Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Американская и европейская цивилизация

В одном интервью с Коррадо Альваро («Италиа леттерариа», 14 апреля 1929 года) Луиджи Пиранделло утверждает:

«Американизм нас захлестывает. Я думаю, что там, за океаном, зажегся новый маяк цивилизации». «Деньги, пущенные в обращение по всему свету,— американские (?!), а вслед за деньгами (!) приходит образ жизни и культура. [Это верно для накипи, плавающей на поверхности общества, а по мнению Пиранделло и с ним многих других, из подобной космополитической накипи и состоит «весь свет».] Имеет ли Америка свою культуру? [Нужно было бы спросить: есть ли у нее единая и централизованная культура, то есть является ли Америка нацией по типу французской, немецкой и английской?] У нее есть книги и нравы. Нравы — это ее новая литература, та литература, которая проникает через самые узкие и хорошо защищенные двери. В Берлине вы не чувствуете разрыва между старой и новой Европой, потому что сама структура города не оказывает сопротивления. [Сегодня Пиранделло не смог бы сказать то же самое, а значит, его замечание следует понимать как относящееся к Берлину ночных кафе.] В Париже, где существуют исторические и художественные традиции, где налицо свидетельства коренной цивилизации, американизм выглядит кричащим, как румяна на лице старой кокотки».

Но проблема совсем не в том, существует ли в Америке новая цивилизация, новая культура, пусть даже еще только в стадии «маяка», и наводняют ли или уже наводнили они Европу. Если бы вопрос ставился таким образом, ответ был бы прост: нет, не существует. Более того, Америка лишь пережевывает старую европейскую культуру. Проблема состоит в следующем: удастся ли Америке (или она уже делает это) принудить Европу неумолимой тяжестью своего экономического производства (а значит, косвенным образом) к свершению переворота в ее слишком устаревшем социально-экономическом укладе, переворота, который все равно произошел бы, но более медленными темпами, а тут он непосредственно выступает уже как обратное воздействие американского «всевластия»; иными словами: происходит ли процесс преобразования материальных основ европейской цивилизации, что при дальнейшем длительном развитии (впрочем, даже не очень длительном, так как в наше время все происходит быстрее, чем в прошедшие периоды) приведет к перевороту в формах существующей цивилизации и к насильственному рождению новой цивилизации?Элементы «новой культуры», «нового образа жизни», распространяющиеся ныне под американской этикеткой,— это лишь самые первые, сделанные на ощупь попытки, обусловленные отнюдь не «строем», порожденным новым, еще не сформировавшимся укладом, а поверхностной и чисто обезьяньей инициативой тех элементов, которые начинают чувствовать себя социально смещенными деятельностью (пока разрушительной и разлагающей) нового, формирующегося уклада. То, что ныне называют «американизмом», представляет собой, в значительной мере, превентивную критику со стороны именно тех старых слоев, которые будут раздавлены возможным новым строем и которые уже стали жертвой волны социальной паники, распада и отчаяния; это проявление неосознанной реакции со стороны тех, кто бессилен перестроиться и старается воспользоваться как рычагом отрицательными сторонами переворота. Реконструкцию можно ожидать отнюдь не со стороны социально «обреченных» новым строем групп, а только от тех, кто, страдая и выполняя возложенный на них долг, заняты созиданием материальных основ этого нового строя: они «должны» найти «оригинальную», а не американского образца систему жизни, чтобы превратить в «свободу» то, что ныне является «необходимостью».

Тот критерий, что духовная и нравственная реакция на утверждение нового производственного метода, в равной мере как и поверхностные восхваления американизма, исходят от облом-ков распадающихся слоев, а не от тех групп, чьи судьбы связаны с дальнейшим развитием нового метода,— этот критерий крайне важен; он объясняет, почему некоторые элементы, ответственные за современную политику и основывающие свой успех на организации всего среднего слоя, не хотят занять четкую позицию, а поддерживают «теоретический» нейтралитет, разрешая практические проблемы традиционным методом эмпиризма и оппортунизма (сравнить, как по-разному толкуют .«деревнизацию» Уго Спирито, который хочет «урбанизировать» деревню, и другие экономисты, наигрывающие на флейте Пана).

То, что в случае с американизмом (если понимать его не только как ресторанные нравы, но также и как идеологию «Клуба деловых людей») мы имеем дело не с новым типом цивилизации, видно из того, что ничто не изменилось в характере основных групп и в их взаимоотношениях: речь идет об органическом продлении и интенсифицировании европейской цивилизации, которая в американском климате лишь обрела новый кожный покров. Замечание Пиранделло о противодействии, на которое американизм наталкивается в Париже (а в Крезо?), и о непосредственном приеме, который он якобы встретил в Берлине, доказывает, во всяком случае, что отличие американизма от «европеизма» состоит не в природе, а лишь в степени. В Берлине средние классы уже были разорены войной и инфляцией, а берлинская промышленность, взятая в целом, носит совсем иной характер, чем промышленность парижская: французские средние классы не испытали ни целой серии кратковременных кризисов типа немецкой инфляции, ни органического кризиса 1929 года в том же ускоренном темпе, в каком его перенесла Германия. Поэтому верно, что в Париже американизм выглядит как румяна, как поверхностная заграничная мода.возложенный на них долг, заняты созиданием материальных основ этого нового строя: они «должны» найти «оригинальную», а не американского образца систему жизни, чтобы превратить в «свободу» то, что ныне является «необходимостью».

Тот критерий, что духовная и нравственная реакция на утверждение нового производственного метода, в равной мере как и поверхностные восхваления американизма, исходят от облом-ков распадающихся слоев, а не от тех групп, чьи судьбы связаны с дальнейшим развитием нового метода,— этот критерий крайне важен; он объясняет, почему некоторые элементы, ответственные за современную политику и основывающие свой успех на организации всего среднего слоя, не хотят занять четкую позицию, а поддерживают «теоретический» нейтралитет, разрешая практические проблемы традиционным методом эмпиризма и оппортунизма (сравнить, как по-разному толкуют .«деревнизацию» Уго Спирито, который хочет «урбанизировать» деревню, и другие экономисты, наигрывающие на флейте Пана).

То, что в случае с американизмом (если понимать его не только как ресторанные нравы, но также и как идеологию «Клуба деловых людей») мы имеем дело не с новым типом цивилизации, видно из того, что ничто не изменилось в характере основных групп и в их взаимоотношениях: речь идет об органическом продлении и интенсифицировании европейской цивилизации, которая в американском климате лишь обрела новый кожный покров. Замечание Пиранделло о противодействии, на которое американизм наталкивается в Париже (а в Крезо?), и о непосредственном приеме, который он якобы встретил в Берлине, доказывает, во всяком случае, что отличие американизма от «европеизма» состоит не в природе, а лишь в степени. В Берлине средние классы уже были разорены войной и инфляцией, а берлинская промышленность, взятая в целом, носит совсем иной характер, чем промышленность парижская: французские средние классы не испытали ни целой серии кратковременных кризисов типа немецкой инфляции, ни органического кризиса 1929 года в том же ускоренном темпе, в каком его перенесла Германия. Поэтому верно, что в Париже американизм выглядит как румяна, как поверхностная заграничная мода.

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-28

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...