Глава 14. Вся наша жизнь — игра.

Психолог Алан Уоттс как-то заметил, что жизнь — игра, первейшее пра­вило которой — считать, что это вовсе не игра, а всерьез. Нечто весьма близкое имел в виду и уже упомянутый Ланг, написав в своей книге «Узлы» следующее: «Они играли в игру. Они играли, будто не играют ни в какую игру»[53]. Мы уже не раз убеждались, что главным условием достижения успе­ха в борьбе за собственное несчастье служит умение сделать так, чтобы правая рука оставалась в полнейшем неведении о том, что творит в этот момент ее левая сестра. С помощью этих полезных навыков мы сможем без труда играть с самими собой в занимательную игру, описанную Уоттсом и Лангом, — всего лишь ловкость рук и никакого обмана!

Не надо думать, что все это просто какие-то нелепые, странные фанта­зии. Ведь существует даже целый специальный раздел высшей математики, а именно теория игр, который еще с 20-х годов всерьез занимается изучением моделей принятия оптимальных решений в условиях конфликта. Вот из это­го-то источника мы и хотим почерпнуть новые силы и вдохновение. Разуме­ется, для математиков понятие «игра» не несет в себе никакого по-житейс­ки игрового, развлекательного смысла. Совсем наоборот, они подразумевают под этим некие концептуальные рамки, в пределах которых действует опре­деленный свод специфических правил, в свою очередь детерминирующих воз­можные типы поведения игроков. Совершенно ясно, что понимание и опти­мальное использование ими этих правил повышает шансы каждого на выигрыш.

В теории игр делается одно фундаментальное различие между двумя ос­новными типами игр — игрой с нулевой суммой и игрой с ненулевой суммой. Рассмотрим сначала игру с нулевой суммой. При такой игре проигрыш одного обязательно означает выигрыш кого-то другого из участников. Иными слова­ми, сумма всех выигрышей всегда равняется нулю. На этом принципе строит­ся любое простое пари, заключаемое двумя партнерами, — все, что проигры­вает один, выигрывает другой. Конечно, на свете существуют и куда более сложные варианты игр с нулевой суммой, но этот основополагающий принцип всегда остается неизменным.

Игра же с ненулевой суммой, в отличие от рассмотренной выше, характе­ризуется, как на то и указывает ее название, тем, что выигрыши и проиг­рыши здесь не уравновешивают друг друга. Это означает, что сумма всех выигрышей и проигрышей может быть как выше нуля, так и ниже нуля; так что в этом виде игр оба партнера — а если в ней участвуют более двух иг­роков, то и все без исключения партнеры — могут оказаться либо в выигры­ше, либо в проигрыше. Возможно, на первый взгляд такая ситуация может показаться нереальной или даже парадоксальной, однако тут же приходят на ум и вполне наглядные примеры — скажем, забастовка. Ведь, как правило, во время забастовки в проигрыше оказываются обе стороны — как админист­рация, так и сами рабочие. Причем, даже в том случае, если в результате переговоров той или другой стороне удается добиться материализации ка­ких-то выгод или преимуществ, все равно общая сумма выигрышей и проигры­шей вовсе не обязательно должна равняться нулю, но может составлять и отрицательную величину.

Теперь представим себе ситуацию, в которой проигрыш, связанный со снижением производительности вследствие забастовки, оказывается счастли­вым шансом для конкурента данного предприятия, благодаря этому получив­шего возможность продать больше своей продукции, чем раньше. Получается, что на этом уровне ситуация приобретает характер игры с нулевой суммой. Потери забастовавшего предприятия могут в точности соответствовать доба­вочным прибылям конкурента. Однако заметьте при этом, что проигрыш в данном случае распространяется на обоих партнеров бастующего предприятия -как на рабочих, так и на администрацию, — так что в этом смысле они оба что-то теряют.

Оставим теперь абстрактный мир чистой математики и перипетии сложных экономических взаимосвязей и спустимся на уровень межличностных отноше­ний. Здесь тотчас же возникает закономерный вопрос: к какому типу игр следует отнести человеческие контакты, различные формы общения людей друг с другом — являются ли они, так сказать, игрой с нулевой суммой или, напротив, представляют собой пример игры с ненулевой суммой? Что бы ответить на этот вопрос, нам необходимо выяснить, правомерно ли рассмат­ривать «выигрыши» одного из партнеров как результат равных по величине «проигрышей» другого.

