ПЕРЕГРУППИРОВКА ПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ

По мере того как проходила непосредственная опасность рево­люционного взрыва, английская буржуазия все чаще склонялась к мысли, что Ллойд-Джордж зашел слишком далеко по пути ус­тупок, что, может быть, тактика прямого подавления революцион­ных сил позволила бы выйти из кризиса с меньшими потерями.

Лидер консервативной партии Бонар Лоу и его ближайший со­трудник Стэнли Болдуин, один из основателей Федерации британ­ской промышленности, настаивали на разрыве коалиции с Ллойд-Джорджем. Это означало, что крупная буржуазия, к которой они принадлежали, решила порвать с либерализмом. 19 октября 1922 г. консервативные депутаты после б\рной дискуссии боль­шинством голосов поддержали Бонар Лоу и Болдуина. Тем самым они свалили правительство Ллойд-Джорджа. Поскольку консер­ваторы после выборов 1918 г. составляли в парламенте большин­ство, Бонар Лоу сформировал чисто консервативный кабинет.

Проведенные вскоре выборы обеспечили консерваторам проч­ное положение: они получили 344 места, в то время как прочие партии и группировки — 275 мест. Консерватизм буржуазии в ус­ловиях общего кризиса капитализма настолько усилился, что за период от первой до второй мировой войны консервативная партия фактически находилась у власти (включая коалиции, в которых она преобладала) 18 лет, и только три года — в оппозиции.

Если выборы 1922 г. принесли победу консерваторам, то это отнюдь не означало, что в массах избирателей произошел сдвиг вправо. Часть либеральных голосов ушла к консерваторам, но в то же время значительно возросло количество голосов, отданных за лейбористскую партию: в 1918 г. она получила 2,2 млн. голо­сов, а в 1922 — 4,2 млн. Лейбористская фракция парламента сос­тояла теперь из 142 человек и была самой крупной партией оппо­зиции. Избраны были и те лидеры НРП во главе с Макдональдом, которые провалились в 1918 г.

Лейбористская партия отныне занимала в английской двух­партийной системе место, раньше принадлежавшее либералам. Макдональд и большинство фракции больше всего заботились о том, чтобы убедить буржуазию в своей респектабельности, дока­зать свою способность управлять буржуазным государством не ху­же консерваторов. Лейбористские депутаты посещали приемы при

дворе, проводили «уик-энды» в поместьях знати и утрачивали в этих светских забавах остатки боевых настроений, с которыми не­которые из них пришли в палату.

Имея такую прирученную «оппозицию», Боыар Лоу и Болду­ин могли дать волю своим антисоветским устремлениям. Обострить до предела отношения с Советским Союзом, прервать налажива­ющиеся торговые связи, подготовить почву для новой интервен­ции — таков был курс консервативного кабинета. 8 мая 1923 г. Керзон, использовав мелкие осложнения в советско-английских отношениях, вызванные провокационными действиями англий­ских агентов, предъявил Советскому правительству наглый уль­тиматум, невыполнение которого должно было привести к раз­рыву договора 1921 г. Так было сказано в самом ультиматуме, но на деле конфликт мог окончиться серьезными последствиями.

Однако попытка возродить «политику силы», развязать новую интервенцию встретила не только должный отпор со стороны со^ ветского народа, но и возмущение английского рабочего класса и протест мировой общественности. Английский рабочий класс ос­тавался верен своим интернационалистским традициям. По всей стране началось движение в защиту Советского Союза. Компартия призвала к созданию «Советов действия», и кое-где они начали об­разовываться.

Даже часть буржуазии выступила против ультиматума — од­ни из боязни народного выступления, другие — не желая терять выгодные торговые сделки с Советским Союзом. Широко задуман­ная провокация провалилась.

Выждав несколько месяцев, правительство Болдуина решило объявить о своих протекционистских планах. Это был рискован­ный шаг. Правительство имело прочное большинство, правомоч­ное управлять страной еще четыре года, а новые выборы всегда чреваты неожиданностями. Менять же экономическую политику, не получив большинства именно под протекционистскими лозун­гами, значило бы нарушить данные ранее обещания.

6 декабря 1923 г. состоялись выборы, которые дали необычный для английской парламентской практики результат. Ни одна пар­тия не получила большинства. Консерваторы получили 259 мест; либералы, выступившие единым фронтом в защиту фритредерст­ва,—155; лейбористы—191. Правительство при таких услови­ях могло быть сформировано на основе коалиции, либо — если оно будет однопартийным — при поддержке еще одной фракции.

