этим усилилась деятельность греческих обществ на юге Греции, а на севере вспыхнуло восстание гетерии - закрытого общества, имеющего целью освобождение Греции от турецкого владычества[544]. Греческие ревнители о благе отечества под руководством Александра Ипсиланти, переправившись с земли Бессарабии через Прут в Валахию, начали военные действия.

В это время подполковник П.И. Пестель (заговорщик-декабрист) был направлен начальником управления 2-й армии П.Д. Киселевым в Бессарабию для сбора сведений о греческом восстании, о его причинах и ходе. Итогом поездки «масона» Пестеля стал доклад, представленный царю, в котором Пестель, по словам Пушкина, «предал гетерию, представя её отраслью карбонаризма»[545] - готовивших вооруженное восстание с целью уничтожения самовластья. Вследствие предательства Пестеля Россия не поддержала Ипсиланти, и восстание в балканских княжествах было проиграно.

До последних дней своей жизни Александр Сергеевич был разумно-последовательным сторонником единоличного правления царя потому, что знал (не только по сведениям из «Сафьяновой тетради») о закономерности движения России по кругам 78,5 лет. В то время шли 314-летние преобразования частного настроения в общественные (1763 - 2077) при самовластном частном правлении, длящемся закономерно 314 лет (1684 - 1998). Для сдерживания многочисленных восстаний народа от раздробления государства требовалась властная личность. Близость Пушкина к декабристам надумана. Встретившись с самым выдающимся членом Союза Благоденствия иллюминатом[546] Пестелем, Пушкин (по свидетельству Липранди): «говорил, что он ему не нравится, и, несмотря на его ум, который он искал выказывать с философской[547] склонностью, никогда бы с ним не смог сблизиться. Пушкин отнёсся отрицательно к Пестелю, находя, что властность Пестеля граничит с жестокостью»[548].

Не сошёлся близко Александр Сергеевич и с виднейшим деятелем «масонского» заговора на севере — поэтом Рылеевым. Стихи Рылеева «Думы» об отношениях людей и управлении ими в государстве, требующих коренных преобразований, Александр Сергеевич называл дрянью и шутливо говорил, что их название происходит от немецкого слова думм (дурак).

С 16.11.20 по 7.3.21 гг. Пушкин, якобы, по просьбе А.Л. Давыдова и по разрешению Инзова (а на самом деле исполняющего указ о свободном перемещении чиновника Коллегии иностранных дел для выполнения особо важных заданий), отсутствовал в Кишинёве, и за 16 недель посетил Каменку (два раза), Киев, Тульчини Одессу. В Каменке Пушкин общался с председателем Каменской управы Южного общества декабристов В.Л. Давыдовым. С ними Александр Сергеевич бывал и в Киеве и Одессе. Таким образом, Пушкин был осведомлен о замыслах заговорщиков южного общества.

25.11.20 г. член Союза спасения, Союза благоденствия и Северного общества И.Д. Якушкин, записал о своём посещении Каменки: «Все вечера мы проводили на половине у Василья Львовича, и вечерние беседы наши для всех для нас были очень занимательны. Раевский, не принадлежа сам к Тайному обществу, но, подозревая его существование, смотрел с напряжённым любопытством на всё происходящее вокруг него. Он не верил, чтоб я случайно заехал в Каменку,и ему хотелось знать причину моего прибытия»[549].

И вот на третий день проходило там «заседание» под председательством Раевского. Присутствовали М.Ф. Орлов, В.Л. Давыдов, И.Д. Якушкин, К.А. Охотников, А.С. Пушкин, А.Л. Давыдов и А.Н. Раевский. Декабрист И.Д. Якушкин записал: «В последний вечер Орлов, В.Л. Давыдов, Охотников и я сговорились так действовать, чтобы сбить с толку Раевского насчёт того, принадлежим ли мы к Тайному обществу или нет… Пушкин (изнутри понимая их уловки и подыгрывая им — В.М.Л.) с жаром доказывал всю пользу, которую могло бы принести Тайное общество России.