И здесь, по всей видимости, мнения наших читателей существенно разой­дутся. Ведь если бы эту проблему можно было просто свести к тому, кто в той или иной конкретной ситуации оказывается объективно прав, а кто со­ответственно не прав, тогда речь, несомненно, может идти об игре с нуле­вой суммой. И многие типы человеческих отношений строятся главным обра­зом именно по этому несложному принципу. Вряд ли можно порекомендовать более доступный и радикальный способ создать себе поистине адские усло­вия существования, чем уверенность в том, что жизнь как таковая, во всех ее проявлениях, представляет собой игру с нулевой суммой, и любые отно­шения с партнером сулят лишь одну-единственную альтернативу — победа или поражение. Если вам удалось достигнуть такого отношения к жизни, то все остальное не составит большого труда и придет к вам автоматически. Даже если поначалу ваш партнер и не очень склонен рассматривать жизнь как непрерывный кулачный бой, не беда — со временем вам обязательно удастся обратить его в свою веру. Единственное, что для этого требуется, — это упорно, пусть на первых порах и в одностороннем порядке, вести игру с нулевой суммой во всем, что касается межличностных отношений, — и скоро вы увидите, как все прямо на ваших глазах начнет разваливаться и полетит в тартарары. Ибо заядлые любители игр с нулевой суммой, будучи одержимы манией выиграть, чтобы не проиграть, склонны, как правило, упускать из виду одну простую истину, а именно что основным их противником в этой кровопролитной борьбе оказывается не партнер, а сама жизнь и все то, что она может вам предложить, помимо всех этих мелких побед и поражений. И перед лицом этого могущественного противника неизменно терпят поражение оба партнера в играх с нулевой суммой.

Почему же нам бывает так трудно осознать тот факт, что жизнь — это отнюдь не одна из разновидностей игры с нулевой суммой? Почему мы так упорно не хотим понять, что, отказавшись от навязчивой идеи непременно повергнуть в прах партнера, дабы помешать ему одержать над вами верх, мы можем оказаться в выигрыше оба — как один, так и другой? И почему, нако­нец, те из нас, кому удалось стать классными мастерами игры с нулевой суммой, совершенно не в состоянии даже представить себе, что можно жить в ладу и гармонии с нашим основным, всеобъемлющим и вездесущим партнером жизнью?

Все это не более чем чисто риторические вопросы, сродни тем, что имел в виду Фридрих Ницше, когда заметил в своей книге «По ту сторону добра и зла», что безумие редко поражает отдельных индивидуумов, зато правит це­лыми группами, нациями и эпохами. Действительно, с чего это нам, простым смертным, претендовать на то, чтобы быть мудрее политиков, идеологов и даже сверхдержав? Куда бы ты ни шел, не забудь прихватить с собой дуби­ну, или, как говаривал кайзер Вильгельм, «viel Feind, viel Ehr», «чем больше врагов, тем больше почета».

Существует лишь одно простое правило, следуя которому можно положить конец этой затянувшейся игре, причем оно вообще не имеет к подобным иг­рам ни малейшего отношения. Его можно преподносить в различных формули­ровках, изображать различными символами, но все они в конечном счете приводят нас к таким извечным понятиям, как честность, терпимость и до­верие. Без них наши игры грозят затянуться до бесконечности.

Собственно говоря, на чисто умозрительном уровне все мы вроде бы с детства знаем о существовании этого правила. (Известны даже всякие не слишком-то оптимистические поговорки, гласящие, что жизнь приносит нам то, чем мы пожелаем ее наполнить. Например, каков вопрос, таков и ответ; как аукнется, так и откликнется и так далее. ) В общем, умом-то мы это понимаем, но, увы, не только разум движет нашими поступками. Есть еще уровень интуитивный, подсознательный — уровень души. И вот здесь-то в справедливость этого правила по-настоящему верят лишь немногие, истинно счастливые люди. Ведь верить в это означает не только осознавать, что мы сами являемся творцами наших собственных несчастий, но и понимать, что с ничуть не меньшим успехом мы можем своими руками сделать себя счастливы­ми.

Эта скромная книжка начиналась цитатой из Достоевского. Позвольте мне и закончить ее тоже выдержкой из произведения этого писателя. В романе «Бесы» один из самых загадочных персонажей Достоевского[54] сказал следую­щее: «Все. Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому. Это все, все! Кто узнает, тотчас сейчас станет счастлив, сию минуту»[55]. Так что, как видите, ситуация действительно безвыходная и выход из нее безнадежно прост.

Вместо послесловия.

Первое, что сделало это смешное существо — пожалуй, самое смешное из всех существующих на свете, — как только поднялось на задние лапы и схва­тило передними палку, так сразу же нарекло себя homo sapiens, или чело­век разумный. А затем сорок тысяч лет (по некоторым данным, даже больше) исключительно тем и занималось, что доказывало абсолютную несостоя­тельность хвастливого самоназвания.

Как только два таких существа сходились вместе и при этом случайно оказывались противоположного пола, они тут же образовывали так называе­мую семью и начинали отравлять жизнь друг другу с такой изобрета­тельностью, что становились общим посмешищем, хотя обоим было не до сме­ха.