Так сложились условия для формирования лейбористского пра­вительства. Трезво мыслящие буржуазные политики не видели в этом ничего опасного: ведь лейбористы будут держаться голоса­ми либералов и от них будет зависеть существование кабинета. Если левое крыло партии, опираясь на массы, заставит Макдо-нальда пойти «слишком далеко», всегда можно будет проголосо­вать вместе с консерваторами и свалить правительство. В конеч­ном счете эта точка зрения взяла верх, и 23 января 1924 г. Макдо-

нальд сформировал первое лейбористское правительство (ян­варь—ноябрь 1924 г.)

Праволейбористская верхушка пришла к власти в очень слож­ной экономической и политической обстановке. К этому времени капиталистическая система, оправившись от тяжелых ударов в го­ды революционного подъема, вступила в полосу частичной и вре­менной стабилизации. Зона капитализма сократилась, но на су­женном плацдарме капиталистический строй выстоял. Кончился и послевоенный экономический кризис; начался подъем экономи­ки, сопровождавшийся в некоторых странах значительным ростом производства. Но Англия, в сущности, даже этой непрочной ста­билизации не переживала.

Сравнительно быстро развивались новые отрасли промышлен­ности — электротехническая, автомобильная, химическая, авиа­ционная. Предприниматели лишь частично размещали соответст­вующие заводы в традиционно промышленных районах. Благода­ря техническому прогрессу стал возможен переход от паровой энергетики к электрической; поэтому уже не было смысла строить предприятия вблизи угольных бассейнов.

В юго-восточных и южных, преимущественно аграрных рай­онах, земля была значительно дешевле, и уже одно это обстоя­тельство способствовало размещению новых предприятий в этой зоне. Кроме того, существенное значение имела близость к Лондо­ну, где сбывалась часть новой продукции, и к лондонскому пор­ту. Наконец, предпринимателей привлекало и слабое развитие в этих южных районах тред-юнионов и других организаций рабоче­го класса, отсутствие здесь давних традиций классовой борьбы.

В связи с этим в 20-е годы началось изменение географии бри­танской промышленности, быстрое развитие новых экономических районов и упадок некоторых старых районов. Эта тенденция уси­лилась в 20—30-х годах в связи с созданием общебританской вы­соковольтной системы. К началу нового экономического кризиса (1929) английская промышленность пришла, только восстановив довоенный уровень производства. При этом основные отрасли про­мышленности — угольная, судостроительная, металлургичес­кая — не достигали и этого уровня. Слишком непрочным и кратко­временным было и ослабление классовой борьбы. Ни одна круп­ная капиталистическая страна не знала в годы стабилизации та­ких острых классовых конфликтов, как Англия.

Взяв власть в этой обстановке, подлинно рабочее правительст­во могло бы в корне изменить положение страны. Только социа­листическое переустройство общества способно было не только обеспечить английскому народу ликвидацию безработицы, повы­шение уровня жизни, удовлетворение материальных и культур­ных потребностей, но и вывести английскую экономику из хрони­ческого застоя, восстановить позиции Англии как первоклассной промышленной державы.

Но первое лейбористское правительство было бесконечно да-

10-127

леко не только от социализма, но и от прогрессивных социальных реформ. В состав кабинета Макдональд ввел крайне правых пар-тийных и тред-юнионистских лидеров. Оставив себе портфель ми­нистра иностранных дел, он поручил министерство финансов сво­ему ближайшему сотруднику по руководству НРП Филлиппу Сноудену, министерство внутренних дел — Артуру Гендерсону_> министерство торговли — Сиднею Веббу. Министром по делам ко­лоний стал Д. Томас — главный виновник «Черной пятницы». Мак­дональд, Сноуден, Гендерсон не уставали повторять, что они пред­ставляют всю нацию, а не рабочий класс. Исходя из этой доктри­ны, лейбористское правительство занимало враждебную позицию по отношению к стачкам, а однажды даже пригрозило, что исполь­зует антирабочий закон 1920 г. о чрезвычайных полномочиях.

Единственной сколько-нибудь значительной реформой, прове­денной лейбористским правительством, был Закон о жилищном строительстве, подготовленный левым лейбористом Джоном Уит-ли. Этот закон действительно способствовал расширению жилищ­ного строительства за счет местных налогов, а также увеличения государственных субсидий. В то же время «пацифист» Макдональд увеличил ассигнования на военно-воздушные силы и продолжал начатое консерваторами строительство крейсеров.