Тут, испросив слово у президента, я старался доказать, что в России совершенно невозможно существование Тайного общества, которое могло бы быть хоть на сколько-нибудь полезно, (сведя всё к шутке — В.М.Л.). Другие также смеялись, кроме… Пушкина, который был очень взволнован; он перед этим уверился, что Тайное общество или существует, или тут же получит своё начало, и он будет его членом; но когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал, раскрасневшись, и сказал со слезой на глазах: "Я никогда не был так несчастлив, как теперь"»[550] Ведь хотели обмануть и Пушкина, а он понял, что с ним они не были открыты. Но как контрразведчик, войдя в образ, он был убедителен и естествен. При этом получил все данные об обществе.

2.2.21 г. в Киеве произошло знакомство 22-летнего Пушкина с 27-летней Собаньской К.А., сотрудником иностранного государства, которая была причастна к сыску «инакомыслящих». Встречались они и позднее в Одессе, и даже в Петербурге. Её постоянно сопровождал сожитель — граф Витт Иван Осипович. Он был основателем этого сыска за декабристами на юге, а летом 1826 г. — «наблюдения» за Пушкиным в селе Михайловском[551]. Александр Сергеевич вместе с Каролиной Адамовной не раз посещал дом губернатора И.Я. Бухарина, где встречался с Ходкевичем, членом правления «Патриотического польского общества»[552].

А.С. Пушкин нарисовал свой лик на рукописи в январе 1826 г.

Судя по всему, Александр Сергеевич не просто так был знаком с разведчиком Липранди, и не просто так общался с Собаньской и Виттом. Кто кого переиграет, и кто больше выудит сведений о заговорщиках, самому же не раскрыть своей истинной деятельности на юге. Судя по воспоминаниям современников, Александр Сергеевич оказался на высоте.

4.3.21 г. — в Одессе, Каролина Собаньская, с которой Пушкин познакомился в Киеве, искала встречи с Пушкиным[553]. В этот же самый день Александр Сергеевич написал стихотворение «Христос воскрес»[554].Судя по задору стихотворения, Пушкин, раскусив цель появления иностранного сотрудника, крупно обошёл Собаньску. Она в этот день получила (по признанию сотрудника МИД) лишь «поцелуй», и на следующий день получила то, «чем можно верного еврея от православных отличить»[555] — то есть ничего.

Удивительны слова Пушкина из письма Н.С. Алексееву 26.12.30 г.: «Пребывание моё в Бессарабии доселе не оставило никаких следов, ни стихотворных, ни бытовых рассказов. Дай срок, надеюсь, что когда-нибудь ты увидишь, что ничто мною не забыто»[556]. Пушкин так и не раскрыл того, что произошло в Бессарабии, как и то, чем он занимался на Кавказе[557]. В «Опровержениях на критики», написанных в это время, выделялась мысль: «Шпионы[558] подобны букве Ъ. Они нужны в некоторых только случаях, но и тут можно без них обойтись, а они привыкли повсюду соваться»[559]. О таких «сотрудниках» он писал ещё: «неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие; я поворотился спиною, подумав, что он был потребован для доносов или объяснений»[560]. И также закономерно — через 5 лет[561] было написано снова о таких членах враждебных сил по отношению к власти — стихотворение «В еврейской хижине лампада».

В Одессе Александр Сергеевич ежедневно бывал на обедах у М.Ф. Орлова, где редко бывало менее 15 или 20 человек: два брата Липранди, К.А. Охотников, М.С. Гаевский, В.Ф. Раевский, несколько военных из свиты, П.С. Пущин, Д.Н. Бологовский.Там Александр Сергеевич познакомился и подружился с членом Союза благоденствия майором В.Ф. Раевским.

7.5.21 г. Александр Сергеевич писал А.И. Тургеневу: «В нашей Бесарабии во впечатлениях недостатку нет. Здесь такая каша, что хуже овсяного киселя». И тут же добавил, как уверенный в предположении, что за заслуги ему вот-вот должно прийти спасительное освобождение от порученного бремени: «Если получу я позволение возвратиться, то не говорите ничего никому, и я упаду, как снег на голову»[562].

Но, как было замечено ранее, Пушкин занимался на юге изучением настроения руководящего состава военных и «масонов» и составлял о них своё мнение. «Масоны», видимо, с опозданием осознали следствие «ссылки» стихотворца на юг. Но потом связали разгон лож с его вхождением в «масоны». Ведь созданная для втягивания Пушкина в «масонство» ложа «Овидий», в которую приняли Пушкина 4.5.21 г., так и не открылась. Пушкин именно в это время представлен пламенным творцом — «совершенства образцом», который в поэме (былине) «Евгений Онегин»[563]гл.3-XI «жертвовал собой», чтобы «наказать порок»:

Являл нам своего героя

Как совершенства образец.