Как только таких существ собиралось побольше, они создавали так назы­ваемое учреждение, и тут уж взаимоотравление жизни становилось настолько масштабным, что сами же сотрудники обычно именовали свое заведение сер­пентарием, или, в переводе с латинского, гадюшником.

Наконец, как только существа собирались толпами, они тут же начинали так называемые захватнические войны — занятие наиболее бессмысленное и наименее смешное, потому что после каждой войны оставались лишь горы трупов и никаких других видимых результатов. И даже в этом случае они все-таки ухитрились поставить себя в смешное положение, нагородив такую гору вооружений, что достаточно малейшей неосторожности, чтобы на Земле не осталось ничего живого.

Главное же, неистощимая изобретательность homo sapiens позволила пе­рейти, так сказать, на самообслуживание и начать отравлять жизнь себе самому без посторонней помощи.

Долгое время высокоразвитое искусство подобного самообслуживания ос­тавалось без должного научного осмысления, но вот появился человек, ав­тор настоящей книги, и вознамерился восполнить этот пробел.

Павел Вацлавик — известный ученый-психолог и психиатр, видный специа­лист по социальной психологии, автор монографий и научно-популярных книг, переведенных на многие языки[56]. Родился в 1921 г. в Австрии, полу­чил образование в Европе, работал в Швейцарии, с 1967 г. живет в США.

Завоевавшая всемирную известность, став бестселлером в США, ФРГ, Анг­лии, Франции, Италии и других странах мира книга П. Вацлавика «Как стать несчастным без посторонней помощи» — первоначальное название американс­кого издания: «The Situation Is Hopeless, But Not Serious. The Pursuit of Unhappiness» — «Состояние безнадежно, но не серьезно. В погоне за несчастьем» — ближе к научно-популярному жанру. Пародируя очень расп­ространенные на Западе издания типа «Как стать счастливым», «Как постро­ить дом без посторонней помощи» и т. п., автор в остроумной манере, на­поминающей популярную у нас книгу «Закон Паркинсона», пишет о вещах весьма серьезных и актуальных. Под видом практических советов тем, кто хочет освоить «технику отравления» собственной жизни и чувствовать себя глубоко, по-настоящему несчастным, описываются реально существующие в каждом из нас психологические «механизмы», повинные в тягостных ощущени­ях беспричинной неудовлетворенности, наваливающегося несчастья и приво­дящие порой к неврозам и стрессам. Помочь читателю осознать эти опасные «механизмы», вместе посмеяться над своими собственными «страхами», пока­зать, насколько наше счастье, душевное здоровье зависит от нас самих, — вот цель и смысл настоящей книги.

Автор базируется, понятно, в основном на западноевропейских и северо­американских материалах. Если бы он обратился к примерам из нашей жизни, то книга, наверное, получилась бы убийственно смешной, ибо по части ис­кусства сделать свою жизнь несчастной равных нам в мире не было, нет и, скорее всего, не .скоро еще будет. Подобно тому как мы упорно проезжаем на дорожных перекрестках на красный свет, оставляя в буквально-статисти­ческом смысле сто жертв вместо одной, с настойчивостью, достойной лучше­го применения, мы движемся на красный свет и на всех мыслимых жизненных перекрестках. Количество жертв тут просто не поддается ни счету, ни опи­санию. Что мы ни делаем на дорожных перекрестках — и дороги непроезжие, и машины, ползущие со скоростью пешехода, втрое медленнее, чем на Запа­де, и гаишники на каждом шагу (не говоря уже о пожилых матронах с тяже­ленными хозяйственными сумками в руках и с алой повязкой «Народный дру­жинник» на рукаве), — ничего не помогает. А ведь на жизненных перекрест­ках человек предоставлен самому себе: нет ни гаишников, ни дружинников — ни души. Выруливай сам, как умеешь. Ну и выруливаем...

Первая глава предлагаемой вниманию читателя книги называется «Главное всегда быть верным себе и ни за что не сдаваться», или, в переводе на более современный русский язык, «Не могу поступиться принципами». Нет, в данном случае речь идет вовсе не о трескучих фразах, бездумно выкрикива­емых по наущению людей, чьи «принципы» сводятся к тому, чтобы урвать спецквартиру, прорваться в спецстоловую и почить на спецкладбище, доведя все вокруг до полного развала. Речь о жестких шаблонах, стереотипах на­шего сознания и поведения, впитанных с молоком матери или с водкой в компании много лет назад, когда был еще большим несмышленышем, нежели сейчас (хотя в то, что большим, трудно поверить), и бездумно применяемых в совершенно иных, новых жизненных ситуациях, как говорится, «рассудку вопреки, наперекор стихиям».