В области внешней политики, которой руководил лично Мак­дональд, лейбористское правительство столь же ревностно защи­щало интересы буржуазии, как и в политике внутренней. Цент­ральным вопросом европейской политики был вопрос о положении в Германии. Со времени заключения Версальского договора офи­циальное отношение к нему лейбористской партии было резко от­рицательным. В предвыборных манифестах 1922 и 1923 гг, лей­бористы обещали пересмотреть условия Версальского мира, в ча­стности отменить взимание репараций с Германии. Но, придя к власти, лейбористские лидеры отбросили свои декларации в поль­зу демократического мира. Единственной их заботой было укреп­ление позиций британского империализма в Европе, ослабление чрезмерно усиливавшейся (с точки зрения английских интересов) Франции. На Лондонской конференции 1924 г. Макдональд под­держал предложенный американцами «план Дауэса», согласно ко­торому Германии предоставлялись кредиты для технического пе­ревооружения ее промышленности. Предполагалось, что это даст возможность Германии беспрерывно платить репарации, а Англия и другие страны за этот счет будут выплачивать военные долги Америке. Таким образом, лейбористы действовали в соответствий со старым лозунгом Ллойд-Джорджа «Немцы заплатят за все!», хо­тя в 1918 г. они его решительно осуждали.

Кредиты Германии предоставляли преимущественно амери­канские и английские банкиры. Для финансовых воротил это бы­ло выгодным помещением капитала. Но в то же время это означа­ло дальнейший отплыв капиталов за границу — капиталов, столь необходимых для модернизации самой английской промышленнос-

ти. В политическом отношении «план Дауэса» был рассчитан на привлечение Германии к антисоветскому блоку западных держав. Восстановление военно-промышленного потенциала Германии создавало предпосылки для использования ее впоследствии в ка­честве ударной силы международного империализма в борьбе про­тив Советского Союза.

Только в одном пункте лейбористское правительство выполни­ло свои предвыборные обещания — это был вопрос об установле­нии нормальных дипломатических отношений с Советским Сою­зом. Макдональд слишком хорошо знал, как относится рабочий класс к этой проблеме. Правительство могло тормозить этот важ­нейший акт, но полностью отбросить требование масс было не в его силах. 2 февраля 1924 г. дипломатические отношения между Англией и СССР были установлены.

Больше четырех месяцев тянулись переговоры об урегулиро­вании спорных вопросов между двумя странами. Попытки англий­ской дипломатии вмешаться во внутренние дела Советского Сою­за были решительно отвергнуты. В начале августа переговоры за­шли в тупик, так как английская сторона, превыше всего ставив­шая интересы магнатов Сити, требовала безоговорочного призна­ния всех материальных претензий бывших собственников нацио­нализированных предприятий. Только решительное вмешательство рабочего класса (кое-где начались политические стачки) заста­вило Макдональда снять эти требования, и 8 августа Общий дого­вор и Торговый договор были подписаны.

Большие успехи сделало организованное под руководством коммунистов Движение меньшинства. На состоявшейся в августе 1924 г. национальной конференции, представлявшей 200 тысяч по-боевому настроенных рабочих из различных профсоюзов, ве­дущая роль коммунистов была продемонстрирована как при выбо­ре руководящих органов, так и при утверждении программы дей­ствий. Том Манн — член Коммунистической партии, ветеран ра­бочего движения, руководитель стачки докеров 1889 г. и многих стачек 1910—1914 гг., был избран председателем Движения мень­шинства, а Гарри Поллит — секретарем. Программа движения не носила непосредственно социалистического характера, но это была программа нового наступления рабочего класса на капитал. Речь тпла о повышении зарплаты, установлении 44-часовой рабочей не­дели, отмене антирабочего закона 1920 г. Движение меньшинства требовало, чтобы тред-юнионы контролировали правительство, за­ставили его изменить политику.

Все это сказалось на решениях конгресса тред-юнионов, сос­тоявшегося в сентябре 1924 г. в Гулле. В то время как «рабочее» правительство всячески тормозило развитие отношений с Совет­ским Союзом, английский рабочий класс решил установить непо­средственные контакты с советскими рабочими. На конгрессе при­сутствовала советская профсоюзная делегация; по решению кон­гресса ответная делегация вскоре должна была выехать в Москву.

