ФИЛОСОФИЯ «НОВОГО РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ»

Кризис православия и официального богословия, проявившийся в середине XIX в., особенно обострился на рубежеXIX и XX столетий. Необходимость ограждения религии от надвигающейся опасности понимали наиболее дальновидные церковные и нецерковные идеологи, предпринявшие еще одну попытку приспособить традиционную православную доктрину к новым условиям капиталистического развития России. В. И. Ленин писал: «Наличность либерального, реформаторского движения среди некоторой части молодого русского духовенства не подлежит сомнению: это движение нашло себе выразителей и на собраниях религиозно-философского общества и в церковной литературе. Это движение получило даже свое название: «новоправославное» движение»l.

Характерной особенностью нового религиозно-философского движения было сочетание мистического обновления православия с ожесточенной критикой материализма и атеизма, с борьбой против революционного преобразования действительности. Получившему широкое распространение марксизму лидеры «нового религиозного сознания» противопоставили идею возрождения России на основе реформированного православия.

Наиболее видными представителями религиозно-философского обновления в церковных кругах были епископ Сергий (позже местоблюститель патриаршего престола и патриарх), протоиерей С. А. Соллертинский, протопресвитер И. Л. Янышев, архимандрит Антоний, священники Д. Якшич, И. Слободской, Е. Аквилонов

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 211

и др. В среде либеральной интеллигенции обновлением исторического христианства и его философии занимались Л. И. Шестов, Н. О. Лососий, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Д. С. Мережковский, В. В. Розанов, Д. В. Философов, Н. М. Минский.

Новое философско-реформаторское движение не было однородным. Но общим для всех его сторонников было стремление упрочить позиции христианской религии, вывести ее из тупика, посеять недоверие к марксизму. Они сосредоточили внимание на разработке апокалиптики и эсхатологии, проецируя мистическое «царство божие» на всю сферу общественных отношений настоящего и будущего. Для философско-реформаторского движения характерны воинствующий антиинтеллектуализм и иррационализм, мистическая интерпретация науки и культуры.

Философия «нового религиозного сознания» отличалась богоискательской ориентацией. Бердяев, Булгаков, Мережковский, Минский и другие, участвовавшие в деятельности различных религиозно-философских обществ, ставили задачу развенчать марксизм, который они именовали «извращенной религией», и заменить его «истинным христианством». С этой целью они предприняли попытку отказаться от традиционного «исторического христианства» и создать религию, которая бы явилась «центром общественности» и «стержнем культуры».

О «богоискателях», выпустивших в 1909 г. сборник «Вехи», В. И. Ленин писал, что они выступили «как настоящие идейные вожди целого общественного направления», давая в сжатом наброске целую энциклопедию по вопросам философии, религии, политики, публицистики, оценки всему освободительному движению и всей истории русской демократии. В основу «нового религиозного сознания» они стремились положить единство философии, религии и теологии. «Вполне естественно, — подчеркивал В. И. Ленин,— что, стоя на этой точке зрения, «Вехи» неустанно громят атеизм «интеллигенции» и стремятся со всей решительностью и во всей полноте восстановить религиозное миросозерцание»2.

Одним из видных представителей «нового религиозного сознания» экзистенциалистского направления началаXX столетия был Н. А. Бердяев. Преодолев влияние «метафизики всеединства»Вл. Соловьева, Бердяев разра-

2 Там же. Т. 19. С. 167, 168-169.

ботал собственный вариант философского оправдания христианства в русле русской буржуазно-либеральной ориентации. Нетрадиционная постановка онтологических, гносеологических, социально-этических проблем и откровенно враждебные социализму и материализму общественно-политические взгляды, воинствующий клерикальный антикоммунизм и последовательный антисоветизм сделали его популярным в среде реакционных буржуазных философов, социологов, политологов, писателей и публицистов. В широких масштабах Бердяев занимался политизацией религии, используя ее вероучительные принципы для оправдания своих социальных и политических взглядов.