В этой краткой главе автор ограничился самой общей постановкой вопро­са, по нашему мнению, надеясь, что читатель до всего остального, из аб­зацев этой главы вытекающего, додумается сам. А вообще-то он мог развер­нуть главу в пухлый том, нашпиговав примерами по самому широкому диапа­зону, начиная с презренной физиологии и кончая таинственной психологией, по сравнению с которыми любой фильм ужасов выглядел бы очередным выпус­ком «Ну, погоди!». Ну, например, как человек, пошедший на вторую сотню килограммов, остается верным себе и никогда не отступается от возможнос­ти добавить к своему весу еще килограмма по два-три утром, днем и вече­ром. Или, привыкнув курить в школьном туалете, чтобы выглядеть взрослым, не желает отвыкать от этой привычки, даже став таковым (чисто физиологи­чески, не более, разумеется), и, несмотря на угрозу рака гортани, легких и всего иного, что восстает в организме против столь зверского изнасило­вания его природы, «всегда и во всем остается верным себе». Или, раз навсегда усвоив хамскую манеру поведения в отношении всего нижестоящего и холуйскую — в отношении всего вышестоящего, продолжает вести себя тем же манером в собственной семье, в компании, повсюду, где никаким «нижес­тоящим-вышестоящим» вообще не пахнет. Естественно, с самоубийственными последствиями.

А сколько из нас до самой смерти продолжает цепляться за какую-то од­ну-единственную (и, как правило, идиотическую) мысль, чудом пробравшуюся в незапамятные времена сквозь непроходимые чащобы мозговых извилин, ког­да все вокруг вопиет против нее? Сколько «остается верными себе», умно­жая собственные несчастья — и если бы только собственные! — приближая собственную смерть? Зато умирает человек с улыбкой на устах, в гордом сознании того, что, как говаривал в сходных случаях Генрих Гейне, все свое невежество он приобрел не как-нибудь, а собственными силами.

В том же духе построены остальные 13 глав книги П. Вацлавика. И почти в каждой главе есть сюжеты, по которым можно было бы поспорить с автором (подозреваю, что именно этого автор и домогается от читателя).

Вот, например, в главе «Четыре способа игры с прошлым» наглядно пока­зано, как можно превратить в безотказный и неисчерпаемый источник стра­даний свое прошлое. Самый надежный и доступный даже для начинающих спо­соб — идеализация минувшего. «Да, были люди в наше время — не то, что нынешнее племя!» — говорит старый солдат в стихотворении М. Лермонтова «Бородино» и не подозревает, что причисляет себя тем самым к адептам ис­торико-философской концепции социального регресса, согласно которой зо­лотой век всегда позади — касается ли это человечества или отдельного человека, безразлично. Насколько деморализует подобная концепция и чело­вечество, и человека, не приходится говорить. Но беда в том, что проти­воположная концепция — безудержного прогресса любой ценой — тоже не по­дарок. Автор вполне мог бы дополнить свою главу еще четырьмя или даже больше способами игры с прошлым, когда от него неправедно напрочь отре­каются якобы во имя настоящего и будущего. В итоге единственное рацио­нальное зерно — человек легкомысленно сбрасывается с ладони как нечто «отжившее».

Он заменяет моногамную семью вереницей скандальных разводов, старо­модное времяемкое письмо новомодным, очень экономным в смысле времени («давай как-нибудь созвонимся»), старомодные понятия Долга, Чести, Достоинства и пр. — новомодными понятиями Удобства, «Стыд не дым», Нужности («нужный чело­век») и получает в конечном итоге беспросветное одиночество (даже когда все время пребывает в компании «нужных людей»), чудовищный комплекс не­полноценности и угрызения совести, если к тому времени от таковой у него что-нибудь осталось.

Так что прошлое — палка о двух концах: одним тебя может больно уда­рить, зато на другой можно надежно опереться в жизни. Смотря на какой конец обопрешься. Но это уже другой вопрос.

В последующих главах П. Вацлавик повествует читателям, какие ми­нус-чудеса способна проделать с человеком его собственная мнительность. Если исцеляют внушением и даже самовнушением, то, вероятно, должна су­ществовать процедура прямо противоположного характера. Действительно, мы видим воочию, как мнительность разрушает отношения между людьми и прев­ращает в «руины» жизнь самого жизнерадостного сангвиника, совершенно не­чувствительного ни к насмешкам, ни к обидам. «Мне показалось» — этого зловещего словосочетания бывает нередко достаточно, чтобы превратить дружбу во вражду и счастье в отчаяние. Классический пример с Владимиром Ленским из пушкинского «Евгения Онегина» у всех на памяти: мнительность стоила молодому поэту жизни. Могу дополнить примером из собственной жиз­ни: хозяйке дачи показалось, будто женщина, которую она знала 20 лет и которой решилась продать свое недвижимое сокровище, не относится к ней с должным уважением. Дача немедленно была продана за полцены первому встречному, а обе дамы расстались навеки, причем одна из них так и не поняла, за что она вдруг попала в опалу. Мне известен также человек, ко­торому показалось, будто его возлюбленная перестала относиться к нему с той же сердечностью, что и прежде. Из жениха он навечно сделался холос­тяком и, что еще хуже, из сангвиника — меланхоликом. Словом, примеров не счесть.