10*

Чем активнее становились левые силы, тем больше крепла ре­шимость буржуазных партий свалить лейбористское правитель­ство. Сделать это было не трудно, поскольку консерваторы и либе­ралы вместе обладали прочным большинством в палате общин.

На следующий день после того как парламент вынес вотум не­доверия правительству, Макдональд назначил новые выборы на 29 октября. Лейбористы вели избирательную кампанию очень вя­ло. Оправдываясь перед избирателями, они пытались доказать, что не выполнили своих обещаний из-за того, что не имели парла­ментского большинства. Была пущена в ход формула — «мы были в правительстве, но не у власти».

Проблема отношений с Советским Союзом стояла в центре из­бирательной кампании. Консерваторы запугивали избирателен «большевистской опасностью», твердя, что лейбористы — «скры­тые большевики», подчиняющиеся «приказам из Москвы».

Накануне выборов они сфабриковали фальшивку, рассчитан­ную на то, чтобы подтвердить свои «обвинения», вызвать панику среди избирателей. Чья-то рука подбросила редакции консерватив­ной газеты «Дейли мейл» и министерству иностранных дел «пись­мо Коминтерна», которое будто бы было направлено из Москвы английским коммунистам. В этом подложном документе содержа­лась инструкция о подготовке к захвату власти, о пропаганде идей ленинизма в Англии и т. д. Хотя Макдональд стоял во главе мини­стерства иностранных дел, он не разоблачил фальшивку; более то­го, МИД направило ноту протеста советскому посольству, придав этим видимость достоверности подложному документу. В резуль­тате нерешительности Макдональда, который уже после выборов дал понять советскому поверенному в делах, что он считает пись­мо подложным, в день выборов мелкобуржуазные избиратели от­дали голоса консерваторам.. Они получили 7,4 млн. голосов — на 2 млн. больше, чем в 1923 г. Но это не были голоса, отнятые у лей­бористов. Либералы потеряли больше миллиона голосов — они пе­решли к консерваторам, равно как и голоса тех избирателей, ко­торые в прошлом не использовали свое избирательное право. Лей­бористы же выиграли более миллиона голосов, получив 5,5 млн.

Распределение мест в парламенте отнюдь не соответствовало количеству собранных голосов. Консерваторы получили 413 ман­датов, лейбористы — 151, либералы — 40. Партия крайней импери­алистической реакции располагала сильным большинством, и это наложило печать на всю внутренюю и внешнюю политику ново­го правительства.

ВСЕОБЩАЯ СТАЧКА

Кабинет Болдуина (1924—1929) состоял из самых непримири­мых тори, врагов социального прогресса. Завершив свой давно подготовлявшийся переход к консерваторам, У. Черчилль занял пост министра финансов. Портфель министра иностранных дел Болдуин предоставил Остину Чемберлену.

Стремясь укрепить мировые позиции Великобритании, в част­ности — ее пошатнувшееся положение в качестве мирового фи­нансового центра, правительство занялось подготовкой финансо­вой реформы. Фунт стерлингов, считавшийся до войны прочней­шей из валют, в результате инфляции периода войны котировался значительно ниже, чем в довоенные годы. В апреле 1925 г. Чер­чилль (в качестве министра финансов) провел восстановление золотого стандарта. Фунт стерлингов отныне, как и до войны, со­ответствовал 4,86 американского доллара. В результате финансо­вой реформы цена на английские товары на мировых рынках по­высилась. Английский экспортер, имевший возможность раньше продавать свои товары значительно дешевле (получив около 4 долларов, он тем самым получал фунт стерлингов), теперь дол­жен был потребовать уже 4,86 доллара. Конкурентоспособность английских товаров понизилась, что создало новые затруднения для промышленности.

Конечно, консервативный кабинет не намеревался ущемлять интересы магнатов промышленности. Вынужденые заботиться о снижении себестоимости продукции, они — при поддержке пра­вительства — перешли в новое наступление на рабочий класс. «Экономя» на зарплате, промышленники намерены были провести модернизацию предприятий. Выражая их планы, Болдуин гово­рил, что «все рабочие нашей страны должны согласиться на сни­жение заработной платы для того, чтобы помочь поставить про­мышленность на ноги».