Как и большинство других «богоискателей», Бердяев в период общего кризиса помещичье-монархической системы стал выразителем воззрений буржуазно-либеральной интеллигенции, недовольной «политическим победоносцевским клерикализмом», «откровенно охранительной функцией православной церкви», представлением о самодержавии как «чисто христианском правительстве». Но своеобразие «богоискательского бунта» состояло в том, что оппозиция самодержавию сопровождалась отрицанием революционных путей преобразования действительности, ожесточенной критикой марксизма и атеизма, враждебным отношением к народным массам, именуемым не иначе как «разрушительной силой». Бердяев не только отвергал марксистскую программу революционного преобразования общества. Он противопоставил ей собственный вариант православного персонализма, включающего конгломерат философских, политических, экономических, нравственных, эстетических концепций, призванных доказать оправданность для России конституционной монархии на почве обновленного христианства.

Вполне понятно, что новые общественно-политические и социально-экономические задачи, которые далеко выходили за рамки традиционных православно-богословских установок, потребовали пересмотра ортодоксальных воззрений и религиозно-философской переориентации. В работах «Философия свободы», «Опыт эсхатологической метафизики», «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого», «Хомяков», «Самопознание» и ряде других он изложил систему своих философских воззрений. Исходным принципом персоналистской конструкции Бердяева, ее субстанциональной основой является универсальное, абсолютное бытие. Оно транс-

цендентно, не имеет пространственных и временных определений, не подчинено закону необходимости. Носитель универсального бытия — божество. Оно обусловливает единство бытия, отсутствие в нем зла. В процессе грехопадения возникло другое — вторичное — бытие, в котором «все стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся; все стало пространственным и отчужденным». Вторичное бытие распалось на составные части, в том числе и материальный мир, лишенный смысловой связи. В отличие от «академической философии» и христианской ортодоксии Бердяев допускает существование независимого от бога «ничто», использованного для сотворения мира. Эта точка зрения Бердяева не только православными богословами, но и сторонниками обновления христианства была оценена отрицательно.

Объявив природное бытие символическим отражением первореальности, Бердяев тем самым отвергает библейский креационизм и провиденциализм. Бог у него не наделяет человека свободой воли, он не властен над небытием. Иррациональная свобода существует до акта творения. Как первичный хаос она несет в себе зло и страдания, ужас смерти и бессмысленность бытия. Она представляет «вневременное свершение», делает невозможным осмысление мирового процесса. Беспомощность познавательного процесса, с точки зрения Бердяева, можно преодолеть ориентацией познания не на «факт науки», а на «факт религиозного откровения».

Наличие двух несводимых реальностей — первичной и вторичной — предполагает у Бердяева различные формы их познания: мистическую интуицию, посредством которой постигается идея бытия, и объективацию как средство постижения предметной, вторичной реальности. Мистическая, или первичная, интуиция рисуется Бердяевым как нерационализированное познание сущего, раскрывающее «логос, смысл мира». Это органически целостное познание, тождественное соборному разуму. Основными степенями восхождения к истине посредством мистической интуиции являются догматы. Они — «лестница к небу и богу», «могучее орудие творческого перерождения мира, творческого его развития».

Этическое учение Бердяева также во многом отлично от православной ортодоксии. Признавая наличие абсолютного и вечного нравственного закона, данного в откровении, Бердяев одновременно в книге «О назначении

человека» существующее в мире зло соотносит не со свободой воли человека, а с иррациональной свободой, коренящейся в первичном хаосе, предшествующем акту творения. Бог не творит ни добро, ни зло, и поэтому он не несет за них ответственности. Бердяевский вариант теодицеи тем самым исключает ортодоксальное представление о божественном всемогуществе. Исполнение морального долга Бердяев соотносит со вторым видом свободы — рациональной свободой. Наконец, третий вид свободы, определяемый любовью к богу, проявляется как божественная жертва во имя искупления мира— и человека.

В соответствии со своей конструкцией свободы Бердяев различает три ступени в развитии этических установок: этику закона, этику искупления и этику творчества. По его мнению, этика закона, сформулированная в Ветхом завете, устанавливает различие только между добром и злом, строгие правила и нормы, нетерпимость, исходит всецело из страха перед богом. Эта этика должна быть дополнена этикой искупления, в которой определяющим является подражание нравственному подвигу Христа. Однако подлинно христианской этикой Бердяев считает этику творчества. В соответствии с ее требованиями страх и наказание не играют никакой роли в исполнении человеком нравственного долга. Этика творчества предполагает свободную любовь человека к богу, размышление о боге, истине, красоте, воспитание святости, духовное преображение, влюбленность в высший мир, возвышение личности до богоподобного совершенства. Она обусловливает достижение человеком апокатастазиса.