Однако справедливости ради автору хотелось бы несколько возразить. На наш взгляд, мнительность подобна желчи. Плохо, когда ее чересчур много, но не лучше, когда ее нет совсем. Всем хорошо известен персонаж, напрочь лишенный всяких комплексов, связанных с мнительностью. Он способен вторгнуться в кружок разговаривающих и перебить разговор каким-нибудь глупым анекдотом, а увидев, что от него отшатнулись как от умалишенно­го, — как ни в чем не бывало отойти и присоединиться к другой компании. Но ведь не все же одарены столь счастливым характером. Поэтому, если идешь просить что-нибудь у соседа, не зная стопроцентно всех особеннос­тей его характера, и вдруг нарываешься на грубый отказ, вряд ли тебе по­легчает от того, что ты не поймал о возможности подобного варианта зара­нее. Что касается меня, то моя профессия футуролога заставляет во всех случаях жизни предполагать сначала самое худшее, и я бесконечно радуюсь, что в действительности все оказалось не так скверно, как предполагал вначале, — как бы скверно ни было. Народная чешская мудрость учит нас: «Никогда не бывает так, чтобы не было еще хуже». Понимаю, что мой способ стать менее несчастным, чем мог бы, подходит не всякому. Но, во всяком случае, он представляется вполне конкурентоспособным тому, на который намекает П. Вацлавик.

Еще несколько глав книги посвящены любопытному явлению, которое в современной прогностике носит название «эффект Эдипа», а в обыденной жизни выражается высказыванием: «Ну, напророчил, накаркал! Постучи ско­рее три раза по дереву, чтобы не сбылось». Правда, автор касается лишь одной стороны этого явления, отмечая, что «...пророчество вызывает к жизни напророченное событие». Бывает и наоборот: стремясь избегнуть пос­ледствий плохого пророчества, люди предпринимают определенные действия, и то, что должно было произойти, не происходит.

Как бы то ни было, и в том, и в другом случае мы получаем нечто вроде аналога мнительности, только еще более сильнодействующее. Действительно, одно дело «мне кажется» и совсем другое «я знаю». Одно дело, мне кажет­ся, что встречу не особенно сердечный прием у людей, к которым иду в гости, или что не особенно хорошо подготовился к экзамену и поэтому вряд ли могу рассчитывать на успех, и совершенно иное, когда знаю, что встре­чу недоброжелательный прием, когда знаю, уверен, убежден, что двойки на экзамене мне не миновать. Каким образом знаю, что лежит в основе этого «знания», — таким вопросом обычно не задаются. Знаю — и все. А конечный результат красноречиво подтверждает «знание»: вечер в самом деле оказал­ся сквернейшим, и двойка — вот она. И мало кому приходит в голову, что бывает подлинное знание (без кавычек) и знание мнимое (в кавычках). Ко­нечно, если вы располагаете достоверной информацией о недоброжелательном к вам отношении людей, с которыми намерены встретиться, или сознаете, что абсолютно не готовы к экзамену, — тут, как говорится, нет вопросов. Но как часто наше псевдознание проистекает из псевдоин­формации, приобретает силу предрассудка, который помогает нам собствен­ными силами испортить встречу с ничего не подозревающими, сердечно рас­положенными к нам людьми, заставляет нас мычать нечто нечленораздельное на разнообразных экзаменах жизни, хотя в общем-то, если бы мы не убедили себя и не настроились соответствующим образом, все было бы хорошо.

Человек Якобы Разумный отличается от других живых существ на Земле тем, что страстно желает знать свое будущее. Тщетно предостерегали его древние греки, что такое желание самоубийственно, противочеловечно, ве­дет к потере смысла жизни, тщетно рассказывали ему жуткую историю о Про­метее, которого боги покарали не просто казнью физической (приковали к скале, где орел терзал его печень), но еще того страшнее — футорологи­ческой (даровав ему способность видеть, знать будущее). Сами подумайте, каково было Прометею висеть на скале, зная доподлинно о всех наших с ва­ми художествах на протяжении последующих четырех тысяч лет и далее. Это вам не покалывание в печени!