Наступление буржуазии, как и в 1921 г., началось с решения снизить заработную плату углекопам, самому боевому отряду ра­бочего класса. Шахтовладельцы ультимативно потребовали сог­ласия углекопов на снижение зарплаты и возвращения к системе коллективных соглашений по районам, а не в общенациональном масштабе. Это были все те же вопросы, которые и в начале 1921 г. привели к конфликту. Срок ультиматума истекал 31 июля 1925 г.; в случае отказа рабочих шахтовладельцы намеревались объявить локаут. Однако рабочему классу удалось на этот раз отбить атаку. Для этого не потребовалось даже объявлять всеобщую стачку или хотя бы угрожать ею. Генсовет совместно с исполкомами союзов транспортников и железнодорожников приняли решение нало­жить эмбарго на импорт угля. Практически это означало, что, если начнется локаут, английским предпринимателям не удастся про­везти уголь из других стран — ни моряки, ни железнодорожники не станут его грузить и доставлять на заводы. А так как почти все предприятия в той или иной степени зависели от поставок угля, вскоре вся промышленность была бы парализована.

Правящим кругам Англии, не ожидавшим такого единодушия рабочего класса (они надеялись изолировать шахтеров, памятуя о «Черной пятнице»), ничего не оставалось, как отступить. Сами шахтовладельцы не желали и в этих условиях платить зарплату в прежнем объеме. Но правительство, лучше видевшее глубину над-

вигавшейся опасности, решило предоставить шахтовладельцам субсидию, т. е. попросту оплатить из государственных средств разницу между зарплатой, которую горняки получали в то время, и тем уровнем, который намеревались установить шахтовладель­цы. Об этом решении было объявлено в пятницу, 31 июля, и ра­бочие тотчас назвали этот день «Красной пятницей».

Коммунистическая партия сразу же после «Красной пятницы» предупреждала рабочий класс об опасности. Действительно, пра­вительственная субсидия шахтовладельцам устанавливалась на девять месяцев, и, следовательно, 30 апреля 1926 г. конфликт дол­жен был разгореться с новой силой. Летом 1925 г. буржуазия бы­ла не готова принять бой и отступила, по лишь для того, чтобы лучше подготовиться, используя свои деньги, прессу, агентуру внутри рабочего движения и — прежде всего — всю мощь бур­жуазного государства.

Не дожидаясь решающих дней, правительство арестовало за «подстрекательство к мятежу» 12 руководящих деятелей Компар­тии, и суд приговорил их к тюремному заключению — одних к го­дичному, других — к шестимесячному. В этой судебной расправе сказался страх буря^уазии перед растущим авторитетом Компар­тии, ее влиянием в Движении меньшинства, которое в то время насчитывало в своих рядах около миллиона рабочих, в том чис­ле — немало углекопов.

Вожди Конгресса тред-юнионов отказывались прислушаться к предостережениям коммунистов и взяться за серьезную подготов­ку к стачке не потому, что они не видели приготовлений прави­тельства и буржуазии. Просто профсоюзные боссы не хотели мас­совой и тем более всеобщей стачки. Руководитель Генсовета Уолтер Ситрин, такие лидеры, как Томас и Бевин, видели свою задачу в том, чтобы избежать открытого конфликта, добиться компромисса или даже слегка замаскированной капитуляции шахтеров.

Предприниматели и правительство, однако, не хотели компро­мисса; им нужна была победа, способная отбросить рабочее дви­жение назад, и, главное, скомпрометировать саму идею всеобщей стачки, уже почти столетие бродившую в умах рабочих. 30 апреля 1926 г. правительство ввело чрезвычайное положение (на основе закона 1920 г.). Война была объявлена, и Генсовет, даже после этого продолжавший унизительные попытки к примирению, все-таки вынужден был взять на себя руководство всеобщей стачкой. Углекопы не вышли на работу уже 1 мая, а 4 мая началась пер­вая (и единственная) в истории Англии всеобщая стачка.

Несмотря па то что для подготовки стачки почти ничего пе было сделано, она проходила в высшей степени организованно. Для миллионов рабочих это были великие дни, доказавшие силу пролетарской солидарности. По решению Генсовета стачка расши­рялась постепенно, охватывая все новые и новые отрасли промыш­ленности, и не было случая, чтобы рабочие не выполнили указа-

ний о прекращении работы. Наоборот, они торопили руководство, требуя охвата стачкой всех отрядов рабочего класса. На местах руководство стачкой было возложено на советы тред-юнионов ли­бо на специально созданные Советы действия. Эти органы брали на себя и некоторые функции государственной власти, поскольку только их распоряжения выполнялись массами.