Этические установки широко используются Бердяевым для фальсификации марксистского учения о человеке и его роли в общественном прогрессе. Бердяев пытается доказать, что для марксизма личность является «средством, а не целью», строительным материалом для достижения честолюбивых замыслов. Он доходит до прямой клеветы на социализм, обвиняя его в антигуманизме, обесценивании личности, пренебрежении к ее индивидуальным запросам. В своих нападках на марксизм и социализм Бердяев делает абсурдные выводы, утверждая, что отрицание религии является будто бы и главным подтверждением неуважения к человеку.

Философские и этические воззрения Бердяева являются исходными принципами его социально-политических

теорий. В работах «Смысл истории», «Философия неравенства», «Новое средневековье» Бердяев стремится доказать неоправданность социальных революций, бесперспективность изменения общественных условий жизни вне божественного творчества, враждебность идей социализма самой природе человека. В книге «Смысл истории» Бердяев предпринимает попытку опровергнуть материалистическое понимание истории на том основании, что Маркс будто бы превратил исторический процесс «в окончательно лишенный души». Марксистское понимание истории было оценено им как «стремление сочетать притязания просветительского разума с мессианскими притязаниями». Между тем главной задачей истории является, по его мнению, «приобщение к тайнам духовной жизни», раскрытие человеческой судьбы, представляющей «совокупность действий всех мировых сил». В конечном счете объектом исторического познания оказывается у него «загробное существование», фиксируемое в туманных категориях вроде «исторической памяти», «исторического предания».

Для Бердяева утрачивает всякий смысл любое учение о характере прогрессивного развития общества, если из него исключаются религиозное верование и надежда. Он считает не утратившими своей актуальности все мессианские и хилиастические идеи, поскольку «идея прогресса предполагает такую цель исторического процесса, которая не имманентна ему, т. е. лежит не внутри истории, не связана с какой-либо эпохой, с каким-либо периодом прошлого, настоящего или будущего, но возвышается над временем». С этих позиций он оценивает и характер социальной революции, и сущность переустройства общественной жизни на социалистических началах.

В «Философии неравенства» он прежде всего выдвигает идею о революции как обмане и самообмане народа, поскольку «революция всегда враждебна духу свободы». Революционное преобразование общества Бердяев отождествляет с истреблением святости, а его последствия — с уничтожением духовной культуры, науки и искусства. Что же касается массового участия русского пролетариата в революционном движении, то это непосредственно связывается Бердяевым с неспособностью пролетариата выдержать трудные испытания, со слабо развитым чувством чести. Пренебрежение к русскому народу и клевета на него дополняются приписыванием ему таких качеств, как «апокалиптичность русской души»,

склонность к нигилизму и пассивности, отсутствие стойкости и мужества. Что же касается революционного учения, то оно, по мнению Бердяева, является результатом «оторванности социалистического сознания от сознания космического», склонности к рационализму и утопизму.

Эти исходные принципы оценок революционного преобразования общества легли в основу его антикоммунистической и антисоветской позиции. Для Бердяева природа социализма реакционна, лишена творческого порыва, наполнена злобой и мстительностью. При этом он признает, что сочувствует «христианскому социализму», поскольку «он возник для борьбы против социализма, был реакцией католичества на социализм и проповедовал социальные реформы на христианской основе». Бердяеву импонирует «аристократический социализм», который Маркс и Энгельс оценили как «наполовину похоронная песнь — наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого — наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящим комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории» 3.

Рассматривая «революционный социализм как один из антихристианских соблазнов», утверждая, что «братство людей возможно лишь во Христе и через Христа», а коллективизм может проявляться только в «соборном сознании церквы», подчеркивая, что «корни человеческих бедствий и человеческой нужды заложены в греховной природе человека и мира», Бердяев тем самым не только исказил смысл марксистского учения о коммунистической формации» но и использовал собственную мистификацию и фальсификацию социализма для борьбы против его основополагающих принципов.

Бердяев до конца оставался активным фальсификатором марксизма. Он рисовал его то своеобразной ложной религией, то отражением «природного антигуманизма», то мессианским учением, то «инстинктом безнравственности». Успех борьбы с материалистическим пониманием истории он связывал с пропагандой религиозного миропонимания, на что бесполезно растратил весь свой талант.

3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 448.