Не надеясь, что нам пойдут впрок древнегреческие мифы, М. Булгаков в «Мастере и Маргарите» преподал еще один урок на ту же тему. Злосчастный буфетчик нечаянно, с помощью нечистой силы, заглянул в свое будущее. Помните результат? «Буфетчик стал желт лицом... сидел неподвижный и очень постарел. Темные кольца окружали его глаза, щеки обвисли, и нижняя челюсть отвалилась...» «Сейчас из достоверных рук узнал, что в феврале будущего года умру от рака печени. Умоляю остановить!»[57] И тем не менее не родилась еще та студентка любого факультета МГУ, которая, только что сдав на «пятерку» экзамен по диамату, не захотела бы узнать, кто у нее на сердце и длинна ли дорога в казенный дом. Полжизни за то, чтобы уз­нать свое будущее хотя бы на неделю вперед! Ну а если не помогает гада­ние, homo sapiens немедленно переходит на самообслуживание. Он изобрета­ет свою собственную микрофутурологию, убеждает себя в достоверности са­мопрогнозов и, как умеет, калечит себе жизнь, стремясь добиться их само­осуществления. Может быть, книга П. Вацлавика поможет тем, кому не по­могли ни древние греки, ни М. Булгаков?

Если ряд глав в книге П. Вацлавика, о которых мы уже упоминали, пос­вящены разным самоубийственным способам «игры с прошлым» и «игры с буду­щим», то несколько глав рассматривают аналогичные способы «игры с насто­ящим». Важное место среди последних занимает искусная постановка несбы­точных целей и безумное упорство в их преследовании, причем открывается восхитительная возможность всю жизнь упиваться горем по поводу несбыточ­ности несбыточного и давить, как удавкой, тем же самым горем своих люби­мых родных и ближних. Справедливости ради надо сказать, что некоторым удается действительно превратить свое горе в увлекательную игрушку, ко­торой можно с неподдельным удовольствием играть всю жизнь. Это о них сказал Станислав Ежи Лец: «Он разбил свою жизнь, и у него получились две очень уютные разбитые жизни». Но это все-таки исключение из правила. А правилом остается мучительнейшая неудовлетворенность жизнью, в данном случае — всецело из-за искусственно созданных потребностей, которые не­возможно удовлетворить. И если к этому еще примешивается зависть — без­различно, черная или любого другого цвета, — то ваша жизнь неизбежно превратится в мини-ад для сугубо личного пользования.

Еще один способ — игра в слова. Мы играем словами, а слова играют на­ми. Мы произносим те из них, которые подвернулись на язык, нимало не за­думываясь, как они будут поняты и восприняты собеседником. А потом пыта­емся «стереть с лица пощечину» и вопрошаем: «Что такого я сказал?» Не помогает и совет примерить сказанное сначала на свой собственный аршин: то, что с тебя — как с гуся вода, для собеседника может оказаться хуже кипящей смолы. Кроме того, сколько слов сказано по принципу: «откуда я знаю, что думаю, пока не услышу, что говорю». Со столь же впечатляющими результатами.

Жаль, что П. Вацлавик не в состоянии подслушать бесед, происходивших (и происходящих) за пределами тех стран, в которых жил. В частности, на­ших с вами бесед, когда забота о человеческом достоинстве не только со­беседника, но и самого беседующего отходит далеко на задний план перед стремлением «врезать», «размазать по стене», «доконать» и пр. — слова, которые ни за что не понять никаким пришельцам из космоса, но которые хорошо понятны туземцам-аборигенам. Вот уж поистине «язык мой — враг мой». А как насчет стремления навязать свое миропонимание и даже свое настроение ближним своим? Никто не может сказать, откуда в 'нас такая великолепная убежденность, будто наше восприятие мира — если не единственно возможное, то уж, во всяком случае, единственно правильное, а все остальные варианты — возмутительная чушь. И откуда твердокаменное сознание, что если у меня сегодня плохое настроение, то все должны вести себя так, чтобы оно улучшилось (всякие иные цели заранее исключаются), а если хорошее, то все должны только и делать, что стараться не испортить его. Зато можно сказать вполне определенно, что именно такая убежден­ность, именно такой стереотип сознания уподобляет нашу жизнь минному по­лю, и мы, шагая по нему, непрерывно вызываем огонь на себя.

А как насчет «образа врага»? Сегодня мы стараемся вытравить этот зам­шелый образ из международных отношений, прийти наконец к мысли, что да­леко не все американцы — «проклятые империалисты» и далеко не все со­ветские — зловещие герои очередной серии фильма «Рэмбо», что мы — пасса­жиры одного корабля, что мы — в одной команде по ликвидации того аварий­ного состояния, в которое попала наша матушка-Земля. Ну а в межличност­ных отношениях? Как много случаев, когда именно искусственно сконструи­рованный «образ врага» мешает наладить не звериные, а подлинно человеч­ные отношения в семье, на работе, в местах совместного отдыха!

«Вся наша жизнь — игра» — так озаглавлена заключительная глава книги П. Вацлавика. Самое опасное, по мнению автора, приносящее столько нес­частий заблуждение состоит в том, что мы убеждены, будто наши отношения с другими есть «игра с нулевой суммой», то есть выигрыш одного непремен­но означает проигрыш другого. Именно это, утверждает автор, приводит к тому, что на деле в проигрыше оказываются в конечном счете все «играющи­е». А могли бы все остаться в выигрыше. Все до единого!