В руках Генсовета в эти дни была огромная власть. Хотя пра­вительство двинуло в наиболее беспокойные районы войска, по стране шли аресты, фашисты провоцировали столкновения — судьба страны во многом зависела в эти дни именно от штаба стачки — Генсовета. Не использовать этот революционный энту­зиазм, который проявила огромная армия пролетариата, для решающего удара по реакции могли только предатели, более все­го на свете боявшиеся подлинной победы рабочего класса.

Коммунистическая партия в дни стачки убеждала рабочий класс идти вперед, свалить консервативное правительство. Но Ситрин, Томас, Бевин и, конечно, Макдональд оставались консти­туционалистами и любое революционное действие отвергали безо­говорочно. Логика борьбы начинала выводить стачку из чисто экономических рамок. Лидеры видели, что они не смогут долго контролировать движение, и это усиливало их желание как можно скорее прекратить борьбу. За спиной бастующих они вступили в переговоры с правительством и готовили капитуляцию. Ссылаясь на то, что накануне стачки все тред-юнионы согласились подчи­няться решениям Генсовета, они, не считаясь с возражениями уг­лекопов, заявили правительству о прекращении стачки. 12 мая всеобщая стачка формально была прекращена, хотя, вопреки ука­заниям Генсовета, во многих местах рабочие еще несколько дней не выходили на работу.

Только исполком Федерации углекопов не отдал распоряжения о прекращении стачки. Почти 7 месяцев преданные лидерами Кон­гресса тред-юнионов горняки продолжали борьбу в одиночестве. Только моральная и материальная поддержка со стороны рабоче­го класса Советского Союза и других стран дала им возможность так долго вести эту героическую борьбу. Советские рабочие соб­рали 11,5 млн. рублей по золотому курсу (свыше 1 млн. ф. ст.). Генсовет не пожелал принять эту братскую помощь, ссылаясь на то, что это приведет к обвинению в большевизме, но углекопы с благодарностью приняли ее. Лишенные поддержки со стороны Генсовета и английских тред-юнионов, углекопы в конце концов вынуждены были выйти на работу (30 ноября 1926 г.) на услови­ях, выдвинутых предпринимателями.

Срыв всеобщей стачки правыми лидерами тред-юнионов и лей­бористской партии развязал руки буржуазии. Наступила пора же­стокой реакции. Ряд тред-юнионов без боя принял снижение зар­платы, в том числе — железнодорожники.

Уже летом 1926 г. парламентским актом рабочий день шахте­ров был увеличен с семи до восьми часов. В июле 1927 г. парла-

мент принял крайне реакционный закон о промышленных кон­фликтах и тред-юнионах. Всеобщие стачки были объявлены не­законными.

Столь же реакционный характер приобрела и внешняя полити­ка консервативного кабинета. Борясь за сохранение колониаль­ных позиций Англии, правительство Болдуина еще в 1925 г. попы­талось силой оружия помешать национально-освободительной борьбе китайского народа. Расстрелом мирной демонстрации в Шанхае (30 мая 1925 г.) Англия вызвала огромное возбуждение китайского народа, поддержанного прогрессивными силами во всем мире. Особенно усилились зверства англичан в Китае после срыва всеобщей стачки, когда можно было временно не считаться с про­тестами рабочего класса. Тем не менее, английские рабочие созда­ли комитеты «Руки прочь от Китая!» и внесли свой вклад в срыв интервенционистских планов английского правитель­ства.

Главную внешнеполитическую задачу копсервативный каби­нет видел в подготовке новой интервенции против Советского Союза. Используя избитое обвинение Советского Союза в «антибританской пропаганде», не брезгая при этом самыми низкопробными фальшивками, реакционная пресса старалась возбудить антисоветскую и антикоммунистическую истерию. Анг­лийская агентура в различных странах устраивала антисоветские провокации. В апреле 1927 г. она организовала нападение на со­ветское посольство в Пекине, а 12 мая — на торговое представи­тельство в Лондоне. Одновременно подверглось нападению англо­советское акционерное общество «Аркос». Нарушая не только условия англо-советского договора 1921 г., обеспечивавшие дипло­матическую неприкосновенность советскому торговому представи­телю, но и общепринятые нормы международного права, полиция захватила документы, хранившиеся в сейфах. Хотя в них не уда­лось обнаружить каких-либо свидетельств вмешательства во внут­ренние дела Англии, 27 мая 1927 г. консервативный кабинет объя­вил о разрыве дипломатических отношений с СССР.