Он одарял предмет любимый,

Всегда неправедно гонимый,

Душой чувствительной, умом

И привлекательным лицом.

Питая жар чистейшей страсти,

Всегда восторженный герой

Готов был жертвовать собой,

И при конце последней части

Всегда наказан был порок,

Добру достойный был венок.

Вступив в «масонскую» ложу «Овидий», Пушкин, жертвуя собой (ему впоследствии ставили в вину — «мило искажали» — его «масонство»), добьётся запрещения её («наказания порока») ровно через 32 недели 20.12.1821 г. от дня поступления в неё. И это Александр Сергеевич отразил в строках, отстоящих от вышеприведённых на 32х7 дней=224 строки. Проверьте.

Не все ли, русским языком

Владея слабо и с трудом,

Его так мило искажали,

И в их устах язык чужой

Не обратился ли в родной?

А ещё через 32 недели — 1.8.22 г. — указом царя было запрещено «масонство» повсеместно в России!!! Вот пример исполнения Законов Вселенной и подтверждение того, что именно Александр Сергеевич повлиял на закрытие всех «масонских» лож в России.Так был ли в таком случае Александр Сергеевич «масоном»? Отчего ныне существует ложа вольных каменщиков «Александр Пушкин»? Вечно работающий творческий ум Пушкина раньше многих его современников понял ложность «масонства» и вольтерьянства[564]. Пушкин никогда не увлекался «масонством» (будучи в единственном числе высшим посвящённым в вечные знания, как истинный вольный строитель новой Руси), так как знал суть «масонства» — и скрытно от всех боролся с ним.Александр I этого не смог совершить открыто и ушёл не только от власти, но и из светской жизни — замаливать грехи в Сибирь. А вот с будущим царём Николаем I Александр Сергеевич станет соратником в борьбе против разрушителей государства.

Среди живших на юге «масонов» и заговорщиков Александр Сергеевич так и не нашёл по-настоящему ни единомышленника, ни друга. Чрезвычайно точно признание, написанное в 1821 году:

Всегда так будет и бывало,

Такой издревле белый свет:

Учёных много, умных мало,

Знакомых тьма, а друга нет[565].

Как и все мудрецы, он оставался одиноким и шёл своим особенным, неповторимым, единственно правильным путём.

21.8.21 г. Александр Сергеевич написал в Одессу С.И. Тургеневу, следующему проездом из Стамбула в Петербург. Среди прочего просил: «если есть надежда на войну, ради Христа, оставьте меня в Бессарабии»[566]. Это знак того, что он еще не выполнил своего задания на юге.

28.5.22 г. в Кишинёве Пушкин написал свои замечательные «Заметки по русской истории XVIII века»[567], в которых он развивал взгляды, являющиеся опровержением взглядов «масонов» — будущих декабристов на отношения людей и управление ими в государстве. В то время, как одни из них считали необходимым ограничить правление царя конституцией[568], а левые хотели вообще уничтожить единовластие, и установить в России «народовластие» — Александр Сергеевич утверждал в этих заметках, что Россия чрезвычайно выиграла, поскольку все попытки высшего слоя общества, имеющего в XVIII веке исключительное право ограничить единовластие, потерпели неудачу (см. ниже выдержку из заметок[569]). По заметке можно судить, что Александр Сергеевич был осведомлён и не был безучастен к разворачивающимся событиям.

Пушкин с юга очень редко писал родственникам. Но вот письмо брату Льву от 21.7.22 г.: «...в службе ли ты? Пора, ей Богу пора. Ты меня в пример не бери — если упустишь время, после будешь тужить — в русской службе — должно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь когда-нибудь — следственно разочти; — тебе скажут: учись, служба не пропадёт. А я тебе говорю: служи — учение не пропадёт. Конечно, я не хочу, чтобы ты был такой же невежда, как В.И. Козлов, да ты и сам не захочешь. Чтение — вот лучшее учение— знаю, что теперь не то у тебя на уме, но всё к лучшему. Скажи мне — вырос ли ты? Я оставил тебя ребёнком, найду молодым человеком»[570].