Книга начинается и завершается цитатами из произведений Достоевского, где говорится, что человек часто чувствует себя несчастным просто отто­го, что не знает своего счастья. Так что, заключает автор, если хотите быть несчастным, не забывайте о своих бедах и о том, что их всегда можно изобрести. И пользуйтесь противоположным правилом, если хотите быть счастливым. От умения создать в себе положительный эмоциональный настрой зависит не только наше душевное здоровье, как говорится, личное счастье, но и обстановка в семье, на работе, в любом коллективе. Книга П. Вацла­вика учит навыкам психической гигиены, где главная заповедь — не прини­мать мнимые горести всерьез, не отравить душу себе и ближним по пустя­кам.

А теперь оглянемся вокруг на наши с вами отношения и настроения. Ис­тория распорядилась так, что мы за очень короткий исторический срок — в масштабах истории буквально за мгновенье — совершили массовый переход от традиционного сельского образа жизни, где все регулировалось вековыми традициями, нравами, обычаями, к современному городскому, где никаких традиций и обычаев еще нет, а нравы только устанавливаются. Самое время задуматься о путях оптимизации этого довольно непростого процесса. Заду­маться о том, как сделать себя счастливым, когда это зависит от тебя, и только от тебя самого. Думается, книга, подобная прочитанной вами, спо­собна сыграть роль одного из путеводителей в поиске этих путей.

И. В. Бестужев-Лада

[1] Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. в 30-ти томах. Т. 5. Л., «Нау­ка», 1973, с. 116, 117.

[2] Варрон (116-27 г. до н. э.) — римский философ, историк и ученый энциклопедист. — Прим. пер.

[3] Августин Блаженный (354-430) — христианский теолог и церковный деятель. — Прим. пер.

[4] Spaemann, Robert. Philosophic als Lehre vom glucklichen Leben. «Neue Zurcher Zeitung», 260, 1977, 66.

[5] Мильтон Джон (1608-1674) — известный английский поэт и политический деятель. — Прим. пер.

[6] U. S. Bureau of Census. Statistical Abstracts of the United States, 102nd ed. Washington, D. C., 1981.

[7] Morisette, Rodolphe and Luc. Petit manuel de guerilla matrimoniale. Perron, Montreal, 1973.

[8] Gulolta, Guglieimo. Kommedie e drammi nel matrimonio. Feltrinelli, Milan, 1976.

[9] Selvini PalazzoU, Mara, et al. II Mago smagato. Feltrinelli Economica, Milan, 1976.

[10] Дабы избежать путаницы, позволю себе процитировать фразу из авторского предисловия к этой книге (см.: Greenburg, Dan. How to be a Jewish Mother. Price (Stern) Sloane, Los Angeles, 1964), где он замечает, что «для того, что­бы стать еврейской матерью, вовсе не обязательно быть матерью или при­надлежать к еврейской национальности. В роли еврейской матери с одинако­вым успехом может выступать итальянский парикмахер или служанка из Ир­ландии». — Прим. авт.

[11] Greenburg, Dan. How to Make Yourself Miserable. Random House, New York, 1966.

[12] Potter, Stephen. The Complete Upmanship. Holt, Rinehart & Winston, New York, 1971.

[13] Peter, Laurence J. The Peter Principle. Morrow, New York, 1969.

[14] Parkinson, Cyril N. Parkinson’s Law and Other Studies in Administration. Houghton Mifflin, Boston, 1957; Parkinson, Cyril N. Mrs. Parkinson’s Law and Other Studies in Domestic Science. Houghton Mifflin, Boston, 1968.

[15] Weltschmerz (нем.)-всемирная оскорбь. — Прим. пер.

[16] От­давая дань эмансипации, я, как и многие другие авторы нашего просвещен­ного времени, долго ломал голову над тем, как избежать обвинений в мужс­ком шовинизме и обращаться одновременно к представителям обоего пола, не прибегая при этом к чудовищным конструкциям типа он и (или она, он) она, он (а), его/ее и так далее. В конце концов я сдался и прошу читателей принять к сведению, что там, где это имеет смысл, под словом «он» подра­зумевается «он или она». — Прим. авт.

[17] Ветхий завет, «Бытие», гл. 19, 17и 26.

[18] Если читатель усомнится в справедливости этого утверждения, ему достаточно познакомиться с соот­ветствующей литературой, например со статьей Лоренса С. Къюби (см.: Ruble, Lawrence S. The destructive potential in humor. «American Journal of Psychiatry», 727, 1971, 861— 866). — Прим. авт.

[19] Gemutliche (нем.) — простая, сентиментальная. — Прим. пер.