Консервативные лидеры рассчитывали, что вслед за Англией по этому пути пойдут и другие державы, а это приведет к дипло­матической изоляции Советского Союза. Однако твердая позиция Советского правительства, которое не поддавалось на провокации, сорвала эти замыслы О. Чемберлена и Черчилля. Другие импери­алистические страны не решились идти на новые авантюры и предпочли использовать обстановку для укрепления торговых от­ношений с Советским Союзом, получить те заказы, которые поте­ряла вследствие своей агрессивной политики Англия. Провал авантюристической политики Болдуина — Чемберлена ослабил престиж английской дипломатии и консервативного кабинета. Как заявил Ллойд-Джордж, разрыв дипломатических отношений с СССР был «монументальным примером политического слабо­умия».

АНГЛИЙСКАЯ КУЛЬТУРА 20-х ГОДОВ

Испытав в годы революционного подъема панический страх за свои капиталы и привилегии, английские капиталисты проника­лись ненавистью к демократическим институтам. Чем слабее ста­новились мировые позиции Англии, тем больше чувство надменно­го островного «превосходства» охватывало мистера Форсайта — ¥ это прекрасно показал Голсуорси в последних книгах своей «Са­ги». Тревога за колонии усиливала расизм. Боязнь народа, «тол­пы», освободительных бурь эпохи порождала стремление замк­нуться в своей среде, уйти от неразрешимых (для буржуа) соци­альных проблем в область интимных переживаний, религии, ир­рационализма. В конечном счете, именно этот пессимизм обречен­ного историей класса лежал в основе циничных и антигуманисти­ческих тенденций, характерных для модернистского искусства 20-х годов и последующего периода.

Почти полностью утрачивалось национальное своеобразие ан­глийской ЖИВОПИСР1, растворявшейся в общеевропейском, космо­политическом декадансе. На первый взгляд в картинах и росписях С. Спенсера (1891—1959) было нечто общее с орнаментом из сред­невековой миниатюры или с работами прерафаэлитов. Но это лишь внешнее подобие. Хаотическое нагромождение деформиро­ванных образов, по существу, не имело ничего общего с плодами народной фантазии, запечатленными в миниатюрах. В эти же го­ды начал завоевывать известность скульптор Г. Мур (р. 1898), создатель деформированных фигур — скорее человекоподобных, чем человеческих.

Деформация человеческого тела в живописи и скульптуре так же направлена на развенчание человека, как и изображение наро­чито алогичных и отвратительных поступков и эмоций в нашумев­шем романе Джемса Джойса «Улисс» (1922). В этом произведе­нии есть элементы сатиры на буржуазное общество, но пошлость, лицемерие, мещанская имитация мыслей и чувств предстают пе­ред читателем не как социально обусловленные явления, а как черты, будто бы извечно присущие человеку. Принадлежа к шко­ле «потока сознания», Джойс утрирует хаотичность мысли; точно так же художники-сюрреалисты, создавая абсурдные сочетания предметов, навязывали зрителю представление о хаотичности ми­ра вообще. Известный писатель-реалист Ричард Олдингтон (1892—1962) имел все основания сказать, что «Улисс» Джойса — «чудовищная клевета на человечество».

Между тем «Улисс» стал знаменем модернистского искусства. Его подняла на щит «психологическая школа», считавшая един­ственной задачей искусства проникновение в глубины подсозна­тельного. Кредо этой школы сформулировала Вирджиния Вульф — одаренная писательница, отдавшая, однако, свой талант внесоциальному, внеисторическому и потому бесперспективному психоанализу: «Давайте чертить узоры, которые оставляют в на-

Г. Мур. Лежащая женщина

шем сознании мимолетные впечатления и даже незначительные события, какими бы бессвязными и неясными они не представля­лись». Антигуманизм Джойса, Вульф и других писателей этого направления сочетался с антидемократизмом. Он выражался в крайней усложненности формы, а следовательно — в расчете на узкий круг читателей, на интеллектуальную элиту.