Спустя месяцы Александр Пушкин поделился с братом своими наблюдениями и нравственными наставлениями: «Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе поприща жизни; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае, твоё поведение надолго определит твою общественную оценку и, быть может, твоё благополучие.

Тебе придётся иметь дело с людьми, которых ты ещё не знаешь. С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибёшься.Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, ещё молодо; презирай их самым вежливым образом: это — средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоём в свет.

Будь холоден со всеми; запанибратство всегда вредит; особенно же остерегайся допускать её в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем. Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать: люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе. Никогда не принимай одолжений. Одолжение, чаще всего — предательство. — Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает...

Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к тому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства»[571]. Эти советы могут помочь нам и ныне.

Пушкин говорил с братом только о его службе, так как были достаточно веские причины у Александра Сергеевича не упоминать о своих служебных делах. Хотя даже в этом письме он подчёркивал, что его советы опираются на его же опыт.

«Масонские» ложи были привлекательны для людей свободомыслящих и преследуемых чиновниками. Поэтому «масоны» усиленно старались удержать стихотворца в своих сетях. Но стихотворец наблюдал за всеми и знал, какое слово сказать слабому духом, чтобы отговорить его от ложных направлений мысли. Так он спас от будущих ссылок и казней около 40 заблуждающихся. Вместо списка заговорщиков начальству он негласно содействовал их выходу из южного общества. Это не входило в круг его обязанностей, но он поступал по совести, а не из-за страха нарушить предписания. В конце дела начальство не могло отчитаться перед Александром I о проделанной работе Пушкина, кроме отчёта Пушкина о слабости и неустройстве противников.

Об этом возвращении истины в мозги сорока заблуждающихся он и выразил уморительно в сказке «Царь Никита и сорок его дочерей» как возвращение сорока дочерям детородных частей на место. Вместо благодарности царь Александр I оценил деятельность Пушкина на Юге наподобие царя Никиты: заспиртованным огрызком мужского достоинства из кунсткамеры[572]. Знак всем русским понятен — его он повторил также в насмешке «Христос воскрес, моя Реввека!»[573] Такого непонимания Александр Сергеевич не мог стерпеть, и поэтому вскоре подаст в отставку. К тому же нужно было свободное время, так как через 5 лет после этого должна быть готова научная рукопись к 1829 г. — 30-летию Пророка[574].

В апреле 1822 г. Пушкин, получив позволение И.Н. Инзова, уехал в Одессу по делам службы. Эту поездку через месяц прервало назначение графа М.С. Воронцова губернатором Новороссии; в Одессу начали приезжать вновь назначенные к нему лица, наконец, и он сам явился. Пушкин возвратился в Кишинёв.

В мае А.И. Тургенев писал Вяземскому: «Граф Воронцов сделан Новороссийским и Бессарабским генерал-губернатором. Не знаю ещё, отойдёт ли к нему и бес арабский[575]».

Вяземский в ответном письме А.И. Тургеневу спрашивал: «Говорили ли вы Воронцову о Пушкине? Непременно надобно бы ему взять его к себе. Похлопочите, добрые люди! Тем более что Пушкин точно хочет остепениться, а скука и досада — плохие советники»[576].

1.6.22 г. А.И. Тургенев успокоил Вяземского: «Я говорил с Нессельроде и с графом Воронцовым о Пушкине. Он берёт его к себе от Инзова,и будет употреблять, чтобы спасти его нравственность, а выдающимся способностям даст досуг и силу развиться»[577]. Но лишь с августа 1823 г. Пушкин переедет в Одессу к Воронцову.

С 30.6.22 г. начался следующий пятилетний круг противостояния русского Гения и европействующих судей словесности. В это время 40 просвещённых дворян, горящих свободой и верой в перемены к лучшему, невольно вошли в число возделывателей русского миропонимания, выраженного в произведениях Пушкина, и в долгих беседах.

Через год Александр Сергеевич переехал на службу к Воронцову в Одессу. Здесь расширился круг его знакомств. Работа, невидимая для окружения Воронцова, да и самого графа, продолжалась до тех пор, пока она т