[20] Ex oriente lux (лат.) — с Востока свет, — Прим. пер.

[21] Keesee Bobby J. Quoted т. «The San Francisco Chronicle», 29 April 1975, p. 15.

[22] Maryn, Mike. Quoted in оThe San Francisco Chronicleп, 28 July 1977, р. 1.

[23] Fairlie, Henry. My Favorite Sociologist. «The New Republic», 7 October 1978, p. 43.

[24] Фосфен (медиц.) — зрительное ощущение цветовых пятен, возникающее у человека при раздражениях сетчатки или зрительных участков коры головного мозга. — Прим. пер.

[25] Ross, Nancy W. (ed.). The subjugation of a ghost. In: «The World of Zen». Random House, New York, 1960, p. 82.

[26] Заметим кстати, что яв­лением, служащим прямой противоположностью описанному стремлению избе­жать опасности, можно считать знаменитую романтическую историю поисков Синей птицы. Если успешная попытка избежать опасности увековечивает ее возможность, то вера (абсолютно ничем не доказанная) в существование Си­ней птицы способствует увековечению ее поисков. — Прим. авт.

[27] Возможно, здесь же кроется объяснение того факта, что, если в группе есть хотя бы один неверующий, спиритические сеансы или экспери­менты экстрасенсов непременно «должны» оказаться неудачными. — Прим. авт

[28] Шекспир У. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. 8. М— «Искусство», 1960, с. 491.

[29] Се pauvre mort (франц.) — этот несчастный мертвец. — Прим. пер.

[30] Orwell, George. Revenge is sour. In: «The Collected Essaus, Journalism and Letters of George Orwell» (Sonia Orwell and lan Angus, eds.). Harcourt, Brace & World, New York, 1968, Vol. 4, pp. 3-6.

[31] L'enfer — c'est les autres (франц.) — Ад — это другие. — Прим. пер.

[32] Пуристы из числа психологов-практиков, обучающих навыкам общения, или так называемые «инструкторы по коммуникационному поведению», каким-то непостижимым образом уверовавшие в существование «правильного» общения, — грамматике которого надо учиться не меньше, чем грамматике иностранного языка, — могут и не согласиться с моим утверждением. Не исключено, что у них на этот случай припасен какой-нибудь другой ответ, скажем: «Мне не нравится суп, дорогая, но я искренне благодарю тебя за хлопоты». Только в книгах этих специалистов жены, услышав подобную фразу, нежно кидаются на шею своим мужьям. — Прим. авт.

[33] Шекспир У. Гамлет. М. — «Детская литература», 1956, с. 59.

[34] Там же, с. 70.

[35] Там же, с. 70.

[36] Там же, с. 71.

[37] Searles, Harold F. The effort to drive the other person crazy — An element in the aetiology and psychotherapy of schizophrenia. «British Journal of Medical Psychology», 32, 1959, 1-18.

[38] Кэрролл Льюис (1832-1898) -английский писатель, математик и логик. Автор повестей-сказок «Алиса в стране чудес» и «В Зазеркалье». — Прим. пер.

[39] Перевод О. В. Захаровой.

[40] Greenburg, Dan. How to be a Jewish Mother. Price (Stern) Sloane. Los Angeles, 1964, p. 16.

[41] См.: Laing, Ronald D. Do You Love Me? Pantheon Books, New York, 1976, p. 86.

[42] Олби Эдуард (p. 1928) -американский драматург. — Прим. пер.

[43] Laing, Ronald D. Knots. Pantheon Books, New York, 1970, p. 2.

[44] Шекспир У. Гамлет. М., «Детская литература», 1956, с. 71.

[45] Peyre, Н. Literature and Sincerity. Yale University Press, New Haven. Connecticut, 1963, quoted on p. 93.

[46] Sartre, Jean-Paul. Being and Nothingness (translated by Hazel E. Barnes). Washington Square Press, New York, 1966, pp. 478-479. Здесь и далее перевод отрывков из произведений Ж. П. Сартра и Ж. Жене сделан О. В. Захаровой с оригинала (франц. яз.). — Прим. ред.

[47] Elster, Jon. Ulysses and the Sirens: Studies in Rationality and Irrationality. Cambridge University Press, Cambridge, and Editions de la Maison des Sciences de l’Homme, Paris, 1979.

[48] Laing, Ronald D. Knots. Pantheon Books, New York, 1970, p. 18.

[49] Шекспир У. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. 8. М., «Искусство», 1960, с. 491.

[50] Quid pro quo (лат.) — услуга за услугу. — Прим. пер.

[51] Sartre, Jean-Paul. Being and Nothingness (translated by Hazel E. Barnes). Washington Square Press, New York, 1966, pp. 474-475.

[52] Genet, Jean. The Balcony (translated by Bernard Frechtinan). Grove Press, New York, 1966, pp. 14-15.

[53] Laing, Ron