Эта антидемократическая тенденция едва ли не наиболее ярко проявилась в стихах и публицистике Томаса Элиота, одного из вождей идеологической реакции. В поэме «Бесплодная земля» '(1922) он сталкивает реальных людей современности с героями мифов и литературы. Калейдоскоп имен, которые не известны да­же читателю, прошедшему классическую школу Итона и Оксфор­да, разноязычные цитаты, исторические и литературные намеки, понятные лишь крайне узкому кругу «высоколобых»,—все это выражает презрение к читателю, к «необразованной демократии». «Бесплодная земля» — поэма ужаса перед гибелью цивилизации, ожидания катастрофы. При всей туманной символике поэмы не­трудно разглядеть, откуда пришли к автору его пессимистические прогнозы. Не столь уж туманен образ «орд в остроконечных шле­мах, кишащих на бескрайних равнинах»! Октябрьская революция, революционный подъем в Англии и во всем мире — вот что порож­дает ощущение надвигающегося краха буржуазной цивилизации,

В 20-е годы широкое распространение получила «массовая культура»; декадентское искусство и литература с их модернист­скими течениями были отличным орудием для интеллектуально­го и политического разоружения интеллигенции, но для такого же воздействия на миллионы трудящихся требовались иные сред­ства — развлекательное чтиво детективного или эротического ха-

рактера, неглубокие, но захватывающие зрелища, джазовая музы­ка. Одурманить сознание, развлечь, не дать человеку задумать­ся—такова социальная функция «массовой культуры», искусно насаждаемой «коммерческими» издательствами, театрами, газет­ными и журнальными империями. Огромную роль в комплексе идеологически отравляющих средств играло молодое киноискус­ство. В то время как его выдающиеся художественные возможно­сти были доказаны гениальными фильмами Чаплина и Эйзенштей­на, на английских экранах преобладали развлекательные фильмы голливудского происхождения.

В борьбе с реакционной, унижающей человека буржуазной культурой и эрзацами культуры, производимыми для массового потребления, росла и крепла подлинно народная демократическая культура. Выдающиеся писатели-реалисты старшего поколения Гарди, Шоу, Голсуорси, Уэллс остались верны реалистической традиции и продолжали развивать ее в новых условиях. В этот пе­риод Голсуорси пишет последние романы «Саги о Форсайтах» и три романа, составившие цикл «Современная комедия». Тем са­мым было завершено главное дело его жизни — создана художе­ственная история деградации английской буржуазии.

Сколь бы сложны и противоречивы ни были идейные и худо­жественные искания Г. Уэллса, он все же решительно выступил против политической реакции. Вместе с Гарди и Шоу он вступил в международную организацию прогрессивной интеллигенции «Клартэ», которая боролась против антисоветской интервенции. Во время известного визита в Советскую Россию (1920) он много­го не понял, и это отразилось на страницах книги «Россия во мгле». Но здесь же честный писатель заявил: «Большевики морально вы­ше всего того, что до сих пор с ними боролось».

Наибольшую идейную эволюцию в эти годы проделал Шоу: социалистическое строительство в СССР и общий кризис мирового капитализма углубили его сомнения в «фабианском социализме». В противовес модернистской аполитичности и асоциальности Шоу именно в эти годы переходит к собственно политической сатире, шаржу, гротеску. Беспощадному разоблачению подвергаются выс­шие слои политической иерархии — лидеры партий, министры и стоящие за их спиной подлинные хозяева — монополисты. В по­литической «экстраваганце» — «Тележке с яблоками» —- перед су­дом сатирика оказывается сама буржуазная демократия.

Несколько необычным для Шоу был созданный им в пьесе «Святая Иоанна» образ Жанны Д'Арк, Отбрасывая мистические наслоения в трактовке «чудес» Жанны, Шоу создает героический народный характер, обаятельный, чистый. Безоговорочно призна­вая право народа на национально-освободительную, справедливую войну, Шоу остается сатириком в изображении предателей роди­ны. Жанна написана как героиня народной трагедии, одерживаю­щая духовную победу над врагами. Конечно, для Шоу важна по­лемика не столько с другими трактовками образа Жанны, сколько

с декадентским представлением о ничтожности человека. Вот она — крупная личность, сказал Шоу своей пьесой; личность, об­ладающая силой, мудростью, поэтическим мировосприятием, свой* ственным народу. Недаром пьеса эта сразу же вошла в репертуар театров, придерживавшихся реалистического метода. В 1924 г. Жанну сыграла известная актриса Сибилла Торндайк. В 1929 г. в театре «Олд Вик» 25-летний актер Джон Гилгуд впервые сыграл Гамлета, причем, по свидетельству современников, вложил в этот образ все метания «потерянного потчоления». Актер незаурядного дарования, обладавший великолепной техникой, Гилгуд впослед­ствии сыграл множество шескпировских ролей и — в качестве ре­жиссера — поставил немало спектаклей.

Театры обращаются не только к Шекспиру, но и к другим классикам английской и мировой драматургии. Тяга передовых режиссеров и а<